Здесь нельзя шуметь


Вся семья собралась в уютном общем зале корабля, обставленном в пёстром домашнем стиле, утопающем в подушках и манящем мягкими креслами.

Лука слушал восторженный щебет матери вполуха: «Уникальная планета…искусственная гравитация…космически невообразимое разнообразие растительных форм». Ему было не до красот, его занимал выбор: стать асоцио или остаться бродягой, как родители.

Сестрёнка Анечка проползла под ногами, везя по полу ярко раскрашенный деревянный паровозик.

Отец сидел в кресле, поводя пальцем в воздухе, словно дирижируя невидимому оркестру или совершая магические пассы. Конечно, он всего на всего работал в виртуале, но смотрелось забавно, а иногда и жутко. До двенадцати лет, пока не получил собственные взрослые очки-визуалы Лука искренне считал, что папа колдун, а не торговец, ведь именно такими их изображают в учебниках по истории: чёрные волосы, чёрные глаза, крючковатый нос, густая чёрная щетина и несуразная, странная одежда. Кому, как не колдуну, носить красную рубаху, жилет, расшитый бисером, и потёртые джинсы. Обычные люди давно покупают универсальные костюмы с настраиваемым цветом и интернет обновлениями кроя, а не шьют сами, как дикари.

Мама окончила лекцию-доклад на тему «Почему мы просто обязаны попасть на Сайленс», удовлетворённо вздохнула, поманила Аню к себе, поправила поясок на платье и вопросительно взглянула на мужа, а потом на Луку. Её большие, круглые и оттого словно бы вечно удивлённые глаза приобрели необычный прищур.

Лука пожал плечами:

– Если там нам придётся собирать семена и всё такое, придётся купить крылья.

– Причём на солнечных батареях, – отвлёкся от работы отец, задумчиво почесал щетинистый подбородок. – И сумки-хвостики.

– Не хвостики, а спутники, – погладив Луку по волосам, уточнила мать. – И флай-кенгуру для Анечки, если закапризничает и захочет лететь со мной. Да?

Сестра серьёзно кивнула: «Будьте уверены, закапризничаю», - будто бы говорила её кругленькая конопатая физиономия. Закинула короткие рыжие косички за спину, спрыгнула с маминых рук, «гудя» и «тарахтя» продолжила игру.

Лука, не дожидаясь просьб, оформил заказ. Он, как несовершеннолетний облагался, минимальным внутрипланетным торговым налогом, а уж вывозную пошлину как с не гражданина и вовсе не брали. Вот когда ему исполнится шестнадцать, придётся туго. Не примешь гражданство – выгонят. Примешь – заставят стать асоцио. А уж они…

Раздался сигнал вызова с общего терминала. Звонило Клаа, оно сидело в классе за соседней партой и даже подало заявку на приближение и касание. Лука вопросительно поднял бровь.

Отец подхватил Аню под мышку, точно чемодан, и попытался вынести, но любопытная малявка запротестовала, и пришлось оставить её в зале.

Мама пожала плечами и тоже вышла.

Власти АСГ – Ассоциации Свободных Граждан строго настрого запретили родителям Луки и другим космическим цыганам вступать в диалог или даже показываться на глаза детям асоцио, считая, что их ярко выраженная деморфическая внешность может вызвать нездоровые мысли и чувства. Штраф за нарушение предписания полагался огромный.

Лука принял сигнал, махнул рукой.

– Привет, Клаа, радо видеть тебя.

– И я. Слышало, улетаешь? – Клаа прижало руку к подбородку в знак грусти. – Скоро?

– Да, завтра. Летим на Сайленс за семенами.

– Здорово. Иногда грустно думать, что мне придётся всегда оставаться здесь.

– Ты можешь лететь на любую планету АСГ или стать астронавтом. Список перспективных миров велик.

Клаа грустно потупилось. На глазах выступили слёзы. Губы задрожали.

– Если… Когда вернешься, привезёшь мне сувенир? Какой-нибудь необычный цветок. Ты вернёшься?

Лука кивнул и тронул руками виски, показывая, что устал думать о будущем, и оно сменило тему на нейтральную. Поболтали о моде и играх, посплетничали о знакомых. Наконец, распрощались.

