По радио передавали ураган. В душном офисе мы только и могли, что слушать прогнозы погоды и лениво поглядывать в мониторы однотонно гудящих компьютеров, опахивая раскрасневшиеся лица бесплатными газетёнками.

От плохих новостей кабинет оживился. Со всех углов потянулись вздохи и перешёптывания. Мостаков хрюкнул, предвкушая приказ начальства, и капля пота скатилась с его лба, пролетела над глазом и пронеслась слезой по щеке, будто он уже начал рыдать от счастья.

Я глянул в окно, пытаясь спастись от малоприятного зрелища. Небо было ясным, даже облачка не пробежало, а солнце палило всё так же нещадно, как и раньше.

 

– Неужто дождь собирается? – бабушка нервно задвинула шторы и покосилась на меня. – Сходи-ка к щитку. Выключи электричество.

 

Мостаков поднялся, еле стащив свой зад со стула, обрамлённого хлипкими подлокотниками, и поплёлся к выходу. Никто ему ничего не сказал – засыплют вопросами, когда вернётся. Сразу давали понять, что напрягаться не любят. Мостаков показался в дверях минут через двадцать, с отдышкой и подобием скукоженной помидорины вместо лица. Он повалился на стул, тот аж затрещал, и уткнулся носом в стол.

– Ну, что там? – не выдержал кто-то.

– На горизонте такая тучища! – подскочил он и начал махать руками. – Чёрная! Гадина такая! Ух, сегодня и будет веселье! Пал Анатольевич, ну, пустите! – проныл он и выискал-таки глазами начальника. – Ну… Пал, Анатольевич! Там вон полчаса от силы до начала! Мы же домой не доберёмся!

– Детский сад, – мотнул головой Павел Анатольевич, но сотрудники уже одобрительно кивали на просьбу Мостакова.

– Мне ещё ребёнка нужно успеть из школы забрать, – засуетилась Елена, наскоро рассовывая бумаги по папкам. – Ей-богу, Пал Анатольевич! Подумайте о людях!

– Ну, ладно-ладно! – пропыхтел он.

Тут же поднялся шум. Народ засобирался.

 

– Вон какие тучи-то. Небось сегодня будет буря. Спускайся-ка в подвал.

– Не хочу, бабушка!

– Ишь какой языкастый! А ну марш!

 

– Илья!

Я поднял взгляд с монитора на уходящих. Начальник стоял у двери и ненавязчиво кивал в сторону коридора.

– Мне бы норму сделать, Пал Анатольевич!

– Тебе премия жизни важнее что ли? – прилип к косяку Мостаков. – Ишь, самоуверенный какой! Последним ураганом троих пришибло, ещё девять в больнице! Газет что ли не читаешь?

– А умом кто тронулся, кроме тебя? – уставился я в монитор.

– Что? – он выпятил губу и надул щёки, видимо, надеясь набрать побольше воздуха и лопнуть. – Я, между прочим, – взвизгнул он от обиды, – за тебя переживаю!

– Мне пятнадцать минут до дома через парк, – печатал я, не особо вслушиваясь в его бормотания. – Это если, как ты, тащиться.

– Нельзя так, – Мостаков даже не подозревал, что порядком начал меня раздражать. – Ты вон никому не позвонил, чтобы об урагане предупредить. И о тебе никто не заволновался. Так недолго и помереть в одиночестве. Я вот сразу своей девушке позвонил, – он с довольной улыбкой погладил брюхо, и меня передёрнуло.

Нашёл чем хвастаться.

– Ну, что я могу сказать, Мостаков, – держался я из последних сил, продолжая бесстрастно вбивать данные. – Деньги к деньгам. Жирные к жирным…

– Илья! – Павел Анатольевич вежливо кашлянул. – Мы же как лучше хотим! Впрочем, как знаешь, – он надел шляпу. – Смотри мне тут! Только поаккуратнее!

Я кивнул, и он просочился в коридор между дверью и Мостаковым. Тот ещё немного постоял, но только в наушниках у меня заиграла песня, он грузным шагом удалился из моего поля зрения.

