Заснуть над пропастью К вечеру разболелась голова, и заныло в боку. Не сильно, но постоянно. И неизвестно, что было сначала-боль или ветер, поднявшийся за окном, но отчего-то Андрею казалось, что именно боль призвала ветер и моросящий холодный дождь и сумерки и, в конечном итоге,тьму. Мир за окном был акварелью, нарисованной на стекле. В саду, из все еще зеленого газона торчали голые, черные деревья; ветви дрожали и склонялись под порывами жестокого ветра, что застревал в трубах и выл там; гремел обшивой крыши и раз за разом пытался пробиться в дом, швыряя пригоршни жёлтых гниющих листьев в стекло. Андрей смотрел в окно, и никак не мог отделаться от мысли, что все происходящее во дворе- предвестник грядущей катастрофы. Быть может, где-то, на краю мира прямо в это мгновение вырвалась из лаборатории смертельная чума; а может быть вот-вот взорвется, подобно созревшему фурункулу, один из гигантских вулканов и миру придет конец. И будет тьма и будут черные ветви сгоревших деревьев дрожать под падающим небом. И не будет больше ни смеха, ни радости, ни желаний. Он отвернулся от окна. А может и не случится ровным счетом ничего. Дождь закончится; ветер уляжется, а завтра, глядишь, будет солнечно и даже тепло. И не нужно будет кутаться более в пуховик и натягивать шапку на уши. Но боль, постоянная боль в висках и это странное, словно бы инородное присутствие в левом боку, чуть ниже и чуть левей солнечного сплетения-они-то никуда не уйдут, верно? Не прошло и нескольких часов как боль поселилась в его теле и вот, на тебе, ему уже кажется, что она была с ним всегда, с самого рождения, а может и до него. Он решил лечь спать. Выпить бокал вина, возможно, и выбросить из головы глупые мысли. Подошел к холодильнику, ненадолго задержался перед окном, зачарованный бесконечным движением дождевых капель и танцем голых деревьев, что в сгущающихся сумерках казались сгнившими до костей руками великанов, закопанных глубоко под газоном. Вино. Вино поможет. Он потянул руку к холодильнику и замер, вдруг необычайно остро почувствовав чей-то взгляд. Кто там стоит за спиной? Жена? Должно быть-жена, кто ж еще? Отчего же, он не спешит поворачиваться и продолжает упрямо смотреть в окно, следить за дорожками воды на стекле? И почему вдруг стало так больно и трудно дышать? Свет мигнул и на мгновение стало совсем темно. Так темно, что даже сумерки за стеклом погрузились в непроглядную чернильную пустоту. Андрей покачнулся и вынужден был ухватиться за столешницу, чтобы не упасть. Зажмурился, потряс головой. Когда он открыл глаза, все было по-прежнему. Впрочем, нет, сумерки за окном, наконец сдали позиции осенней глубокой тьме. Теперь, он не видел костлявых великаньих рук. Вместо этого, он смотрел на собственное зазеркальное лицо, испуганное и неожиданно безвольное, с черными запавшими глазами. За его спиной стояла Вика. Он повернулся и выдавил из себя слабую улыбку, отметив, что боль в висках и тянущее ощущение в боку прошли как и не было их. Но он все еще чувствовал себя…странно Другого слова и не подберешь, ведь ему странно и все вокруг странно как будто он провалился в сон, сам того не заметив. -Здравствуй,-сказал он наконец, лишь для того, чтобы сломать звенящую тишину. -Здравствуй,-ответила Вика. Она стоит в двух шагах от него,и смотрит будто бы и не на него, а на его отражение в окне. «Как все чудно-думает Андрей,- Но, если проходит даже скорбь, то и это щемящее чувство должно рассосаться и исчезнуть со временем. Быть может, через секунду-другую, она улыбнется и все вернется на круги своя! Я налью вина и мы выпьем и вино смоет это ощущение странности и нереальности происходящего. А потом мы усядемся на диван, прижмемся друг к другу и посмотрим какую-то невероятно глупую комедию и я буду громко, пожалуй даже слишком громко смеяться, и все будет пусть и не очень увлекательно, но совершенно обыденно. Как всегда. А завтра выйдет солнце и мы…» -Нам нужно поговорить о малиновке,-произносит Вика, словно ножом разрезая ткань его мыслей. Малиновка? Она сказала малиновка? Но Вика не дает ему опомниться и ответить. Она продолжает, все так же глядя мимо него: -Она выросла, Андрюша и не помещается в клетке. Вика отходит чуть в сторону и он видит, что за спиной ее, на длинной, некрашеной деревянной подставке, там где еще вчера, да нет, он уверен, еще час тому назад, стоял горшок