Меоты

Аннотация (возможен спойлер):

Меоты – древнее население Кубани и Дона. Они не оставили истории ничего, кроме своего имени… но они жили, любили, боролись… и, возможно, знали то, что нам уже непостижимо.

[свернуть]

 

 

Ночью в середине лета Синху приснилось, что он гусеница. Он переползал с листка на листок. Проснувшись, он долго не мог понять, что сон, а что явь.

- Когда ты умрёшь, то не полетишь в мир богов, а останешься, чтобы ползать среди новых жалких воплощений, - растолковал ему сон старший жрец.

Тогда Синх и решил, что уйдёт к боспоритам. Раз уж всё предопределено, он хотя бы поживёт в их больших городах, и выпьет чашу жизни этого воплощения, запив его изрядной долей сладкого эллинского вина из Пантикапея и Херсонеса.

Синху стало страшно, что Тростниковая Богиня покарает его за нечестивые помыслы. Ладно бы в другое время, но середина лета это её Праздник. Время, когда расцветает даже голая степь – бескрайняя обитель сменяющих друг друга кочевых племён-бродяг. Не говоря уж об этих плавнях, где жизнь бурлит всегда. В реке прыгала большая рыба, цапли так наелись, что ленились нагибаться за очередной лягушкой, в протоках плавали многочисленные утки своими выводками, на них свысока смотрели царственные лебеди. Пеликаны и скопы состязались, чей способ ловли рыбы лучше, ничуть не отставали от них маленькие яркие зимородки.

В свой праздник богиня очень сильна. И чтобы задобрить её, Синх решил принести жертву.

В одну из коротких летних ночей он наловил светлячков, посадил их в глиняный горшок, и бросил в воду Кубани, в одну из проток между бесчисленными островами, островками и отмелями её величественной дельты.1

Лунная дорожка разбилась на множество отблесков. Синх попытался пересчитать их, но какое там! Они снова слились в дорожку, ведущую от недвижимых тростников к стене из камыша выше человеческого роста. Хмуря брови, Синх хотя бы примерно пытался сопоставить число лунных бликов на расходящихся после брошенного в воду горшка кругах, с количеством светлячков в нём.

В итоге он пришёл к выводу, что оно вполне могло совпасть, а это должно было значить, что Тростниковая Богиня благосклонно приняла его маленькую жертву.

Он даже думал применить заклинание времени – увидеть, что было, когда он бросил горшок, но не был силён в нём.

Наставник Синха больше разбирался в пространственной магии и заклинаниях перемещений.

Жрецы пытались сохранить древние знания, но из-за отсутствия письменности заклинания одно за другим терялись. Так, например, уже давно было утеряно заклинание левитации и летающих колесниц.2

Записывать заклинания на манер эллинов жрецы не хотели. "Лучше пусть эти знания сгинут вместе с нами, чем станут доступны другим народам. В прежнюю эпоху человек был лучше, он был достоин Знания и владел им. В нашу эпоху, подходящую к своему концу, он испорченный, злобный, лживый и жадный. Все, и сами меоты, давно живут в скверне. Приходят пророки, которые пробуют сделать людей лучше. Но эти знания исчезнут с нами, заснут с нами под курганами… ни своим, ни чужим, никто не достоин", - так говорил жрец-наставник Синха.

Прянка любила светлячков, бабочек и божьих коровок. Как бы она разозлилась, узнав о его поступке со светлячками. Плевать, конечно, она всего лишь сопливая девчонка… не так давно была, сейчас уже молодая девушка, мысленно поправил себя Синх.

Жрец, учеником которого был Синх, приютил девочку-сироту в обители Тростниковой Богини.

Недолюбливала Прянка пауков, что в общем то понятно – девчонки не любят этих созданий с восемью ногами – хоть это и приносящее удачу число. А еще почему-то муравьев.

Однажды Синх спросил почему. "Люди слишком похожи на муравьёв. А муравейник похож на похоронный курган", - ответила Прянка неожиданно серьёзно, чем немного озадачила Синха. Обычно она была веселой и смешливой.