Где-то часов в девять ко мне подошёл старичок.

– Всё, голубчик, – постучал он по наручным часам у меня перед носом, иначе рисковал остаться незамеченным. – В здании, кроме меня, никому быть не положено, – отчеканил он не без гордости.

Я глянул в окно через плечо. В темноте улиц, не к времени налетевшей, слышно было только, как дождь, пронзавший серебряными нитями пустоту города, барабанил по стеклу, а ветер клонил деревья к земле, бил мусором по окнам, догоняя их аж до четвёртого этажа, на котором я прятался от непогоды и откуда меня сейчас гнали.

– Ничего себе! – посмотрел я на охранника. – Вы видели, что там творится? Может, сделаете исключение?

– Не положено!

Пришлось отключать компьютер и с неохотой собираться.

– Зонтик-то хоть есть? – взяла старика жалость, пока он провожал меня до выхода. – Держите, потом вернёте! Забыл кто-то, оставите завтра на посту охраны. Я бы посоветовал вызвать такси, но навряд ли они в такою бурю на дорогу сунутся. Что же вы так?

– Заработался! Спасибо! – я повертел зонт и шагнул на крыльцо.

Не успел даже толком раскрыть его, как меня потащило в сторону, иную моему дому. Еле повернул в парк. Вода на дороге уже доходила до щиколотки, так что ботинки я промочил насквозь. Они мерзко хлюпали и будто на тонну потяжелели.

– Чёрт, – ругался я, пытаясь справиться с зонтом. – Вот дёрнуло меня до последнего сидеть! Вот знал же, что так всё кончится! – разговаривать с вещами, особенно потрёпанными старыми зонтами не было моей привычкой, но удержать досаду в себе терпения не хватало, такой огромной она оказалась.

– Илья! – раздалось за спиной, да так близко, что я вздрогнул.

 

– Давай-ка повторим, – бабушка накинула на меня одеяло. – Всегда находись в помещении.

– Всегда находись в помещении, – затвердил я в унисон, поскольку эти правила слышал не раз.

– Не открывай дверь и не задавай вопросов, если стучат, – говорили мы. – Если оказался на улице и кто-то тебя позвал, ни при каких обстоятельствах не оборачивайся.

 

«Ни при каких обстоятельствах не оборачивайся», – пронеслось в голове.

Зонт вырвался из рук, стоило только на секунду замешкать – и я уже промок до нитки. Вода лезла в глаза, уши, нос. Казалось меня топит горная река. И рокот её дикого потока звучал всё отчётливее.

– Илья! – снова послышалось за спиной.

Я мысли-то свои различал с трудом, а у кого-то хватало мочи кричать, да ещё так громко, что шум дождя ему был ни почём.

– Дяденька, помогите! – голос совсем детский.

Я едва не обернулся, но успел побороть себя и кое-как уцепился за мобильный. Включил на нём фонарь, раз уличные не работали. Где-то в деревьях поднялся хруст. Тут гадай – не гадай, что там, а сердце так и просилось наружу через глотку. Тело свело, будто я шёл уже целую вечность.

Окоченелыми пальцами, от полной безысходности, я нажал на попавшийся номер в списке входящих. На первый раз никто не ответил, и потому последовала новая попытка, но экран перестал реагировать. Трубка выскользнула из дрожащих рук и исчезла в пучине, которой разверзлась дорожка парка.

Едва склонившись и щупая воду, я принялся искать телефон. Почти сразу ветер лишил меня равновесия, и я шлёпнулся на колени, спасая лицо от лужи. Хотя это мало чем помогло, и дело было не только в брызгах. Появилось чувство, что дождь обратился ножами, которые резали до самых костей.

– Илья! – совсем уж близко.

Я кое-как поднялся и заспешил прочь, забыв про телефон, всё равно уже с ним кончено. Как ни старался поскорее покинуть парк, ноги вязли в воде.

– Ильюша, – позвала бабушка, и я неосознанно повернулся.

А ведь знал, что девятый год уже как почила.

