Там, где долина счастья…

В одном старом, как сама сказка, селении жила-была добрая фея. Всё в её жизни прекрасно было, одного только не доставало: маленького, крохотного чуда, как у людей, за которым ухаживать хотелось, о ком заботиться и видеть, как растёт малышка день ото дня, растёт и крепнет.

В одну холодную осеннюю ночь, когда порывы ветра гнали и кружили по стылой земле позёмку снежную, в дверь постучались. Поспешила фея отворить и увидала на пороге старуху замёрзшую и уставшую.

— Пусти, хозяюшка, на ночлег. Пожалей старую… — только и смогла та вымолвить.

Впустила фея странницу, обогрела, накормила. Но на утро старая женщина совсем расхворалась.

Две недели фея заботливо за гостьей ухаживала, и пришёл наконец день, когда та на поправку пошла. А когда здоровье к ней совсем вернулось, ветер угомонился, солнышко выглянуло, мёрзлую землю отогрело. «Верный знак», — подумала старуха и в дорогу засобиралась.

— Куда же Вы? Погостили бы ещё! — воскликнула было фея.

— Пора мне. Путь мой дальний, – только и молвила старуха.

— Возьмите хотя бы это! — И фея накинула на сухонькие плечи старой женщины свою шаль.

Старуха, уже ступив было на крыльцо, обернулась. И почудилось фее, что улыбка, как дуновение ветерка тёплого, на один короткий миг старческие морщины оживила.

— За доброту твою и заботу спасибо. И вот что я скажу тебе напоследок. Долго я по земле брожу, много дорог в моей жизни было, только не смогла я ту найти, что к счастью бы меня привела. А теперь уж и поздно. Вот то, — старуха подняла над головой свой сухонький, крепко сжатый кулачок, — что многие ищут, что и ты ищешь. Его для себя берегла, мол, найду уголок свой, вот тогда… А теперь понимаю: опоздала я. Тебе отдаю. За доброту твою, за ласку. Но не в руки даю, а то страдания мои с ним к тебе перейдут. Пусть земля его примет, до весны схоронит, а там сама увидишь, что будет, — сказав так, повернулась старуха лицом к солнцу, шепнула что-то в кулачок и, разжав его, рукой взмахнула.

Налетел тут ветер странствий, поднял старую в высь — и исчезла странница, будто и не бывало.

Бросилась фея искать то, что старухой обронено было, да куда там, разве найдёшь.

Наступила зима, и долгими морозными вечерами фея ни раз принималась гадать насчёт подарка старухиного: чем решила оделить её странница, что это за диво дивное, что многим, охочим до него, в век не сыскать.

А время шло. Вот уже и солнышко всё выше на небе поднималось, и капель всё звонче выводила свою песню весеннюю, и земля, от снега освобождаясь, ожила, задышала.

И вот, выйдя однажды на тропинку, над которой ветер поднял и понёс странницу, фея увидала пробившийся сквозь прозрачный ледок подснежник белый. Увидала и тотчас голос старухи услышала: «Твой он, в дом неси – а там увидишь, что тебя ждёт…»

Жаль было фее цветок срывать, да как говорится: охота пуще неволи. Вздохнула добрая женщина, осторожно стебелёк надломила, внесла подснежник в дом, в воду поставила — слышит: из спальни голосок детский. Бросилась фея в спальню — а на кровати девочка маленькая гулит, улыбается. Волосики белые-пребелые да и кожа что цветок тот, подснежник. И поняла наконец фея слова старухи: «Вот то, что многие ищут, что и ты ищешь. Его для себя берегла… А теперь понимаю: опоздала я. Тебе отдаю…»

Полюбилась девочка фее, дочкой её в сердце приняла и назвала малышку, снегом вспоённую, из цветка белого рождённую, Снежаной. Росла девочка матери на радость улыбчивая и шаловливая. Росла, как цветок расцветая и хорошея.

А годы шли. На том месте, где тот подснежник расцвёл, раскинулась целая поляна подснежников. А сама Снежана выросла и превратилась в красавицу беловолосую, на которую все парни селения заглядываться стали.

«Как бы беду не накликать...» — тревожилась фея, и неровным стуком отзывалось её сердце материнское.

А тут уж и сваты к их дому потянулись. Все парни — один краше другого — руку и сердце своё Снежане предлагали.

Смотрит на них фея, вздыхает: счастье её материнское скоротечное будто  вода талая, весенняя сквозь пальцы просочилось, того и гляди, дочка её ненаглядная дом родной покинет. Так вслед счастью людскому познала фея и людскую тоску и тревогу.