Мать Прянки была наложницей знатного меота, жившего выше по реке, вроде как хозяина башни у Медвежьего брода. Когда господин её погиб от скифского акинака3 , во время дележа пастбищ с хозяином башни у Одинокой скалы, мать Прянки похоронили вместе с ним в его кургане, милостиво дав перед этим сонной травы. Не рядом с ним конечно, скорее где-то рядом с его лошадьми.4

Жрецы Илистого Бога недовольно ворчали. Раньше жертвам не давали никакой сонной травы, говорили они. Тому, кто живёт в толще ила, угодно, чтобы жертва покорчилась перед смертью. Особенно если это молодая женщина, она должна стонать, а затем кричать, также как во время плотской утехи, сучить ногами и выть от смертельного ужаса, тогда Хозяин Ила, Танцующая-в-ожерелье-из-Черепов и прочие злые боги довольны. Тогда они будут сыты.

Но жрецы Тростниковой Богини заявляли, что человеческие жертвы вовсе неугодны Богам, что от них давно пора отказаться, как это сделали, например, синды на юге.

"Синды опаскудились. Оттого и попали под власть Боспора, отказались от обычая отцов. Где это видано – господин погиб, а его конь под чужим седлом? А его наложница живёт как ни в чем не бывало, и совокупляется с другими, когда её господин мёртв?! Паскудство и непотребство", - ворчали Жрецы Хозяина Ила и Гнили.

В итоге сошлись на полумерах, не удовлетворивших по сути никого. Жертвам теперь давали сонной травы.

О, как Прянка ненавидела Илистую Тварь – так она называла Хозяина Ила. И ведь не боится же! "Добрые Боги меня защитят". Синх благоразумно считал, что ни с Дэвами – благородными богами, ни со скверными демонами лучше не ссориться. Надо будет, и Илистому небольшую жертву принесёт. Хотя только в крайнем случае, ведь они с Тростниковой Богиней соперники. Жрецов Илистого Бога Синх и сам побаивался. Они брились налысо, и рисовали илом череп на голове, рисунок высыхал и становился почти белым. Поскольку после этого они не мылись, то вдобавок воняли, как свиньи меотских крестьян.

Чтобы закрепить результат от жертвы Тростниковой Богине, Синх исполнил мелодию на тростниковой флейте. На звук прибежала Прянка, подперев щёку кулачком, и зачарованно слушая.

Звуки флейты вплелись в разноголосицу лягушек и цикад, вместе с едва слышным ночным соловьём где-то дальше от реки. От воды время от времени слышался всплеск крупной рыбы.

Синх вдруг почувствовал себя счастливым. Непривычное чувство для него. "Лето, рыба играет, жить легко". Он отчаянно попытался ухватить это чувство, самый верный способ - поделиться им с кем-то… да хотя бы с этой смешливой девчонкой, с таким восхищением глядящей на него.

Впрочем, уже не девчонкой, а красивой девушкой.

Синх сфальшивил. Щемящее чувство счастья и благодарности пропало. А ведь боги любят счастливых, несчастные люди им наверно отчаянно скучны. Потому-то и снятся ему гусеницы, а не бабочки. "Раз не могу давать, буду брать", - подумал Синх.

Он посмотрел на хорошенькую мордашку Прянки . "Да, она красивая. Будет нарасхват… и в один прекрасный день её закопают в кургане, рядом с лошадью очередного царька", - мысленно хмыкнул Синх. Тогда он и решил взять её с собой.

- Я отправляюсь на юг, в Апатур, Гермонассу или даже в Пантикапей. Большие города, не из камыша с глиной, а высеченные из камня! Говорят, есть такой камень, что блестит на солнце! Так он лежит прямо на улицах! Это тебе не полы из глины вперемешку с коровьим навозом в меотских развалюхах. Хочешь со мной? – сказал он. Прянка ведь любопытная.

Глаза Прянки изумлённо округлились.

- Там не приносят в жертву людей, - небрежно добавил Синх, так опытный рыбак "подсекает" уже клюнувшую рыбу.

Прянка согласно кивнула.

Если б рыбу ловить было так же легко, давно бы подался из жрецов в рыболовы, самодовольно усмехнулся Синх.

***

 

С острова на остров, через леса, и по длинным тропинкам в зарослях тростника, камыша, осоки, через броды и мостики, они двигались на юг.

Камыш вокруг них стоял недвижимой стеной, изредка в его дебрях и переплетениях корней что-то всплескивало. Если дело было под вечер, Прянка испуганно вздрагивала. Она наслушалась рассказов Синха об утопленницах. Те из них, кого приютила Тростниковая Богиня, были не очень опасны, а иногда весьма привлекательны, но те, кто попал в услужение к Илистой Твари, только и норовили, что утянуть неосторожного путника на дно. Как минимум, в рассказах Синха. Ни одной утопленницы они так и не видели. Вот жаб – сколько угодно.