Сквозь ливень ко мне приближались два огонька. Прищурился. Даже удалось разглядеть машину. Отскочил, свободно так, резво. Словно что-то держало меня, а теперь отпустило. Машина медленно подъехала, маскируя гул под удары сотен капель, и остановилась возле меня.

Катафалк.

Я постучал по окну, и тонированное стекло опустилось.

– Что встал? Чего народ-то пугать? – хотел спросить я, но за рулём никого не было.

Зато дверь сзади открылась.

«Кого вообще можно хоронить в такую погоду?» – подумал я.

Пошёл к дому, немного успокоившись, но машина двинулась за мной. Затормозил, и она тоже. Снова пошёл вперёд. Та же картина.

Я понёсся во весь дух, но на первом же коме грязи поскользнулся. Секунда – и глотаю мутную воду. Катафалк мчался, бешено ревя, и я зажмурился, понимая, что его колеса вот-вот проедутся по мне.

 

– Если все-таки обернулся, смысла убегать нет, – продолжала бабушка. – Станешь как твой дед. Повсюду будет мерещиться, что река тебя накроет, с  ума ты сойдёшь. В итоге сам и потопишься. И никто тебя, грешника такого хоронять не пойдёт… – бабушка обняла меня и начала качаться взад-вперёд. – Так и задумываешься порой, стоит ли вообще на людей время тратить, раз в трудную минуту бросают? Как ведь твой дед мучился, никто ему так и не помог. Забывают ещё при жизни!

– А кто-то выживал от встречи с этим существом из дождя? – спросил я.

– Да бог его знает! Скольких эта тварь разума решила, одного или сотни? Слышала только, когда малехонькой была, что так рехнулся наш местный поп, – она перекрестилась. – Маялся тоже, повсюду вода мерещилась. В итоге повесился, бедняжка.

– Так что же делать, если обернулся?

– Не беги. Бежать уже смысла нет.

 

Бампер, гладенький, чистый от дождя, смотрел аккурат на меня.

– Ладно, сдаюсь! – выдавил я, но как-то тихо, даже сам не расслышал. – Что ты от меня хочешь?

– Только взгляни!

Я поднялся, вытирая лицо и прикрывая его руками, с которых ручьями текло, и обогнул катафалк, чтобы выполнить просьбу. Замер у открытой двери. Ко мне с грохотом выехал гроб.

– Я должен испугаться?

– Открой.

Открыл.

В нём лежал человек, разительно похожий на меня. В костюме с иголочки, причёсанный, но не было в нём ни единого признака того, что он жил хотя бы минуту. Кукла куклой.

– Нет уж, спасибо, – хотел я захлопнуть крышку, но голос сказал:

– Коснись.

Я оглянулся, потеряв всякий страх. За мной стоял мальчик. Он был до омерзения бледным, и каждый раз, когда начинал говорить, изо рта его текла жижа.

– Коснись, – повторил он, выплёвывая грязь. – И я от тебя отстану.

Чушь какая!

Я не спеша протянул руку и дотронулся до мертвеца. Провёл пальцами по твёрдым щекам, мокрым от дождя, по закрытым глазам, гладкому лбу и плотно сжатым губам. Словно ему рот зашили.

Мир закружился, но не успел я мотнуть головой, чтобы прогнать дурман, на лицо начали падать капли, и чьи-то холодные пальцы с завидной настырностью старались открыть мне глаза. Получилось, и в них хлынули потоки, но я успел увидеть края гроба, в котором лежал.

– Вот кого хоронят в такую погоду, – шепнул мальчик, но снова громко и чётко для такого ливня. – На кого плевать.

Я был живым и чувствовал всё, что происходило вокруг, однако не мог шевельнутся. Не мог и слова сказать, не мог остановись закрывавшуюся крышку. Очень хотел, но не мог.

– Это же было несложно, правда? – сказал мальчик и напоследок улыбнулся.

 

– Привет, Илья! Ты чего мне вчера звонил? – с порога спросил Павел Анатольевич.

– Я? – ответил тот, подняв скучающий взгляд с монитора. – Не помню такого, простите! Наверно, случайно нажалось. Да и посеял я его! Новый придётся покупать.

