Саид оценивающе смотрел на фермера, сидящего по другую сторону стола. Бледный даже по меркам белокожих старик проявлял чудеса выдержки. Ни разу не дрогнул, пока люди Саида грабили его дом в поисках зерна для армии халифа и ценных безделушек для себя. Несколько шрамов, твердый взгляд и армейская выправка, — фермер явно в прошлом был военным, и потому он наверняка припрятал где-то под рукой оружие. Многие на его месте уже сделали бы что-нибудь глупое, Саид — в том числе. Никому не нравится, когда копаются в его вещах: это разрушает иллюзию, что у тебя есть какие-то «твои вещи», которые нельзя отнять.

Сыновья же старика были не столь хладнокровны. Один боялся; второй был зол, он постоянно поглядывал на топор возле двери. Ему ни за что не успеть схватить этот топор, и все же он очень хочет попробовать. Саид мог бы убрать топор подальше, избавив паренька от искушения, но он решил оставить все, как есть: каждый должен иметь право выбора.

Дом был хороший, этого нельзя не признать: резьба на притолоке, маленький балкончик на втором этаже, фигурка собаки на крыльце — все это напоминало Саиду его собственную ферму. Естественно, до того, как Железный император решил расширить свои границы в южном направлении.

Вскоре вся банда Саида собралась в одной комнате: самые безжалостные люди на юге. Тринадцать из Харуда — так они решили себя называть. Несколько лет назад они были Двадцатью из Харуда, пока не начали брать работу у придворной чародейки. Щедрая награда перекрывала риск с лихвой: им не нужны были деньги халифа или безделушки и зерно фермера.

— Все обыскали, Саид, — доложил Хаким. — Ни хрена не нашли.

Еще одиннадцать человек подтвердили его слова: кто — простым кивком, кто — грубой бранью. Всегда что-то спрятано, и каждый наемник знает это простое правило. Виновато почесав шрам на шее, Хаким потупил взгляд.

Дежуря по ночам, Саид часто смотрел на эту уродливую красную полосу во все горло. Он сам сделал ее пару лет назад грязным кухонным ножом, но Хаким оказался упрямым, сумел выжить. И продолжал спокойно спать рядом с ним. Настоящий безумец.

Саид достал из-за пояса нож, кончиком пальца проверил остроту изогнутого лезвия. Капелька крови побежала вниз, к его ладони. После этого нож оказался на столе, совсем рядом с фермером. Немного удачи, и старик успеет перерезать Саиду горло прежде, чем кто-то зарубит его самого; может, даже прихватит с собой еще пару человек. Неплохой расклад для его ситуации.

— Мой друг сказал, что мы закончили обыск. — Саид говорил на железном языке почти свободно, хоть и с сильным акцентом. — Не нашли ничего.

Фермер даже бровью не повел. Можно лишь позавидовать: когда Саид был на его месте, он уже размахивал саблей, как дурак.

— Я уже сказал вам, что отдал все, — голос старика не дрогнул. — Мне не нужны проблемы.

Саид пару раз кивнул, улыбнулся.

— Ты знаешь кто мы такие, хозяин?

— Фуражиры, — без раздумий ответил он. — Ищите провизию для армии халифа в пяти километрах к югу отсюда. Тринадцать из Харуда?

Саид кивнул.

— Слышал о вас.

Его маленьких отряд становился знаменитым: даже за границей знали их имя. Значит, скоро за ними отправят проповедников Закона. Полгода, может быть, год, — и все это наконец закончится.

С трудом Саид удержал облегченный вздох.

— Хорошая догадка для простого фермера, даже слишком хорошая. Где воевал, солдат?

— Застал последние два года войны за Южный предел. Спустя шесть лет участвовал в осаде крепости Сарбаз, в звании капитана возглавлял отряд фуражиров.

Капитан незнатного происхождения? Нужна большая гора трупов, чтобы простолюдин мог подняться так высоко.

— Как капитан фуражиров, ты должен знать главное правило.

— Всегда что-то спрятано, — вздохнул ветеран. — Мы убивали тех, кто прятал запасы. Я сидел по другую сторону стола; знаю, чем могут закончится такие игры, и не хочу в них играть.

Это звучало похоже на правду.

— Я тоже сидел по другую сторону стола, капитан. Был фермером много лет назад, — задумчиво протянул Саид, погладив гладко выбритый подбородок. — И я всегда хорошо считал. Видел ваше поле, даже проехал вдоль него, прикинул размер.

