Самым необычным образом повстречались однажды в море две воды: холодная и горячая...

И вот горячая сказала: «Я обожгу тебя!" А холодная ответила: "А я остужу тебя!"

- Что толку в том, что ты холодна?! - воскликнула горячая вода. - Пальцы коченеют от твоего прикосновения, и губы замерзают и не могут   произнести ни единого слова, ни единого слова из тех заклинаний, которые, быть  может, помогли бы унизить и победить врагов…

- А какой прок в твоей горячности? - отвечала прохладно холодная вода. - Ты обжигаешь кожу и люди кричат, когда видят тебя?... Ты потворствуешь гниению и народы  Эллады  предпочитают меня, когда хотят что-либо сохранить...

Тут обе воды набросились друг на друга, и одна другую хотела победить, но вместо этого они смешались, и совсем нельзя было разобрать, чья теперь победа...

 

__________________

 

 

 

Человек зачерпнул ладонями воду в море и умылся...

- Ах, какая благодать! - сказал человек.- Какая прекрасная вода! Слава Богу за созданный Им  мир!...

Так сказал человек, потому что он был богослов, и сейчас вел дискуссию с одним языческим философом... Восклонившись от моря, богослов повернулся к своему идейному противнику и продолжил речь:

- Так вот, Протогеорг, я  и  говорю, что Истина, скорее всего где-то посредине, и вряд ли мы найдем благо там, где противоречия обострены до предела...

Протогеорг потупил  глаза  в землю и потом снова поднял  их  на богослова...

- Не думаю, чтобы мои поношенные гиматий  и сандалии не могли, хотя отчасти, преподать некоторое  представление о том, какими могут быть новые гиматий  и сандалии…

- Ты хочешь сказать?…

- Да, да! Именно  это… Чтобы узнать о середине мира нужно хотя бы  очень не долго побывать на его окраинах…

- Значит Истина, на твой взгляд…

 

 

 

 

 

- Да, да… Истина, на мой взгляд, проходит через человека, находится в человеке и измеряется  человеком.

- В таком случае мы никогда не сможем найти Истину, потому что человек лжив.  А измерять ложью мир, все равно, что  махать в воздухе руками,  пытаясь взлететь…

- Однако ты не будешь  отрицать и то, что  человек  все же  имеет отношение  к Истине?

- Нет, не буду. И более того скажу, что нам следует двигаться в направлении избавления от лжи, которая сама по себе есть одна из крайностей  Истины…  Или Ее сопряженная форма… Или, скажем, «недостаток» Истины…  Или, как ты говоришь, тем «противоречием», которое «обострено до предела?…»

Вместе с этими словами Протогеорг взял, лежавший на округлых черных морских булыжниках, старый котелок и зачерпнул воды…

- В таком случае Ложь – есть особая актуализация Истины…? Или недостаток Истины?

- По крайней мере там где возникает ложь всегда присутствует потребность в истине. Именно потребность в Истине и заставляет человека иногда прибегать ко лжи.

- Ну… Во всяком случае не самого того человека, который врет, но тех или того которому он врет…?

- Я вижу, что на этом побережье впервые языческая философия начинает граничить с Истиной…

- Или с особой актуализацией Истины? – И язычник улыбнулся.

 

Богослов и языческий философ развели огонь и подвесили над ним, полный до верха, железный сосуд.

- Я полагаю, - сказал Протогеорг, - для того, чтобы мы могли приготовить себе пищу нам достодолжно привести воду в состояние кипения, которое, само по себе, уже не позволит тебе проводить  гигиенические процедуры, и естественным образом не пребывает в природе, но, однако позволит предположить в котором направлении следует искать Истину…

 

Теперь настало время улыбнуться богослову. Подбросив в костер сухих веток, он присел на песок, скрестив ноги.

 

 

____________________

 

 

 

В котелке происходило самое настоящее сражение… Смешавшись, обе воды перестали быть тем, чем они были прежде. Огонь, бешено  разгоравшийся под котелком, принуждал суспензии  к самой невоздержанной горячности. Обе воды очень скоро нагревались и тогда холодная  влага, возмутившись, потребовала, чтобы горячая вода приняла ее сторону.