Аня, во время разговора не сводящая глаз с центрального визуала – единственного терминала, дающего устойчивую связь с планетой, – бочком подошла к брату, дёрнула за рукав, таинственным шёпотом спросила:

– Кто это такой?

– Это Клаа, мы дружим, – смущённо улыбнулся Лука. – Оно асоцио, выглядит красиво?

Сестрёнка прикусила губу, большие, как у матери, глаза пристально вгляделись в лицо Луки.

– Это твоя куколка?

– Что? Нет. Оно ассоцио, ну… родители тебе наверняка говорили…

– Нет, куколка! У меня такая тоже есть, виртуальная. Можно играть, что мальчик, можно играть, что девочка, – улыбнулась догадке. – А всяких там асоцио ты сам придумал, потому что мальчики играют в машинки, а не в куколки, а ты мальчик, тебе стыдно, – смутилась, покачала в руках паровозик, точно младенца. – Если хочешь, я с тобой куклами поделюсь, а ты мне машинки будешь давать, ладно? Только паровозик не дам.

Лука улыбнулся:

– Ладно, – состроил сестре рожицу, а сам подумал: «Интересно, если я стану асоцио, узнает ли она меня? Хотя какое это имеет значение? Я никого из семьи тогда не увижу. А если не решусь на трансформацию, придётся распрощаться с учёбой, работой, друзьями и Клаа, получить клеймо цыгана и всю жизнь скитаться. Ну почему нельзя оставить всё как есть? Не хочу ничего решать!»

Мать подошла близко-близко. Будь она асоцио, получила бы уже удар тока за вторжение в чужое пространство без спроса, погладила по плечу и спросила:

– Ты в порядке? – а потом тихо-тихо прошептала, – Даже если ты станешь асоцио, мы будем любить тебя.

Лука отодвинулся. Ему вспомнились речи над саркофагом почившей от старости бабушки. Тогда говорили вот таким же шёпотом и подобные же слова: умерла, но не забудем, умерла, но любим, умерла, но останется в сердцах. Лука почувствовал себя похороненным заживо.

***

Планета впечатляла. С орбиты она напоминала косматый зелёный мяч, припудренный радужными, из-за какой-то оптической иллюзии, облачками.  Луке на миг показалось, что у планеты есть глаза, ухмыляющийся рот и проваленный, словно у черепа, нос. Он тряхнул головой, и видение растаяло.

Отец, не глядя на приборы, дал автопилоту команду опускаться, поймав на себе удивлённый взгляд сына, махнул рукой.

– На этой планете любой, кто хочет приземлиться – приземлится, кто захочет взлететь – взлетит. Я сам обалдел, когда первый раз причаливал на нашей кибиточке. Руль из рук вырвало, – он нервно хихикнул. – И потянуло по дуге вниз. Никто не знает, почему, но никак не получится причалить в джунглях, только на специальных каменистых площадках. Планета сама посадит нас. Как мамке на руки, – подмигнул жене.

Мать хихикнула, загадочно поиграла бровями. Смутилась и, сдерживая смех, выдавила:

– А может и впрямь это их боги?

Отец шлёпнул супругу по обтянутой цветастой юбкой попе и грозно, хотя и не страшно, пробасил.

– Нет иных богов, кроме тех, что защищают нас, цыган! Отринь ересь, неверная!

Мать сделала скорбный вид, показала язык и, взметнув огненными волосами, вспрыгнула на кресло.

– Не смей мне приказывать, мужчина!

Аня завизжала от восторга, принялась скакать туда-сюда. Отец подыграл было, бухнулся на колени, принялся бить поклоны, подползая всё ближе и ближе, а потом метко сбил высоко задравшую курносый нос диктаторшу подушкой, подхватил на руки и прорычал.

– Защекочем ведьму! И вообще, не топчи совместно нажитое, не оскверняй своими чакрами!

