Злые языки

На моем пути лежал очередной городок в центральной части Германии. Сам я был родом из Силезии и потому не мог прижиться ни в одном германском городе: немцы не жаловали поляков по соседству, а уж тем более из Силезии. Мне же было плевать.

Я искал место, где была бы работа, но в последние годы с работой стало туго.

Все благодаря «партикуляру» — устройству из металла и кристаллов, которое упрощало жизнь любому, кто нацепит его на руку. Венец творения одного ученого прусса, который не задумывался о будущем разнорабочих и простых тружеников.

Теперь не было необходимости нанимать людей для тяжелого труда — только набрать устройством энергии, как ведром воды в речке, и одним взмахом можно было повалить десяток деревьев. Правда, оно от этого нагревалось, как нож в кузне, но счастливые обладатели могли и подождать час или два, чтобы сэкономить марку или злотый и не платить такому, как я.

Однако находились люди, которые не доверяли партикуляру и охотно соглашались заплатить мне за труд. Чаще всего это была работа в поле или вырубка деревьев и колка дров.

 

Добравшись до города, я побрел к центральной площади. Мимо тянулись покосившиеся дома, которым наверняка были сотни лет. Они выглядели как пряничные домики на рождественских ярмарках католиков: коричневые и белые цвета брали верх, но была весна, самая слякоть, и низ стен окрасился в тошнотворный цвет грязи. Пройдя калейдоскоп из таких улиц, приторно сладких и одновременно вызывающих рвотные позывы, я и впрямь ощутил тошноту, но все-таки добрел до доски. В некоторых городах встречается столб с крытой доской, к которой прикреплены объявления о поиске рабочей силы, и этот город оказался в их числе. Но на доске висели на гвоздях всего три листка, и ничего содержательного в них не было. Потерялась девочка, предлагалось койко-место в одном доме, однако не жаловали иудеев и поляков, а третье было каким-то странным, с печатью местной мэрии. В нем говорилось, что вечером рекомендуется следить за детьми и женщинами, на ночь не держать ставни открытыми, а женщин в рваной старой одежде следует остерегаться. Я озадачился, но поначалу не придал объявлению большого значения.

Раздосадованный отсутствием хоть какой-то работы, я почти тут же набрел на пивнушку и решил приглушить голос собственной беспомощности в голове. Я прекрасно понимал, что денег мне хватит всего на пару ночей, не больше.

 

Внутри было достаточно уютно: приглушенный свет, деревянные стены, пол и потолок, причем пахло сосной и лаком. Вокруг были расставлены деревянные крашеные столики и стулья, и еще была стойка владельца, за которой он стоял собственной персоной и разливал единственный напиток из меню. Перед ним болтали пара местных хмельных мужиков. Я взял себе кружку и уселся за один из столиков в укромном углу, временами поглядывая на гогочущих раскрасневшихся пьянчуг.

То ли от скуки, то ли от второй и третьей кружки я все внимательнее стал рассматривать обстановку и замечать, что стойка отделана резьбой, столы и стулья мало того что крашеные, так еще и старые, между сбитыми досками проглядывается пыль, а на самих поверхностях заметны пятна: и пива, и крови, и прочие, которые опознавать не хотелось. Видимо, заведение видало веселые времена на своем веку.

Я хотел уже было пойти за четвертой кружкой, как вдруг в пивнушку вбежал мужик, не похожий на остальных: кожа на лице была еще не такой красной, а лицо не таким опухшим; да и в целом он был опрятнее.

— Клаус, тут такое дело… — Вбежавший замялся, глядя на одного из мужиков. — Дочь твою нашли.

Пившие переглянулись. Тот, с кем он говорил, улыбнулся и захохотал.

— Вот так новость! Здорово! Всем пива, а я к жене!

— Ты б не торопился. Тут такое дело…

Пьянчуги снова переглянулись, только уже без радости.

— Что с ней стряслось, Ганс? Богом клянусь, ушибу, если будешь мяться! Выкладывай!

Вы когда-нибудь слышали крик отца, который потерял дочь? Я в тот вечер услышал. Клаус взвыл как дикий зверь. Друзья расступились и не заметили, как он полез с кулаками на Ганса. Клаус кричал проклятья и грозился «поколотить и похоронить его в одной могиле с мертвыми тифозниками, чтобы ни один человек из семьи урода не смог навестить». Не выдержав потока брани, я решил заломить буйного и вывести, благо мне хватало сил и я не был так пьян.