Когда дул ветер, камыш вокруг них взволнованно шелестел. Прянка тогда грустнела и часто оглядывалась. Вот же, ни дома ни семьи, а всё равно что-то там её держало и тянуло назад, размышлял Синх.

На одну из ночей их приютили в островной обители Бога-Оленя. Это был единственный Бог меотов, у которого наравне со жрецами были еще и жрицы.

Прянка болтала с самыми молоденькими помощницами жриц, своими ровесницами. Одна из девушек поднесла Синху кружку с молоком ланок, самок диких оленей, которых приручили на этом островке.

- Это молоко даёт мужчине необычайную силу… во всех смыслах, - девушка стрельнула в Синха глазами. Остальные девушки громко захихикали.

Девушка, подавшая Синху чашу, была хороша собой, кожа её была под цвет молока, а рыжие волосы - оттенка лесного мёда. Синх лихорадочно придумывал остроумный ответ. Но пауза затянулась, и ему оставалось лишь молча выпить молоко, чувствуя на себе пристальный взгляд Прянки.

Оленье молоко было густым и сладковатым, и очень сытным. Синх никогда не пробовал ничего вкуснее.

Момент омрачила острая досада Синха на себя, на то, что он замешкался с ответом. Но ничего. Девушки в боспорских городах тоже хороши собой, а вино там тоже сладкое. Он еще возьмёт своё.

Следующую ночь Синх и Прянка встретили уже у костра в лесу. Тихо шелестели ивы, посеребрённые лунным светом. В небе изредка оставляла след падающая звезда. Специальная смесь из трав, брошенная в костёр, отпугивала комаров. Прянка в кустах неподалёку отломила ветку тёрна и держала её над костром. Ягоды лопались в огне. После этого они утрачивали свою вязкость и становились приятными на вкус.

- Жрец говорил, что когда-то наш народ был великим. У моря он был силён, как там сильны эллины, а в степи могуч, как мнившие себя её хозяевами скифы и теснящие их сарматы. Платили нам дань и жители лесов, чьи имена мне неведомы, в далёких странах, где заходит Солнце, и бескрайнем тёмном лесу полуночной страны - уж не знаю какие из них более дикие. Ну а в плавнях мы и по сей день хозяева. То есть мы были самыми сильными. Всюду паслись табуны наших лошадей. Потом многие отправились в Великое странствие на юг,5 искать себе новую родину. Говорят, причиной стал Великий Потоп - благодатные земли поглотило море, и много людей пришло в движение. В наших краях остались выбравшие родной порог да курганы предков, которым хватало для счастья скромного улова с утренней рыбалки. Самые домовитые. Или осторожные. Или… всё же трусливые? Хотя едва ли. Мы с тех пор хоть и укрываемся в плавнях, но когда надо, даём бой любому. А в Тавриде наши далёкие сородичи с тех времён укрылись в горах6, они поклоняются Деве, у нас она лишь одно из божеств леса, покровительница источников и водопадов, - Прянка старательно повторила рассказ жреца, подумав, мечтательно добавила: - А вот я бы не осталась! Интересно, где они сейчас. Те, кто ушли в Великое странствие.

Синх смотрел на её хорошенькое личико в отблесках огня, и понимал, что она сейчас чувствует. То же, что он в ту минуту в реки: "Лето, рыба гуляет, жить легко".

Сам Синх особо ничего не чувствовал. Какое ему дело до тех, кто ушёл? Ему и до тех, кто остался, не особо дело есть... Хотя, глядя на счастливую Прянку, Синх всё же что-то почувствовал.

Наверно зависть?

- Они давно мертвы, - буркнул он, переведя взгляд на звёздное небо.

"Подались кто в гусеницы, кто в бабочки", подумал он про себя. Всё-таки те слова жреца запали Синху в душу.

***

Они вошли в Апатур поутру. Вокруг бурлила жизнь, звучала разноголосая речь. Эллины, меоты, синды, скифы… реже попадались разговорчивые, смуглокожие и кучерявые колхи, их более светлые и молчаливые соседи горцы, угрюмые мослатые иудеи, оживлявшиеся только при торге, рослые фракийцы, и те самые тавры с другого берега Босфора. Последних Синх узнал по звукам похожей речи, но всё же отличной от языка меотов.

