Стеклянный король

Герда взирала на лагерь с балкона второго этажа. В такой удушливо-жаркий день беспрестанно хотелось пить, обмахиваться веером и заткнуть уши, чтобы не слышать стонов умирающих. Фирц еще в предутренних сумерках выгнал узников на площадку в сердце лагеря, и они уже больше трех часов истекали потом и кровью.

Она проснулась от шелеста крыльев и сколько ни пыталась, не смогла больше уснуть. С балкона их нового дома, стоявшего впритык к границе лагеря, были видны щелистые крыши бараков, трибуна, откуда обычно увещевал Фирц, маленькое кладбище с единственной ямой, которую до конца никогда не зарывали, чтобы было куда складывать новых мертвецов, и строевой плац. Когда узники вставали на нем ровными рядами, и углы их крыльев образовывали изломанную линию, Герде на мгновение казалось, что она – великодушная королева, а на площадке – ее верные подданные.

Она еще помнила, с какой страстью Фирц рассказывал о захвате первого племени крылатых. «Сильны, - брызгая слюной от возбуждения, восклицал он. - А срежешь крылья – беспомощны, как котята. И боятся, боятся нас до ужаса! Мы пару залпов дали, так они сбились в кучу и дрожали, что провинившаяся псина. А главное – их там сотни!..»

И лагерь наполнился крылатыми, так похожими на людей. Глядя на них, Герда испытывала что-то среднее между отвращением и жалостью. Их тонкие, неразвитые ноги толщиной незначительно превосходили их же руки, женщины казались совсем прозрачными, будто кожи на них не было вовсе. А дети после первого оперения становились похожи на купидона из детской книжки Герды.

- Чье это?! - надрывался на трибуне Фирц, потряхивая каким-то мешком, издававшим металлический лязг. - Я спрашиваю, чье это? Пока не сознаетесь, твари крылатые, - никакого пайка не получите! Хоть передохните все до одного, мы ваших братьев-сестер на замену отправим. Только им еще хуже с таким наследством придется!..

Крылатые так и стояли, потупившись. Тогда Фирц достал ружье и поднял к плечу. Под отчетливый хруст затвора, Герда вернулась в дом.

Когда грохнул первый выстрел, она разбила второе яйцо на шипящую сковороду.

Следующую серию залпов приглушил свист вскипевшего чайника.

- Олаф, Мити, садитесь завтракать! - позвала она и открыла окна с противоположной от лагеря стороны, надеясь, что сквозняк разгонит жару и сладковатый дух смерти. В окна была видна восточная башня королевского замка, увенчанная знаменем: угольно-черная морда дракона на красном полотнище.

Дети набросились на яичницу, ни разу не вздрогнув от грохота залпов. Привыкли. Они живо обсуждали, как вчера днем видели, что крылатые чуть не провалили работу.

- Мам-мам, - тараторил Мити, у которого на подбородке задержался маленький кусочек желтка. Голубые глаза возбужденно сверкали, пухлые щечки пылали здоровым румянцем. - А правда, что Стеклянный король никогда не умрет?

- Если ваш папа будет хорошо работать, - кивнула Герда, с нежностью глядя на детей.

Как быстро они растут! Всего полтора года прошло, как Фирц получил назначение в лагерь, а Олаф так вытянулся, что все брюки стали ему коротки. И во взгляде появилась первая серьезность, будто он и в самом деле начал понимать, насколько важным делом занят его отец.

- А я думал, если крылатые не передохнут! - выпалил Мити. Ему неделю назад исполнилось пять и, в отличие от старшего брата, он еще озвучивал все, что взбредет в голову.

- Не говори так, это некрасиво, - одернула его Герда, хотя прекрасно понимала, откуда Мити понабрался таких словечек. Стены в доме были тонкие, и дети слышали все, что бормотал Фирц перед сном.

- Но ведь это они наполняют королевскую ванну драконьими слезами? - продолжил подпрыгивать на месте младший сын.

Олаф взглянул на него исподлобья и покачал головой. Ему было четырнадцать, и этот задумчивый взгляд, которым он одаривал то младшего брата, то родителей, Герду немного беспокоил.

- Если бы папа за ними не присматривал, они бы ленились и не выполняли своей работы, - ответила она Мити.

- Значит, папа – самый главный в королевстве? - Мити аж зарделся от гордости. - Самый-самый главный человек? Главнее Стеклянного короля?

