−Знаешь, древние индейцы считали, что запечатлев воина, фотограф крал его душу – говорит Ийя, отрываясь от мольберта, чтобы отхлебнуть от чашки и взглянуть на снимки, которые он ей протягивал. – Поэтому опасались таких людей со «стеклянным глазом». О! Вот эта классная! Это где?

−Не такие уж они и древние, раз дожили до фотографов – вдогонку оставленным без присмотра словам буркнул Лева. – А? Эта? Это на фестивале. – Он довольно ухмыльнулся, взобравшись на  кособокий высоченный стул, почти в половину его роста, собственноручно сколоченный в классе шестом-седьмом, если память не подводит. Удержал равновесие, приподняв колено и вытянув носок в сторону, и даже в этой нелепой позе отлично себя чувствовал, глотая горький зеленый чай без ничего. – Красивая, правда?

−Еще как! – Подхватывает Ийя, разглядывая под разными углами фотографию босой старухи в пестрой одежде, с цветастым платком поверх серебристых волос и живыми, блестящими, светлыми глазами на смуглом, сморщенном лице. –  Ну, вот почему я с тобой не поехала? – Заныла девчонка, размахивая кистью и заодно перекрашивая старую футболку Льва в крапинку, темно-зеленую. –Да еще ты! – Она ткнула его обратной стороной своего творческого оружия, замарав запястье. – Нашелся тут! Приехал, довольный, фотки мне свои тычет, хвастается! А то, что подруга провалялась все выходные с температурой – это ничего, это так, маленькие неприятности!

Лева старательно уклонялся от тычков, отчего стул под ним ходил ходуном, грозясь опрокинуть парня прямо на мольберт, на Ийю и на ее бессмертное творение. Подруга, к счастью, тоже поняла опасность и, наградив его несильным щелчком по носу, фыркнула.

−Ну и пожалуйста! В следующий раз тоже от тебя куда-нибудь сбегу. Хоть на бал-маскарад! – Она гневно раздула ноздри и отвернулась к холсту. Лев хмыкнул, углядев в уголке ее губы намек на сдерживаемое хихиканье и хищную ухмылку одновременно.

−Фотографию-то тебе оставить какую-нибудь? −деланно безразличным тоном уточнил он.

Это у них традиция такая: Ийя всегда первой смотрит новые снимки и всегда выбирает среди них один – по вкусу. Самые сливки, так сказать. Хотя, на его взгляд – не всегда берет удачные, это под настроение, как рука ляжет.

Вот и сейчас, вместо того, чтобы пересмотреть все фотографии, тщательно сравнить, где и как падает свет, где какая композиция, да и просто прислушаться к ощущениям, Ийя с готовностью помахала перед его носом фото страшной-красивой старухи-цыганки.

Однако в этот раз она совершенно права, снимок босой гадалки, глядящей на людской поток как бы поверх и вовнутрь одновременно – лучшее, что удалось отснять на фестивале, но, ритуал есть ритуал − оставим Ийе сей маленький трофей.

Чтобы не выдать вздоха, Лева повертел головой, принюхиваясь к пыльной мастерской, где подруга сидела почти безвылазно,  отчего помещение пропиталось парами растворителя, масляных красок, гуаши, акрила и прочих вонючих прелестей художественной профессии.  Здесь было много света, мало вещей и ни один нормальный человек бы не прожил тут и недели – все, прощайте, я устал, мне дурно, ах какая жалость.

Но Ийка это Ийка, ее, ни то чтобы переспорить, возразить ей невозможно, сразу насупится, грозно сверкнет глазами и делай что хочешь.

Поэтому Лев миролюбиво сползает со своего стула-трона-орудия-для-пыток и кладет руку на Ийино плечо. Запускает пальцы в копну медовых кудряшек, скрепленных заколкой, и тыкается носом в затылок. Бормочет неразборчивое:

−Ты, давай, не обижайся, в следующий раз вместе рванем, только давай, без твоей простуды, все-таки не очень приятный попутчик, вредная и взбалмошная особа.

