Мы по сравнению с остальными еще в хорошей форме. По крайней мере, у нас осталась еще какая-то вера, чтобы держаться на плаву. А слабаки по большей части ее растеряли… Бейся не бейся – ни хрена не поменяется, потому что мы свою битву проиграли… десять тысяч лет тому назад, когда перебрались в эту страну. Нил Гейман “Американские Боги”

 

Не совсем далекое будущее. В наше время даже и представить нельзя, что красная площадь может быть абсолютно безлюдной. Даже в начале марта. Но настолько лютой зимы, как эта, не мог бы предсказать ни один пророк или провидец, будь он человеком или животным. Непреодолимые сугробы снега у ГУМа, собора Василия Блаженного, Исторического музея, Мавзолей и Лобное место вообще нельзя увидеть под белой пеленой. Если кому и вздумается сунуться на это безлюдное и заснеженное поле, то вряд ли кому удастся выбраться. Москвичей в городе осталось разве что на окраинах. Им и на улицу выйти страшно, мгновенно можно примерзнуть к земле, что уж говорить о походе на Красную Площадь. Каждый день люди умирают пачками от убийственно стужи, которая проникает в их дома сквозь щели и скважины и мертвыми объятиями стискивает сначала самых слабых и голодных, а затем уже и всех остальных. Мало кто переживет эту зиму. Но снег растает, обязательно растает. И тогда начнутся паводки, и Москва-река огромными топчущими ручьями побежит по городу и смоет замерших в снегах дворняг и бродячих кошек, которые не успели обзавестись обетованным укрытием. Этот город измучился недостаточно во время глобального потепления, которого, кстати, все ждали. Проповедники предсказывали, синоптики прогнозировали, чиновники стремились достроить свои прибежища в местах с более благоприятным климатом. Ведь тогда, накануне резкого потепления, точнее за несколько десятков лет до его наступления, Москва была переполнена транспортом, который ежеминутно выбрасывал столько топлива в воздух, сколько весь остальной мир, наверное, не смог бы. Вообще много факторов сыграло роль, но люди не боялись, люди тщательно подготовились. Но зима разозлилась за то, что однажды лето вытиснило ее из круговорота времен года, и началось сражение. Одни Боги победили других и тогда люди еще не успели сориентироваться. Люди не успели моргнуть глазом, как многие из них уже погибли на первом этапе заморозков.

И вот, картина такова. Один господин, занявший собой пустующий и мрачный Кремль, стоял на том месте, где когда-то стояли президенты, генеральные секретари, первые секретари правящей партии и многие другие чиновники и депутаты. Он долго смотрел в окно на заснеженную Красной площадь и не понимал, почему люди считали это место таким волшебным. За свою долгую жизнь он побывал во многих местах, красивых и не очень, живописных и невзрачных, что его восприятие прекрасного давно притупилось. Зал был освещен огнем, неистово полыхающем в камине, который ни капли не согревал, и любой другой человек давно бы уже сыграл в ящик от такого холода. Но господину холод был не страшен: он в своей жизни избежал всякой смерти, начиная с охоты племен Чиму и заканчивая разного рода неизлечимыми болезнями. Не хватало ему еще умереть от какого-то мороза. «А был бы я другом Наполеона, я бы смог ему помочь, - думал он, - Это ведь то самое место, где основная часть его войска замерзла насмерть». Этот господин ждал трех своих партнеров, или соперников. Все зависело от того, как пройдут переговоры. И вот, наступил тот час, когда, будь сейчас лучшие времена, зазвенели бы своим оглушительным боем Кремлевские часы. Но лишь огонь в камине заполыхал с удвоенным остервенением.

- Вы уже здесь, господин Тобакко, - окликнул его сзади, каким-то чудесным и внезапным образом новоприбывший гость. Он сидел в кресле, вытянув свои ноги с надетыми на них бабушами. Это был полный мужчина, вероятно, индийского происхождения в соответствующем его народу наряде. Должно быть, когда-то он был завидным магарским женихом, но влияние и власть, которую он обрел по всему миру, превратили его в толстосума, не видящего дальше тех вещей и явлений, которые касаются его собственной выгоды.