Герда встала из-за стола, и лицо ее приобрело суровое выражение. Внутри же она ликовала: Фирц умел заслужить уважение всех и каждого вокруг, за что она им отчаянно гордилась.

- Встань, - строго велела она Мити. - И принеси извинения. Стеклянный король – наш общий отец, он вырастил и выкормил меня и твоего кровного отца. Без него у нас не было бы ни пищи, ни крова, ни даже маленьких неблагодарных мальчиков, которые сомневаются в его важности!

Мити поморгал, словно не сразу понял, за что должен извиниться. Но покорно кивнул, опасаясь материнского гнева.

- Приношу свои извинения, - выдавил из себя Мити, после чего Герда разрешила ему сесть за стол. - А ты когда-нибудь видела его? - спросил он, глядя исподлобья и с хитрецой. - Стеклянного короля?

- Конечно, нет, - ответила Герда, несколько обескураженная вопросом.

- А почему? - не успокаивался младший сын.

- Стеклянный король не покидает замка.

- Почему?

- Только там он по-настоящему в безопасности. Его задача – принимать верные решения во благо нашего Королевства. Для этого ему не нужно торчать у всех на виду.

- Ну конечно, - язвительно вставил Олаф. - А может, он просто трус?

- Олаф! - всплеснула руками Герда. - Как ты смеешь? Немедленно извинись.

Но старший из сыновей и не думал подчиняться. Он молча встал и вышел из-за стола, даже не поблагодарив. Герда с тревогой смотрела в его узкую, но гордо распрямленную спину. Нужно будет заставить Фирца поговорить с сыном. Потому что ее он уже давно не слушает и незачем себе врать.

Убрав тарелки со стола, Герда вернулась на балкон. Плац опустел, а один из тех крылатых, которые уже не могли летать, подметал с брусчатки белые перья. Его собственные крылья облысели уже настолько, что на просвет были видны кости под тонкой розовой кожей. В одном месте он махал метлой особенно долго – там пролилась и уже подсохла кровь, к пятну которой пристали перья. Герда устало вздохнула и закрыла за собой дверь.

Днем она разрешала детям играть в саду под окнами со стороны замка, а сама садилась к открытому окну и принималась за шитье. Ей не нужны были никакие часы, чтобы узнать, когда пора было отправляться готовить обед – крылатые работали по строжайшему графику, который не нарушался ни в грозу, ни в жуткий зной, как сегодня.

Над мертвой пустошью, пролегавшей в треугольнике между лагерем, замком и пещерой Дракона, разносился рев смертельно раненого зверя. Фирц в последние дни часто жаловался, что Дракон уже совсем плох от нанесенных ему ударов пиками; что раны заживают хуже, и зверь больше не пытается вырваться из цепей. И хоть Фирц при любых обстоятельствах сохранял на лице маску непоколебимой уверенности в себе, интонации его выдавали страх.

Пока Герда размышляла, крылатые уже подняли над землей гигантский котел, наполненный драконьими слезами, и он торжественно поплыл к замку, будто без посторонней помощи. Издалека тащившие его крылатые походили на перистые облака, сопровождавшие котел.

«Вот бы хоть раз окунуться в драконьи слезы, - замечталась Герда. - И спина бы перестала болеть и, глядишь, ниткой в иголку без очков начала бы попадать. Не попросить ли Фирца? Да нет, что же это я, он ведь Стеклянного короля любит сильнее, чем меня…»

«Да и какой же он стеклянный, - мысленно гневалась Герда. - Был когда-то, пока не нашел эту древнюю выдумку. Теперь он крепче стали, наверное. И все ему мало…»

В коридоре послышались шаги и по их стуку Герда узнала старшего сына.

- Олаф! - позвала она, еще не зная толком, что хочет сказать. Но молчаливость сына и утренняя вспышка гнева ее сильно заботили и даже пугали. - Олаф, поди сюда!

Он уже перерос мать на полголовы и почти дотянулся до отца. Голубые глаза, в которых вдруг появился незнакомый холод враждебности, смотрели прямо, не стесняясь.

- Да, мама.

- Присядь-ка. Я хочу что-то тебе сказать.

Он уселся в глубокое кресло-качалку, которое обычно занимал его отец и раскуривал в нем трубку, а ветер из приоткрытого окна разбавлял густой дым. Глядя на сына, Герда подумала, что он совсем не похож на своего отца. Это ее опечалило.