Пытаясь понять, где рынок рабов, Синх грубо схватил за плечо Прянку, изумлённо таращившуюся своими глазищами на постройки из мрамора, и сунул руку за заранее приготовленной веревкой.

- Дай сюда руки, я свяжу их, - сказал Синх. Он ожидал испуга, слёз, отчаяния, но к его изумлению Прянка спокойно подчинилась, изучающе глянув на него из-под своих длинных ресниц.

"Ты еще большая глупышка, чем я думал", - мысленно хмыкнул Синх, и... видимо заранее порезанная верёвка развалилась на куски у него в руках.

А Прянка в тот же миг рванула со всех ног прочь. Оказавшись на безопасном расстоянии, она показала Синху розовый язычок.

- Несложно было догадаться! Не очень-то красиво было собираться продать меня. Но ты всё равно не злой, злой бы не смог так играть на свирели, - крикнула она.

- Ах ты… иди сюда, и я сыграю тебе, - заорал Синх.

- Апатур по-эллински – обманщица!7– крикнула Прянка на прощание и окончательно затерялась в толпе.

"Поймаю – буду пороть, пока мясо не слезет с костей"… но погнаться за Прянкой Синх даже не пытался. Он попросту был растерян в этом огромном – по его меркам – городе.

"Если таков Апатур, то каков тогда столичный Пантикапей?" – подумал он.

***

Так Синх и остался в Апатуре. Здесь были солеварня, огромный чан, где засаливали рыбу и разливали по амфорам рыбный соус, и тарапаны, где давили ногами вино, а жмых потом еще прокручивали через каменный пресс.

На прессе для вина Синх работал за еду, ну и за глоток того самого эллинского вина, о котором он мечтал. Совсем не так он себе это представлял.

Начать хотя бы с того, что вино оказалось не таким уж и сладким. Давали ему глотнуть, разумеется, самого дешевого вина – то есть как раз того, которое Синх и выдавливал из жмыха. У такого вина был характерный привкус из-за того что каменные жернова перетирали вместе с остатками винограда и виноградные семечки, дававшие заметную горечь.

Потянулись длинные жаркие дни.

За день Синх изрядно уставал.

Накидка прилипала к телу, как шкура ящерицы, которую той уже пора скинуть.

Вечерами парень уже с тоской вспоминал родные плавни.

"Лето. Рыба играет. Жить легко".

Если бы он продал Прянку, то смог бы пожить в своё удовольствие пару месяцев, не раз с досадой думал он.

Апатур был культовым центром Афродиты, чем и объяснялась его оживлённость. Поначалу великолепные храмы и мраморные статуи олимпийских богов произвели на Синха впечатление. Позже он понял, что эти боги также равнодушны к человеку, как и божества меотов. Нет особой разницы.

Хотя, есть. Здесь боги всё же не требовали человеческих жертв. Несмотря на то, что божества меотов и других народов почитались здесь наряду с олимпийскими. В пещерах и катакомбах уже звучало имя единого Бога.

Синх, хоть и был учеником жреца, дал себе слово узнать об этой новой вере поподробней.

В любом лете бывает момент, когда оно ломается. Сначала понимаешь, что это уже не безупречное и насыщенное лето, которое было в те самые длинные дни и короткие ночи. Что-то в воздухе меняется. К зелени листвы примешивается капля жёлтого, она настолько мала, что жёлтого в цвете не появляется, но зелёного – при этом становится меньше.

В начале месяца, который эллины зовут метагейтнионом8, лето ломается по настоящему. С обязательными грозой, шквалистым ветром и штормом на море. Осень еще не пришла, после этого хорошая погода вернётся, но былой жары уже не будет. С этих дней лето продолжается, но уже смирилось со своей участью, и спокойно делится своей последней лаской.

В эти по-своему прекрасные дни началась очередная война боспоритов с меотами. Восстало племя Синха – тростниковые арии. Остальные племена пока соблюдали союзнические договора с Боспором. Но повсюду уже вспоминали былую славу царицы Тиргатао9, давшей боспоритам ощутить силу меотского меча, и в любой момент могли примкнуть к восстанию.

Боспориты не смогли удержать почувствовавший вкус древних вольностей Херсонес, едва не потеряли и соседнюю Феодосию, запутались в сложных связях с заморским Понтом, и еще более далёким, но поистине вездесущим Римом. Потерять копимое веками влияние на меотов они не уже не имели права, это угрожало самому существованию их государства.