Один из сыновей фермера, трусливый, обмочился. Младший не сводил взгляда с ножа на столе. Кончиком пальца Саид развернул его, рукоятью в сторону мальчишки, но тот решил не пытаться. Мудрый выбор.

— Я ожидал найти тридцать два мешка после такого хорошего лета. Сколько мешков вы насчитали, Хаким?

Цифры никогда не были сильной стороной рослого головореза. Он держал руки за спиной, и Саид не сомневался, — тот загибает пальцы.

— Тридцать четыре, — наконец сообщил он.

— Я почти угадал.

Фермер слегка улыбнулся в ответ.

Саид мог остановиться на этом моменте, уйти вместе со своими людьми. Вероятнее всего, они убьют его этой же ночью: двое будут держать руки, когда терпеливый Хаким перережет ему горло. Уже к утру Двенадцать из Харуда вернутся на эту ферму и  оставят здесь лишь пепел и прах. Просто потому, что на карте уже нет слова «Харуд, а они не смогли этому помешать. Теперь никто не мог помешать им, и в этом крылось странное болезненное успокоение.

— У тебя очень красивый дом, старик.

— Спасибо. Меня зовут Ллойд. И я не старик.

Саид не спрашивал его имени, но понял хитрость. Многие солдаты привыкли убивать врага, а не человека.

Но Тринадцать из Харуда — не солдаты.

— Как скажешь, Ллойд. Ты выстроил действительно хороший дом. Такой большой и просторный. Даже слишком просторный для фермера и двух его сыновей.

Тот, кто отдает все, должен иметь еще больше. И значит, зерно — не единственное богатство фермера.

— Мы с женой хотели большую семью, — пожал плечами Ллойд, — но после рождения второго ребенка ей сильно нездоровилось, и через полгода она упокоилась с миром.

Саид перевел взгляд на Хакима:

— Вы находили платья, заколки или какие-нибудь другие женские вещи?

Здоровяк лишь покачал головой — еще одно подтверждение слов старика. Но старший сын фермера уже давно мужчина, а младший даже не начал бриться. Никак не меньше четырех, а то и шести лет разницы. И они единственные дети? Такое могло быть, конечно. Всякое бывает.

Саид наклонился вперед, стал говорить тише, он словно сообщал страшную тайну:

— В моем отряде двенадцать человек, фермер Ллойд, и в каждом живет невыразимая боль. Ее не унять вином или вкусной едой, о ней нельзя забыть, ее не вылечить временем. Она всегда с тобой, всегда выжигает тебя изнутри. Эта боль слишком велика, чтобы держать ее в себе, ею нужно делиться.

Многие из Тринадцати одобрительно загудели.

"Почему ты всегда такой хмурый, Сайд?" — спросила его жена в то утро. Нет, не думать об этом, не сейчас.

— И лучше всего это делать с женщиной. Но не шлюхой, потому что в их усталых глазах уже нет места для боли. Когда же тускнеет взгляд обычной женщины, ты понимаешь, что совершил ужасное, непоправимое. Ты принес страдания и ужас, ты сделал выбор. Ты не человек, что спрятался в подполе, ты — тот, кто постучал в дверь топором. Понимаешь, о чем я говорю?

— Можно было просто сказать "изнасилование".

Саид покачал головой. Порой он и сам не понимал.

— Дело не только в желаниях плоти: некоторые не побрезгуют и мужским телом. Большинство из нас найдет удовлетворение в истерзанной плоти твоих сыновей. Максур делает настоящие чудеса с кинжалом и парой ножей: до знакомства с ним я и не знал, как много можно отрезать от человека, прежде чем он умрет.

В Харуде Максур был плотником, в свободное время вырезал детям фигурки животных. За четыре года он так ни разу и не взял в руки саблю или копье, но с ножом стал по-настоящему искусен. Каждая последующая жертва в его руках жила дольше предыдущей, последний страдал четыре долгих дня.

— И есть еще Хаким, — Саид указал на здоровяка жестом распорядителя цирка. — Особый случай. Хаким предпочитает мертвых. Мужчина или женщина — неважно, главное чтобы смерть пришла совсем недавно.

Фермер молчал, лишь широкие ладони сжались в кулаки. Саид перешел почти на шепот:

— Я думаю, что ты солгал мне, фермер Ллойд.

Хаким бесшумно зашел за спину старшего юноши, и тот взвизгнул, как девчонка. Второго уже брали в клещи двое наемников, Максур вытащил нож.