- Ты кажешься очень задумчивым и печальным последнее время, - начала Герда, но тут же нарвалась на всполох гнева в глазах Олафа.

- Мы живем в аду, - ответил он ровным голосом, силясь изобразить безразличие.

- Ты должен быть терпелив, - Герда отложила шитье и скрестила руки на коленях. - Начнется осень, и ты отправишься обратно в училище, там тебе скучать не придется…

- Скучать? - Олаф уставился на нее, словно не поверил услышанному. - Ты думаешь, мне скучно здесь?

Герда немного замешкалась.

- Я понимаю, - продолжила она, но сомневалась, что выбрала верное направление. И в том, что этот разговор вообще стоило начинать. - Мити еще очень мал и часто мешает тебе, но ты должен быть снисходителен к нему.

Олаф не отвечал. Он уставился на мать тем взглядом, каким смотрят на пьяницу, отпустившего сальную шуточку в разгар свадьбы. Герда подумала, что если сын посмотрит так на отца, то стоять ему в углу на горохе до самого сентября.

- Чему учил тебя отец? - попыталась она воззвать к совести сына, которую, как ей казалось, она смогла достойно в нем воспитать. - Трудности - благословления Божьи. Их нужно принимать с открытым сердцем, не страшиться и не вопрошать, за что они тебе посланы.

- Ты называешь работу отца… Трудностями? - переспросил Олаф, все сильнее сжимая пальцы в кулаки на коленях. - Мам, - голос его смягчился, будто он говорил с душевнобольной. - Он ведь убивает людей. Тебя это не… - подходящего слова так и не нашлось и он замолчал, не договорив.

-  Не людей, а полулюдей, - поправила его Герда, у которой сердце готовилось выломать ребра изнутри, как решетку из темницы.

- Пусть так, - кивнул Олаф. - Но они все равно чувствуют, они все понимают. А он стреляет им в лицо.

- Только когда они нарушают порядок, - Герда повысила голос и распрямилась, словно кто-то ударил ее по спине. Она и впрямь чувствовала боль в пояснице. - Если они не будут работать…

- Я слышал, - кивнул Олаф и покачал головой, совсем как его дед, когда Герда проворонила сбежавшего теленка. - Если они не будут работать, Стеклянный король умрет в собственной постели от старости, как и любой другой человек. Но он не хочет этого. Он хочет править вечно.

- С ним мы стали жить во сто крат лучше! - закричала Герда, поднимаясь из кресла. Ее жгло изнутри пронзительное чувство стыда за то, каким стал ее собственный сын.

- Какой ценой! - Олаф тоже вскочил, лицо его побелело, губы задрожали. Он заходил перед открытым окном, то бросаясь к подоконнику, то отшатываясь, как если бы оттуда дохнуло драконьим огнем. - Я не могу больше, - он обернулся к матери. - Не могу, слышишь? Эти крики, выстрелы, их перья заносит в комнату ветром, и на них кровь… Я не могу здесь находиться!

Герда лишилась голоса, хотела, но не могла выдавить ни слова. Что скажет Фирц, если узнает? Когда узнает! Он всегда обо всем узнает! Именно поэтому его и назначили сюда, выставили за дворцовые стены, посулили деньги и славу… Стеклянный король лично дал ему наставления. Потому что Фирц сначала раскрыл заговор королевской стражи, а затем наказал бунтарей повешением. Потому что он первым усомнился в преданности королевских сыновей и выслал их на дальние рубежи. Фирц был для Стеклянного короля десницей божьей. И именно ему он доверил самое ценное, что у него было - жизнь…

Олаф вдруг оказался очень близко к матери и схватил ее за запястья. Грубо привлек к себе, и Герда почувствовала его силу. Как же помочь? Как же угомонить его демонов, что проснулись так не вовремя? Уговорить Фирца отправить его обратно в замок, к тетке на хозяйство. И заранее услышала, что на это ответит Фирц: «Не мужское это дело, за скотиной смотреть. Ему возмужать надо, и где, как не здесь?»

Нет-нет, слишком подозрительно. Фирц не должен узнать, какие настроения зародились под крышей его дома. И что Герда позволила им зародиться.