Первая карательная экспедиция боспоритов окончилась провалом. Не помогли даже отряды гоплитов, стрелявшие в своих же, кто пытался отступать.10

Великая Дельта меотов… оттуда и отступать было особо некому. Воевать с меотами в плавнях - чистое безумство. Они, казалось, водили личное знакомство с каждой тростинкой в необозримых зарослях.

Сквозь густые заросли тростника, камыша, и острого чакана, могли пробраться три существа крупнее болотного ужа: это камышовый кот, матёрый дикий кабан и… выросший здесь меот.

Конечно, были протоки, вполне удобные для передвижения. Но там врага повсюду подстерегали засады… меотские лазутчики умели прятаться даже под водой, дыша через камышинку.

Победить меотов силой оружия было сложно.

Но восстание неожиданно захлебнулось, почти в буквальном смысле. Царь боспоритов очистил старицу - заброшенный канал, ведущий из Кубани в страну тростниковых ариев, и таким образом затопил её острова. 11

После затопления своих островов тростниковые арии оказались на грани выживания. Так боспориты взяли вверх.

Вскоре меотские вожди пошли на мир с Боспором.

Во время сна Синх посещал родные края. Он носился под ветвями затопленного леса. Отдыхал в развилке векового дуба над водой. И зачем-то пытался найти место, где он бросил в воду горшок с светлячками.

Проснувшись, он долго думал. На душе было тревожно.

Замечательная военная хитрость со стороны боспоритов. Но был один момент. Об этой старице, о её особой роли среди бесчисленного множества других протоков и каналов мог знать только меот.

И, кажется, Синх знал имя предателя.

Бывает, знаешь правду, но не знаешь, что с ней делать. Правду ведь не бросишь в воду, как горшок со светлячками.

Свои и чужие. В этих ли словах правда, размышлял Синх. Вот допустим бабочка. Ей всё равно, кто свои, кто чужие, она безмятежна и сама по себе. А муравей? Для него нет сомнений – убивать чужих, защищать своих.

Прянка не любила муравьёв…

Но допустим, медоносная пчела? Эти создания приводили в восхищение Синха. Она тоже верна своим, и сильна только в единстве.

У пчелы есть жало, а у Синха есть меч. И остатки Знания.

Для ритуала призыва требовалось уединённое место. Синх выбрал пещеру в скале.

Лезть туда оказалось достаточно трудно, зато место уединённое. Пещера была небольшой, лишь карстовые щели, куда уже не мог пролезть человек, уходили в неведомые глубины.

Была вероятность, что призываемый окажется в неприглядном положении, например, нагишом, поэтому Синх отвернулся к стене пещеры.

- Синх?! Это ты? – изумлённый голос Прянки оповестил Синха, что ритуал прошёл успешно. - Где мы? Как это возможно?

- Здравствуй, Прянка, - рука Синха лежала на рукояти короткого меотского меча. – Не забывай, что я один из лучших учеников жреца. Заклинание Зова. Перемещает к тебе человека, если тот не слишком далеко. Полезный ритуал на островках Великой Дельты. Можно быстро призвать своих близких при разливе Реки. Где пропадала?

- В Пантикапее… были дела, - напряженно ответила Прянка.

- Даже знаю, какие. Ты выдала боспоритам тайную старицу, позволившую затопить острова? – сказал Синх.

- Да, - твёрдо ответила девушка, но затем её голос всё же дрогнул. – Ты убьёшь меня за предательство?

- Так я и думал. Но меня мучает вопрос – зачем ты это сделала?! – Синх не обратил никакого внимания на вопрос девушки.

- Во главе восстания встали жрецы Илистого Бога. Убившие мою мать. Если бы они победили… ничего хорошего нашему народу это бы не принесло. Теперь, после поражения, они потеряли всякий авторитет. Это начало их конца, - тихо ответила Прянка, между бровей её обозначились две морщинки. Видимо, девушка много раздумывала над своим поступком.

- Об этом я не знал… - задумчиво сказал Синх.

- Синх… позволь мне последний вопрос… или моя душа будет преследовать тебя, сгорая от любопытства. Этот ритуал, он великолепен! И понятно, зачем его держат в секрете. Но почему он так редко используется? Это же неслыханные возможности! Хотя бы военные! Лазутчику пробраться в осажденный город противника, и призвать к себе остальных, например! Скифы умрут от зависти, а боспориты от… да от меотских мечей, конечно!