- Добрый вечер, господин Хука, или доброе утро. С этими тучами и снегами и не уследишь, какое в Москве время суток, - господин Тобакко приблизился к камину, и господин Хука, наконец, смог его разглядеть. Это был высокий и статный мужчина в широком пальто и с тяжелой фетровой шляпой, накрепко укоренившейся на его правильной голове. Лицо у господина Тобакко был красивым, без всяких изъянов, как у Джозеффа Коттена или Марлона Брандо. Но даже при свете каминного огня его внешность казалась тусклой и будто черно-белой, словно он сошел с пленки нуарного фильма сороковых годов.

- Это не важно. Странно, что вы пришли раньше всех. Я думал, Вас эта встреча волнует меньше всего, что есть в вашей жизни.

- Конечно, я пришел раньше всех. Я всегда отличался пунктуальностью, в отличие от вас, приверженцев новомодных течений.

- Новомодных течений? - опешил господин Хука, - Извините, но то, чем я занимаюсь и чему посвятил свою долгую жизнь – это высшее искусство.

- Искусство, говорите? - усмехнулся господин Тобакко.

- Да! Кальян – это, прежде всего, искусство, - проговорил господин Хука с таким видом, как будто сдавал экзамен в театре Мейерхольда, - В отличие от вашего табака, который устарел еще во времена первобытных людей, и теперь им изобилуют только последние пьяницы.

- Зачем нам ссориться, Господа? Мы же пришли сюда заключить сделку, - из другого угла зала вышел совсем молоденький парень лет девятнадцати, худой, с загривком на голове, в стильном бомбере, обтягивающими джинсами с подворотами и кедах последней модели, которых в Москве сейчас точно не найдешь, - Тем более, вы оба устарели.

- Ах, вот и наш молодой бренд, - нескромно поприветствовал его господин Хука, - Малыш Вейп собственной персоной.

- Ну что, мы все собрались? - поинтересовался Вейп.

- Нет, еще нет нашего последнего гостя…

- Ах да, все время про него забываю. Его изгнали из общества, не успел он стать полноценной его ячейкой. Да и вы недолго держались на пике славы.

- А ты и того меньше, - сказал господин Тобакко. Губы его расползлись то ли в улыбке, то ли в злобном оскале, - Наслаждайся, пока ты на пике славы. Люди поймут, что ты ничуть не полезнее нас, и также выкинут тебя.

- Но я действительно полезнее вас, - разыграл обиженное лицо Вейп, - Да я молод, да я не такой опытный, как вы, но у меня много козырей в рукаве, - он приблизился к господину Хуке, обошел его кресло, встал рядом и усмехнулся, - Я – дорогое удовольствие. Никто не выкинет меня за борт, потому что никто не захочет терять такие большие деньги, которые я приношу.

- О, малыш, и я когда-то был дорогим удовольствием, - улыбнулся господин Хука, вспоминая прежние времена, - Я правил баллом во всех ресторанах, барах, казино, я был пиком удовольствия многих, меня подавали на десерт. Ох, а люди, которые покланялись мне, изощрялись, придумывали новые фокусы, лишь бы я казался более эстетичным. Они обманывали людей, говоря им, что я ни капли не вредный, в мою честь строили храмы, я был настоящим богом! Но…