- Мам, давай уедем? - спросил Олаф, утихомирив свой гнев. Правда, пальцы его по-прежнему до синяков сдавливали ее запястья. - Вещей не возьмем, запряжем сивого в повозку или хоть верхом? Оставь отца, ты же не можешь не отрицать, что он чудовище? Ведь не можешь?

И такая искренняя надежда прозвучала в его голосе, что Герда чуть не заплакала. Как у нее мог вырасти такой неблагодарный ребенок? Другие дети станут пекарями и садовниками, ткачами и кузнецами, а он - единственный! - будет личным гвардейцем Стеклянного короля! Он будет богаче всех, влиятельнее всех, он еще поймет, что такое - взрослая жизнь…

Герда силой вырвалась из рук сына, да он уже и не держал толком. Ответ прочитал по глазам и растеряно остановился посреди вымытой до блеска комнаты. Герде показалось, что он тоже готов заплакать, и ей стало легче - значит, раскаивается, хоть и не может признаться. Значит, не все еще потеряно.

- Иди, поиграй с братом, - велела она властно, вновь обретя уверенность в завтрашнем дне. - Отец скоро вернется.

Но Фирц вернулся только к вечеру. Он был высоким, подтянутым мужчиной с жесткими чертами лица и совершенно не мужественным острым подбородком. У него уже отросли брыли и под глазами набрякли кожистые мешки, но взгляд он имел прямой и немного задумчивый. Глядя на него, всем хотелось понять, о чем же он думает, потому что никому не верилось, что в этой излишне крупной голове способна родиться праведная мысль.

Настроение у Фирца было приподнятое. В руках он принес сверток в оберточной бумаге. Мити выскочил на порог и, подпрыгивая от нетерпения, дождался, пока отец обнимет его и потреплет по соломенным вихрам. Олаф тоже показался на глаза, но ограничился вежливым кивком, что, впрочем, Фирца полностью удовлетворило. «Мужчине нельзя показывать свои чувства, даже в семье», - объяснял он детям. Но Мити был еще слишком мал, а вот Олаф, кажется, внимал каждому его слову.

«Одумался», - решила Герда, испытав колоссальное облегчение. Стало быть, обойдется.

Выспросив у Мити, как прошел день, Фирц поднялся в их с Гердой спальню и бережно снял черный китель с золотыми эполетами. К правому рукаву его прицепилось маленькое белое перышко и Фирц брезгливо смахнул его на пол.

- Что я тебе принес, - торжественно объявил он, потряхивая свертком точно так же, как утром - на плацу. - Ну, попляши, дорогая. Для меня.

Герде не очень нравилась эта его привычка, но ослушание могло привести к скандалу и ей проще было согласиться. Она прошлась по комнате, поочередно прикладывая руки к груди и плавно разводя их в стороны. Про себя она напевала простенький мотивчик и постукивала каблуками ему в такт.

- Хороша жена! - восхитился Фирц и даже похлопал. - Заслужила!

И протянул хрустящий сверток.

Герда с тревожной радостью разорвала бумагу. И застыла, не в силах пошевелиться.

Внутри оказалось угольно-черное платье из тончайшей ткани, которую производили только в королевской ткацкой - она будто текла по ладоням студёной водой, когда Герда вытащила платье из свертка. Вдоль подола шла вышивка золотыми нитями, тонкий пояс так же был вышит и украшен драгоценными камнями из драконьей пещеры. Но больше всего Герду поразили наплечники. Твердые и почти невесомые, как настоящая броня, они были искусно покрыты снежно-белыми перьями. Перья были подобраны одно к одному, совершенно идентичные, и за ними ощущался тяжкий труд мастериц.

Герда так и стояла, сжимая платье в руках и не зная, что сказать.

- Ну, примерь же! - Фирц уселся в кресло, оставшись в одних брюках. Грудь у него густо поросла седой шерстью, отчего он напоминал старого волка.

Платье жгло Герде руки своим холодом. Она держала его на расстоянии и не хотела приближать к своему уязвимому телу. Сама еще не понимала почему, но подарок поверг ее в ужас.

- Спасибо, любимый, - сдавленным голосом поблагодарила она. - Чуть позже обязательно примерю. А сейчас мне нужно накрывать на стол - дети ждали тебя, чтобы поужинать.

- Нет, - отрезал Фирц, все еще улыбаясь, но в глазах уже загорелся опасный огонек. - Надень сейчас. Я хочу убедиться, что королевских портних не придется расстреливать.

