Я стояла прямо напротив него и смотрела в самую глубь таких знакомых, таких родных глаз. Статистика, которой я не верила и не верю, говорит о том, что обладателей зеленых глаз на всей планете меньше десяти процентов. Пусть так, но карие - самые красивые. Его карие глаза. Люблю смотреть в них, когда на улице сгущаются сумерки, тогда они кажутся совсем черными. Люблю смотреть при ярком дневном свете, тогда я вижу в них все цвета, какие только существуют в природе. Я смотрю на его осунувшееся лицо, на нижней губе вижу черную тонкую полосу - перестал курить взатяг, это радует. Силюсь улыбнуться, но не могу, потому что не чувствую ни одной лицевой мышцы, будто меня кто-то до смерти хотел накачать ботоксом и стер из памяти это событие.

Он сидит за своим столом, чуть сгорбившись, хотя раньше осанка его была безупречной. Над переносицей стала более четко видна маленькая морщинка. Нет, она ничуть не портит его и даже не меняет. Это все тот же Алекс, мой Алекс, которого я знаю, кажется, дольше, чем саму себя. Достает из нижнего ящика комода большой серый конверт с чуть потертыми уголками - часто берет его в руки и пересматривает содержимое. Раскладывает на столе  фотографии двенадцатилетней давности. Мои фотографии. Я встаю за его спиной, кладу руки на плечи, вдыхаю запах одеколона, который не спутаю ни с одним другим, и впервые за долгое время ощущаю спокойствие. Я люблю этого человека, и в этот момент - я чувствую это каждым своим атомом - он любит меня. Берет в руки одну из фотографий, а остальные прячет назад в конверт. Единственный кадр, где я улыбаюсь - случайный. Кажется, прошла целая вечность, пока он смотрел на снимок. Я чувствовала, как напряглась его спина, ногти больших пальцев рук побелели, так сильно он сжимал эту карточку. Я изучала себя, будто впервые видела изображенного на фотографии человека. Тогда я еще могла похвастаться густыми, длинными ресницами, здоровым цветом кожи и искренней радостью в глазах.

Алекс резко встал со стула, подошел к шкафу и сложил снимок в какую-то книгу. Вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Я знала, что он пошел на первый этаж дома, лег на маленький диванчик и уснул, отвернувшись к стене, хотя рядом с его кабинетом находилась спальня с большой и удобной кроватью. В какую книгу он вложил мою фотографию? Подхожу к шкафу - вот она. Френсис Скотт Фицджеральд "Ночь нежна". Почему именно она? Я не знаю.

Как и говорила - он лежал на диванчике, подтянув под себя ноги. Но не спал. На столике рядом лежали какие-то его бумаги - я никогда не вмешивалась в его работу, если Алекс хотел, он рассказывал сам, открытая бутылка коньяка и баночка кока-колы. Он смотрел на стену своим пустым взглядом, и я с невыносимой тяжестью на сердце уже знала, чего ждать через пару часов.

Когда хлопнула входная дверь, я сидела на кухне и смотрела в окно. Приехали. Алекс отсутствовал сорок две минуты, значит, она живет тоже где-то за городом. У него было много женщин, и все они были полярно разные. Последнюю он приводил около двух недель назад - среднего роста, с коротко постриженными волосами и сережкой в носу. Вечно чего-то стеснялась, но только в первые полчаса.

Сегодняшняя была полной противолоположностью той серой мышки. Высокая, длинноволосая крашеная брюнетка с ярко нарисованными бровями, наращенными ресницами и длинными ногтями, покрытыми ярким лаком. Таких принято считать красивыми, как я понимала, но во мне подобные самки не вызывали ничего кроме отвращения, когда смотрели своими пустыми глазенками на каждого встречного им мужчину, с поисках более лучшей жизни, которую тот мог бы предложить.
Я вышла в гостиную и присела на пол около входной двери, было немного холодно. Девица села на диванчик, где еще недавно лежал Алекс, раскинула руки и положила ногу на ногу. Мельком глянула в зеркало и поменяла позу, скрестила руки на коленях и чуть наклонилась вперед, очевидно, посчитала, что так будет более грациозно и загадочно.
Они открыли шампанское, я уверена, что это ей захотелось атмосферы праздника, Алекс никогда не любил это шипучую дрянь. Я засекла время. Спустя пятнадцать минут эти люди, гонимые физиологическими потребностями, бросили еду и недопитое шампанское, поднялись на второй этаж. Он нес ее на руках. Он каждую свою новую пассию нес на руках в спальню.