Получает очередной дружеский тычок в ребра и, подхватив свою сумку, выходит из студии, потому что часы уже без лишней деликатности напоминают, что ой-ей, ты уже час как должен быть на посту, но почему-то занимаешься глупостями, сидишь и умиляешься Ийе, как маленький, честное слово.

Лев выходит на улицу, растеряв по лестнице весь свой романтичный настрой, а перешагивая последнюю ступень подъезда, уже полон тревожного, напряженного азарта, выгоняет из легких красильный дурман и останавливается.

Кожу покалывает от предчувствия добычи. В глазах пляшут едва заметные разноцветные пятна, можно, конечно, списать все на амбре, творящееся у Ийи в комнате, но это все довольно банальные уловки, будем честны.

Рука сама по себе потянулась к сумке, а вынырнула обратно уже с орудием. Старенький аппарат с поцарапанным корпусом. Смена-8М, если судить по внешней оболочке.

Лев сделал шаг вперед, приложив камеру к глазу, прищурил второй и вот разноцветные кляксы уже не кружат в воздухе, а, присмирев, вытягиваются в человеческие фигуры. И вся улица через объектив – не улица, а дрожащий в золотистом мареве коридор, в котором, то тут, то там, прорезаются ярко-голубые проемы магазинчиков, серебристые хвосты блуждающих коридоров и еще целый ворох восхитительной чуши, которая ему неинтересна. Лев смотрит в камеру, чтобы заметить вот это: на пересечении проспекта, между букинистической лавкой и вечно сдающимся в аренду крошечным закутком, лежит трещина. Причем трещина черная, как будто бы старательно выведенная жирным карандашом и прорисованная тушью. Марево улицы, конечно, безуспешно пытается скрыть ее, набрасывается на этот маленький раскол, глотает горькую на вкус темноту и тут же отплевывается – ну и дрянь!

Лев медленно ведет прицел, по тротуару, через белый, слепящий вихрь, который без оптики покажется ему только смешной маленькой смуглой девчонкой и начинает двигаться вслед за расколом. На брусчатке – следы, словно погорелец, шаркая босыми ногами, плелся вниз по улице, иногда, чтобы не упасть, хватался за стены, и всюду за ним тянулась живая, подвижная темнота. След родного дома.

Он прибавляет шагу, потому что темнота начинает мерцать, набирать глубину: теперь это не угольная пыль, замаравшая золото мостовых, а множество трещин и расколов, как было в самом начале, и внутри каждой, если приглядеться, можно увидеть свет – холодный, посторонний, но свет. Значит, не так далеко осталось, стоит лишь двумя прыжками одолеть лестницу, доверяясь своей интуиции и чувству пространства − смотрит-то он в окошечко объектива, а в нем, поди разберись, что за река теперь под ногами и как из этого безобразия вылезать.

Одной рукой отводил от линзы мельтешащие всполохи, – не то скопище бабочек, не то чьи-то легкомысленные размышления −  другой придерживал камеру и бежал, иногда спотыкаясь. Вселенские следы сделались похожими на агрессивные царапины, и все сливались в один роскошный чернильный хвост.

Выскочил из-за угла и едва не провалился в ту самую обещанную темноту, которая – раз! – и оборвала золотой коридор бескрайней пропастью.

Перевел дух. Опустил камеру.

Вокруг, кончено, нет никакой бездны. Просто прохладно – естественно, напомню, сейчас сентябрь, а не легкомысленный июль, поэтому не предъявляй претензий.

Возле угловой булочной суетятся мальчишки, подсчитывая, хватит ли им на покупку вскладчину,  старушка божий одуванчик сидит на террасе кафе, вальяжно раскачиваясь на садовых качелях, хорошо ей, правильно. У Льва за спиной – безвкусная вывеска на сером бетоне: «Типография Л.»

А посередине стоит человек.

То есть – как посередине? – прямо посреди дороги; машины тут ходят нечасто, простительно зазеваться, глядя на ряд цветастых балкончиков у самой крыши. Но у Левы наметанный глаз, он видит, как быстро и рвано дышит паренек, лет двенадцати наверно; запрокинув голову, пялится невидящим взглядом вверх, судорожно хватается за воздух, под скрученными пальцами у него искры. Того и гляди – загорится.