У Герды выступил холодный пот между лопаток. Она привыкла к тому, что если Фирц говорил, он говорил серьезно. Шутить ему никогда не нравилось.

- У меня... - она запнулась, потупив взгляд. - У меня руки жирные, боюсь испачкать, - сказала она и только мгновение позже сообразила, что уже давно держит платье в руках, ничего не опасаясь.

Фирц поднялся из кресла и подошел к ней. От него удушающе пахло потом и сигаретным дымом. Сухие крепкие ладони обняли Герду за плечи, пока еще ласково, но она все равно почувствовала себя, как в тисках.

- Тебе что, не понравилось? - с нажимом спросил Фирц.

Герда промямлила что-то невразумительное. Она смотрела на мужа, а в ушах у нее вопил голос Олафа: «Он чудовище! Ты не можешь отрицать!»

«Нет-нет, - затараторила про себя Герда. - Не чудовище, он просто хорошо выполняет свою работу. Он - ответственный человек. Он понимает, что если подведет Стеклянного короля, мы все отправимся на плаху. Он исполняет приказы с честью и достоинством истинного мужчины».

Но наплечники из перьев стояли у нее перед глазами и смотреть на них без слез было отчего-то сложно. О том, чтобы носить их на себе, Герда и подумать не могла.

- Надевай! - стальным тоном велел Фирц. - Живо, я сказал.

- Я… Милый, я не хочу, - попыталась возразить Герда. - Оно, правда, красивое, но я не хочу его носить.

Ей на секунду показалось, что он согласится. По крайней мере, Фирц кивнул и отпустил ее. Отошел к трюмо возле окна и, не оборачиваясь, спросил:

- Почему?

- Это же перья этих… - Герда боялась произнести их имя вслух, но преодолела страх: - Крылатых. Я не хочу носить их на себе, понимаешь? Они ведь уже умерли, да? Я не хочу носить их на своих плечах…

Фирц покивал самому себе. Герда неотрывно следила, как собираются и разглаживаются складки кожи у него на загривке. Они влажно блестели. И впервые она призналась себе, что вид этих складок вызывает у нее тошноту.

- Они кажутся тебя запятнанными? - уточнил Фирц. - Но их отчистили и отмыли в лучших королевских прачечных. Ты не найдешь ни следа крови, а если найдешь - кровью заплатят все королевские прачки.

«Но ведь ее нельзя смыть, - с тоской и усталостью подумала Герда. - Можно отбелить до рези в глазах, но отмыть нельзя. Все равно, что снять с человека кожу и натянуть на барабан».

Ее передернуло.

- То есть, ты не собираешься его носить? - добавил Фирц, все еще глядя в открытое окно, где по небу плыли багряные от закатных лучей облака.

- Нет, - подтвердила Герда, и сердце ее забилось спокойнее. Олаф неправ. Его отец знает грань дозволенного. У него тоже есть чувства, пусть и притупленные долгом королю. Как будто ему легко каждый день взводить курок, что эти ленивые недолюди не отлынивали от работы?

- Нет, - повторил за женой Фирц и обернулся. Герда похолодела. В руках у него подрагивал револьвер, который хранился в доме для крайних обстоятельств. - Ты наденешь его и будешь носить. Ты завтра выйдешь со мной на плац и покажешь им свое прекрасное новое платье. Они должны бояться. Они должны понимать, что их жизни и ногтя моего не стоят.

Герда непроизвольно затряслась под прицелом револьвера и уже не сомневалась: если ослушается, грянет выстрел. Фирц ждал. Она медленно стянула домашнее платье и дрожащими руками напялила на себя обновку. Перья неприятно щекотали шею, холодная ткань обтянула ее второй кожей, сдавив грудь и живот. Герда едва дышала, но насильно давила из себя благодарную улыбку.

На Фирца это не действовало.

Не выпуская револьвера из рук, он замахнулся. Рукоять врезалась Герде в скулу, рассекла кожу и по щеке побежала удивительно горячая кровь, хотя казалось, что платье заморозило ее до костей.

- Как ты смеешь спорить со мной? - Фирц возвышался над ней, тяжело дышал и изо рта его пахло гнилью. - Со своим мужем - как ты смеешь?