А среди парней, что на Снежану засматривались, был и паренёк озорной с огненной копной волос, что жил на самом краю их селения, на отшибе, в хижине, одиноко на взгорке стоящей. За любовь к сказкам прозвали его в народе Сказом. Да и то дивной сказкою всем казалось: яблоки в его саду по осени самые душистые и наливные, а любой дичок-шиповник, его руками ухоженный, в розовый куст небывалой красоты превращался.

Не было у Сказа ни отца, ни матери. Рос он сиротой как ковыль степной: куда ветер потянет — туда и несёт. И давно бы унесло. Да любовь к Снежане — робкая, молчаливая — крепче корней удерживала. И каждое утро находила девушка на пороге своего дома розу алую, живую и нежную, как сама Любовь.

Только не люб был Снежане Сказ. Полонил её сердце другой, из села соседнего. Свадьбу быстро сладили. Красивая была свадьба. Только лили над нею дожди осенние да тучи хмурые ходили. Вздыхала фея, на небо посматривая, чуяло её сердце материнское: не к добру небо слёзы проливает.

Отгуляли свадьбу шумную, говорливую — с песнями да танцами, и потянулись дни своим чередом с заботами ежедневными: для Снежаны счастливые, солнцем Любви согретые, а для феи-матери — одинокие, с хмурым дождиком. Зимы сменяли осень, следом за зимами шла весна. И первыми погожими днями расцветала под окном материнским целая поляна белых подснежников, радуя и утешая.

Так прошёл год, за ним другой. И всё тревожней становилось на сердце у феи, всё пытливее всматривалась она в лицо навещавшей её дочери: уж и взгляд у той всё печальнее, уж и румянец розовый с лица сошёл.

А на третий год грянула над их домом беда: отрёкся от Снежаны её наречённый, сердцем охладел к красоте, которой добился, всех обойдя. Ныне его душа опять побед жаждет. Уж и присмотрел он для себя жену новую: расцвела в селе его к этому времени другая краса ненаглядная из семьи богатой, зажиточной. С такой семьей и его родители породниться не прочь были. На том и сладили.

А Снежана как цветок, морозом подкошенный, так и слегла. Уж сколько слёз пролила фея-мать, да разве такой беде поможешь? Чахнет её цветочек беленький день ото дня. И познала фея новое для себя чувство людское: страх за дочку любимую, ненаглядную.

А тем временем их дом стороной обходить стали:  бывшая родня, чтоб себя обелить,  слухи пустила,  что проклята Снежана, что беды от неё одна за другой. Ползут слухи грязные по земле, растут как снежный ком, сплетнями обрастая. Зависть, она ведь людской глупости сродни: и та, и другая любому оговору верят.

Знали о слухах людских и фея-мать, и сама Снежана: злые языки, их на привязь не посадишь. Да только горше Снежане другое было: не ложился боле на порог её цветок алый, не подавал о себе весточки Сказ. Почему её сердце о нём вдруг вспомнило, к нему потянулось, ведь не люб ей он был, не надобен? Этого Снежана себе объяснить не могла. Только однажды, когда на сердце совсем одиноко стало, собралась она и пошла к Сказу.

Но на взгорье не осталось и следа от его хижины, которую соседи уже давно на дрова растащили. Яблони засохли и почернели. Розовые кусты завяли. Только ветер гулял средь терновника, поднявшегося стеной вкруг некогда цветущего сада. Пустынно и одиноко было вокруг. Даже птицы, и те не пели. Вздохнула Снежана, и будто некая последняя ниточка оборвалась в её сердце. Вернулась она домой, легла да уж более не вставала, только глаза, казалось, одни и жили на её лице. Бедная фея совсем покой потеряла.

Но однажды налетел вдруг ветер сильный, распахнул дверь и окна. Бросилась было фея закрывать их, видит: на пороге та самая старуха-странница стоит.

— Надеюсь, хоть теперь не опоздала... — пробормотала она и прямиком к кровати, где Снежана лежала, и направилась.

А от былой красоты той только тень и осталась. Ни мертва Снежана да и не жива тоже. Белее снега, прозрачнее льдинки талой.

— Что же ты, дитятко, с собой сделала? Ох, ни я тебя взрастила, ни я тебя воспитала. А только ты плоть от плоти моей, кровь от крови моей. Не жить тебе боле, дитятке-полукровке, среди людей. Не пить боле из людской злой чаши.

Причитая так и нашёптывая, надела старуха Снежане на правый мизинец  колечко синее. Налетел тут вновь ветер сильный, закружил, поднял в воздух старуху и Снежану, и сгинули они  в миг, будто и не бывало.

Посмотрела фея вкруг себя, взглянула в небо высокое, ахнула тихо в последний раз — и не стало её: дорога порой цена за любовь земную, людскую...