- Но лоббисты проиграли и эту битву, - вмешался господин Тобакко, - Вы же к этому ведете? Люди боготворили Вас, Господин Хука, они привязались к Вам настолько, что начали умирать от своей любви. Я понимаю, ведь вся эта кампания по борьбе началась с войны со мной, а ведь несколько сотен лет до этого люди и не догадывались, что я порой убиваю их. Долго же им пришлось до этого доходить. Меня начали запрещать в публичных местах, убирали рекламу со мной, сотни марок и брендов разорялись. Сначала с экранов телевизоров убрали меня, затем алкогольную продукцию, чтобы не травмировать, как они говорили, психику детей. Но лоббисты не прекращали бороться – они придумали рекламу безалкогольного пива и очень долго дурачили Минздрав. Люди же все равно покупали то, что нужно было производителям. И вот однажды Вы стали очень популярны, мистер Хука, не только в больших городах и мегаполисах, но даже в провинциях. Вас завозили чуть ли не в каждую забегаловку, и люди стали радоваться и обожать вас. Но мало по малу люди из министерства начали задаваться вопросом: «Почему господину Хуке можно, а господину Тобакко нельзя, ведь и господину Тобакко когда-то было можно», - его голос звучал громче и увереннее с каждым словом, он, словно Буревестник, рубил правду с плеча, своим необъятным басом рассекал барьер, который долгое время не давал истине выбраться наружу. Мистер Хука сидел с кислым лицом и мрачнел от слов своего собеседника.

- К чему этот разгоряченный монолог, господин Тобакко? – перебил его Вейп.

- А к тому, что когда-то придет и твое время, малыш.

- Браво, браво, - в середине зала сидел на стуле сталинских времен и хлопал в ладоши уже не молодой и тощий мужчина с дряхлой и сухой кожей, грязными волосами, закрученными в дреды и тонкими мозолистыми пальцами с желтыми ногтями. Одет он был всего лишь в одну рясу, - Я так понимаю, переговоры уже начались?

- А вот и Вы, как Вас там? – защелкал пальцами Вейп, - Признаться, я давно уже сбросил Вас со счетов.

- У меня много имен, - спокойным и хриплым голосом отвечал новоприбывший, - Доктор Каннабис, профессор Марихуанна, Шиит Хашеша, Рас Тафари Ганджа, когда-то был Хайле Селассием, Бобом Марли, Соломоном или Экклезиастом. Я – высший разум и Бог-Отец, я – рок-звезда и бутлегер, я – рассвет и закат, новое и старое, жизнь и смерть, начало и конец, я – Джа и лучший из обличий Всевышнего. Но сейчас я предпочитаю, чтобы меня называли Смоукин Уид.

- Считаешь себя Богом? – с отвращением спросил Вейп.

- Я не считаю себя Богом, но у меня есть Бог, в отличие от тебя, безбожник!

- У всех нас есть Боги, - засмеялся господин Тобакко. Он наконец-то отошел от окна и стал ходить по залу, как это делал Вейп, который теперь остановился, - у меня их много, наверное, из каждого Пантеона по паре точно найдется. Кто-то из них уже забыт давным-давно. Виракоче, Чернобог, Нуньюннини, Аарон, брат Моисея и многие другие, я уже всех и не перечислю. Я мог бы прийти в обличии одного из них, или в обличии Колумба, Андре Теве, Петра Великого, может даже какого-нибудь туземца. Но я появился перед вами в лучшей своей ипостаси, - огонь в камине разгорелся алым пламенем, и тень господина Тобакко стала настолько огромной, что, казалось, он скоро заполонит собой весь Кремль и Красную Площадь, - Да, это время, начиная с тридцатых годов и заканчивая девяностыми – настоящий культ табака. Ни один фильм, который претендовал на то, чтобы стать неотъемлемой частью истории кинематографа, не мог обойтись без меня. Я был в каждом феноменальном кадре, на обложках журналов, на фотографиях, получавших впоследствии Пулитцеровскую премию. Никакой персонаж романа или киногерой не мог выйти на улицу без пачки сигарет в кармане, ни один музыкант не смог бы выжить ни на одном концерте, не вдохнув табачный дым в свои скользкие легкие, будь то Мик Джаггер или Дэвид Боуи. Я давал им силу, веру в себя, каждый павильон, съемочные площадки и студии звукозаписи пропиталась моим запахом. Рукописи величайших авторов насквозь пропахли мной! Кто-нибудь из вас имел такой успех?