Аня присоединилась к возне, пытаясь забраться то на спину к отцу, то поймать мамину пятку. Лука смотрел на происходящее со смешанным чувством омерзения, радости и странного постыдного любопытства. Что-то подобное он испытал, когда вместо того, чтобы воспользоваться лечебным леккером выдавил прыщик, выскочивший на щеке, и глядел, как вытекает гной. Потом стало стыдно, и он соврал наставнику, что расчесал нарыв во сне. Происходящее между отцом и матерью было неправильным по законам асоцио. Нельзя так себя вести. Луке во время пребывания в интернате вдалбливали, что подобная несдержанность ранит чувства окружающих, но наступали каникулы, и мир переворачивался с ног на голову. Иногда это нравилось, иногда раздражало, а вот Аня, которую учили или на дому, или отвозили на большой корабль «Табор» к детям цыган, реагировала спокойно: «Может, если бы я жил только в одном мире, мне было бы легче?»

– Вы отдали меня асоцио, чтобы я мог покупать вещи?

– Что? – игра прекратилась, отец сделался похож на настороженного дикого зверя. – Что ты сказал?

Лука повторил.

Мать накрыла рот мужа ладошкой и мягко упрекнула:

– Как ты мог так подумать? Просто роды были тяжёлые и преждевременные, мне пришлось обратиться к ближайшему представительству АСГ за помощью, а по их законам ребёнок, рождённый на приписанной территории, автоматически попадает под опеку властей. Тебя у меня отняли, я ведь уже рассказывала. Забыл?

Действительно, в голове всплыли какие-то обрывки воспоминаний. И учителя говорили о чём-то таком. Только они говорили о двойной опеке, как о преимуществе, вот и не увязалось с тяжёлыми мыслями.

– Извините.

– Извините? – вспылил отец, лицо его вытянулось. – Да мы все пороги оббили, чтобы из тебя не сделали урода.

– Асоцио, – поправила мать. – Алекс, не кричи на сына, ему и так тяжело!

– Мне будто не тяжело. О чём тут можно думать? Семья – самое важное! – огрызнулся отец и пробормотал что-то на древнем полузабытом языке своего племени, а потом добавил: – Ладно, извини. Меня вот так воспитывали, ничего не попишешь. Кстати, мы прибыли, можем выходить.

 

Кибитку окружили со всех сторон. Аборигены не напоминали людей, а походили на чёрных кожистых лемуров эксбиционистов в чёрных ничего не прикрывающих плащах. Маленькие, чуть выше шестилетнего ребёнка, тощенькие, с ручками и ножками палочками они таращили огромные жёлтые глазищи, пританцовывали и скандировали:

– Здесь нельзя шуметь! Сайленс! Здесь нельзя шуметь!

Аня хихикнула.

– Котятки.

Отец вышел вперёд и уверенно пожал лапку пыльно-серому низкорослому сайленчанину.

– Приветствую, Маар, у вас какой-то праздник? Здесь так непривычно шумно.

И действительно, из-за деревьев доносилась музыка, да и сами делегаты не переставая что-то кричали, напевали, топали и хлопали. Это ошеломляло.

Абориген качнул головой.

– Истинно так мой друг, Алексей. Я вижу, твоя семья стала больше, а жена Ирен всё так же прекрасна. Что привело тебя на этот раз?

– Мы снова пришли научиться жить. Мы хотим взять немного семян из ваших великолепных садов.

Маар опёрся на тощий хвост с веслообразной лопастью на конце и удовлетворённо закивал.

– Вижу, вижу. Твой сын большой и полон сомнений, а вы страшитесь будущего. Увы, я вынужден просить вас уйти.

Отец, уже начавший распаковывать вещи, удивлённо замер, моргнул и переспросил:

– Уйти?

Маар развёл лапками.

– Увы, наш дом готовится к обновлению. Завтра ночью, а может и раньше придут наши боги. Стоять на ногах останутся только те, кто решил окончить путь в этой точке и перейти в новую. Вы будите наших богов, и мы благодарны, потому что приготовили достойное угощение, – повёл лапкой, указывая на джунгли. – Но вам здесь не место.

Лицо отца налилось кровью, он стал похож на негодующий смайлик. Мать мягко, как кошка, скользнула вперёд и промурлыкала.

– У нас есть крылья, и мы можем приказать нашей кибитке подняться на орбиту. Тогда ваши боги не будут сердиться?

Маар задумался, а потом расплылся в улыбке.

– Тогда, милая, оставайтесь. Все, кто захочет взлететь – взлетят.

Отец серьёзно кивнул, поднял огромный тюк с оборудованием и играючи выставил из грузовой части прихожей кибитки.