 

А тем временем шагал Сказ дорогою длинною и долгою. Потеряв любимую, за другого сосватанную, давно уж ушёл он из селения, сгинул, что ковыль без корней, ветром подхваченный. Не удержали его ни яблони чудесные, ни розы прекрасные. Пустился Сказ куда глаза глядят, только б ничто не напоминало ему о возлюбленной. Шагал через горы высокие, через долы широкие, пробирался через чащобы дремучие, отбивался от гада ползучего. Селения вкруг обходил, людей чуждался. Своей болью жил.

Устроился Сказ как-то на ночлег у подножия дуба раскидистого, проснулся, чувствует: смотрит на него кто-то. Обернулся он, глядит, а поодаль на валуне небольшом старичок сидит — маленький, сам с вершок, нос крючком к нижней губе загнут, уши что крылья летучей мыши вверх торчат, широкополую шляпу подпирают, бородёнка седая, жиденькая. Сидит старичок на камне, со Сказа хитрого взгляда не сводит.

Вспомнились тут Сказу бабушкины сказки про народец диковинный, глазу человеческому невидимый, эльфами называемый. Не понравился Сказу старичок, засобирался он в дорогу: мешок заплечный завязал, поднялся. Только шаг в сторону сделал, слышит за спиной скрипучий голос:

— Не спешил бы ты, Сказ. Долго я тебя искал, дело у меня к тебе есть.

Остановился Сказ, обернулся.

— Откуда знаешь моё имя? Да и что за дело у тебя? Мне тут с тобой прохлаждаться некогда. Или говори, или каждый своей дорогой пойдёт...

Старый эльф слез с камня и опёрся на коряжистую, увесистую клюку.

— А ты не спеши. Сперва моё имя узнай. — Старик сделал несколько коротких шагов в сторону Сказа. — Нарекли меня в своё время Эльтоном. Но ты можешь звать меня просто Эльт. А насчёт дороги ты не прав. Тут одна дорога — вдоль реки. Сама река бурная, не переплыть. А с другой стороны сам видишь: гора стеной неприступной.

— Если надо, то и назад поверну...

— Так то оно так. Только что с того: в прошлое ведь не воротишься.— Эльф покачал головой, и жиденькая бородёнка задрожала ему в такт. — Да и не узнать тебе тогда никогда о Снежане, о девушке, подобной весеннему первоцвету.

Сказал так эльф, повернулся и, кряхтя, зашагал на кривых, коротких ногах по тропинке вдоль реки.

Ох, какой болью кольнуло в самое сердце имя любимой! То, что старик о его потаённой любви ведал, этому Сказ уж и не дивился. Только делать ему, Сказу, теперь что? За стариком идти? Одной дорогой? Выходит, прав старый эльф, всё он наперёд знал, в самое сердце Сказу глядел. Вздохнул Сказ, закинул за спину мешок дорожный и в надежде хоть что-то узнать о возлюбленной, а может, и увидеть её одним глазком, следом за эльфом направился.

Долго шли они. Дни сменяли ночи. Ночи сменяли дни. Сказ уже и счёт времени потерял, да и страшился, что обманет его старик. Но надежда держала его крепко — и Сказ молчал, крепился.

А старый эльф всё дальше шёл, ни разу больше о Снежане не обмолвившись, на привалах со Сказом хлебом и сыром делился, хоть и ворчал себе под нос о прожорливости племени людского.

И вот наконец цепь горная позади осталась, потянулись просторы луговые с травой высокой, шелковистой. От землю, под солнцем распаренной, медовый дух шёл. Сотни бабочек над цветами кружили. Шагал Сказ за эльфом, а цветы встречные так к нему и тянулись, и те, кого рука его касалась, во сто крат краше становились.

А впереди за лесом далёким уже виднелись башни высокие, белокаменные. «Верно, туда наш путь лежит», — подумал Сказ про себя, но вслух ничего не сказал.

И вот уже они на подходе к замку. Смотрит Сказ, удивляется: стены крепостные на солнце, что зеркала гладкие, сверкают, а сама крепость красы невиданной. Но более диковинно Сказу иное: чем ближе к воротам крепостным подходил он, тем чаще вставали перед ним изваяния скульптурные, из камня высеченные. И каждое — Он и Она, Возлюбленные. Да так искусно сотворённые, будто живые они, из плоти и крови, только жизнь в них вдохнуть и осталось.

Когда к замку приблизились, провёл Сказ рукой по гладкой белизне стены каменной, подивился на мастерство тех, кто такое чудо сотворить смог:

— Неужто руки такую красоту подняли? А может, волшебство тут какое?

Старик-эльф только усмехнулся на его слова, ничего не сказал, через крепостные ворота провёл, в замок пригласил.

Сказ, на красоту отзывчив, всюду бродил, всем любовался, мастерству поражался. Но дня через два стала одолевать его тревога: зачем старик-эльф его в замок заманил, заманил и оставил?