- Всё не так просто… есть одно ограничение. Так можно призвать лишь одного человека, которого ты… хм… к которому ты явно неравнодушен, - Синх смущенно прочистил горло.

Повисла пауза.

- О… О!!! Это было неожиданно. Интересный способ продемонстрировать свои чувства, - наконец ответила Прянка.

- Ну, и еще нужна прядь волос призываемого. Я собирался использовать этот ритуал, чтобы забрать тебя от рабовладельца сразу после продажи, и срезал прядь заранее, - сказал Синх, горячо благодарный полумраку пещеры за то, что тот скрывает его лицо.

- Хотел обмануть несчастного работорговца… какой ты коварный, оказывается, - в голосе Прянки звучали смеющиеся нотки.

- К сожалению, не могу вернуть тебя назад, откуда призвал. Но провожу, куда захочешь, - сказал Синх.

- Вообще я уже думала податься в обитель Оленя. Мне там понравилось, хотя некоторые рыжие особы там много себе позволяли, - сказала Прянка.

Синх задумался.

- Ты точно не осуждаешь меня за помощь боспоритам? – Прянка по-своему поняла его задумчивость.

- О, нет! У тебя было гораздо больше оснований так поступить, чем у меня со светлячками, - ответил Синх. – К тому же боспориты всё равно не удержат наши плавни под контролем долго.

- Погоди… какими светлячками? – недоумённо спросила Прянка.

- Неважно. Слушай, а не хочешь отправиться со мной в Херсонес? Говорят, там есть театр, где эллины устраивают свои забавные представления. За это чудакам можно простить даже их ужасную привычку разбавлять вино водой. А еще – Састер!12

Прянка молчала. "Клюнула. Надо подсекать".

- Еще туда часто приплывают римские корабли. А это уже не так долго и до Рима. Тот, говорят, даже покрупней Апатура будет, - добавил Синх.

"Кого я из себя строю? Она видела уже побольше меня. Это уже не та любопытная наивная девчонка, которая слушала мою игру на свирели среди шелестящего камыша…"

Прянка немного смущенно, но радостно улыбнулась, и кивнула.

Синх почувствовал себя абсолютно счастливым. В этот раз он уж постарается не упустить момент, и поделится своим счастьем с ней. Она шагнул к Прянке, и девушка шагнула ему навстречу.

Синх по-прежнему не знал, что ждёт его в той, следующей жизни. Но эта жизнь ему определённо начинала нравиться.

 

Примечания

  1. дельта Кубани в те времена была гораздо больше чем сейчас, река впадала в Черное море, образовывая обширный архипелаг, включая крупный остров – современную Тамань
  2. летающие колесницы (вимана) упоминаются в индийских Ведах. Меоты были индоариями, и, скорее всего, имели параллели в мифологии с древнеиндийской
  3. акинак – скифский меч
  4. человеческие жертвоприношения действительно встречаются в меотских похоронных курганах
  5. в основе теория о том, что индоарии ушли в Индию из Северного Причерноморья, а меоты – их реликт (изложена в "Индоарике" Трубачева и др. научных источниках). Упомянутый Великий Потоп – уже из научной гипотезы черноморского потопа Райана-Питмена. Увязывание этих двух событий является уже исключительно авторской вольностью.
  6. согласно вышеупомянутой теории, тавры в Крыму - также реликт древних индоариев
  7. Апатур - город был центром культа Афродиты-Обманщицы. Согласно легенде, она хитростью и обманом поодиночке заманивала титанов в пещеру, где их уже ждал Геракл, чтоб убить
  8. Метагейтнион соответствует августу — сентябрю
  9. Тиргатао – меотиянка, жена царя синдов. Бежав из Синдики, возглавила успешную войну против Боспора, заключила выгодный мир. Упомянута в "Военных хитростях" римлянина Полиэна.
  10. в Боспоре зафиксированы одни из первых подобий "заградотрядов". Они использовались, например, при взятии боспоритами Феодосии.
  11. затопление страны дандариев боспорским царём Фарнаком – реальный исторический эпизод. Он упомянут в "Географии" Страбона.
  12. Састер – единственное слово в присяге граждан Херсонеса, не поддавшееся переводу. Скорее всего, заимствовано из таврского. Возможно, это название важного святилища, культового объекта, места поклонения. Если так, оно было известно и за пределами Херсонеса.

Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 5. Оценка: 3,20 из 5)
Загрузка...