Портрет


Всё в мире циклично и взаимосвязано. За рождением следует расцвет, за которым неизбежно угасание с последующим перерождением либо забытьем. Звёзды зажигались и гасли на безграничном небосводе, не изменяя заведённому порядку. Это правило распространялось и на Мир, что рождался и умирал, чтобы восстать из пепла, умереть, и из праха восстать вновь, не забыв прихватить с собой то, что ему дорого, то, без чего не мыслится жизнь.

Смерть.

Сдержанная, спокойная, она пугала своей красотой. Длинные вьющиеся рыжие волосы резко контрастировали на фоне мраморной кожи и чёрных одежд. Голову её венчал простой кокошник в форме гребня. Алые и золотые нити ровно ложились в простые узоры по верхнему краю убора, по центру образуя куда более сложный рисунок с рубинами и изумрудами. Повторяя мотив, в ушах её висели массивные золотые серьги. На плечах лежал тёплый плащ, украшенный перьями воронов, а под ним виднелось приталенное, украшенное золотым широким поясом и искусным узором по краю широких рукавов платье. Незрячая, но видящая, глухая, но слышащая, немыми алыми устами она творила свой приговор. И Мир, обретший себя в сознании художника, не без удовольствия часами рассматривал свою лучшую картину, выполненную в полный рост, наблюдал за таинственными переливами пламенных бликов на невысохшем масле, и старался подмечать мельчайшие детали. Как налились светом пылающие рыжие волосы, как зажглись потусторонним огоньком зелёные омуты женских глаз, как чуть крепче сжались тонкие руки в чёрных перчатках, как лёгкой, зыбкой рябью подёрнулись тени в его мастерской…

Угодил.

Наконец Жизнь пойдёт по его правилам. Чем лучше он осознавал эту мысль, тем безумнее становился его смех. И лишь несколько снисходительная улыбка женщины на портрете, царственной и одинокой в своём величии и силе была ему ответом. Судьба расставит всё по своим местам.

Шли годы и века, и люди вновь уверились в собственном всесилии и бесстрашии. Зарождались болезни, возвещающие о возвращении в мир Чумы, а в скорости и о Голоде, с которым всюду они шли рука об руку. Жизнь стремительно ускоряла свой ход, а Художник старательно вписывал себя в историю существ, его населяющих и не подозревающих об этом.

Довольно часто Судьба дозволяла ему находить успеха, отчего к нему стали приходить всё более и более влиятельные смертные. Низменные в своих желаниях, они умели иногда удивить Творца и даже заинтересовывать его. Иногда нет-нет, а закрадывалась мысль - возможно, это «поколение» сумеет избежать ошибок своих предшественников?

Покорная его воле женщина с портрета также покинула холст, обретая плоть и появляясь среди людей, с интересом наблюдая за переплетающимися между собой нитями судьбы. Неравные браки, в том числе и среди высших и низших существ, чей срок жизни разнился сотнями лет, нет-нет, а порой заключались пред лицом небесных светил. Пока однажды и к ней не подошли с подобным предложением.

Поначалу она честно пыталась бежать подобной участи – улыбалась, отшучивалась… чтобы потом, тщательно всё обдумав, принять шестидесятое предложение руки и сердца и попытаться немного пожить для себя. Художник, которому стало известно об этой свадьбе, ничего не сказал, лишь криво усмехнулся.

Счастье было недолгим.

Блаженные столетия мирной, спокойной жизни окончились ужасной трагедией для этой поистине странной, но от того не менее гармоничной супружеской пары. Рыжеволосая женщина знала, что рано или поздно ей придётся забрать жизнь этого мужественно красивого высшего эльфа. Знала, но не предполагала, что сделать ей это придётся не в родовом поместье, потому что супруг сляжет от старости, слабости и немощи, а в глухом лесу, на небольшой, идеально круглой поляне, в центре которой был рукотворный алтарь, где и лежало то, что осталось от едва живого мужчины. Кружащие вокруг него люди в чёрных балахонах, радостно вскидывающие руки к небесам и поющие хвалу смерти, не увидели того, что отразилось в его глазах, стоило ещё одной фигуре появиться на поляне.

Страх.

Не за себя, за неё, ведь он не сможет её защитить и даже просто помочь. Именно потому он, едва шевеля губами, беззвучно хрипел просьбы. Чтобы не смотрела. Чтобы ушла.

Удивление.

Не было шелеста листвы, не было диких воплей и крика птиц. Лишь тишина. Облачённая в чёрное с золотом платье, она спокойно прошла сквозь беснующихся людей и с затаённой болью провела рукой, затянутой в чёрную перчатку, по его щеке. Он больше не слышал, как бьётся его собственное сердце, как он дышит.

Осознание.

Он уйдёт без лишних мучений. Это было видно по её взгляду, по легковесным прохладным касаниям и полному боли и обещания поцелуе. Этот прощальный поцелуй алых губ, лишавший его души, был самым чувственным и самым нежным на его памяти, и ему хотелось забрать с собой хотя бы часть её печали. Мужчине хотелось верить, что он сумеет переродиться так быстро, как это только возможно, лишь бы не заставлять её страдать слишком долго, лишь бы вернуть ей улыбку.