- Хватит этой болтовни, - грозно сказал господин Хука. Он будто все это время был в забвении, горюя об утраченном времени, и только сейчас вышел из траура, - Мы пришли сюда не для того, чтобы говорить о Богах и поминать лучшие времена. Мы пришли сюда, чтобы творить новую историю, чтобы прославить нас снова, сделать нас такими же великими, какими мы были раньше.

- «И на обломках самовластья напишут наши имена», - тихо произнес Смоукин Уид.

- Итак, никто не хочет начать? – в зале впервые с момента произнесения первых слов воцарилась тишина. Никто не хотел начинать, - Хорошо, - продолжил господин Хука, - Тогда позвольте мне, - он встал, наконец, с кресла, и нагнулся к столу, чтобы собеседники лучше видели его лицо, - Москва доживает свою проклятую эру. Скоро начнется оттепель, и нам необходимо что-то предпринять. В последние деньки, когда народ еще мог ходить по улицам, окурки можно было найти только за гаражами, а поразвлечься кальяном можно было только в домашних условиях. На улице появлялось все больше так называемых «вейперов», которые выдыхали огромное количество дыма из своих легких в атмосферу.

- Не «дыма», а «пара», прошу заметить, - с важным тоном сказал Вейп.

- Да, только вот этот твой «пар» внес в большой вклад в развитие глобального потепления, - произнес Смоукин Уид, не меняя своего спокойного тона.

- И прекрасно! - продолжил господин Хука, - И мы должны быть благодарны, что чуть ли не каждый первый внес этот вклад. За это я хочу сказать Вам спасибо, мистер Вейп. За ваше относительно недолгое существование вы провели прекрасную рекламную кампанию. У Вас последователей было намного больше, чем у господина Тобакко когда-то, - господин Хука усмехнулся и подмигнул господину Тобакко.

- И Вам спасибо, господин Хука. А этот упырь, - Вейп кивнул в сторону Уида, - похоже, вообще понятия не имеет, зачем мы здесь собрались.

- Что за нравы у Вашего поколения, Вейп? – сказал Смоукин Уид, - Ни с того ни с сего оскорбляете человека. Невежество!

- Дайте закончить, друзья, я как раз подхожу к самому интересному. Беспросветная зима длится вот уже почти полгода, люди погибают, а вместе с ними погибает все, что они когда-то любили, что когда-то держало их в тонусе. Сначала погибли урожай и скот, потом они стали бросать деньги в печи, чтобы согреть себя и прожить хотя бы на одну минуту дольше. Бедный Бенджамин, никто не знал, что его ждет смерть именно в этом городе. Деньги кончились, и в ход пошло все, что хорошо горит. Виски Джек и дядя Джонни пошли в огонь первыми, затем и капитан Баккарди, и сестра Мартини… Люди сжигали и до сих пор сжигают свои дома лишь бы не замерзнуть, понимаете? - его голос начал дрожать. Господину Хуке стало жаль своих старых друзей, с которыми он проводил время в барах и на курортах еще в те далекие времена.

- Да, Хука, я понимаю, - траурным голосом произнес господин Тобакко, - они ведь и мне когда-то были друзьями.

- Но мы с вами здесь! Мы живы, а, значит, люди нас не бросили. Мы не деньги и не алкоголь, мы единственное, что теперь способно согреть людей изнутри. Они дорожат нами, понимаете? И когда эта зима закончится, люди снова захотят обрести деньги, чтобы покупать виски Джека или капитана Баккарди. Но ничего этого у них уже не будет, будем только мы. Людей останется мало. Они выйдут из своих убежищ, из своих холодных квартир на улицы и захотят есть и пить, и еще многие умрут, прежде, чем все вернется на круги своя. Этим людям, которые снова превратятся в первобытных хищников, нужна будет власть. И мы, только мы сможем накормить их и поставить на ноги. Мы – власть, дым – это пища, дым – это валюта, дым – это новый Бог. Люди преклонятся перед нами. Мы уже добрались до Кремля. Осталось ждать еще совсем чуть-чуть, прежде чем нас снова начнут боготворить.