А старый Эльтон тут как тут.

— Ну, Сказ, осмотрелся ты? Понравилось тебе у нас?

— Понравилось-то оно понравилось. Только на что я тебе сдался? Да и обещание своё ты не держишь.

— О Снежане что ли? Здесь ты погоди. Всему своё время. Моё слово, Сказ, верное, не сомневайся. А что до тебя, то задумка у меня одна есть. Жителей наших ты видал. Все мастера знатные, у всех руки золотые. Каждый здесь от лихой доли укрылся, по своей воле остался. Но на то три условия есть. Согласишься на них, равным среди равных будешь и Снежану увидишь. А не согласишься — скатертью дорога, удерживать не стану. А условия мои таковы. Тому, кто тут остаётся, дороги назад, к людям, нет. Это первое. Каждый оставшийся от своего лика отрекается, равным среди равных становится. Это второе. И наконец третье: только тот здесь свой дом находит, у кого руки золотые, кто в своём деле мастер мастеров. А ты, Сказ, именно такой. И ты мне нужен. А я тебе. Ведь Снежану ты увидеть хочешь?

— Да, крепко ты меня зацепил. Что ж, будь по-твоему. А теперь говори, зачем я тебе понадобился.

— Есть у меня задумка, Сказ. И только тебе её решить по силам. Дар у тебя особый: любой цветок в твоих руках и в твоей заботе красотой наливается, во сто крат краше становится. Любят тебя цветы, слушаются. Вот я и предлагаю тебе Повелителем Времени стать: сделай так, чтоб сад наш круглый год цветом полнился, чтобы  не знали мы ни весны ранней, ни осени поздней.

— А зачем тебе это? Какой прок? — подивился Сказ.

— О, Время тогда не властно будет над теми, кто живёт здесь. Замкнётся оно для них в кольцо, а у кольца, сам знаешь, ни начала, ни конца нет. Забудут все о Времени идущем и обретут бессмертие подобно нам, эльфам. И  мастерство их вечно жить будет. Ну что, согласен ли ты, Сказ, на моё предложение? Если согласен, то придёт тому час — увидишь Снежану, моё слово нерушимо. Но помни: оставаясь, ты от лика своего отрекаешься, равным среди равных становишься. И назад дороги не будет.

— А мне без Снежаны свет людской и не мил...

— А с нею? — Эльтон смотрел на Сказа, задрав жиденькую бородёнку вверх, и во взгляде его читалось недоброе. — Помнишь те скульптуры диковинные, каменные на подходе к замку? Думаешь, рукотворные, мастером из камня высеченные?  — Старик-эльф угрюмо покачал головой.  —  Всех их Любовь ослепила да себе подчинила: забыли они законы наши, бежать замыслили. Они забыли, а ты не забудь: дороги обратной никому нет, сбежать со Снежаной задумаешь — враз окаменеете, вечную любовь лишь в камне обретёте...

—   А может и бежали они, чтоб с ликом вновь обретённым друг на друга в последний раз взглянуть, себя истинных друг другу подарить?..

— Пустое это. — Эльтон раздражённо стукнул клюкой об пол. — Цена за то непомерная.

Не знал эльф, не ведал да и понять никогда бы не смог, что для сердца человеческого  миг любви порой жизни стоит.

—  Остаюсь я, — твёрдым голосом произнёс Сказ. — Где Снежана, там и жизнь моя...

 

И остался Сказ в замке. Безликим стал, равным среди равных, мастером среди мастеров. О себе прошлом только зеркальце волшебное и напоминало: глянешь в него и себя прежнего на мгновение увидать сможешь. У всех  такие  зеркальца были, потому как в каждом из них только один лик и отражался — того, кому зеркальце принадлежало.

Много ли времени прошло или мало, тому Сказ уже и счёт потерял. Сад  под его руками и впрямь вечным цветением полнится стал. Птицы, и те, что  в сад диковинный залетали, навечно в нём оставались, потому как не знали уже боле, не ведали, когда и куда им лететь. Время внутри замка в кольцо замкнулось, Бесконечностью обратилось.

Текли дни один за другим что река глубокая. Сказ уж и себя забывать стал, и жизнь свою прошлую, человеческую. Только кольнёт, бывало, сердце болью нежданною, всколыхнёт оно память о чувствах глубоких, подлинных. Замрёт Сказ на мгновение, руки натруженные опустит, постоит, словно прислушиваясь к чему-то, вздохнёт и снова за работу берётся.

Увидал однажды Сказ у ручья недалеко от сада волшебного трёх девушек. Смех их как звон колокольчиков вокруг разносился. «Верно, Эльтон и их какими-то посулами в замок заманил, — подумал он и вздохнул тяжело. — Скоро красота этих девушек в вечность канет...» — Развернулся Сказ и пошёл прочь.