- Прости, - залепетала Герда, чувствуя, как кровь коснулась подбородка и теперь капала на грудь. - Милый, прости…

Она повторяла снова и снова, и вместе с тем лед внутри таял, освобождая место для чего-то большего. Чего-то, что не влезало в грудь и давило на сердце. Никогда прежде она не испытывала такого страстного желания, сковавшего всю плоть, подчинившего разум. Глаза заболели от прилившей к ним крови, зубы сами собой заскрежетали.

Снаружи вдруг раздался оглушительный взрыв выстрела. Фирц мгновенно забыл о жене, видимо, считая ее несерьезной угрозой.

- Что за черт?.. - сорвалось с его губ, и тут же по лестнице застучали быстрые шаги.

Мити ворвался в родительскую спальню и замер на пороге. На лбу у него блестели крупные бисерины пота, челка налипла, пальцы были черными от пролитых чернил. Герда легко представила, как он усердно заполнял прописи, когда на улице громыхнуло, будто внезапно началась гроза без дождя и молний. Как чернильница опрокинулась от его неловкого движения и залила тонкий пергамент. Как Мити сорвался с места и, выстукивая голыми пятками почти музыкальный ритм, бросился бегом наверх, под защиту отца и матери.

И нашел отца с револьвером в руке, а мать - с окровавленной щекой и безумным взглядом.

- Пап, там… Что с вами? - изумился он, глядя на родителей. Губы его мелко задрожали, глаза лихорадочно заблестели.

- Пошел вон, - процедил Фирц, глядя на сына тем устрашающим, полным ядовитой ярости взглядом. - Вон!

Но Мити будто прибили гвоздями к полу. Маленькое румяное лицо сморщилось, по щекам потекли слезы. Фирц вдруг зарычал и ураганом налетел на сына, сбив его с ног и отправив кубарем вниз по лестнице.

- Придушу! - ревел, подобно Дракону, Фирц. - Ты обязан слушать отца! Обязан!

Герда вдруг ощутила себя невероятно сильной. Никогда не поднимала ничего тяжелее пакета молока, но теперь поняла, что может гору сдвинуть с места. И, ни о чем другом не думая, набросилась на мужа со спины.

Он настолько не ожидал от жены и намека на агрессию, что совершенно растерялся. Герда вложила в свой удар всю силу - ребро ладони пересекло запястье Фирца, словно два клинка сошлись. Револьвер выпал из ослабевших пальцев, и Герда молниеносно схватила оружие.

Стрелять ей не приходилось, но она в отчаянии направила дуло на мужа и отступилась на четыре шага. Фирц смотрел на нее красными от напряжения глазами, губы его свело судорогой, верхняя приподнялась, как ощерившейся собаки.

- Брось, - прорычал Фирц, впрочем, не решаясь приблизиться. - Ты все равно не выстрелишь. Брось, и я пообещаю не убивать тебя и твоих детей.

- Они и твои дети! - отчаянно зашептала Герда, когда голос у нее совершенно пропал.

- Не они одни! - выкрикнул Фирц, брызжа слюной. - Одним больше, одним меньше, мне плевать. Так что, милая, бровь револьвер!

Герда смотрела на мужа и не узнавала ни единой его черты. Злобно суженые глаза, перекошенный рот, трясущиеся обвислые щеки, мокрая шерстистая грудь. Нет, не человек, животное.

- Не отдашь? - процедил Фирц. - Ну как знаешь.

Он вытянул руку вперед. Палец Герды дрогнул на спусковом крючке.

Ударом пули Фирца отбросило на шаг назад. Вокруг черной точки у него на груди стремительно разрасталось бурое пятно. Фирц зашатался, как пьяный, глаза его в последний раз изумленно взглянули на жену и закатились. Колени подогнулись. Лишенное духа тело обрушилось лицом вниз на пол возле окна, только ноги подергивались в посметрной судороге.

Герда уже не замечала новые грохоты выстрелов за окном. Она бросила револьвер, будто он жег ей ладонь, и отскочила в сторону. Ее колотило, как на сильном морозе, ступни приросли к полу, платье прилипло к спине. Из-под живота Фирца вытекала густая, клейкая на вид кровь.

«Он убил бы меня, - сказала себе Герда. - Меня и детей. Я только защищалась».

Внизу раздавали беспорядочные стук и скрежет. Слышны были незнакомые голоса. И Герда вспомнила о выстрелах. О других выстрелах, взорвавших душные сумерки за окном.

Мити и Олаф. Они оба были внизу.