Мотнув головой, Лев торопливо скидывает серый плащ прямо на землю, и возвращается к миру через объектив, проворачивает зубчатое кольцо, сужая диафрагму до минимума…

Глубокая темнота пульсирует холодным светом, который жилами тянется к своему первоисточнику – ослепительно-яркой точке в самом центре грудной клетки несчастного пацана. Как большое, невероятно мощное сердце, сосуды которого растекаются по улицам, пробираются под покровом угольной пыли.

Осторожно пригнулся, стараясь не запутаться в сверкающих капиллярах, и крадущимся шагом, затаив дыхание, стал пробираться к задыхающемуся парнишке. Когда искра духа-астария попадет ровнехонько в прицел, замутнеет, забьется, он ее поймает.

Шаг… еще шаг; со стороны наверняка выглядит, как идиот, но сейчас на него вряд ли кто-то смотрит, потому что он сам подергивается темной дымкой, и только фотоаппарат, то есть, почти астрограф, что-то близкое к этому, заточенное в нелепый корпус старой техники, раскаляется, жжет пальцы и Льва слепит.

Когда звезда начинает дрожать, он останавливается, кладет палец на кнопку и…

Вспышка.

Бездна и свет мгновенно слепляются в плотный кусочек переполненного пространства, так быстро, что Лев не успевает отскочить, его тянет вперед, срывая с него черный покров, вертит, выбивает воздух из легких, и он падает, едва успев перевернуться на спину, чтобы не разбить астрограф. Метрах в пяти от него мальчишка тоже рухнул, но, в отличие от Левы, не вскочил, а схватился руками за грудь, за затягивающуюся черную дыру и захрипел на манер человека, только что вынырнувшего с того света.

Астрограф обиженно полыхнул и погас. Улица вернулась в привычное русло, словно и не было никогда переполненной темнотой и светом пустоты. Лев, шатаясь, хотел было подойти к мальчугану, но тот уже оправился, удивленно помотал головой – где это я? – и, встав, как ни в чем ни бывало, пошел прочь.

Крепкий, вон оно как.

− А вот и наш раздолбай – раздался с относительного «верху» голос. – Притащился со своей мыльницей, под конец вечеринки.

Она рывком подняла тощего Леву на ноги и шлепнула по мягкому месту, вроде как смахивая дорожную пыль.

−Где же ты шлялся, солнце мое ненаглядное?  − Иронично спросила Тамара.

Лев посмотрел на напарницу сверху вниз, еще немного контуженный, таращась на огненно-рыжую копну мельчайших кудряшек, собранных в строгий конский хвост и пытался не выронить из вспотевших пальцев астрограф.

У Тамары плотно сбитая, коренастая фигура, и совершенно мужские плечи, что не мешает ей быть легкой, быстрой, похожей на огненный ураган, приправленный острыми взглядами и едкими замечаниями.  Через шею у нее перекинут ремень легендарного «Зенита»,  астрографа настолько мощного, что Лев невольно завидовал: на его камеру можно было поймать только, разве что, блуждающего духа, а вот удержать внутри пленки кого-то более могущественного…

−Прости – наконец, выдохнул он. – Опоздал.

−А я и не заметила – ехидно фыркнула Тамара, подпихивая его локтем и одновременно затаскивая на тротуар.  – Все думала: чего-то мне, бедной-несчастной, не хватает в этом жестоком мире, не то новых колготок, не то партнера, который вроде бы даже где-то субъективно существует…

−Я задержался – начал было Лев, виновато потирая затылок.

− … и решила, что все-таки колготок – закончила она, подтягивая лямки джинсового комбинезона.

У Тамары звонкий голос, похожий на дребезжащее стекло, но ее и это не смущает.  Тамаре примерно двадцать два, но дать ей больше пятнадцати невозможно.

У Тамары  до рези сверкающие глаза, видящие мир насквозь и без всяких приборов. Наследственное все же.