Шли дни. Но девушки по-прежнему у ручья резвились, и смех их вокруг разносился. Пригляделся к ним Сказ, подивился: каждая своей красотой по-прежнему глаз радовала. Пригляделся ещё раз, и замерло его сердце, сжалось. Одна из девушек с волосами длинными белыми так на Снежану и походила! Подошёл он ближе — и впрямь Снежана!

Обернулась девушка, видит: смотрит на неё Повелитель Времени и взгляда не отрывает. Странно показалось это девушке.

— Почему так смотришь на меня?

А Сказ отвечает:

— Красота твоя снежная меня поразила, сердце в полон взяла.

Смутилась красавица, а потом и говорит:

— А меня и впрямь матушка моя приёмная Снежаной нарекла... —  Сказала так и тихо вздохнула, и во взгляде её тоска живая, человеческая отразилась.

А Сказ её спрашивает:

— Позволишь ли ты мне к ручью спускаться, с тобою встречаться, красотой твоею снежной сердце тешить?

— Что ж, приходи. Путь не заказан. А там видно будет... — потупив взгляд, отвечала Снежана.

Так и повелось: каждый день, работу закончив, спускался Сказ к ручью, к Снежане. Много вечеров провели они вместе, много зорек закатных проводили.

Как-то пригласил Сказ Снежану в сад волшебный. Идут они по его тропинкам, а цветы так и тянутся к ним, так и ластятся, головками вслед кивают. Остановилась вдруг Снежана, руку к груди прижала: прямо перед нею розовый куст алый. Подошла к нему она, гладит розы, любуется, а сама украдкой вздыхает.

— От чего печаль у тебя на сердце? Али розы мои тебя огорчили?

— Розы твои, Повелитель Времени, прекрасны. Как сама любовь. Так же  прекрасны, как те, что мне один юноша дарил. Только не смотрела я в его сторону, не отзывалось моё сердце на его чувство. Где он теперь? Может, сгинул без следа? А может, бродит где по свету? Помнит ли меня? Позови он меня сейчас — так за ним бы и пошла не раздумывая.

Слушает Сказ Снежану. Сладостны ему её слова и горьки. Как сказать ей о себе? Как тайну свою открыть? Не оттолкнёт ли она его такого, безликого, не испугается ли правды? Промолчал Сказ, ничего на слова Снежаны не сказал.

Только с тех пор, как не придёт он в сад поутру, каждый раз там Снежану застаёт. Стоит она у розового куста, вздыхает, печалится.

И решился однажды Сказ. Зеркальце своё достал, глянул в него и, ни слова не говоря, Снежане протянул. Взглянула в зеркальце Снежана — и тотчас лик зеркальный растаял, но успела она его рассмотреть. А, рассмотрев,  так и вскрикнула, белее снега стала, ноги ослабли — не поддержи её Сказ, так бы и упала.

Держит её Сказ, взгляда тревожного от её глаз не отводит. Что ответит ему Снежана? Не оттолкнёт ли, тайну его узнав? А и то правда: к чему он ей безликий?

— Что ж ты молчишь, Снежана? Напугал я тебя, знаю. Только не мог я боле тайну свою от тебя скрывать. А сказал сейчас — как в омут  бросился.

А Снежана голову на грудь ему опустила, вздохнула.

— Ты мне, Сказ, в любом обличии мил. Не зря сердечко моё к тебе тянулось, не зря его розы твои пленили. Чуяло оно, правду знало. От сердца не утаишь...

И стали с тех пор Снежана и Сказ и вовсе неразлучны. Как ниточка за иголочкой, куда он — туда и она, куда она — туда и он за нею.

Как-то раз стал Сказ допытываться, почему, мол, Снежана лик свой не теряет, есть ли в этом какая-то загадка.

Ничего то него таить Снежана не стала.

— Потому я собою пребываю да обличие своё не теряю, что полукровка я в мире людском: течёт во мне кровь Повелительницы ветров. Дочь я ей родная да сестра четырём ветрам, с четырёх сторон дующим. Мать моя меня здесь от людей схоронила, чтобы зло людское боле не коснулось. Но невмоготу мне тут. Хоть и с тобой, да каждый следующий день в стенах этих постылее. Али не кровь во мне ветров свободных? Али не дочь я матери своей? Не могу я больше здесь. Убежим, Сказ. Ото всех укроемся, схоронимся. Не найдут нас ни братья мои, ни мать моя. Друг для друга жить будем.

Опустил глаза Сказ. Головой  качает. Он и сам бежать рад — хоть миг свободной жизнью дохнуть. Но страшно ему за Снежану. А что если с ним и она в камень обратится? Не может он на такой риск идти, любимую на страшную долю обрекать!

