Когда магистр Батриан посещал свою мастерскую, полную самых чудесных вещей, то легко затмевал их всех, приковывая внимание и посетителей, и своего ученика Авла. Магистр приходил всегда в одном состоянии и почти всегда с одними словами. Сосредоточенно морща лоб он тихим голосом произносил:

— Авл, рад тебя видеть, друг мой. Мы должны сейчас же кое-что записать...

Это могла быть формула для ритуала, чертеж гоэтического круга или големной машины, новый взгляд на старые принципы, какое-то улучшение или даже новые мысли в вопросах теоретических. Тогда Авл брался за перо, заставляя свою руку пытаться успеть за словами учителя. Он писал и слушал так же самозабвенно, как рассказывал сам Батриан. Авлу казалось, что не слова, но алмазы льются в мир. Потом учитель всегда принимал просителей, требовавших его мнения в собственных чародейских изысканиях. Он выслушивал одного, двоих, реже троих, хотя приходили и те, чья очередь придет не скоро. Они тоже молча записывали за Батрианом, дабы потом обдумать черновики, пытаясь вникнуть в сложные сплетения мыслей старика. Затем магистр возвращался к Авлу и давал инструкции, разбивал свои планы на шаги воплощения их в реальность. Конечно, не всё всегда шло, идеально соответствуя словам учителя, но Батриан задавал направление. Он указывал на те идеи, которые стоило проверить, и часто они давали свои богатые всходы, урожаем новых знаний обогащая попытки человеческого разума понять мир вокруг. Затем Батриан уходил. Авл ловил его последние слова, как утопающий глотки воздуха. Но алмазы иссякали. Тогда Авл с грустью отдыхал и вместе с Калибаном приступал к проверке идей учителя.

— Так, посмотрим, что опять наговорила тебе эта премудрая рохля. Опять все нам придется делать самим. Подбирать его крошки, — усмехался Калибан, по-собачьи кривя зубы и Авлу хотелось его ударить. — Он всегда так дорожит своими словами. Наверное, приказал всему миру заткнуться и слушать его, если бы мог.

Калибан был груб, невежественен, словоохотлив до глупой брани всего вокруг. Он постоянно жаловался, быссмысленно ругаясь на мир. Мог часами пить, неделями не мыться, годами не улыбаться.

”Как же он жалок", — часто вздыхал Авл, смотря как этот человек сплевывает жеванный табак на цветущие растения алхимического сада. — "Пес, поселившийся в храме".

Скрепя сердцем, Авл ждал, когда уйдет Калибан и вернется его учитель. Потому что по кошмарной насмешке судьбы, магистр делил с невеждой одну плоть. Приходил один, уходил другой. Но учитель бывал в теле редко и на короткое время. Остальные дни в храме лаял лишь вшивый брехливый пес. Учитель заходил в свою спальню, а возвращался – Калибан.

Авл часто думал о том, как произошло слияние. Учитель отвечал уклончиво. Говорил, что то был эксперимент в чем-то удачный, но с другой стороны провальный. Авл точно не знал кем был Калибан. Духом? Демоном? Следствием безумия? Сам Калибан на такие вопросы только смеялся да бранился.

— Старый идиот просчитался один раз и вот теперь нас в нем двое. У него дряни всегда выходило больше, чем можешь представить. Это сейчас он только болтает, а значит не ошибается сам. Надо же, я мешаю вам? Ты мне тоже, мальчонка-служонка. Не будь ты учеником этого дурака, я бы уже вытолкал тебя взашей.

И охота спрашивать быстро пропадала. Слишком сильно после таких ответов хотелось Авлу ударить Калибана, но тогда бы он ударил и учителя. Так на полусжатых кулаках тянулись недели, а затем на сутки возвращался Батриан, начиная священнодейство.

Но однажды привычный цикл разорвался. Один из просителей, кто-то из людей герцога, увел магистра к древним развалинам лаборатории алхимика, что, возможно, таили опасности прошлых экспериментов. И учитель покинул мастерскую, приведя Авла в смятение. Дело в том, что посетитель требовал секретности. Герцог чего-то опасался или пытался найти запретное. Он, должно быть, полагал, что магистр не станет растрачивать свое драгоценное время на доносы по мелочам. Авл остался в мастерской один, лишенный столь редкой возможности слушать учителя. Юноша тосковал и проклинал, ругаясь почти как ненавистный Калибан. В смятении он нетерпеливо мерил шагами комнаты, раз за разом в нетерпении брался за бумаги и перо, но магистр не возвращался. Затем, проходя мимо спальни учителя, Авл понял, что она была не заперта, как обычно. Он зашел внутрь, надеясь найти какие-то записи или пометки, что сделал Батриан после возвращения в тело. Магистр ранее ничего не скрывал от ученика, и тот не чувствовал вину за вторжение. Но внутри его ждало разочарование. Там было скорее логовище Калибана, чем обитель великого человека. Пустые бутылки, грязь, мусор и кавардак, словно прошелся ураган. Лишь на засаленной постели лежало что-то вызывающее любопытство. Там был тяжелый ларец из черного дерева, окаймленный серебряными полосками. Защитных печатей или предостережений на нем ученик не заметил. Чувствуя острую жажду не насытившегося за сегодня любопытства, Авл со всей осторожностью приподнял крышку. Внутри, за стенками стеклянной колбы, извивался бледный червь. Его длинное тело пронизывали сеточки кровеносных сосудов, а множество дыхалец вытягивали из колбы зеленоватый состав. Иногда червь содрогался, отрыгивая беззубой пастью темные выделения, разводами покрывавшие стеклянные стенки.