За окном темнело. Я все так же сидела у входной двери, чувство было такое, будто иду по лесу, где все деревья стоял кривые и оголенные после недавно прошедшего пожара, я иду дальше и дальше, лес такой большой и одинаковый, и выхода из него нет. Нужно чем-то занять себя, но ничего не хотелось. Я вспоминала месяцы, когда мы только познакомились. Алекс был обычным, ничем не отличающимся от большинства, он тогда еще совсем ничего не добился, но я любила его с самого первого взгляда, с самого первого слова. Не просто любила, а верила в него, как самый фанатичный христианин верит в бога, как самый отъявленный лжец верит в свою ложь и как игрок в казино, поставивший последние деньги на определенное число, верит в свою удачу. Я знала обо всех его женщинах. Как только появлялась новая, он менялся. Не преображался, а просто менялся. Брызгался одеколоном не дважды, а трижды, зачесывал свои густые волосы на бок, считая это очень привлекательным, и начинал носить излишне яркие рубашки. Эти женщины только мешали ему. Все были разными, некоторые, я видела, даже любили его, некоторые просто хотели прижиться в хорошем доме, кто-то пытался даже установить свои порядки, покупая кактусы, новую посуду и нелепые фигурки в шкаф, но мешали абсолютно все. Он был успешным и двигался вперед только когда был со мной и душой и телом, только когда был абсолютно мой. Думаю, где-то в глубине души он и сам понимал это, но не останавливался. Сегодня привел новую. Такие надолго у него не задерживаются, дней пять, не больше. Поживем - увидим.

Я поднимаюсь на второй этаж, захожу в спальню, целую Алекса в лоб и поправляю одеяло. Смотрю на вещи этой женщины, и даже в темноте они слишком яркие. Уверена, что куплены на самом дешевом рынке. Беру ее паспорт. Руслана. Подходящее имя, ничего не скажешь. Пришло время сделать то, что я делаю всегда, когда вижу, что очередная "красотка" с моим Алексом не из чистых и искренних побуждений. Я кладу руки на ее лицо, отчего она просыпается чуть меньше, чем через минуту. Проснулся и он. Наверное, Алекс даже не спал, раньше никогда не жаловался на чуткий сон.

- Ты чего проснулась, тебе нехорошо? - он научился проявлять внимание и заботу или эта меркантильная особа действительно запала ему в душу?

- Саша, - мне непривычно было слышать такое обращение. - Мне приснился сон. Мы... Мы стояли с тобой на крыше какого-то дома, ты фотографировал меня.

- Я с радостью сделаю несколько твоих снимков, но это все потом, давай спать.

- Нет, подожди! Потом ты подошел ко мне, подвел к карнизу... - пауза затянулась, она нервно сглотнула. - Ты сказал: "Лети!" и толкнул меня вниз.

Алекс встал с кровати и, не смотря на Руслану, сказал, что ей лучше уезжать. Вызвал такси. Женщина молча уехала, а он пошел заварить кофе.

- Яна? Яна, это ты? Ты здесь? Я же знаю, что ты здесь.

Он чувствовал меня, но я никак не могла ему ответить. Он не мог слышать или видеть меня, он мог только чувствовать. И Алекс, мой Алекс, меня чувствовал.

Двенадцать лет назад он фотографировал меня на крыше одного из неприметных домов центральной улицы города. Ночью прошел дождь, но ему очень хотелось сделать красивые новые кадры на восходе солнца. Он фотографировал, я смеялась. Я видела в нем всю свою жизнь и была счастлива от одной мысли, что он видит во мне свою.

Карниз был еще мокрым и мои ноги разъехались в разные стороны. Он стоял и фотографировал. За две секунды произошло больше, чем за всю мою жизнь до Алекса. Я чувствовала, что невидимая рука сдавила горло, отняв возможность крикнуть. Он фотографировал. Вера, надежда и любовь троекратными усилиями удерживали меня на крыше, но сила тяжести в тот раз победила. Он фотографировал. И последним его словом было "лети".

И я полетела. Но крылья не расправились. Чудо не произошло. Сейчас я сижу напротив него, но он не видит меня. Это хорошо, я хочу остаться в его памяти молодой девушкой, способной радоваться. А сейчас я не могу. Смерть отняла у меня все способности, от видимой оболочки до чувств и эмоций. Но почему тогда до сих пор где-то в глубине маленьким металлическим шариком будто бьется какое-то чувство, одно-единственное? Чувство любви к нему. К человеку, давшему мне возможность полететь, зная, что я не смогу.

- Это был несчастный случай! - крикнул он, смотря в противоположную сторону. Он не знал, где я, поэтому обвел взглядом всю комнату. - Знаю... Знаю, что надо сделать.

Алекс побежал вверх по ступенькам, рывком открыл дверь в кабинет, взял конверт с фотографиями и спички со стола. Открыл окно. Он сжег их все. Сразу. Не посмотрев на прощанье. Пока снимки горели я чувствовала жжение по всем моем бесплотном теле.

- Я люблю тебя! - но он не мог меня слышать.

- Вот и все. - Алекс заметно чувствовал себя лучше, когда закрыл окно и ветер уже далеко унес пепел.

Он пошел в душ, допил совсем холодный кофе, надел рубашку красного цвета и вышел из дома, улыбнувшись своему отражению.

Я подошла к книжному шкафу. "Ночь нежна" Френсис Скотт Фицджеральд. Он забыл сжечь последнее фото, поэтому я еще здесь. Он вернется только к вечеру, а это значит, что я успею выбрать книгу, которую он точно не откроет, и спрятать ее в самый дальний и темный угол шкафа.

А тем временем до конца лета оставалось меньше двенадцати часов, и я знала, что с наступлением осени начнется новая история. Наша история, где мы все-таки сможем быть счастливы.