−Земля вызывает Леву – гнусавым голосом хмыкнула она, щелкая перед носом пальцами. – Конечно, ты рад меня видеть, но у нас еще куча дел, поэтому оставь, пожалуйста, влюбленные вздохи на потом, хорошо?

−Так точно – покорно согласился Лев,  наклонился и дернул ее за ухо. − Бесноватая.

Впрочем, обмен любезностями на сегодня прошел удивительно мирно.

Тамара, несмотря на свой бесшабашный вид, легко умеет становиться серьезной, и когда она хочет, чтобы ты заткнулся и слушал, не перебивая ехидными комментариями, ей достаточно просто сощуриться.  Вот и сейчас, с ее лица сползает гаденькая ухмылка, и напарница смотрит на него встревожено. Как-то… заискивающе.

−На самом деле ты вовремя – после непродолжительного молчания призналась она.

−Я всегда вовремя – хочется ухмыльнуться Льву, но Тамара продолжает.

−На меня охотились.

Так.

Так-так-так.

Лев ожидал, что подруга тут же смешливо покажет ему язык, и хлопнет по спине, – смотри, как разыграла! – но она только нервно оборачивается, словно прямо тут, прямо сейчас за ними следят.

−Как это – охотились?

−Так это! – Вспылила Тамара, дернув плечом. – На… налетели, − смутилась девчонка, −чуть астрограф не разбили, – она отвернулась и сплюнула. – Паршивцы.

И посмотрела за Льва, будто разглядев там своего недавнего обидчика, еще больше помрачнела и фыркнула.

−И? – Осторожно уточнил Лев. Одно дело – когда нападают хулиганы или еще какие криминальные субъекты. Другое, когда Тома использует формулировку «охотились». Ведь, по сути, это они с ней охотники. И становиться добычей для них – впервой.

−У них тоже были астрографы – буркнула Тамара. – «Салют» и… «Зоркий-4», если не ошибаюсь…

−И? – Более настойчиво повторил он.

Астрографы. Еще и не абы какие. Посреди бела дня.

−И меня поймали в объектив – убитым голосом сдалась Тамара. – Не смотри так, не «щелкнули», вот, видишь, стою перед тобой – для достоверности она даже ущипнула его за руку. – Увильнула, − более самодовольно добавила она.

И снова этот тревожный, стеснительный взгляд за спину.

−Погоди, − Лев потер лоб большим пальцем, ощущая, как мир вокруг начинает гудеть. – Они попытались тебя…

−Астрографировать – закончила за него напарница.

Лев потрясенно встряхнул головой.

−Слушай, но… первое правило…

−Первое правило гласит, что астрографировать людей запрещено – вновь раздражаясь, отмахнулась Тамара. −  Птичек, зверушек, жучков-паучков тоже. Астрограммы исключительно для астариев, поселившихся в человеческом теле. Забыл что ли, с кем разговариваешь? – Спросила она уязвлено.

Парень невпопад кивнул, все еще оглушенный подобными новостями. Да нет, не забыл, но все еще думаю, откуда в твоей голове подобная чушь.

Прежде чем взять в руки астрограф – устройство достаточно хрупкое и сложное – каждый  охотник наизусть заучивал свод правил, которые нельзя переступать, следуя за астариями.  Потому что, направив камеру на живого человека, после щелчка затвора можно было найти на его месте горстку пепла, а на самом снимке – столп живого огня.

Сама мысль, что держишь в руках подобную штуку, временами выбивала из колеи, но, полагаясь на правила, Льву еще ни разу не довелось оставлять при себе подобные кадры. Оно и хорошо. Иначе бы он, наверно, свихнулся бы в первый же год.

−Пошли – Тамара вывела его из ступора,  впихнув в руки сброшенный им плащ, очень торопливо и дергано. – Я же говорю – у нас дел невпроворот, а ты тут рот разеваешь. С подобными шутниками не нам разбираться – объяснила она.

Ребята двинулись в конец улицы, свернули через маленькую площадь и спустились по лестнице.

Тамара выглядела притихшей, и очень, очень настороженной, но по большей части старалась раздразнить партнера колкими шуточками.