Лука почесал затылок, подумал: «И как они так слажено действуют? И почему не подрались, когда ссорятся, ведь учителя говорили, что без контроля никакое, даже маленькое, общество существовать не может», – глянул на подсказку автономного консультанта, тот требовал присоединиться к общей работе, принялся помогать с разгрузкой.

Аня, освоившись, принялась играть с туземцами, те с удовольствием приняли её в свой хоровод.

Мама начала надевать крылья.

– Надо побыстрей приступить к работе, – пояснила она. – Я не верю, что придут боги и съедят джунгли, но выгнать нас под этим предлогом старый Маар может.

А вот Лука аборигенам почти поверил, чувствовал, что говорят искренне. Консультант подсказал в динамик подходящее определение услышанному:

– Фанатики. Слепо следуют традициям, что с них взять?

– Вот именно, – кивнул отец. – Я пригляжу за Аней, разобью лагерь, приготовлю ужин, а вы выходите на тропу собирательства. Если смогу мелкую в аэрослинг запихнуть, присоединюсь.

Лука застегнул ремни, защёлкнул шейный фиксатор и изменил длину ножных усилителей. Люди не птицы, без дополнительного оборудования лететь не могут – то шея затекает, то ноги, то руки. Мать дополнительным оборудованием пренебрегла: обмотала юбку вокруг пояса и щёлкнула себя по грудной пластине, проверяя настройки и замерла, ожидая, когда будет готов сын.

– Ма, а корсет? А фиксаторы?

– Тот, кто захочет – взлетит, – ухмыльнулась она. – Поверь, здесь особое место. Не думай о полёте, как о работе и поймешь, о чём я.

Лука не любил ни плавать, ни летать и считал, что человек рождённый ходить не должен заниматься подобными глупостями. Инструктор асоцио даже сделало тест, подозревая у подопечного фобию, но никаких страхов не нашлось, только скука и лень. В карточке в графе управление крыльями и аквакостюмом написало «непригоден», но Лука не расстроился и родителей расстраивать подобной мелочью не стал.

Крылья распахнулись. Они взлетели. Отец снизу махнул рукой. Аня, заметив бегство матери и брата, тут же забилась в притворной истерики, но была остановлена отцовским окриком и поставлена к коробкам чтобы не мешала.

 

Сверху открывался великолепный вид. Удивительно, но в дремучих джунглях наблюдался определённый порядок. Лука заметил, что деревья посажены группами, что все они, кажется, одного возраста. Определитель показал, что большинству экземпляров по девятьсот пятьдесят пять лет и нет ни одного хотя бы чуть старше.

Мать окликнула:

– Эй, некогда любоваться видами, взялся помогать, так помогай!

– Сейчас. Слушай, тебе не кажется странным, что все деревья одного возраста?

– Одного? – Мама улыбнулась. – Не будь наивным. Ты отсканировал небольшой участок. К тому же посадки искусственные. Вот такое тут садоводство. Местные сложней, чем кажутся, знаешь ли.  Они отлично разбираются и в астрономии, и в математике. Как-то раз починили нам корабль. Представляешь, выплавили в нашей лаборатории нужные детали, быстренько перебрали двигатель, и кибитка стартовала.

Лука с матерью собирали замысловатые плоды и плодики, орехи и семена, а вокруг сновали местные. Лука присмотрелся. Сайленчане поднимали с земли какие-то мешочки и тащили за облака. Из-под облаков возвращались с пустыми лапками.

– Ничего себе... – буркнул он себе под нос. – Что за ...?

– Всё что должно лететь взлетит, – послышался тихий голос, и из ближайшей кроны вылетел Маар с каким-то узелком. – Хочешь посмотреть?

– Ага.

Они стали набирать высоту. Сначала стало тяжело дышать, ветер усилился, а потом крылья перестали автоматически хлопать, выравнивая высоту, и Лука оказался... нет, не в невесомости, не в поле искусственной гравитации, а в каком-то особенном состоянии. Он отлично чувствовал, где верх, а где низ, но вниз не тянуло. Двигаться было необыкновенно легко.