Когда я вернулся, его друзья недовольно смотрели на меня, а побитый, вытирая рукавом кровь с лица, криво улыбнулся мне и тихо выдавил «спасибо». Я молча кивнул и уселся в свой угол. Вскоре пьянчуги начали болтать и как ни в чем ни бывало втянули в разговор побитого.

— Да поведай уже, что с дочерью-то случилось?

— Да что там рассказывать? Такое дело: тело завернули и в город принесли, да созвали всех матерей, у кого дочери пропали за последний год. И не узнал бы ее никто, если б не кулон на шее. Жена Клауса как увидела кулон — металлический с синими стекляшками, ну цветок такой, — так заверещала на всю округу, звон в ушах потом еще долго стоял! А другие матери поникли: их дочерей так и не нашли. Да и про тело говорить-то не хочется. Разворошили, кости грудные наружу торчат, а внутри сердца нет.

— Вот это да, — покачал головой один из пьянчуг. — Говорил же вам, что это Злой Язык завела девчонку к себе, да и наверняка погубила. Только вот уже не наверняка, а точно.

— Да брось! — Другой стукнул первого кулаком в плечо. — Не неси ерунды, что, волков не знаешь? Сейчас скот защищаем так, что тварям жрать нечего, вот они и загрызли бедную девчонку.

— А напомни, какой нынче месяц стукнул?

— Май.

— Во-о-о-от! — протянул первый. — Май! Уже третий год, как пропала та баба, что ребенка своего сгубила, мужа прирезала, да и с ума сошла после. И уже третий год находят мертвых. Только мальчишек не трогает, стерва.

— Ты еще на весь трактир поведай, как она зазывает на верную смерть!

— А вот и поведаю! Чего, думаешь, говорят, чтоб ставни закрывали? Да чтоб не слышно было завываний. Чтоб не хотелось выйти на улицу и окрикивать: «Кто там?». Да и помирают те, кто ближе к полям живет, на окраине города. Или те, кто задержался допоздна.

— А может, и не чушь. — В разговор вмешался побитый. — В руке девчонки клок черных волос нашли.

— Ну и что?! — перешел на крик тот, что не верил в байки. — Может, волки вырвали!

— Так у девчушки той светлые волосы были…

На миг в пивнушке воцарилась тишина. Кое-как осознав все сказанное, я решил поинтересоваться:

— Что за Злой Язык такой?

Трое переглянулись, однако со мной заговорил лишь побитый.

— Ходила байка про одну женщину. Странноватая, с причудами, но в целом семья у нее была хорошая. Муж ее любил, дочка у них была, красавица. Колоском иногда называли, потому как волосы были пшеничного цвета. Муж частенько брал жену на пашню, придумывал для нее небылицы или рассказывал старые сказки. И полюбилась жене сказка про красивую молодую ведьму, что всегда была молчаливой и являлась молодцам в ночи, в поле. И так она была красива, что не хотели они ее оставлять и по доброй воле с ней в лес уходили. Любила жена пахаря сказки и небылицы. А когда у них родилась дочь — и та полюбила. Вот только дочь по ранней весне подхватила какую-то заразу, да и захворала. Умирала на глазах. Вот тогда-то жена пахаря и начала сходить с ума. Муж не выдержал и бросил ее, уехал в другой город, на заработки, раз в неделю присылал деньги. Не скажу, что по-мужски он поступил, но и осуждать его не могу. А жена бросалась в ноги людям на улице и кричала: «Неужто Бог проклял меня с семьей за мою красоту? За что моя дочь виновата?». Вскоре дочь умерла, а мать не выдержала и ушла из города, босая и исхудалая, обезумевшая.

— В твоих словах правды, сколько в этой кружке пива, — рассмеялся один из пьянчуг и стукнул пустой кружкой по столу. — Ведь не так все было!

— А как? — спросил я.

— Да проще некуда: муж променял жену на другую, бросил ее, дочь заболела, а жена всегда была чудна́я. Не выдержала столько тягот и просто прирезала свою дочь. А потом, вконец ополоумев, скрылась, чтобы не сесть за решетку.

Обе версии звучали безумно. Я не хотел и дальше слушать чепуху и решил проветрить голову и прогуляться.