Становиться спокойней, когда смотришь на собственные страхи через призму другого человека. Через объектив, так сказать. Болтать о глупостях в подобном состоянии – тяжело и натянуто, а вот надсмехаться над Львовым серьезным выражением лица можно сколько угодно. Лев и не сопротивлялся. Пусть зубоскалит, лишь бы не волновалась попусту.

Тамара она хорошая. Жесткая, − кто спорит? – но хорошая. С самых первых дежурств подхватила, и держит. Когда Лев только явился к ним, – тринадцатилетний долговязый ребенок, впервые увидевший в астрограф изнанку привычного мира – уже тогда вцепилась в него мертвой хваткой, заявив, что вот этот балбес теперь ее протеже. А ведь у нее, владелицы «Зенита», было из кого выбирать.

Возле узкой, сугубо декоративной арки – даже Лев с трудом протиснулся – Тамара притормозила, схватившись за астрограф. Прищурилась, вглядываясь в проем между домами и приложила палец к губам. Сделала знак рукой – в обход – и боком двинулась к темной фигуре впереди.

Он понял, что напарница имела в виду: нужно было проскользнуть у нее за спиной, попасть во внутренний двор дома, выйти с обратной стороны и ждать, когда Тома выгонит астария прямо на него.

Лев вошел в тихий, запущенный дворик. Справа располагался деревянный детский городок с облупившейся краской, слева – подъезды с лавочками и клумбами, заросшими тонкой, колючей травой. Бесшумно пробрался по вытоптанной жильцами тропинке к воротам с другой стороны.

−Черт – выругался он. – Вовремя, слов нет.

Железная решетка, запертая на большой навесной амбарный замок, отдалась ворчливым скрипом, когда Лев взобрался наверх, протиснулся между более широко расставленными прутьями, зацепился рукавом и неудачно брякнулся вниз. Ступня услужливо хихикнула острой болью.

В ту же секунду мимо промчалось нечто.  А вслед за ним, чертыхаясь и возмущаясь исключительно на витиеватом языке нецензурной брани, бежала Тамара. Заметив Льва, она взвыла, и тотчас рявкнула:

−За ним! Быстрее!

А сам бы и не сообразил, спасибо.

Лев помчался за астарием.

Охота за ними – крупными сгустками света неизвестного, но явно не местного происхождения− обычно дело не очень хитрое. Подобрался, примерился, настроил композицию, диафрагму – щелчок! – и готово. Однако бывает так, что поймать астария с первого раза – не выходит, и тогда  начинается беготня. Испуганная сияющая искра гонит захваченное тело по улицам, невзирая на то, как себя чувствует носитель. Бывало и так, – поговаривают старожилы – что разгневанный астарий сжигал человека заживо, и это картинка уже совсем неприятная. Бегущий пылающий мертвец. В принципе, именно поэтому ловили их парами. А если встречался кто-нибудь очень крупный – то целой бригадой.

На этот раз астарий нырнул в девицу, молоденькую, ну, возможно ненамного старше Томы. И шуструю.

Лев бежал за ней, не оглядываясь на напарницу. Тамара наверняка лучше него знает, что делать, поэтому парень петлял за ними – духом и человеком – по узким кривым улицам, оставлял за собой мосты, запертые и незапертые дворы, горки лестниц, съезжал по перилам. Быстро сбил дыхание, потому что с каждым шагом казалось, что астарий летит все быстрее, выжимая из своей оболочки максимум человеческих сил. Если девчонка и не сгорит, то не меньше полугода проваляется на больничной койке – таким темпом даже спортсмены не бегают!

Перемахнули забор друг за другом, и Лев краем глаза заметил растрепанную рыжую голову со сбившимся набок хвостом.  Тамара догнала их и явно собиралась выскочить прямо перед злополучной парочкой. Астарий тоже, похоже, понял, что его ждет, и резко свернул вбок – в неприметный проход между подъездами.

−Ха! – Триумфально выкрикнула Тома, почти не запыхавшаяся от погони. – Там тупик!