— Не бывать, Снежана, этому, — молвил Сказ и добавил: — Я слово дал, от людской доли навек отказался.

О, как посмотрела на него Снежана, каким ледяным холодом засверкали её глаза.

— Не люба я тебе, раз слово твоё тебе дороже! Обманул ты меня! А может, и не Сказ ты вовсе?!

С того дня и легла между ними пропасть. Снежана, обиду затаив, в Сказе засомневавшись, избегать его стала, печалиться, на камне у ручья сидючи да на воду посматривая. А Сказ, любовь в сердце храня, не настаивал. Да и что он мог Снежане сказать, чем сердце её утешить?..

 

Тем временем в далёкой стране Эльфляндии богиня Любви эльфов Лайва устраивала праздник Любви и Красоты.

Каждые десять лет рассылала она по свету белому отважных авариэлей, эльфов крылатых, чтоб искали они средь всех земель девушек красоты неписанной, чтоб несли их на празднество эльфийское. Ту из них, которая Прекраснейшей признана будет, следующие десять лет богиней Красоты почитать станут во всех землях эльфийских.

Так случилось, что один из крылатых эльфов, прекрасный Орион, и залетел в замок безликих, но не в поисках того, что искал, а отдохнуть да передышку сделать. Опустился он у ручья, глядит: на камне у воды девушка сидит да на воду смотрит. «Почему не потешиться да себя не позабавить?» — подумал Орион. Решил он пошутить над девушкой: внушить ей, что краше никого на свете не видал, а поверит — сразу и улететь, уж ему известно, сколь  эти создания на лесть падки.

— О, Боги! — вдруг воскликнул он, едва лицо девушки увидел. — Неужто в замке безликих цветёт такой цветок красоты неписанной?! — Орион восторгался искренне, в миг забыв о своём прежнем намерении. — Я бы всю жизнь тебя на руках носил! Место ли тебе среди безликих? Красота твоя бутону свежему подобна! В миг зачахнет она здесь, никто и не заметит, не оценит твоего цветения благоуханного! Летим со мною на праздник Любви и Красоты в прекрасную страну Эльфляндию, где средь шпилей гигантских каменных раскинулось озеро огромное. Парит над ним целый остров. А на острове том, цветами диковинными покрытом, хрустальный замок богини Любви эльфов стоит. Царят под его сводами веселье да праздники, и есть среди них главный — праздник Любви и Красоты. По золотой лестнице в самое сердце Эльфляндии взойдёшь, приз Прекраснейшей из рук богини Любви эльфов Лайвы примешь, сама богиней Красоты станешь, лавры восхищения к твоим ногам бросать станут! Потому как нет прелестнее тебя на всём эльфийском свете! Полетим — и получишь  ты жизнь  вечную, красоту неувядаемую, дни твои чередой нескончаемых праздников станут. Все каменья драгоценные из гротов подземных, гномами добытые, твоими будут. Все птицы райские тебе песни свои петь станут. Олени благородные, что у водопада чудесного пасутся, над которым радуга вечная, перед тобой головы с ветвистыми рогами склонят. Летим — всё к твоим ногам брошено будет!

Слушала Ориона Снежана, и сладостный дурман туманил ей голову. «Почему бы и нет? — думала она. — Неужели так и сидеть мне всю жизнь на камне этом да слёзы лить? Сказ не любит меня, раз ради нашего счастья слово своё нарушить не может. Нет, прошла его любовь  ко мне. Завяли розы в сердце его...»

Подумала так Снежана и говорит:

— Полечу с тобой я, Орион. Неси меня в страну Эльфляндию.

Подошла она к эльфу. Подхватил он её на руки сильные, взмахнул крыльями огромными и взлетел ввысь.

Как увидел это Сказ, бросился за ними, звал, от отчаяния голову потерял. Да куда там. Растаяла его любимая в небе словно облачко белое.

Кинулся Сказ к старику-эльфу.

— Помоги, верни Снежану, мне без неё не жить!..

Покачал Эльтон головой, руками развёл.

— Её теперь только ветер догнать сможет... Крепись. Работой своей утешься. Вот и весь мой сказ.

Будто сердце из груди у Сказа вырвали. Бросился он к башне высокой, к окну, что под самым шпилем виднелось, крикнул в даль далёкую что есть силы: «Я люблю тебя, Снежана!» да и прыгнул вниз не раздумывая.

Только подхватил его вдруг сильный ветер, тряхнул разок-другой для острастки да и опустил тихонько на землю.

Стоит Сказ, ногами в землю упирается, понять не может, что и как. Глядит он, к нему старуха древняя подходит:

— Опять я чуть не опоздала... Больно уж быстр ты, Сказ, словно ветер...