 

Я думал о рассказанном и всё никак не мог выбросить из головы. Мне было очень жаль женщину, но больше всего — ее дочь. Как бы все ни было на самом деле, страданий она перенесла много. Ноги снова увели меня к центральной площади, видимо, моя пьяная голова хотела на ночь глядя проверить доску в надежде отыскать хоть что-то. Но по пути я вдруг наткнулся на чью-то спину.

— Куда лезешь? — На меня бросил злобный взгляд мужчина с бородой.

— Простите.

На площади собралось два десятка людей, перед которыми стоял священник и что-то страстно рассказывал.

— При этом мы не ведаем, что творим! Цепляя на себя эти железки, мы подписываем договор на крови не с прогрессом, а с Сатаной! Именно прогресс, к которому стремится наше общество, рано или поздно сольется с Сатаной и не будет отличим от него. Нас ждут темные времена, когда железо поглотит нашу кровь, когда партикуляры заменят нам души и здравый смысл, а брат брату будет волк. Очнитесь и отрекитесь!

Толпа громко поддакивала священнику.

— Сегодняшний случай — не исключение. То, что произошло с бедной девочкой, не человеческих рук дело. Такое мог сделать только зверь или человек, чью душу поглотила бездушная железка. Да это уже и не человек вовсе, это демон в человечьем обличье!

Моя хмельная голова начала пухнуть, и я решил, что стоит вернуться в пивнушку и попросить койку у владельца, чтобы пережить эту жуткую ночь.

 

Голова болела и адски гудела, каждый звук в ушах отзывался эхом.

Не самое доброе утро вынудило меня опохмелиться и снова выбраться на улицу поддатым. По дороге я остановился, опершись на стену ближайшего дома, и стал слушать разговор двух старух-цветочниц, которые лепетали сплетни. Старухи не обошли и тему с мертвой девочкой.

— Да то всё Злоязыкая! Вот, проклятая, жизни не дает!

— Конечно, спасу от нее нет. Сердца вырывает и ест.

— Да ты что, дура старая! Куда там! То ж обезумевшая, что бегала по городу и кричала проклятья, она дочь потеряла! Вот с тех пор ее и ищет, да только не на том свете.

— А вот и нет, говорю тебе, сердца она ест, и не обезумевшая она, а самая настоящая ведьма. Да и где ты видела детей у ведьм? Выкрала небось ребенка, да парню молодому морок на глаза наложила. Лицом уродлива, а он ее красавицей звал. Ведьма!

Больше я их слушать не стал и просто побрел дальше.

Городишка был не так уж и велик, и делать в нем было откровенно нечего. А еще нечего было обсуждать: я снова услышал, как на площади вчерашние мужики из пивнушки болтают все о том же, но в новом ключе.

— Ночью за ведьмой пошел отряд из пяти человек. Вернулся только Ларс. — Мужик курил сигарету и смотрел куда-то в сторону, в пустоту, будто бы не обращая внимания на собеседника и говоря с самим собой

— Как? Только один?

— Вот так. Вообще никто больше. А у этого совсем котелок перестал варить. Начал кричать как буйный, да за рукав тянуть, говорит, что там кровь да мясо осталось от остальных. На рассвете направили еще один отряд — а кроме пары пятен крови ни-че-го!

Дело стало принимать зловещий оборот, но верить в ведьму не хотелось. Не в старые времена живем. Осмотрев доску, я обнаружил бумажку, на которой было написано, что за голову или тело мертвой ведьмы назначена солидная сумма. Жители вместе с мэрией сошли с ума. Я не мог поверить, что где-то в лесу живет обезумевшая женщина, которую боится целый город, а пять здоровых лбов не могут ее повалить и связать. Я сорвал объявление и забрал с собой. Если где-то там есть сумасшедшая, я ее поймаю и передам властям. Если нет, постараюсь найти тела из отряда и разобраться, что творится.

Меня не пугала какая-то мифическая ведьма, которая якобы убивала девочек и взрослых; отец с малых лет учил меня, как обращаться с ножами и топорами. С помощью топора он смог завалить вепря, а эти звери известны своим диким и смертоносным нравом. А в свои семнадцать я и сам, не без потери крови, завалил борова.

Мне нужно было подготовиться. Я забежал в трактир за вещами, но, поднимаясь, выронил объявление, которое плавно опустилось на пол, к столику у лестницы. Один из посетителей, что был рядом, нагнулся, поднял, а когда прочел, хихикнул и бросил мне в спину:

— Что, умыкнул бумажку? Соперников, других храбрых дураков боишься?