- Как бы не так! – крикнула разогретая спором и огнем «горячая». – Люди хотят есть! Наконец-то правда восторжествует  и ты, как и я, тоже станешь кипятком!

- Ну, мы это еще посмотрим! И если тебе все же удастся всех превратить в кипяток, поверь, настанет мой час, и я возьму свое…

- Как бы не так! – снова взвизгнула горячая вода и больно хлестнула по щеке «холодную», в аккурат  всплывавшим  пузырем пара…

Огонь же  потрескивал и гудел, яростно облизывая, черные от копоти, стенки  котелка.

 

 

________________

 

 

 

- Во всю жизнь, Протогеорг, не приходилось мне вкушать ничего более бесподобного, чем эта уха! О! Если б я был язычником, то поклялся бы тогда  богами Олимпа, но я – христианин  и посему прославляю Единого  в  Трех Лицах – Бога!

- Ты, конечно, христианин, а я – язычник… - с неохотой отрываясь от еды, произнес сидевший в изношенной тоге, средних лет человек, - но, сейчас, поедая это восхитительное  рыбное чудо, мы оба с тобою эпикурейцы…

Богослов звонко рассмеялся, едва не расплескав драгоценное содержимое миски…

Смеялся и философ, совершенно не замечая крохотной льдинки, произвольно плававшей в его рыбной похлебке…

Они вкусно пообедали и, домывая посуду, и даже пытаясь оттереть песком черный котелок, продолжили столь увлекательную дискуссию…

- Следует отметить, что наши интересы и цели сошлись не на крайнем состоянии воды – кипятке… - начал, было, богослов.

- Но и без этой категорической формы неживого мира мы не смогли бы сварить уху и насладиться едой…?

- На твой взгляд, Протогеорг, уже, не следует ли считать Истиной – уху?

- Ты используешь методы не достойные философской дискуссии…

- Прости…

 

- Итак, мы только отчасти, желая найти Истину, будем считать ею нашу благословенную трапезу… К которой подошли, придав  воде, дровам, огню, самые крайние, категорические формы…

- Иными словами ты хочешь сказать…

- Да, именно это…  То же хочу сказать, что и прежде…  Чтобы познать Истину, то есть Того,  которого ты называешь Богом, или То, что ты называешь Богом,  нужно вначале целиком погрузиться в язычество, как, положим, делаю это я…

Протогеорг помедлил и так, как молчание богослова давало ему право продолжать, сказал:     - Когда мы сможем придать крайние формы  академической философии  и, тем самым, испытать  терпение богов-олимпийцев, то поверь  на слово, Истина, как цель изнурительного  разумного  поиска, воссияет, по твоему выражению «Предвечным Светом…» где-то невдалеке…

Полы ветхого гиматия подобрались к верху, и широкие и длинные, с мясистыми пальцами, стопы в изношенных сандалиях, выдвинулись вперед.

- Я, все же, предпочитаю не доводить спор до кипения, чтобы Свет Истины, о Котором, ты язычник, с такой легкостью упоминаешь, наконец, забрезжил сквозь густую завесу ничего не выражающих слов…

- Или, иным языком, ты предпочитаешь получать уху готовой, не сжигая дров и не выпаривая воду?

 

Они опять рассмеялись и продолжили витиеватый  спор…

 

 

_________________

 

 

 

Беспрестанно позвякивая оружием и скрипя  кожаными латами, небольшой отряд воинов, не спеша, но уверенно продвигался стройной колонной  по  песчаному побережью Аттики.  Позади грозно шагавших солдат, изнуренные рабы,  несли роскошные  носилки с покоившимся  на них вельможей.

Полноватый аристократ полулежал, разговаривая с идущим рядом военачальником. Великолепный  пурпурный  гиматий,  окаймленный по краям белым  меандром, подрагивал в такт беспрерывно спотыкавшимся плебеям… Водянистый и «утонченный» жир аристократа переливался волнами под дорогим гиматием от огромной головы к ногам, от ног к голове…

 

 

- Не перестаю  удивляться причудливым выходкам цесаревича… - произнес военачальник.