— Я могу ошибаться, и тогда твои сыновья умрут крайне неприятным образом. Но если я прав... Родителям не положено иметь любимчиков, но многие любят сыновей больше. Они наследники, продолжатели семейного имени.

— Отец, нет! — крикнул младший, отступая к стене.

— Скажи мне, Ллойд, ты соврал насчет дочерей?

Фермер отвел взгляд, губы его задрожали. Он так и не ответил, лишь молча указал на широкий шкаф. Пара наемников сразу же распахнула его, один несильно ударил по задней стенке рукоятью ножа. В ответ гулкий стук и короткий женский вскрик, но большего и не надо. Тонкая фальшивая стенка выдержала лишь два удара, после чего из потайной комнаты вытащили сначала упирающуюся женщину с несколькими седыми прядями, а потом и трех девушек. Одна из них еще только начала взрослеть, формы лишь немного округлились. Но личико было очень миловидным: будет настоящей красавицей, когда вырастет.

Храбрый парнишка дернулся вперед, опрокинув стол, но отец успел подскочить и удержать дурака. Люди Саида же не теряли времени даром: дом наполнил треск разрываемой материи и женский плач вперемешку с криками «Не надо», «Нет» и «Помогите».

Саид подошел к фермеру.

— Ты сделал правильный выбор, Ллойд. Когда все закончится, вы все будете живы. Это был правильный выбор.

Саид обнял плачущего старика, тот даже не пытался его оттолкнуть.

— Папа, помоги, пожалуйста!

— Отец! Нет! Нет, отпусти!

— Ллойд!

Саид обнял фермера чуть крепче. Нащупал за его поясом рукоять ножа.

— Ты все сделал правильно.

Лезвие легко вошло в широкую спину. Пальцы старика вцепились в Саида, но криков не было: лишь короткий вздох. Тем временем Хаким перерезал горло старшему сыну, потащил его тело в сарай.  В каком-то смысле этот больной выродок был самым милосердным из них.

Второго мальчишку забрал себе Максур и его брат. На их поясах висели два ножа и кинжал, как всегда остро заточенные. Они затупятся, когда мальчишка не сможет больше кричать, и тогда ему разрешат умереть. Парню действительно стоило попытаться схватить топор у двери.

Хватка фермера ослабла, Саид бережно положил его на пол. Скрипел стол, старшая дочь пыталась сопротивляться и теперь тяжело дышала с разбитым носом, смотрела, как капельки крови дополняют лужицу на полу. Всхлипы, ругательства, запах пота, отвратительные шутки и хлопки от соприкосновения обнаженной плоти.

— Папа, — совсем жалобный вскрик, лишенный надежды. Сломленный.

Ллойд дернулся как от удара, мышцы его напряглись. Но он уже слишком ослабел.

— Скоро все закончится, осталось совсем чуть-чуть, — Саид прикрыл глаза старика, — Ты сделал правильный выбор.

Он врал, конечно. В этом мире нет правильного выбора. Шесть лет назад он сам решил не выдавать дочерей, спрятанных в подполе, и схватился за саблю. Видел, как умирают его сыновья, чудом остался жив. Проповедница Жизни нашла его в последний момент, будь она проклята. Когда Саид пришел в себя, он сразу же бросился в догорающий дом. Дышал дымом, голыми руками разбирал горящие доски: он будто бы слышал, как его зовут из-под обломков. В подполе Саид нашел лишь черные кости и пепел. У каждого есть выбор, но на весах он не важнее пыли.

Когда Ллойд умер, на улице начал кричать его сын. Парнишка наверняка думает, что быть больнее уже не может, но Максур удивит его еще не раз. Женщин было мало, убийц — много, а терпения не было совсем. Но младшую дочку не трогали: для этого нужно слишком далеко уйти за грань.

Почти сразу же разгорелись споры за женщин, каждому хотелось быть первым и не чувствовать грязь предшественника. Разногласия решились быстро и довольно мерзким способом, но вдова оказалась с характером, укусила Вахида. Вцепилась сильно, почти откусила, — во всяком случае, было видно кровь. Вахид, привязав ее к столу, стал методично выбивать ей зубы и больше никого к ней не подпускал. Имел право, не поспоришь, но из-за этого нарушился баланс. Двое головорезов оказались не у дел и в итоге решились подойти к дрожащей девочке. Один потрогал ее щеку, другой стал разрезать платье.