Герда бросилась к лестнице, но прямо перед ней выросли двое. Острые углы крыльев торчали из-за их плеч. Бледные лица таили угрозу.

И тогда Герда увидела в руке одного из них ружье, которым Фирц обычно отстреливал их братьев и сестер.

- Назад, - велел правый из крылатых. У него были мягкие золотистые волосы, совсем как у Олафа, и нежно-сиреневые глаза с затаенной злобой на дне.

Герда отступила, пожалев, что выбросила револьвер. Губы у нее слиплись, и она не могла выдавить ни слова.

Крылатые с интересом взглянули на тело Фирца и лужу крови под окном. На их в прошлом почти идеальных лицах появились усмешки.

- Похоже на семейный скандал, - отметил левый из гостей.

- Кажется, я знаю, за кем последнее слово, - хмыкнул второй.

Герда смотрела на них, на истощенные тела, грязно-желтые зубы, провалы глазниц, костлявые пальцы, сжимающие ружья и думала, как могла считать их ненастоящими людьми. Они смотрели на Герду и мрачнели на глазах.

И только тогда Герда поняла - они смотрят не на нее. Их взгляды были прикованы к наплечникам.

- Послушайте, - сорванным молчанием голосом прокричала Герда, пытаясь расстегнуть пуговицы на груди, чтобы избавиться от проклятого наряда. - Я не хотело его надевать. Он меня заставил.

- Уж не мать ли это нашего доброго спасителя? - спокойно поинтересовался правый крылатый. - Того мальчугана, что открыл все замки ключами отца?

- Да-да, - закивал второй в ответ. - Точно она. Какая неловкость.

Герда вдруг почувствовала облегчение. Олаф отпустил пленных: она должна была ожидать этого. И будь Фирц жив, она бы прокляла собственного сына. Но теперь… Теперь он стоял перед ней невидимым щитом, оставался единственной защитой. Она была готова пасть перед ним на колени и просить прощение за все, что наговорила за обедом.

Умный, добрый Олаф. Как она могла обвинять его, презирать и стыдиться?

- Жаль, - золотоволосый крылатый печально посмотрел на Герду. - Не повезло парню.

Щелкнул затвор. Герда вскинула руки, защищая лицо, но пуля угодила ей точно в сердце, как стрела купидона.

Не успев даже мысленно попрощаться с сыновьями, она опрокинулась навзничь и дыхание ее навсегда прервалось.

- Жаль, - повторил крылатый, опустив ружье. - Но справедливость превыше всего.

- Детей не тронем?

- Нет. Идем. До замка долгий путь.

Стоило их шагам стихнуть, налетевший порывистый ветер выбил окно и град осколков обрушился на неподвижное тело Фирца. С небес хлынул дождь, его капли разбивались о подоконник. Сквозь шум воды доносились робкие шаги на первом этаже и неуверенный голос Олафа:

- Мити? Ты здесь?

Осколки, покрывшие тело у окна, медленно начали осыпаться. Фирц слегка приподнялся над полом и встряхнул головой, избавляясь от остатков битого стека. Взгляд его было суров и сосредоточен. Зубы едва не крошились друг о друга от судороги в челюстях. Грудь саднило. Фирц брезгливо ковырнул присохший к коже лоскут и убедился, что от пулевого отверстия остался едва заметный шрам.

Он чувствовал себя полным сил. Драконьи слезы уже настолько смешались с его собственной кровью, что Фирц больше не верил в смерть. Нет, старуха с косой и близко к нему не подойдет. Стеклянный король будет властвовать вечно, даже если сегодня крылатые твари разлетелись по вине глупого мальчишки.

О чем он думал, выбрав своего самого верного подданного, для обмена жизнями? Его жена показалась ему такой наивной наседкой, влюбленной в мужа совершенно слепой, ничем непробиваемой любовью. Он думал, ей легко будет манипулировать. Раз стража смогла устроить один заговор, сможет и второй. Оставить на своем месте безнадежно преданного Фирца, а самому скрыться в его доме – план выглядел сносно, особенно при условии, что времени было – едва-едва.

Теперь Фирца придется убрать. Крылатых согнать обратно в лагерь. И снова стать неуязвимым.

- Олаф, сынок! - крикнул Стеклянный король, расправляя плечи и направляясь к лестнице. - Папа идет за тобой!


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 4. Оценка: 4,50 из 5)
Загрузка...