– То-то, я сегодня увидел, решил позвонить, а мне «абонент-не абонент»!

– Что-то растрезвонились все! – пожаловалась Елена. – Мне вчера вон Мостаков звонил. Жаловался, что в такую погоду детишки безобразничать в подъезде стали, от нечего делать. Стучали ему в дверь и убегали. Он «Кто-кто?», а ему тишина в ответ. Он уж подкрадывался и рывком двери открывал, чтобы безобразников вычислить. От глазка-то, может, и можно спрятаться, но не от открытой же двери. Никого! Представляете? Такие хитрющие нынче!

– Долго ему видать спать не давали, раз на работу опаздывает. Звякни ему, Елена. Узнай, всё ли у него в порядке. И если да, пусть шурует на работу. У него до нормы и так пяти договоров не хватает. А по шапке я получаю.

– Пал Анатольевич! – обратился Илья. – Мне нужен будет в пятницу на пару часов пораньше. У знакомого день рождения. Юбилей, не хочу пропустить!

– Вот так новость! Когда это ты по гостям у нас заходил?

– А вот сегодня проснулся, Пал Анатольевич, и думаю: «Чего это я сижу, никуда не выйду, ни с кем толком не поговорю?» Уж действительно как-то близок к тому, чтоб в одиночестве помереть. И знаете, Пал Анатольевич, до жути мне этого не хочется.

– Ну, и правильно, – он кивнул и глянул на Елену. – Ну что там с нашим опоздавшим? Соблаговолит прийти?

– Странный какой-то, – пожала плечами та и положила трубку стационарного телефона. – Говорит, у него за стенами река. Если дверь откроет или окно, затопит его. Выдумывает поди-ка, чтоб в такую погоду носа на улицу не совать. Фи этот мелкий дождик, хотя по сравнение с тем, что вчера было, просто рай, конечно.

На её гримасу все улыбнулись, даже Илья.

– Быть не может, – сказал я. – Подменил меня что ли?

Мальчик убрал склянку, в которую меня упрятал, от окна и ловко спустился по веткам до нижней, сел на неё и стал бросаться мокрой листвой в прохожих.

– Кем же ты это себя мнишь? – сказал он, сплёвывая тину. – Подмены тут тебе устраивать! Ха!

– Тогда как же это?

– Ну, избавился он от тебя. Вернее, я отодрал. Еле-еле! Ты такой огромный, в него вцепился, не отодрать! Хотя я и побольше видывал.

– Да что ты несёшь? – я стукнул несколько раз по прозрачным стенкам.

– Вроде махонький, когда отдельно-то, – прищурился он, поднося пузырёк ближе к лицу. – Правду говорят, у страха глаза велики. Когда появился-то?

– 89.

– Не, тогда Илья Прохоренко родился! – он замотал головой, и с мокрых волос посыпалась вода. – Ты! Именно ты когда появился? Не хитри, я на таких как ты лет сто уже охоту веду, и всё о вас, прощелыгах, знаю.

– 95, – выдохнул я.

– Бабкины страшилки, да? – забулькал он. – Долго протянул, подрос с годами даже. Почти уже лишил его всякой воли. Поди-ка себя уже человеком со всех боков посчитал?

– Да я и сам не заметил как-то, – я сел и тоже стал смотреть вниз, на мельтешившие разноцветные зонты. – Мостакова-то за что?

– Так у него сочненький такой страх-то был. Боялся он, что никто его заслуг не оценит по достоинству, только смеяться над ним да над его внешностью будут. Спасибо тебе за это огромное, конечно. Мостаков твой так в свой страх вцепился, что не хотел с ним расставаться. Вот тебе и результат. Вытравить-то я его всё равно вытравлю, а человеку плоховато придётся.

– Со мной-то что сделаешь?

– Зря я что ли охочусь? – он поднялся и глянул на горизонт. – Как надоешь, съем. Пора! – он привязал пузырёк к ремешку и спрыгнул на землю. – Скоро дождь закончится. Нечего нам здесь больше делать, – и пошлёпал по лужам вместе с последними каплями.