Авл некоторое время смотрел на странную тварь с интересом и отвращением, задаваясь вопросом, что она может значить для исследований учителя. Юноша вспоминал все известное ему о гомункулах, не находя ответа на причину существования этого червя. Ответ дал сам учитель, который вернулся и обнаружил Авла над ларцом.

— Ты нашел его. Я мог бы предположить такой конец, но это Калибан был дотошен. Мои же мысли слишком увлеклись решением вопроса. Они ушли так далеко, что забыли даже про мою жизнь, и она подверглась некоторой опасности. Жизнь Калибана точно подверглась. Но ты проявил похвальную осторожность, не открыв колбу без меня.

— Ваша жизнь? Что это за существо, учитель? Для чего оно вам нужно?

Батриан улыбнулся и откинул с правого виска нестриженные Калибаном волосы. Там блеснула металлическая пластинка, входившая в череп чуть выше уха. Пальцы магистра надавили на пластинку, и она чуть приподнялась, приоткрывая проход сквозь кости.

— Туда я запускаю данное существо перед сном. Оно сохраняет в себе некоторую часть моего мозга, в прошлом удаленную. Когда-то давно меня терзал вопрос о вдохновении. Я наблюдал за собственными состояниями с любопытством, удивлением, иногда с разочарованием. Тебе знакомо состояние умственной спячки. Думаю, знакомо и озарение. Будто два разных человека делят тело, а на самом деле их больше. Разных людей. Добрых, злых, глупых или умных. В одном настроении ты доволен собой, в другом – не терпишь собственного голоса. И я стал исследовать те механизмы, что зажигают в нас стремление творить, отчасти преуспев в своих изысканиях. Но лишь отчасти.

— Но это же грандиозно! — воскликнул юноша, чуть не набрасываясь на магистра с объятиями. — Почему вы раньше скрывали это, продолжая заменять себя Калибаном?!

— Я и не заменял себя, — спокойно ответил учитель. — Калибан такой же я, как и Батриан. Возникла проблема, друг мой, которую у меня так и не получилось решить. Чем жарче горит огонь, тем быстрее он затухает. И топливо нашего разума тоже небезгранично. Я бы очень быстро сгорел, а проще говоря, умер без этого существа. Оно содержит те части моего мозга, что гасят на время мое вдохновение. Так появился на свет Калибан, как отдельный от Батриана человек. Ты спросишь, почему я не говорил об этом раньше? Тут можно только просить прощения.

— Не стоит, вы... — чуть было не перебил его Авл, но осекся, давая учителю продолжать.

— Мне нужно было, чтобы вы верили словам моего вдохновения. Поэтому я скрыл постыдную истину. Даже поначалу считал, что поступаю верно. Они и раньше жили во мне, Батриан и Калибан. Но стремясь не разочаровывать людей, я скрыл, что и он – это тоже я. Мне в скрытности всегда виделась небольшая подлость. Поэтому я рад, что ты разоблачил меня. Кроме того, теперь можно просить тебя об одолжении. Я отдам тебе второй ключ от ларца. Если ты посчитаешь нужным, то приди и убей Калибана.

— Но вы же умрете! — воскликнул Авл.

— Умру, но проживу перед этим столько дней, сколько прожил бы и так. Просто к ряду, без долгого отдыха. Нам, конечно, придется изменить привычному распорядку. Я призову всех мастеров нашего дела, что меня уважают, для помощи в экспериментах. Растрачу накопления на инструменты и реагенты. Мы постараемся успеть как можно больше. Это будет очень плодотворный месяц или около двух. Как тебе такое?

Предложение было заманчивым, но рискованным. Авл не мог решиться и задал Батриану еще один вопрос:

— Я понимаю теперь, кем был Калибан, но не понимаю другого. Почему вы мне даёте этот выбор и хотите оставить второй ключ?

— Потому что самому разрешить данную загадку уже не выйдет. Я разделен. Батриан не может понять отсутствие вдохновения, а Калибан вдохновения не знает. Как человек стремящийся к знаниям, я не могу уверенно решать вопрос, который наполовину мне недоступен. Но он открыт для тебя. Неразделенного.

Ученик принял ключ в свою ладонь, чувствуя его неимоверную тяжесть. Так мудрые короли принимают царственный венец, так первосвященники облачаются в одежду для служения. Зачарованно смотрел он на то, как проскальзывает белесый червь в голову Батриана, и меняется выражение его лица, фигура жалко горбится, а рот кривится от вечного недовольства. Один человек становился другим, будто они и не были когда-то целым.

— В тех развалинах была сущая нелепица, — недовольно проворчал Калибан. — Пустая трата времени. Но старый дурень хочет, чтобы и ты их осмотрел. Вот, записку тебе накалякал.

Авл хранил ключ около года, а затем бросил его в реку и жалел об этом очень редко. Редко, но жалел.

Записи же с методами разделения уничтожены не были, но их тщательно зашифровали, чтобы уберечь всех терзаемых жаждой знания от соблазна скоротечного самоубийства. Бумаги остались собирать пыль на полках архивов в надежде, что будущее принесет людям решение проблемы выгорания разума, открыв им вдохновение без меры и отдыха.