И первой свернула вслед за девицей, оставившей едва различимый в воздухе шлейф. Лев шмыгнул следом, держа наизготовку астрограф.

Темно, хоть глаз выколи. И, что хуже – тесно, не развернуться.

На ощупь Лев настроил подачу света и приложил окошечко камеры к глазу, чтобы ориентироваться на излучение астария.  И тут почувствовал жжение на затылке, как будто бы в спину ему смотрел какой-то недобрый, колючий взгляд…

−Не оборачивайся,  парень – хриплым, насмешливым тоном проинструктировали его. – Иначе «щелкну» − в подтверждение угрозы в волосы ткнулась выпуклая линза в ободке.

Внутри мгновенно похолодело, все сжалось, а мысли заметались с невероятной скоростью. Что с Томой?! Где она? Успела сбежать или тоже прижали?

Где-то на задворках всколыхнулась еще одна жуткая идея – астарий, он же тут! Сейчас ка-а-к вспыхнет!

−Вперед – скомандовал тот же невидимый голос и Лев, прижимая астрограф к груди, неохотно повиновался.

Воняло плесенью и мокрым картоном. Несколько раз он споткнулся, не разбирая дороги,  но те же несколько раз его вежливо подхватывали под локоть и толкали меж лопаток: не задерживайте, гражданин.

Наконец, когда Льву стало казаться, что они заблудись в узких переходах между домами, он, и его попутчик вынырнули в небольшой закуток. Света было не то чтобы больше, но он смог разглядеть двоих: ту самую девицу с астарием внутри и паренька державшего в руках… ага, «Зоркий-4».

Тамара тоже была тут, жалась к стене, но Зенит, по счастью, был при ней.

Уже что-то.

Значит, следуя логическим измышлениям, за ним человек с астрографом «Салют».

−Приятно видеть страстного защитника своего дела – мягко улыбнулся паренек с «Зорким». Камеру он держал расслабленно, поглаживая металлические колесики на корпусе. – Какой стаж? – Тут же деловито осведомился он, кивая на астрограф Льва.

Не хотел отвечать, но объектив ткнулся в затылок более настойчиво.

−Сто семьдесят три – процедил он.

Стаж астрографа определялся по количеству удачно отснятых астариев. Опытным начинали считать после ста пятидесяти.

−Неплохо – одобрительно кивнул тот же паренек.  – Я хо…

Лев не дослушал: ударил стоявшего позади под дых локтем, выхватил камеру и швырнул ее под ноги, тут же направив готовый объектив на девицу и парня с «Зорким».

−Томка! – Крикнул он взволнованно. – Отходи ко мне за спину!

Тамара не пошевелилась.

Мало того, медленно и уверенно подняла Зенит, держа на прицеле не кого-нибудь, а… Льва?

−Убери камеру, Лева – звенящим голосом приказала она. – Иначе… иначе «щелкну»!

−Тома… − ошарашено охнул парень.

Напарница держала его в объективе, ровно, под правильным углом, как настоящий профессионал, оценивающе прищурившись. И только дрожащая нижняя губа выдавала внутреннее напряжение.

Парнишка с «Зорким», выглядел на удивление беззлобным. Скорее – заинтересованным.  Поглядел сначала на Тамару, потом на Льва, и пожал плечами, как-то ободряюще: всякое бывает, мол.

Хозяин «Салюта» без труда выдернул из его рук астрограф  и подтолкнул еще вперед. Лев угрюмо, исподлобья посмотрел на, очевидно, главу всей шайки. Потом покосился вбок.

Эх, Томка, Томка. А я б за тебя…

−Ребята – неожиданно подала голос девица, за которой они гнались, и которая, получается, вместе с Тамарой заманила его в ловушку. Девица светловолосая, с вздернутым, веснушчатым носом. – Драматичное молчание, несомненно – хорошо, но время-то тикает.

И улыбнулась Льву, как старому знакомому. Странные тут люди собрались, да? Нас с тобой задерживают.

−Да, ребята – с мрачным ехидством отозвался тот – если собираетесь меня убить, то поторопитесь, смена скоро кончается.