с фикусом, никак не желающим расти, установлена крошечная, размером с футбольный мяч клетка с золоченными прутьями. И в клетке этой… Андрей, должно быть задержал дыханье на несколько секунд. И сделал несколько шагов вперед, даже не заметив этого, зачарованный тем, что находилось прямо перед его глазами. И вдруг он оказался прямо перед крошечной клеткой. Он смотрел на нее…не на клетку, но на птицу в клетке и все никак не мог понять, что именно он видит. Вот хвост, малиновый как… должно быть, как малина, других ассоциаций в голову не пришло. А вот клюв, фиолетовый и огромный, и глаза за ним-две черных упрямых бусинки, так похожие на круглых, блестящих пауков, живущих в подвале. Он видел и крылья и когтистые желтые лапы, размером с куриные. Но все же никак не мог охватить взглядом всю картину целиком. Словно бы птица состояла из плохо подогнанных, неподходящих друг другу частей, отчего глядеть на нее было неприятно. Быть может, дело в том, что малиновка каким-то образом заняла все внутреннее пространство клетки, а кое-где проросла сквозь прутья? Андрей перевел взгляд на Вику, но она все так же спокойно смотрела в окно, мимо него, нет, сквозь него. -Видишь,милый,-произносит она механическим полушепотом,-Все от того, что ее неправильно кормят. Зерно, вся эта клетчатка разбухает в ее нежном животике и птичка растет, пухнет от газов. Как воздушный шар. Она улыбается уголками губ и порывшись в кармане голубенького халатика в цветочках, достает полную пригоршню жирных личинок. -Малиновки-хищные, гордые и независимые птицы. Они не вьют гнезд и не боятся смерти! Не каждый может выдержать их взгляд!-говорит она и протягивает ладонь к клетке. Птица, вросшая в прутья, с трудом поворачивает голову, раскрывает клюв и Андрей отстраненно думает, что сейчас Вика начнет кормить ее с рук. Он морщится от отвращения и пытается закрыть глаза, но что-то мешает ему и веки постоянно ползут вверх. Он видит как из багрового птичьего зева лезет язык. Нет, не язык, а тонкие, белесые усики, похожие на вареную и раскисшую вермишель. Плоскую вермишель. Усики, медленно, вязко извиваясь, касаются личинок, обвивают сразу несколько и столь же медленно, почти грациозно, отправляют их в пульсирующее багрянцем птичье нутро. -Ну вот. Совсем другое дело!-Вика вытирает ладонь о халат, размазывая личинок. Птица в клетке хрипло кричит и замирает-раздутый шар из перьев. Андрей спотыкается и почти падает в кресло, стоящее за спиной. Теперь Вика возвышается над ним, и ему вдруг кажется, что жена подросла. Или это он уменьшился и…как-то изменился? Его любимое кресло еще никогда не казалось столь неудобным, столь жестким как… Гроб. Слово, выпрыгнув из подсознания, повисло на кончике языка и Андрей почувствовал его кислый, могильный вкус. Все это несомненно сон. Он переел за ужином, да так и заснул, быть может, в этом самом кресле и спит прямо сейчас, не в силах отличить реальность от марева, навеянного тяжелой едой. В неудобной, должно быть, позе. И не важно, что происходит вокруг-если все происходящее –иллюзия, что вот-вот закончится. Ему необходимо проснуться, вот и все. Андрей попытался представить себе гостиную, в которой нет этой ужасной клетки и раздувшейся, страшной птицы, проросшей насквозь. Но пробуждение не приходило. Вика безмолвно стояла над ним и казалась…она была большой, даже огромной, едва ли не касалась головой потолка. Ее рука, та самая, в которой еще недавно извивались личинки, находилась в непосредственной близости от его глаз; он видел грубую сухую кожу в цыпках; обкусанные ногти, с черной, траурной каймой. Он поднял голову и глядя на нее так, снизу вверх, подумал, что она более не выглядит спокойной и отстраненной, а возможно и не была спокойной с самого начала. Она казалась… больной, верно, больной и несчастной и болезненность ее лица невероятным образом контрастировала с ее огромным, глыбоподобным телом. -Мама пришла тебя навестить…-не глядя на него, пробормотала Вика. -Навестить?-эхом переспросил он. Надо же было что-то говорить в этом странном и тяжелом сне. -Да. Все пришли. Но мама, в особенности.