Его глаза были грустны, но голос суров.

- Быть может это образ жизни не доступный для нашего понимания, - отозвался аристократ, лениво скользя взглядом по беспрестанно вздрагивающим и уплывающим за балдахин  прибрежным скалам.

- Цесаревичу следовало бы больше уделять времени военному искусству, нежели пустой  болтовне с христианами!  Hristianos  ad   leons!

- М – м – м – м… - промычало из подрагивающих жирных складок гиматия.

- Нам приходится  теперь искать его по всему побережью, словно бы эти солдаты родились и воспитывались в империи для того, чтобы играть в прятки!

С носилок опять послышался ленивый, неторопливый голос: «Ты ведь хорошо знаешь, Дионисий, что в это осеннее время, в море водится не  мало ведьм гипербореев, способных охлаждать воду до самого жуткого холода и, напротив, разогревать оную до кипятка… По этой причине отец Протогеорга и послал нас искать своего единственного  сына и нашего, быть может  не в слишком отдаленном будущем, царя…»

 

 

Военачальник сурово молчал, наблюдая за тем, как приближалась к ним, шагнувшая в море, и похожая на голову льва, черная гигантская скала.

- Мне иногда кажется, - грубо заметил он, - что наш царь и его сын представляют собой две противоположности  одной государственной власти… И, когда будет найдено что-нибудь среднее – народ вздохнет с облегчением…

 

Рабы опустили носилки  и  сановник, тяжело вздыхая и бормоча тайные прошения к  Зевсу, пошел пешком, чтобы, взобравшись, можно было обойти утес верхом.

Он слегка тронул Дионисия за руку и произнес почти шепотом: «Меч не всегда может защитить тот язык, который длиннее его лезвия…»

Они взобрались на поросшие мхом холмы и, пройдя немного, вновь опустились к морю, и вновь пошли по песку. Когда черная, ушедшая в море скала, оказалась позади, они увидели невдалеке, на широком золотом побережье, очаг и двоих патрициев, лежавших возле костра…

- Ускорить шаг! – приказал Дионисий.

Солдаты и рабы уже почти бежали, вельможа, забравшись на носилки и поднявшись на локте, тревожно вглядывался в лежавших; губы его шевелились.

Через минуту  аристократ, спрыгнув на песок, медленно, словно бы крадучись, подошел  к догоравшему костру и… упал на колени.  Военачальник непонятно для чего выхватил меч и занял боевую позицию. А солдаты и рабы, постояв немного с открытыми ртами и изумленно расширенными до дикого ужаса глазами, вдруг бросились бежать, вопия во все глотки: «Ведьмы! Ведьмы гипербореев! Ведьмы!»

На песке, возле  костра, лежали два трупа…  Один из них, одетый в поношенный шерстяной гиматий, представлял собою ледяную сосульку огромных размеров. Его губы и щеки, и лоб, и складки одежды покрывал серебристый иней, так пестро  игравший в лучах  полуденного жаркого солнца…

Морской песок вокруг на ширину двух-трех локтей промерз и стал твердым, как камень…

Другое тело, лежавшее на противоположной стороне очага, было похоже на только что вынутый из  котла разваренный кусок мяса…

Кожа вся сплошь осыпанная пузырями от ожогов  покраснела, словно вынутое из горна, раскаленное железо;  местами,  лопнувшие мышцы  сползли с трупа, оголив  белые кости; а  алый язык, разбухнув, вывалился из  распаренных, толстых губ…

 

 

________________

 

 

Когда начало склоняться к горизонту и превращаться  в ласковое, бархатное  светило знойное солнце Эллады, догоравшие угли костра  погасли  и  прекратили тем самым нести в себе что-либо исключительное  и полезное для  рода  человеческого…

 

С моря прилетел теплый ветер, постепенно нарастая и поднимая волну. На синем парусиновом небе загорались первые звезды. И казалось так словно бы кто-то огромный и невидимый прокалывает иглой с той стороны неба парусину и космический свет начинает изо всех сил светить сквозь крохотные отверстия…