— Да нет никакой ведьмы, доказать хочу, — обернувшись, ответил я.

— Это тебе от страха в правду верить неохота, понимаю. — Выпивавший снова хихикнул.

Я проигнорировал его слова и ушел к себе.

 

Я думал над тем, чтобы взять с собой свой партикуляр, пусть и любил работать руками. Но чутьё мне подсказывало, что он будет только мешать. Мне нужно было только самое необходимое. Я начал с топоров, ведь не знал, что меня ждет, а другого холодного оружия у меня не было. Обработав лезвия топоров точильным камнем, я повесил их на свой рабочий пояс. Также я взял с собой переносной фонарь и теплую одежду. На дворе был май, но могло похолодать, а там и до дождя недалеко, и лишних денег на врача и лекарства у меня не было.

 

Я не знал, на что мне обращать внимание и куда следовать. Просто шел к краю города, пока не добрался до пшеничных полей. Только яркая луна была мне проводником.

Я сам не заметил, как оказался в бескрайнем море колосьев, по которым изредка проходили волны. Если бы поле было морем, то я бы сказал, что ночью штиль. Я продолжал идти, и все было спокойно. Однако вскоре на горизонте показался лес. И впервые за часы ходьбы я наконец-то что-то услышал. Ветер не только веял колосья, но и завывал, едва слышно, словно взывал к кому-то.

Ближе к краю леса ветер становился сильнее, пшеничные волны сильнее хлестали по ногам, а чуть дальше было видно, как верхушки деревьев неспокойно шатаются от ветра. Мне стало жутко.

Но отступать я не мог. Я понял, что что-то поджидает меня на краю поля. Между ним и лесом шла вытоптанная дорога. Теперь я слышал шёпот. Но то был не природный шёпот ветра, а еле различимый женский. На дороге стала подниматься пыль, а колосья - не просто бить по ногам, но и будто бы жалить, как пчелы или змеи. Я и правда на секунду подумал, что меня жалит гнездо гадюк, а я продолжаю в нем стоять, как ни в чем не бывало, однако никаких змей не было и близко. Скоро вместе с пылью над дорогой закружились и сорванные с деревьев листья.

И тут где-то в стороне я услышал смех. С ног до головы меня обдало волной страха, тысяча игл вонзились мне под кожу.

Всю дорогу до края поля я осматривался, но рядом никого не было.

Я пытался определить, где же смеялись. Обернулся вправо и замер. Метрах в пяти-шести от меня часть колосьев была выше, чем все остальное поле. И тут до меня дошло, что это были волосы, заплетенные в косы, которые тянулись вверх.

Волосы-колосья все поднимались над пшеницей, и я увидел бледное лицо. Оно повернулось ко мне. Глаза его были черны как ночь, а рот исказился в нечеловеческом оскале.

Я моргнул, и все исчезло.

Тут раздался громкий женский голос:

— Ну, как тебе мой морок?

Однако вихрь стал подниматься, а вместе с ним и крик с неизвестными мне словами. Уже в двадцати метрах ничего не было видно. Ветер так бушевал, что ломал ветки деревьев и вырывал куски земли. И снова где-то вдалеке, попутно с криком, раздался смех. Женский, но вместе с тем такой нечеловеческий.

Я находился в центре вихря и видел лишь край леса, кусок дороги и поле вокруг. Вдруг на краю проступила фигура, у которой багровым мерцала левая рука. Фигура шагнула ко мне. Черные, длинные, спутавшиеся волосы. Бледная, мертвенная кожа с багровым отливом. Алые губы. Одежда в грязи и с огромными пятнами крови, босые, изуродованные ноги.

Еще шаг. За фигурой что-то было. В правой руке она держала что-то. Я сделал пару шагов и увидел: она тащила за собой человека.

Я понял, что прервал ночную трапезу Злоязыкой. Мы начали сближаться, я чувствовал, что опасность идет мне навстречу, но даже не мог отвернуться и бежать. Ведьма оскалилась, что при свете луны выглядело еще страшнее, и бросила жертву. Я остановился и скинул мешок с плеча, снял один из топоров с пояса. Ведьма издала истошный вопль, и я присел от страха, но вместе с тем расправил плечи, пытаясь выдать свой испуг за боевую стойку.