Саид подошел к ним стремительно, руку положил на рукоять сабли.

— Эту я заберу себе.

Естественно, оба были недовольны. Один из них даже хотел возразить, но тот, что поумнее, сразу же отпихнул идиота себе за спину.

— Конечно, Саид, наши извинения. Нам стоило сразу подумать о твоих предпочтениях.

Девчонка была в ужасе, не реагировала на приказы. Лишь стояла неподвижно, рыдала и придерживала дрожащими пальчиками наполовину срезанное платье. В соседнюю комнату ее пришлось тащить силой. Судя по широкой кровати, это была родительская спальня.

Едва Саид закрыл дверь на засов, девчонка разревелась.

— Заткнись!

Маленькая голова сильно дернулась от пощечины, девочка замолчала. Плакала беззвучно, пока в соседней комнате громко насиловали ее мать и сестер. Чуть позже кто-то принес хлыст для скота.

Даже не смотря на красные глаза и слезы, она была красивой. Дрожала всем телом, абсолютно беззащитная перед ним. Крепко схватив длинные кудрявые волосы, Саид швырнул ее на кровать.

— Нет, — кое-как выдавила она из себя, — Пожалуйста...

Он вытащил из-за пояса кинжал, и она замолкла, сжалась.

— Прыгай, — шепотом сказал он.

Она не понимала, хлопала мокрыми ресницами.

— Прыгай на кровати, маленькая идиотка, — он сделал шаг, она испуганно пискнула, — Прыгай или, клянусь именем Пророка, я зарежу тебя.

Она начала неуверенно прыгать, недоуменно глядя на него. Кровать методично скрипела.

— Теперь кричи и постанывай.

Она лишь смотрела на него своими большими глазами. Пришлось вывернуть ей руку, чтобы получить нужный крик и стоны боли.

— Вот так, теперь сама. Или мне придется и дальше помогать?

Помощь больше не требовалась: девочка прыгала на родительской кровати, иногда кричала и постанывала. Саид устало опустился на пол, закатал рукава рубахи. Сделал надрез на левом предплечье, параллельно шести длинным шрамам. На правом запястье были точно такие же, только всего четыре. Семь против четырех, пока что он побеждает. Вот только Саид не чувствовал себя победителем.

Кровь из свежего пореза медленно капала на пол, почти в такт скипу кровати. Мозолистые пальцы медленно поглаживали четыре шрама справа. Он помнил каждое имя, всегда спрашивал перед тем как начать. Сирис, Брин, Кэтрин, Гвен. Чувство вины и смерть сразу после, вот и вся милость, что он мог им дать в уплату своего преступления.

Девочка запыхалась, дышала тяжело. Ее стоны и вздохи стали протяжными, а крики — почти неслышными. От этого кровь приливала в пах, мысли становились темнее.

— Достаточно. Прыгай молча.

Она подчинилась. В соседней комнате тоже было заметно тише. Либо женщины сломались, либо людям Саида стало скучно, и теперь они выдумывают что-нибудь необычное. Последний год им все чаще кажется пресным простое изнасилование, и они начинают искать черенки от лопат, раскаленное железо и тому подобные вещи.

Саид посмотрел на кинжал, заляпанный его собственной кровью. Пророк осуждал самоубийства, обещал слабым духом вечность в Пустом мире. Но возможно ли убить себя, если ты уже там?

Он мог бы выйти, убить часть из них. Расслабленные и уставшие, они не ждут ничего подобного. Получится забрать в темноту человек пять-шесть, прежде чем он найдет покой на острие ножа. Это был бы хороший выбор, наверное. Но он ничего не изменит.

Девочка продолжала прыгать. Вспотела, раскраснелась, дышала совсем тяжело. Волосы растрепались. Такая красивая.

— Как…, — в горле пересохло, слова давались с трудом, — Как тебя зовут?

Ответить она не успела: в соседней комнате что-то громыхнуло, и послышалась отборная брань. Саид поднялся, поправил шаровары, прислушался. За дверью о чем-то тихо говорили, — из-за скрипа кровати было не разобрать.

— Прекращай, — приказал он девочке, та сразу же подчинилась. Такая покорная.

Почти сразу же в дверь тяжело постучали.

— Саид, чародейка пришла. — Голос Хакима. Он уже вернулся? Сколько прошло времени?

— Я ведьма, а не чародейка, тупоголовый кретин, — послышался мелодичный женский голос. Саид невольно улыбнулся при его звуке, — Какого черта ты там делаешь, Саид?  У меня есть работа для тебя и твоих выродков.