А старик Эльтон тут как тут. Старухе и сам кланяется, и Сказа заставляет.

— Поклонись, Сказ, своей спасительнице. Сама Повелительница ветров перед тобой. Жизнью ей обязан.

— Помолчи, длинноухий, — поморщилась старуха.

— Да зачем мне жизнь, коли Снежаны со мной нет?! — в отчаянии воскликнул Сказ.

Старуха помолчала, на Сказа глядя, будто обдумывая что, а потом и говорит:

— Так ты Снежану, дочь мою любишь? Что ж, раз так, будет твоею Снежана. Только и ты тогда сыном мне станешь, ветром поднебесным да бесплотным, невидимым. Тогда и догонишь Снежану, оберечь её сможешь, в пути охранить. А в обличии человеческом тебе замок не покинуть, чар его колдовских не снять. Как, согласен на моё условие?

— На всё согласен, только рядом со Снежаной чтоб быть! — воскликнул Сказ.

Взмахнула Повелительница ветров рукой, подняло Сказа в воздух, закружило, и растаял он, ветром обернувшись. Полетел он над лугами цветущими, над волнами поющими, увидал в дали остров зелёный, а на нём Снежану свою с Орионом.

Задумал Орион, возвращаясь, десять братьев своих облететь, красой Снежаны перед ними похвалиться. Вот, мол, какую красавицу на праздник несу, недолог срок — моею станет.

Погостил Орион со Снежаной у самого старшего брата — семейного, степенного, к другому в гости кинулся.

Плыли они на корабле крылатом, и рада Снежана места новые посмотреть. Всё ей интересно, всё дивно. И только ветер она не замечала, что неутомимо за ними следовал, не слышала песенки его тихой да ласковой. А тот в стужу тучи хмурые разгонял, в зной полдневный облачком белым тень напускал да всю дорогу паруса надувал. Нёсся корабль по волнам что птица быстрокрылая. А Орион, каждому брату да всей родне Снежаной похваляясь да ответные похвалы слыша, и вовсе счёт времени потерял. А когда опомнился, праздник уже без них начался.

Подхватил Орион Снежану на руки, взмахнул крыльями огромными и полетел что есть мочи в страну Эльфляндию. День и ночь летел он без отдыха, время упущенное нагоняя. Совсем из сил выбился. А как только показались под ними берега Эльфляндии долгожданные, рухнул Орион на земь да и в сон глубокий и долгий провалился.

Спал Орион день, спал два. Очнулся он ото сна, видит: перед ним старая женщина сидит, на него смотрит, улыбается. Волосы белые по ветру развеваются.

— Что глядишь так на меня, Орион, будто и не узнаёшь вовсе? Снежана я! Летим  же скорее, нам торопиться надо.

Вскрикнул Орион, вскочил, глаза руками от ужаса закрыл, взмахнул крыльями огромными — и растаял в дали светлой, будто и не бывало.

Смотрит ему вслед Снежана — понять не может: что случилось с Орионом, али обидела она его чем? За что бросил он её на берегу пустынном? К кому идти теперь, у кого помощи просить? Заплакала Снежана, обиду горькую теша.

А вкруг неё ветер тёплый так и ходит, так и ластится, цветок сорванный подносит, песенку тихую поёт.

Подняла Снежана голову, в первый раз за весь путь долгий к песенке ветра прислушалась. А прислушавшись, поняла, что не ветер то ласковый, а Сказ, возлюбленный её, ветром обернувшийся.

Протянула она к нему руку, провела ею по воздуху будто лаская.

— Узнала я тебя, Сказ. Сердце моё любящее на тебя указало. Может ты мне, любимый, скажешь, чего испугался так Орион, почему улетел.

И тотчас ответом на её вопрос закружило в воздухе зеркальце Сказа. Взяла Снежана его в руки, глянула в него и глазам не поверила: смотрит на неё старая женщина незнакомая, только глаза её, Снежанины.

Заплакала Снежана горько. А Сказ её утешает:

— Не горюй. Красота твоя тобой не на век утрачена. Сталось так потому, что, на праздник опоздав, ты купол невидимый, магической, от врагов защищающий, пересекла. Пока гости съезжались, раскрыт он был. А съехались все — купол собою вновь земли эльфийские накрыл. Летим на праздник, попрошу я за тебя богиню Любви эльфов Лайву. Не откажет она нам в такой малости.

Подхватил Сказ Снежану да и понёс её в самое сердце страны эльфийской. Опустил перед богиней Лайвой, всю историю печальную поведал. Кивнула Лайва в знак согласия да и вручила Снежане приз Прекраснейшей.

— Выпей кубок золотого вина, Снежана. То вино жизни вечной да красоты неувядающей. Враз молодость твоя к тебе вернётся.