Женщина сблизилась со мной достаточно, чтобы я мог ее рассмотреть. Ее руки были длиннее человеческих, и при ходьбе она иногда касалась ими земли, почти не нагибаясь. Ведьма начала ходить вокруг меня и скалиться, показывая гнилые зубы. Я снова обратил внимание на ее походку: она не просто касалась руками земли, но и опиралась на то них, то на ноги. Только так она и могла двигаться. Злоязыкая остановилась и, будто бы заинтересовавшись, наклонила голову и улыбнулась мне. Мгновение – и она издала нечеловеческий крик, от которого я зажал руками уши и зажмурился. Когда крик стих, я открыл глаза и увидел, что она исчезла. Пользуясь передышкой, я порылся в брошенном мешке. Выудив одежду, я разорвал ее на куски, взял один кусок и обмотал вокруг ушей, чтобы не слышать истошные вопли. Обмотал поплотнее, надеясь, что это хоть немного поможет.

Но следующий вопль грянул внезапно и сзади. От неожиданности я отпрыгнул.

Теперь я слышал ее меньше, однако вопль пробирал до костей, мое тело тряслось. Испуганный и злой, я бросился в ее сторону и замахнулся, но ведьма улыбнулась и растворилась в пылевом вихре.

Я не знал, где ее ожидать теперь. Вертелся на месте как волчок, но она лишь смеялась мне в спину. И тут я почувствовал дрожь, будто что-то тяжелое неслось и стучало копытами по земле. Обернувшись, я увидел, как Злоязыкая исказилась в лице: оскал стал гораздо шире, рот будто бы разорвался; язык стал длиннее и вываливался из глотки, которая казалась просто ненасытной бездной; глаза помутнели, а волосы извивались, будто змеи. Зрелище ввергло меня в ступор.

— Р-р-разве я не кр-р-р-расиф-фа? — прорычала она.

Я едва успел отпрыгнуть и только слегка задел ведьму топором. Это лишь раззадорило ее, и она снова рассмеялась.

— Ты уродина, которой свет еще не видел.

Поток пыли и земли хлынул мне в лицо и вокруг, то тут, то там кричала Злоязыкая ведьма, будто бы от обиды и злости.

— Пот-ни-май-с-с-ся — гневно приказало нечто из бури. — С-с-сеготня ты умреш-ш-шь.

Я встал и снова принял боевую стойку, ожидая удара с любой стороны. В этот раз чудище решило напасть сбоку, но я успел отпрыгнуть и ударить его по руке, на которой болтался мерцающий багровым металл. Тот звякнул и слетел с руки ведьмы. Она завыла и снова кинулась на меня. Каждую атаку я отражал и так или иначе задевал Злоязыкую, пока наконец она не царапнула мне живот. Кровь хлынула рекой, и я понял, что затягивать бой нельзя, или мне конец.

— Ну давай, страшилище, иди сюда! — снова подал голос я. И эти слова подействовали: считавшая себя красавицей ведьма просто взревела как дикий зверь и бросилась ко мне.

Ведьма неслась как таран, но я отскочил чуть раньше и запрыгнул на нее верхом. Оседлав горбатую, с выступающими позвонками спину Злоязыкой, я принялся бить ее по шее топором. Ведьма пыталась сбросить меня, но я обвил ее ногами крепко и держался одной рукой за волосы, а второй пытался наносить удары. Не знаю как, но мне удалось попасть прямо ей по голове. Полилась кровь, она била прямо мне в лицо, забрызгивала всю пшеницу вокруг. Все окрасилось в багровый, а последний вопль твари был так пронзителен, что я потерял равновесие и свалился с нее.

 

Я лежал на земле вечность. На горизонте показались первые лучи, а неподалеку я услышал шаги, которые сменились уже человеческими криками и топотом. Ко мне подбежали двое мужчин, еще двое прошли дальше и крикнули: «Тут девушка!».

 

Я очнулся только через пару суток. Встать просто не мог: мой живот был перевязан и, честно говоря, было невыносимо больно.

Мне сказали, что девчушка, которую чуть не сожрала ведьма, осталась в живых. Мы оказались в соседних палатах — госпиталь был совсем небольшой.

Девушка появилась на моем пороге и улыбнулась.

— Спасибо, ведь я жива только благодаря тебе. — застенчиво произнесла она и, немного погодя, добавила —Теперь жива.

Глаза девушки затянулись черной как ночь пеленой, а ее партикуляр замерцал багровым. Всё было напрасно.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 2. Оценка: 3,00 из 5)
Загрузка...