Маар отпустил мешочек, тот повис, точно на невидимом гвоздике. Вождь стал перебирать лапками, что для сайленчан выражало тревогу, пробормотал:

– Ты должен увести семью, иначе боги возьмут их как жертву.

– Почему вы не прогнали нас? – разозлился Лука. Он чувствовал, что старик-вождь говорит правду, что им на самом деле грозит опасность. – Они меня не послушаются.

– Мы сказали правду, этого достаточно.

Маар закрыл глаза и стал опускаться вниз. Его крылья были плотно прижаты к телу, мышцы расслаблены. Ветер подхватил старого вождя и понёс в сторону к дереву, усыпанному оранжевыми плодами, тот раскрыл крылья, выудил откуда-то из веток мешочек и принялся заполнять семянами.

Лука вернулся к своему занятию. Но тут с ближайшей кроны раздался громкий посвист. Лука обернулся. На верхушке дерева, балансируя на тонюсенькой веточке стоял человек: высокий мужчина в чёрной шляпе с рыжим пером, длинными, седыми, точно туман, волосами и красивым озорным, молодым лицом. Он махнул рукой, приветствуя, выудил из воздуха маску – лошадиный череп, посмотрел сквозь пустые глазницы и исчез, взметнув полами волчьего пальто.

Лука потряс головой.

Мать подлетела, осыпала вопросами:

– Ты что такой бледный? Зачем снял фильтр? Ты нормально себя чувствуешь?

– Там был человек в маске.

– Какой ещё человек? – удивилась она и тут же разозлилась, – Да какая разница? Где фильтр? Зачем ты его снял? Надышался? Кто тебе велел дышать без защиты? Консультант твой?

Лука поморщился: «Как будто я его о таких вещах спрашиваю, ещё не хватало…» – и смутился, потому что недавно интересовался чем-то подобным. А конкретно, задал вопрос о том, как правильно дышать, когда спишь, ведь когда спишь, не думаешь о таких вещах.

Мать, несмотря на заверения сына, решила, что нужно вернуться в лагерь и проверить, всё ли в порядке, и взять новый фильтр.

Отец к их прилёту уже поставил шатёр, растопил печь и согрел самовар. Аня во всю уплетала медовое печенье. Увидев Луку и маму, она взвизгнула и бросилась к ним, принялась теребить и расспрашивать, но была мягко, но строго остановлена.

– Лёша, он снял маску.

Отец ухмыльнулся, словно говоря: «А я будто и не вижу» – подошёл, заставил открыть рот, подышать носом и вынес вердикт:

– Аллергий у нашего сына нет, но пусть наденет фильтр и не подаёт сестре дурной пример.

Лука виновато кивнул, потом спросил:

– Почему вы не примете решение за меня? Почему я должен сам выбрать? Вы же старше и наверняка лучше знаете, кем мне быть.

Отец обнял за плечи.

– Ты слишком долго был с асоцио. Нет чести в рабстве, мой друг.

Они стали готовиться ко сну. Пришёл Маар и извинился за то, что отвлёк Луку от работы и в виде извинения подал четыре узелка с семенами входящими в заказанный список. Мать и отец отблагодарили старого вождя хлебом и сладостями, тот раскланялся и сказал, что передаст подношение богам.

***

Лука спал плохо, ему снился серый незнакомец, бродящий по джунглям, срывающий сочные плоды, вонзающий в них острые зубы и пожирающий не как люди, а как огонь. Сочная мякоть вспыхивала и разлеталась пеплом. Красные отблески отражались в тёмных зрачках, дым путался в серых волосах цыганского бога. Во сне Лука точно знал, что это не просто человек.

Рядом шли и другие: крылатая змея, обвивающая деревья хвостом и превращающая в тлен, косматое существо когтило зазевавшееся зверьё, мерцающие огни будоражили зелёные кроны, превращая их в осенний алый вихрь.

Лука тихонько шёл следом и боялся издать громкий звук чтобы не обратить на себя внимание, и знал – о его присутствии знают. Наконец он не выдержал и спросил:

– Как тебя зовут?

Маска-череп выглянула из-под густых серых прядей своего хозяина и оскалилась крупными жёлтыми зубами.

– Зачем тебе моё имя, чужак?