Протянула было Снежана руку к кубку да передумала. С другой просьбой взамен обратилась.

Посмотрела на неё богиня Лайва внимательно да и говорит:

— Вижу я, любовью твоё сердце что кубок до самых краёв полнится. Будет то, о чём просишь.

 

Тем всё и закончилось. И не праздновали больше в Эльфляндии праздник Любви и Красоты. Лежал теперь в тех землях, некогда райских, вечный снег, лежал — не таял, и шпили гигантские будто уснули, снежными шапками накрытые, и царило вокруг безмолвие холодное, ходил над тем краем ветер-борей лютый, дыханием своим всё живое замораживал. Поговаривали, что не обошлось тут без Повелительницы ветров...

Правда, и в этих землях, пустынными ставшими, каждый год в одно и то же время цвели средь талого снега подснежники белые. Указывали они дорогу к вершине горы высокой, Пиком Любви названной. Старожилы говорили, что цветёт на вершине той горы цветок огненный да и что не цветок то вовсе, а сердце юноши горячее, любовью до краёв к любимой полнящееся. А ещё поговаривали, что та девушка, что цветок огненный сорвёт, и любовь великую обретёт, и весну любви в края эти, снегом да льдом скованные, вернёт.

Многие девушки в путь-дорогу за цветком пускались. Но вставали перед ними торосы ледяные, злые ветры пургу насылали, подснежники цветущие снегом заносили. Не найти было дороги на вершину скалистую, не сорвать цветка огненного.

А ещё поговаривали в народе, что на празднике том эльфийском последнем награда той досталась, что на церемонию опоздала. Но отказалась будто бы та красавица и от жизни вечной, и от красоты неувядающей, замолвив слово о возлюбленных окаменевших в долине далёкой вкруг замка безликих. И вернулась к тем жизнь, и очнулись сердца отчаянные  от сна каменного, чтобы прожить в любви жизнь долгую и чудесную, пропеть песнь любви своей до последнего вздоха...

 

Много с той поры лет минуло, много воды утекло. И вот появилась в тех краях, некогда райских, зелёных, старая женщина. Шла она по снежной насыпи прямиком в гору. С трудом шла, на дорожный посох опираясь. А рядом с нею юная девушка словно цветок прекрасная, и волосы её огненные по ветру развивались.

Устала старая женщина, у дороги на сухое дерево присела да и говорит девушке:

— Отдохну я тут, умаялась. Да и не мой дальше путь. А ты, Мая, иди. Твоя жизнь в начале, счастье твоё впереди. Ступай, дочка. Суждено если — дастся в руки твои цветок огненный, расцветёт твоё сердце для любви великой.

Постояла девушка, мужества набираясь, улыбнулась матери да и пошла по склону снежному средь подснежников цветущих в гору. Но чем выше поднималась она, чем ближе подходила к цветку огненному, тем злее становился ветер северный, тем выше вырастали из земли торосы ледяные, тем сильнее сгущалась полдневная тьма.

Но не испугалась девушка. Не дрогнуло сердце её. Не повернула она назад. И наградой за то был ей цветок огненный на вершине горы скалистой.

Сорвала его Мая — и рассеялись в миг тучи хмурые, засияло на небе солнышко весеннее, потянулись к солнцу из-под тающего снега подснежники белые, зазвенели ручьи, запели птицы. И вернулась весна любви в места прежде угрюмые, холодные.

Только было вознамерилась Мая обратно к матери поспешить, глядит, на проталине, где цветок рос, зеркальце лежит, под солнечными лучами что льдинка сверкает. Подняла девушка зеркальце и в обратный пут отправилась.

— Мама, вот он, цветок огненный! И ещё, взгляни, что я нашла! — Достала она из кармана зеркальце, матери протянула.

Как взяла зеркальце мать её в руки, так и ахнула. Не могла она не признать его. Посмотрела она в него — и будто Сказ на неё взглянул, взглянул и растаял. Или почудилось ей это? Глядит женщина в зеркальце, а отражение её с каждым мигом моложе становится. Вот и морщины разгладились, и взгляд заблестел, и волос густой волной плечи накрыл. Не верит своим глазам странница. Да глаза дочери не обманут: глядит она на мать поражённая, взгляд оторвать от неё не в силах.

Вот так и к Снежане весна любви вернулась. Вернул ей эту весну тот, для кого она самой жизни дороже. Разве может быть властно Время над такою Любовью?

Улыбнулась Снежана. Подставила лицо ветру тёплому. Играет ветер в  волосах её, дарит поцелуи нежные. И слышатся Снежане в шёпоте ветра слова любви. Ведь сердце любящее всё слышит...


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 4. Оценка: 3,00 из 5)
Загрузка...