И снова люто посмотрел на Тамару.

−Ты не торопись – осадил мальчишка-главарь. Непонятно, то ли его, то ли спутницу. −  Еще успеем. Я хотел сказать, что поздравляю тебя, Лев, потому что ты у нас – участник эксперимента,  −обращаясь непосредственно к пленнику, произнес он. – Как только он закончиться, отпустим тебя с миром. И, да, извини за наш небольшой «драматичный спектакль», Тамара говорит, что тебя ни в жизнь не заманить в сомнительные мероприятия. Поэтому импровизируем.

Интересно – с тоской подумал Лев, без астрографа ощущавший себя как без какой-то важной части тела, − если я тут сгину, что будет с Ийей? Изведется, наверное, бедняга.

−Полагаю, это не только сомнительное, но и добровольно-принудительное мероприятие? – вслух, не теряя злой ироничности, спросил он.

−Правильно думаешь – хмыкнул голос за спиной.

−Это очень серьезный эксперимент – терпеливо пояснил парнишка, зыркнув на того, сзади. – Несмотря на это, предельно простой. Сейчас мы сделаем твою астрограмму…

На этих словах у Льва сдали нервы и он заржал. Натурально. Весь затрясся от беззвучного, истеричного смеха. Надо же. А ведь на полторы секунды поверил, что все закончиться хорошо. Доверчивый придурок.

−Переволновался парень – сочувственно подала голос девица. Была права, но почему-то после ее слов стало стыдно.

−Сделаем твою астрограмму – повторил хозяин «Зоркого-4», подождав, пока Лев выдохнется. – Но, на ней, ты должен будешь смотреть прямо в камеру, исключительно в объектив, всеми мыслями и всем своим существом…

−Ты… прости уж, − вновь прервал Лев – но проще было сделать это до, того, как ты мне объяснил. – Он оскалился. – Не буду я смотреть в камеру какого-то сопляка. Хочешь сжечь – валяй, но…

−Тамара – скучающим тоном обратился собеседник. – Можно, пожалуйста?

Томка торопливо порылась в нагрудном кармане и вытащила фотокарточку. Протянула «главарю», тот, в свою очередь развернул картон изображением ко Льву и спросил, опять же, без тени ехидства.

−Узнаешь?

Светлое, просторное помещение, заставленное холстами, с огромными окнами и совсем необжитым видом.

Ийина мастерская!

Его очень вовремя схватили под локоть, иначе бы непременно врезал по гадской роже и отобрал снимок. Помещение, снятое на астрограф, это... это…!

−Это переход – озвучил его мысли мальчишка и лукаво ухмыльнулся. – Ну, как, навестим твою подружку?

Всегда считал себя достаточно сильным, но и его надзиратель явно был не из слабеньких: Лев рыпался и рычал, пока шайка, один за другим, скрывались в изображении. Его втолкнули, как и следовало ожидать, предпоследним.

Картинка сильно помутнела, размылась, и как бы прыгнула на него. Раз! Кувырок− и на месте. На пыльном, холодном полу, рядом с кособоким стулом, где сидел совсем недавно.

Тут же начал озирался – где Ийя?!

Вон, стоит в проеме, в тапочках, в растянутом свитере, домашних штанах и с чашкой чая в одной руке. Хлопает глазами. Живая.

−Ну, здравствуйте, − растеряно пискнула она.

Точно Ийя.

Тома села на подоконник.  Рядом удобно разместилась девица, астрограф с «Зорким» умело взобрался на корявую конструкцию возле мольберта. А ведь Лев всегда считал, что только он умеет на ней сидеть.

−Здравствуйте! – Помахал он Ийе. – Извините, мы ненадолго.

Она тревожно посмотрела на Льва.

И что теперь говорить?

−Итак, − сидевший на стуле паренек сцепил руки на колене – возвращаясь к нашему маленькому опыту. Надеюсь, не надо тебе угрожать?

Да их появление в мастерской Ийи само по себе – угроза. Только дураку не ясно, что, если Лев сейчас же не согласиться выполнить условия этих «экспериментаторов», то ее просто астрографируют. И не будет больше смешной Ийи. Только горстка пепла и снимок с пылающей вспышкой.