- Я вернусь…

Тихо прошептал он, уходя с ветром, а в следующее мгновение поляну накрыла Тень. Когда на эту поляну спустя несколько дней наткнулись грибники, ледяной ужас обуял их, не давая вымолвить и слова. Настолько кровавое зрелище предстало их глазам. На тяжёлых еловых ветвях, припорошенных снегом, подобно новогодним игрушкам и гирляндам висели внутренности едва живых людей. Рёбра на спинах были рассечены и разведены в стороны подобно ангельским – или дьявольским? Она и сама не определилась до конца – крыльям, а наружу были вытащены чуть вздымающие и опадающие при хриплом дыхании лёгкие. Расставленные по периметру полянки на подобии вершин шестиконечной звезды, люди истекали кровью, что соединялась алыми нитями у алтаря, где лежало обезглавленное и выпотрошенное тело эльфа. И никто, кроме умирающих у елей, не видел сидящую там же женщину с шелковистыми рыжими волосами, что любовно поглаживала череп затянутой в чёрную перчатку рукой.

Месть.

Сладкая и горькая в своём свершении.

Она терзала убийц супруга болью физической, она не давала им забыться, постоянно тенями держа их в сознании. И лишь когда туда пришёл художник, она согласилась уйти. Мир видел немало жестокости за свою длинную историю, немало он слышал подобных историй из уст Смерти, но пережить подобное он ей никогда не желал. Что ни говори, а старые правила определённо имели под собой практическую почву и в который раз лишь подтвердили свою действенность.

Однако просто так исчезать было опасно, следовало закончить начатую ими игру. Это понимали они оба. Первым отправился в «путешествие» Художник, мотивировав это поиском вдохновения, в скорости анонимно отправляя сообщение о собственной смерти в горах. Однако вопреки замыслу женщина не спешила покидать мир людей. Холодная, отчуждённая, она искала своего супруга в широких улицах и узких улочках, в богатых аристократических домах и в бедных нищенских лачужках, она высматривала его при свете дня в шумной толпе, и при свете луны в молчаливой тьме.

Светлые одежды солнечных и тёплых цветов сменили чернильно-чёрные, графитовые, изредка серебристо серые платья и костюмы, что резко контрастировали с её огненно-рыжими волосами, выделяя её из общих масс. Когда-то он обмолвился, что он влюбился в первую очередь в её пылающие огнём пряди, и что-то ей подсказывало, что тогда, на поляне, в свой последний миг он тоже запомнил именно её волосы. Но время шло, люди сменялись другими, а отчаяние медленно опутывало её своими сетями. История в лесу забылась как страшный сон, и даже больше того, в город вернулся Художник, отчего-то с облегчением и удовольствием обнаруживший её здесь же. Разумеется, он представлялся другим именем, шутил о том, что, де, его предок однажды не удержался, успел пошалить перед смертью, и вот теперь он по его стопам решил вернуться на свою родину, однако она узнала его сразу. Этот хитрый прищур, эту безуминку в улыбке, эти плавные, степенные жесты и ни с чем несравнимые объятия.

Лишь у него на плече она дала волю слезам и признала свою усталость, лишь с ним сейчас смогла найти нечто похожее на умиротворение. Конечно, она уйдёт лишь тогда,  когда этому периоду жизни именно от её руки придёт угасание, но как мучительно было вглядываться в эти тысячи, миллионы лиц и не находить того единственного, ради которого она находилась среди этих паразитов, именуемых «смертные».

Прошёл не один год, не одно столетие. Художник вновь обрёл известность, начал выставляться. Но только одна единственная картина всегда находилась в его доме, покидая своё место лишь тогда, когда он переезжал по тем или иным причинам. В зелёных глазах женщины навечно застыли пустота и отрешённость, ветер почтительно касался края её чёрного платья, лишь немного приподнимая его алые края, и с особой нежностью касался пылающих огнём рыжих волос, резко контрастирующих  мраморно-белой кожей и кроваво-алыми губами. Теперь, заключённая в тяжёлую позолоченную раму, она висела на теневой стене прямо у входа, дозволяя собой любоваться, но не позволяя себя трогать. Художник, поправляя драпировку на новой своей работе, не сразу заметил появление нового посетителя, пусть даже серебристый колокольчик и довольно громко возвестил о его приходе.

- Доброго дня, уважаемый. Я слышал, здесь работает известнейший и искуснейший художник, не так ли? – довольно громко протянул вошедший светловолосый, остроухий, мужественно красивый юноша, внимательно оглядывающийся по сторонам и коротко, даже, кажется, несколько недовольно цокающий языком. Да, картины были красивы, но вот жизни в них не чувствовалось. Взгляд его лишь мазнул по висевшему в отдалении портрету  женщины на вороном коне на фоне зимнего леса, после чего двинулся дальше. – Я хотел бы заказать у Вас свадебный портрет. Эй, здесь вообще кто-нибудь есть? Ау!

- Да-да, милорд, конечно. Свадебный портрет, значит? В таком случае, пройдёмте в эту комнату, - с улыбкой возвестил художник, старательно закрывая собой свою лучшую картину. В скорости мужчины скрылись за дверями переговорной, и никто не увидел, как на картине болезненно сжались облачённые в чёрные перчатки руки на черепе.

А мир уверенно двигался к своему концу.