Боги обернулись, в их взглядах читалось высокомерие бессмертия и силы. Лука съёжился от ощущения собственного бессилия и незначительности. Мир вокруг потерял чёткость, завращался в бешеном танце. Послышалась тягучая песня на незнакомом, но интуитивно понятном языке, и он проснулся. Выкарабкался из-под смятых, влажных от пота простыней и понял, что наступил день.

Отец за приоткрытым пологом возился с инструментами и напевал. Сестры и матери видно не было, должно быть, полетели добывать немногие оставшиеся не найденными саженцы и семена.

– Как зовут нашего бога? – спросил он, выскакивая из шатра. – Мне приснился сон и…

– Зачем тебе имя чужого покровителя? Станешь одним из нас, тогда скажу, – пытливо взглянул на сына. – Что-то снилось?

Лука до боли закусил губу, покачал головой и пошёл умываться. Из зеркала на него смотрел помятый и осунувшийся, точно за долгое время болезни, подросток, с совершенно безумными синими глазами, встрёпанными каштановыми лохмами волос и намечающимися, пока редкими и гадкими усиками. Он достал леккер и удалил нахальную растительность, подумал: «Надо не затягивать и подписывать соглашение с АСГ, если плечи ещё чуть-чуть раздадутся, трансформация будет чудовищной. Зря я не послушался учителя и отложил принятие решения до возвращения с каникул. Надо быть чокнутым, чтобы променять нормальную жизнь на такую. Да ещё эти дурацкие боги… »

Вдалеке послышались вопли аборигенов: «Здесь нельзя шуметь! Сайленс. Тишина! Здесь нельзя шуметь до самого судного дня! Прячься. Здесь нельзя шуметь, пока не готов пир! Здесь нельзя шуметь, а иначе будет разрушен мир!» Крики перемежались с улюлюканьем, глухими ударами палок о деревья, безумным трещащим хохотом и экзальтированными, фанатичными стенаниями. Лука нервно хохотнул: «Ещё бы мне с таким вот саундом кошмары не снились». Он вышел на улицу, и его чуть не сбила с ног стайка крохотных детишек-сайленчан, гоняющих большой гудящий фрукт, похожий на мячик.

Отец улыбнулся.

– Не хочешь сходить искупаться? Маар сказал, что сегодня можно нырять. Мама и Аня уже ушли. Озеро вон там, за той скалой. Маленькое, но чистое и тёплое.

– Отличная идея, - буркнул Лука. – А ты?

– А я уже. Второй раз идти некогда, Маар попросил сделать трещотки, – потряс перед лицом сына палкой, на которую нанизал медные диски, та издала отвратительный дребезжащий звук, приведший в восторг ребятню. – Перестал ворчать, сказал, что мы можем оставаться, сколько захотим.

Лука зарычал от досады, взял крылья и принялся облачаться. Он взмыл над лесом. Деревья похрустывали, точно что-то огромное подтачивало их изнутри. Земля подрагивала. Узелков в небе стало так много, что они напоминали мрачную, молчаливую воронью стаю. В сердце крепла уверенность, что если он сейчас же не уговорит родных взлететь, то потеряет их навсегда. Но как их уговорить? Консультант считал, что стоит лететь самому и не вмешиваться в чужие дела. Страх за родных требовал послать искуственно-интелектуального болвана и действовать. И тут в голове зародился план. Он вернулся в лагерь и крикнул:

– Эй, я нашёл джаботикабу! Оно растёт поверх другого дерева вон там, - неопределённо махнул рукой в сторону горизонта, – и всё усеяно чёрными ягодами! Представляете?

– Чушь, это дерево вымерло, – и всё же мать взяла в руки крылья. – Я слышала только упоминание, что оно росло в двадцатом веке на Земле, но из-за перемен климата было утеряно.

– Я точно говорю, – Лука решил быть уверенным и не слушать подсказку «никогда не ври старшим», надеть маску весёлости, как тот бессмертный бог надевал личину мертвого коня. – Оно там.

– Хочу посмотреть на жабу, хочу посмотреть на жабу! – заныла Аня.

– Не на жабу, а на джаботикабу, – поправил отец. – Мне, кстати, тоже любопытно. С местным разнообразием всё возможно, хотя скорей всего, мы найдём какой-то другой мирт.