Не будет сонного, но довольного: «кто та-а-м?»−когда Лев, после поездки, заявляется под дверь в пять часов утра со свежими фотографиями.

И фырканья не будет, что он опять ее «забыл» и укатил неясно куда.

И запаха шампуня вперемешку с растворителем и масляными красками.

И… не будет.

Как, оказывается, страшно могут звучать всего два слова, когда речь идет о человеке.

−И какая гарантия, что ничего с ней не случиться? – Спросил он прямо. Ладно, сдаюсь, поймали, но проявите человечность, черт вас дери!

−О, мы же не сумасшедшие, в самом деле – развел руками паренек. – К тому же, при удачном стечении обстоятельств, ты сам убедишься, что ничего ей не будет. Но, понимаю – он достал из кармана конверт и протянул Льву.

Тот быстро заглянул вовнутрь. Несколько астрограмм. Разных мест.

Лев кивнул, чувствуя ком в горле. Иронично, однако, складывается судьба. У него как раз заканчивается время дежурства и, похоже, время жизни.

Он обернулся к Ийе, все еще топчущееся на пороге и шагнул к ней. Подумал мимоходом, что мог бы схватить ее за руку и бежать, бежать, бежать, но опомнился: заснимут обоих.

−Это мои знакомые, − пробормотал он виновато, − ты прости, что вломились без разрешения, просто им срочно понадобилось сделать пару снимков, а у тебя здесь свет отличный и…

Больше ничего путного соврать не смог. Протянул конверт.

−Тут последние… хм, ну, фото, в общем. Можешь прямо сейчас посмотреть.

Сжал теплую  тонкую руку, выдохнул, обернулся. Смотрели на него с жалостливым пониманием и озорными улыбками, как будто сейчас, прямо сейчас выкрикнут – сюрприз!

Подошел к мольберту, встал подле него, сцепил руки за спиной.

−Ну что ты как перед расстрелом, − смиренно улыбнулся мальчишка и сполз со стула. – Одна астрограмма.

Лев нахмурился, краем глаза зацепил Ийю,  и гордо выпрямился: давайте, не тяните!

Думал, что подготовился, но когда объектив уставился прямо на него, сжав диафрагму до маленькой точки, вздрогнул, быстро оправился и храбро посмотрел сквозь астрограф на мальчугана. Тот удовлетворенно кивнул.

−Улыбнитесь.

Щелчок.

Вспышка.

…

Свет гас очень  медленно, но еще не успели поблекнуть точки в глазах, как Томка бросилась к мольберту.

Стас, мальчишка с «Зорким», с любопытством разглядывал астрограф, только что отснявший живого человека. На месте Льва ничего не осталось. Ни пепла, ни бесчувственного тела.  Словно не было его никогда.

Тамара с отчаяньем обернулась.

−Где… где он?

−Лев – растерянно прошептала Ийя. – Где Лев?

Прижала конверт к груди. Судорожно всхлипнула, инстинктивно ощущая недоброе.

Все уставились на спокойного мальчишку, любовно протирающего линзу краем футболки.

−В том-то и дело, − промедлив, ответил Стас, пряча устройство в сумку. – Мы не знаем. Некоторые считают, что, астрографировав человека, мы отправляем его в путешествие между жизнью и смертью. Дурацкая теория, однако, очень  популярная. Другие утверждают, что подобные снимки порождают смесь людей и астариев, но я лично видел таких – внешне никаких изменений. – Он снова умолк, раздумывая, что же еще им сказать. – Несмотря на отсутствие стройной гипотезы, в одном я могу уверить вас совершенно точно. Возвращаются. Разными путями, в разное время, но возвращаются обязательно, хотя… не сказал бы что именно такими, какими исчезли – паренек передернул плечами, явно не задумываясь над более точной формулировкой. – Главное, чтобы было, к чему возвращаться – Стас пристально взглянул на перепачканную краской девчонку. – Ну, и сохранить астрограмму, конечно, куда без этого?