-Вика нелепо улыбнулась и отошла в сторону как артист, сыгравший свою роль. Медленно, с усилием, подняла левую руку и указала пальцем в сторону распахнутой настежь двери в гостиную. Там, в плохо освещенном проеме, стояла его мать. Она была одета в какую-то черную бесформенную юбку чуть ниже колен. На ногах-черные туфли, измазанные в глине и он подумал-до чего же неправдоподобны порой сны! Ведь мать, его мать никогда не позволила бы себе ходить в грязной обуви, а Вика ни за что не впустила бы ее в гостиную, не предложив тапки. Мать стояла лицом к нему, свесив руки и смотрела в пол, как провинившийся школьник. Что-то в ее позе показалось ему нелепо-комичным и он даже подумал-ну наконец-то, сейчас весь кошмар и закончится, лопнет как мыльный пузырь и начнется фарс, как это часто бывает во сне. Должно быть, что бы там он не съел на ужин, уже переварилось и… Но тут она подняла голову и смех, не родившись, умер у него во рту. Правая половина материнского лица походила на оплывший свечной огарок. Угол рта, правая ноздря, даже глаз смесились вниз, потекли, превратив лицо в маску идиота. -Чай!-сказала мать. Вот только, у нее получилось: «А-ай…»-и снова: -А-ай… Господи, да у нее же инсульт! Вот как это называется и неважно, что он во сне и вот-вот проснется. Инсульт, господи! -На помощь!-закричал он. Вскочил с кресла… Точнее, попытался вскочить, но у него не получилось; каким-то образом он…застрял. -Что случилось?!-вдруг закричала мать в ответ,-Что произошло, Вика?!! Что произошло??? Андрей уставился на нее. Она все так же стояла в дверях, безвольно опустив руки, но теперь, на ее лице не было и следа недавнего уродства. Оно было искажено ужасным страданием. -Мама?-не имея возможности встать, он протянул к ней руки, надеясь успокоить ее. Видеть ее страдания, даже во сне, было невыносимо. Мать повернула голову и ее лицо снова поплыло, потекло вниз с правой стороны. -Ай?-произнесла она вопросительно и тотчас же повторила протяжно, словно отвечая на свой вопрос: -А-а-а-й… -Вот видишь,-сказала Вика.-Тебя все любят. Придут к тебе попрощаться. -А-ай…-согласилась мать. На сей раз, Андрей твердо решил, что с него хватит. Он рванулся изо всех сил и кресло нехотя, со скрипом выпустило его из своих объятий. Еще один рывок и вот он стоит,.. все еще ощущая скованность во всем теле. И сейчас он проснется, сейчас все и закончится с криком, с воплем и он обязательно расскажет Вике про сон, потому что в противном случае… …все сбудется. Но почему же не приходит пробуждение? Что нужно сделать для того, чтобы сбежать из этого жуткого места? Он попытался сделать шаг, но вместо этого упал и оказавшись на полу, понял, что не кресло держит его, но жесткие доски. Открыл рот и заверещал изо всех сил. -А-а-ай!!!! А-а-ай!!!! Он чувствовал как каменеет тело. *** -Ты будешь чай? Муж не отвечал, отвернувшись к окну, за которым хаотично метались черные, голые ветки. Должно быть, там ужасно холодно… Вика поежилась. -Андрюша? Чай…с малинкой? Андрей все так же молчал. Было что-то странное в его позе, в том как неестественно высоко задралось одно плечо. Ветер швырнул в стекло пригоршню сухой листвы. Один, желтовато-красный кленовый лист прилип к стеклу да так и остался на нем. Он походил на присоску осьминога, разверстый рот, в глубине которого копошатся белесые волоски. Господи, да что это с ней? Вика встряхнулась вся как кошка, на которую попала вода. -Андрей!-что же он молчит? Муж медленно, дерганными движениями, будто копировавшими движения ветвей за окном, повернул голову к ней и еще до того, как она увидела его лицо, Вика поняла, что ветер и дождь и тьма каким-то образом пробрались в их теплый уютный дом, прокрались в дымоход, проползли вентканалами и теперь все будет плохо, ужасно. Ужасно. Андрей смотрел на нее черными глазами-бусинками, полуоткрыв рот и прямо на ее глазах рот его, вся правая половина его лица, его тела, поплыла вниз. Он протянул к ней левую руку, словно хотел обнять и Вика инстинктивно отпрянула назад, к его любимому креслу. Она успела подумать, что все это разумеется чепуха, и все пройдет как проходит дождь, как утихает буря, но тут он открыл рот, странным образом не двигая правой половиной губ и закричал: -А-ай!!! И снова. -А-а-й! А потом осел. Не упал, а осел на пол как оседает снеговик по весне. Теперь, он смотрел на нее снизу вверх и ей вдруг показалось, за миг до того как глаза его затуманились, что он уменьшился в размерах, стал неприятно крошечным как ребенок. *** -А-ай…-шепчет он в последний раз, с силой выдавливая из себя звуки. И замолкает. За окном наступает ночь. Обсудить на форуме Просмотров: 659