Они поднялись достаточно высоко, чтобы видеть, что происходит внизу, но недостаточно, чтобы сталкиваться с узелками. Аборигены приветствовали их свистом. Маар радостно вынырнул из-за облаков.

– Здесь нельзя шуметь, – приветствовал он. – Вы вовремя.

– Здесь нельзя шуметь! – пользуясь случаем, отец решил уточнить: - Уважаемый вождь, не видели ли вы здесь вот такое дерево.

– Видел, далеко, на другой стороне планеты.  Вы не успеете взять его семена.

– Почему?

Маар молча указал на горизонт. По деревьям словно шла волна. Кроны проваливались вниз, а на их месте появлялись чёрные полосы голой земли.

Лука пригляделся. Он увидел стадо мчащихся вперёд коней, пожирающих всё на своём пути. Их неукротимый бег сливался во вращение золотого колеса. Сердце испуганно вздрогнуло. Показалось: вот-вот – и его и родителей затянет вниз, и они исчезнут.

Боги пировали: человеческие и чужие. Знакомые и незнакомые. Они пили реки и ели горы, перемалывали на огромных зубах стволы как листья салата. Казалось, всё это длится вечно.

Наконец, планета опустела. Внизу лежала присыпанная пеплом пустыня. Только в небе нетронутыми висели узелки и аборигены. Последние ликовали, а кое-кто уже принялся обсуждать, какие цветы куда посадить и какие деревья лучше будут смотреться вон там, на пригорке.

Родители и сестра ошалело молчали.

Маар сказал, что теперь боги сыты и улягутся спать, что теперь люди и сайленчане должны снова вести себя тихо-тихо.

Лука предложил спуститься и позвать корабль. Отец порылся в карманах и с чувством облегчения нашёл пульт кибитки.

– Будем надеяться, извержение не создало помех.

– Какое ещё извержение? – спросил Лука, злясь на родителей. – Что надо ещё увидеть, чтобы начать называть вещи своими именами? Или вы думаете, та многолапая тварь, всосавшая стадо оленей, коллективный глюк?

Аня нахмурила лобик.

Мать смущённо кашлянула, осторожно, как у опасного сумасшедшего или капризного ребёнка, спросила:

– Может, ты видел больше нашего? – из её глаз потекли слёзы. – Нам не надо было сюда прилетать. Я думала, тебе здесь понравится, что ты поймёшь, что у нас есть дом, просто, он больше, чем какая-то там АСГ. Зря мы это затеяли.

Отец обнял жену за плечи. Он выглядел бледным и печальным.

– Да уж, такое у кого угодно желание шастать по космосу отобьёт.

Лука хотел накричать на них, хотел выплюнуть весь гнев человека, которого не слушали и не понимали, хотел сказать: «Да я бы и будь всё хорошо, не стал бы цыганом!» И мысленно осёкся. Всё вдруг стало ясно. Ему, Луке, не нравится принимать решения, он иметь возможность иногда поступать странно, но правильно приятно. Он, Лука, не хочет, чтобы его тело меняли и однозначно не согласен потерять семью. А удобства, карьера, дом, пусть горят. Боги должны пировать. Пусть забирают себе жизнь послушного бесполого существа. Не жалко. Но, Лука тронул спускающийся узелок, кое-что можно и припрятать.

– Иногда взлететь, лучше чем остаться стоять. Я вернусь в АСГ и предложу Клаа пойти со мной. Вы не против?

Родители смутились. Лука никогда не разговаривал таким требовательным тоном, его глаза никогда так не сияли, а губы не вытягивались столь упрямой и плотной линией.

Отец покачал головой.

– Асоцио не имеют выбора, понимаешь, – он впервые за долгие годы выглядел растерянным и слабым. – Его не отпустят, а если попытается сбежать, то сгорит. У них внутри чего только нет: нейронные блокираторы, мышечные стабилизаторы, электронные водители сердечного ритма…

– Кто захочет взлететь – взлетит, – рявкнул Лука, за его плечами взметнулся серый туман и почудился топот стальных копыт. Осёкся. – У меня есть план. Да и в любом случае, сначала нужно спросить, чего хочет Клаа. Я скажу оно правду о себе, может, этого будет достаточно. По крайней мере, так считает Маар.