— Поосторожнее со словами, ведьма, — сказал Хаким с угрозой. — Вряд ли ты будешь такой грозной без своих игрушек.

— Сделаешь еще шаг, здоровяк, и ты точно больше не будешь таким грозным — без своих «игрушек».

Чародейка всегда имела какую-нибудь магическую штуку под рукой. Семипалый как-то решил полапать ее, и в тот же момент стал Семипалым. Со стороны Хакима было очень глупо угрожать такой женщине.

— Какая работа? — громко крикнул Саид.

— Такая работа, о какой не говорят через закрытую дверь. Сложная, но хорошо оплачиваемая.

— Твоя работа всегда такая. А еще с каждым разом она все опаснее и труднее. Не думай, что я забыл прошлый год в Махаре. Именем Пророка, почему ты не можешь добывать свои магические штуки как все нормальные чародейки?

— Потому что я не чародейка. Изучаю артефакты волшебников, а не использую их.

— Семипалый может не согласиться с последним утверждением.

— Станет Шестипалым, если попробует. Хватит крутить задницей, Саид: ты либо согласен, либо нет.

Еще один выбор. Два варианта, смерть и страдания — за каждым из них. Пророк говорил, что выбор отличает людей от прочих творений Всевышнего. Но он никогда не называл выбор благословением, лишь подмечал отличие человека от травы или лошади. Саид догадывался, почему.

— Я… — начал он.

Резкая боль в боку, острая, всепоглощающая. Саид инстинктивно прижал руку, нащупал вытекающую толчками кровь. Теплая, густая. Очень много крови. Развернулся, увидел глаза девочки, такие же спокойные, как и у ее отца. Кинжал Саида в ее руках не дрогнул.

— А, дочь офицера…, — Саид оперся руками о стену, стал медленно опускаться на пол, — Стоило догадаться… что так будет.

Он мог бы сопротивляться: бывали в его жизни раны и похуже. Против двенадцатилетней девочки его шансы были вполне неплохи.

Саид сел, прислонился спиной к стене.

— Нет, — он ободряюще улыбнулся ей. — У меня есть выбор.

Кружилась голова, мысли начали путаться. Накатывала тошнота. Он умер, вот так просто. От рук маленькой девочки, которую он пытался спасти. От своего собственного кинжала. Поэтично в каком-то смысле.

Что-то хлопнуло, дверь разлетелась в щепки. Девчонка вскрикнула, успела лишь поднять кинжал прежде чем молния поразила ее в грудь. Хрупкое тело отлетело к кровати, дернулось пару раз прежде чем затихнуть.

— Нет, — Саид сам едва услышал свой голос. — Я… у меня…

Черный шелк и тонкий аромат духов. Недовольное цоканье, звон стекла.

— Чародейка…

— Я не чародейка, — вздохнула она, задирая его рубаху. — А теперь помолчи. Ты страдаешь гораздо красивее, когда делаешь это тихо.

Тонкие холодные пальцы пробежали по краям раны, стирая кровь. Он хотел схватить ее за руку, остановить. Умереть. Но ослабевшее тело не подчинялось.

— Ты будешь жить, Саид, — услышал он. — Ты должен жить.

Что-то капнуло в его рану. По ощущениям — словно вновь воткнули в нее кинжал, на этот раз раскалив лезвие добела. За первой каплей последовало еще несколько.

— Дерьмо!

— И, кстати говоря, ты еще заплатишь мне за каждую каплю. Ты даже не представляешь, как сложно было найти «Слезы Пророка».

— Представляю, — с трудом ответил он. Боль в ране быстро утихала. — Это я нашел их для тебя. Год назад, в Махаре.

Силы медленно возвращались к нему. Собственная голова казалась тяжелее неба, но он смог поднять ее, посмотреть в лицо чародейке. Даже проведя полжизни на юге, она оставалась бледной как молоко. Полные губы сложены в нервной улыбке, во взгляде забота и сострадание. Больше никто не смотрел на него так. Саид никогда не понимал ее.

— Ты так и не дал мне ответа. Одно, последнее задание. Сложное дело, но в конце я смогу дать тебе все, что ты хочешь.

Саид взглянул на заляпанный кровью кинжал и мертвую девочку возле кровати.

— Ты не знаешь чего я хочу, ведьма. И не смогла бы дать это, даже если бы знала.

Тяжелый вздох.

Мы все имеем выбор.