- Я все это понимаю, господин Хука, но все ли из нас дождутся оттепели? – спросил Вейп.

- В каком смысле?

- Ну смотрите: при такой погоде не возможно сажать растения, так что этот парень, Уид, уже, считай, ходячий труп. Идем дальше. Вряд ли у народа осталось много табака, он скоро закончится, так что не думаю, что вам, господин Тобакко, и вам, господин Хука, осталось жить намного дольше, чем мистеру Уиду.

- Думаешь, ты здесь самый умный? – придвинулся к нему мистер Тобакко, - Думаешь, тебе долго жить осталось?

- В том ты и дело, что и у меня такие же шансы. Зачем надо было разводить всю эту фантасмагорию, господин Хука?

- Возможно, вы и правы, друзья. Но вот, что я вам скажу. Кто-то из нас обязательно останется последним. И этот «кто-то» сможет насладиться властью то недолгое время, которое ему будет отведено. Я ставлю на Вас, Вейп. Когда было еще не так холодно, и люди могли иной раз выйти из дома, они крушили прилавки, грабили магазины и поживились очень многим, что может оставить вас в живых до конца заморозков. А если вы переживет эту зиму, вы станете новым и единственным Богом для всех Москвичей.

- Это правда. В таком случае, я тоже ставлю на себя. Но мне этот способ выживания не интересен. Я предлагаю решить дело по-другому, - Вейп достал из-за пазухи кольт, которым пользовались в американских фильмах в очень давние времена. Остальные трое сразу же отступили: Смоукин Уид спрыгнул со стула с такой живостью, которой вообще не могло быть в его увядающем теле, господин Хука выбрался из-за стола, а господин Тобакко отошел от вооруженного на несколько шагов, - Я выстрелю сейчас в того, у кого, как мне кажется, меньше всего шансов на жизнь. Потом я передам оружие следующему, и он сделает то же самое. Готовы? – в зале вновь встала мертвая тишина, но потом Вейп продолжил, - Простите, господин Тобакко, вы мне нравились.

Вейп выстрели господину Тобакко в шею, а затем все произошло в мгновение ока. Смоукин Уид набросился на Вейпа с ножом, неизвестно откуда взявшимся, и ударил им несколько раз в спину убийце. Вейп сумел откинуть Уида назад. С Уидом, наверное, совсем несложно было справиться. Тем не менее, Вейп был сильно ранен, но все-таки, прежде чем упасть, сумел нажать на курок и пристрелить нападавшего. Все это время господин Хука смотрел на эту баталию озверевшим взглядом, будто тоже хотел кого-нибудь ударить, но, к несчастью не знал, кого. Прежде чем он решился, в живот ему пролетела пуля, и господин Хука упал на колени не в силах больше подняться.

- Кольт, - выдохнул Вейп, смеясь, - старый дружок господина Тобакко. Через что только они не прошли плечом к плечу. Как думаете, господин Хука, он успел расстроиться, осознав, что я пристрелю его любимым оружием Джеймса Бонда и Клинта Иствуда?

- Ах ты… - произнес господин Хука. Вейп рассмеялся еще громче и, в конце концов, выстрелил господину Хуке в голову. Тот распластался по полу.

- Вот я и остался! – Вейп упал, но с его лица все еще не сползала улыбка, - Вот и все! Теперь я надеюсь, что успею насладиться властью за оставшуюся пару минут! Я победил!

Вейп все лежал и лежал, а оттепель так и не наступала. Он не успел ее дождаться, а когда пришла весна и согрела последних живых москвичей, она и подумать не могла, что все это время кто-то тихо умирал в заброшенном Кремле.