Избавление

 

Арберт Гасс поморщился и потер виски. Головные боли преследовали его уже много дней. Порой они покидали Арберта на несколько блаженных часов, но всегда возвращались. Он чувствовал, как они приближаются, и каждый их невидимый шаг отдавался в глубине его глаз ударами, что становились все сильнее.

Но это, конечно же, ерунда. Больная голова — не повод сидеть без дела. Нужно просто взять себя в руки, вдохнуть поглубже, встать и…

В голове Арберта что-то лопнуло и горячим ручьем растеклось под кожей. Он сдержал крик, но его жена Миллианна, до того дремавшая рядом в потрепанном кресле, все равно проснулась.

— Снова? — спросила она, и слышно было, как дрожит ее голос. Милли не знала, как помочь мужу, и могла только раз за разом прикладывать к его лбу смоченную тряпку, а затем отжимать, будто надеясь, что холодная вода вытянет из Арберта болезнь. Толку, конечно же, было мало — ненадолго становилось легче, но излечение не приходило.

Арберт молчал. Он и хотел бы ответить, но боялся, что это только причинит новую боль.

— Лекарь уже едет из города, — строго сказала Милли и погладила мужа по голове. — Может, ему доводилось такое лечить. Просто подожди. И лежи смирно! Увижу, что снова пытаешься встать, — пеняй на себя.

— Я же просил не звать лекаря, — попытался возразить Арберт. — Незачем на него тратиться, а мне уже гораздо лучше, полежу еще пару дней, а там…

— А там и на кладбище можно, — согласилась Милли. — Поздно уже спорить. Лекарь приедет к утру. А сейчас… — Она вдруг тихонько вскрикнула, всмотревшись в его лицо.

— Что? — Арберт приподнялся на локтях и тут же пожалел об этом.

— Все хорошо, все в порядке, у тебя просто… — Трясущейся рукой Милли поднесла платок к лицу Арберта и промокнула ему глаза. Тот замер, увидев на ткани красные пятна. Затем осторожно коснулся края века и ощутил влагу — но нет, это была не слеза, а капля крови. Глаза Арберта кровоточили, но он этого даже не почувствовал. Только боль билась и билась внутри.

В комнату заглянула светловолосая девочка.

— Мама? — позвала она тихо. — Папа уже здоров?

— Нет, Лина, пока нет. — Милли принялась обтирать лицо Арберта влажным платком. Тот только закрыл глаза и откинулся на подушку — ему хотелось обнять дочь, но он чувствовал, что сил почти не осталось, да и боялся испугать ее кровавыми слезами.

— А можно мне к нему? Ну пожалуйста! — Лина замерла на пороге.

— Лучше не стоит, милая, еще рано.

Милли отжала платок, поцеловала мужа в лоб и встала.

— Завтра приедет лекарь, даст папе волшебных трав, и все будет хорошо.

— И папа выздоровеет, да?

— Конечно. Пойдем-ка, папе нужно отдохнуть. — Милли потрепала Лину по волосам и легонько подтолкнула к выходу. — Да и тебе уже давно пора спать.

— А сейчас эти волшебные травы нигде не взять? Может, я найду? А в поле их нет? Я могу сбегать собрать, еще не темно, мне не страшно!

Милли уже закрыла дверь, и их голоса затихали в коридоре. Арберт слабо улыбнулся. Повернувшись на бок, он обхватил голову руками и принялся покачиваться, баюкая боль.

Из беспокойной дремы Арберта вырвал негромкий звон. Он был едва слышен, но настойчив, и почти сразу Арберту захотелось взвыть и упасть в ноги кому угодно, только бы отвратительный звук перестал вгрызаться ему в виски.

В коридоре снова послышались шаги, и Арберт понял, что то был звон колокольчика у входной двери. Странно, что кто-то решил заявиться в гости в такой час — за окном уже совсем стемнело.

— Кто там? — услышал Арберт приглушенный голос жены. Ответа различить он не сумел, но по скрипу двери понял, что гостя Милли впустила. Арберт хотел уже было собраться с духом и пойти посмотреть, что там происходит, но тут голоса стали громче, шаги — ближе, и дверь приоткрылась.

Милли заглянула в комнату.

— Лекарь приехал, — сказала она.

— Редрик Когарт, к вашим услугам. — Вместе с ней в комнату вошел мужчина. Он был одет в видавший виды темный костюм, а в руках держал кожаный чемодан. Взглянув на Арберта, он тут же нахмурился и поспешил к постели. Милли отошла к окну, чтобы ему не мешать. — Если позволите, осмотр лучше проводить наедине с больным, — вежливо, но твердо сказал ей лекарь. Поколебавшись секунду, Милли кивнула и вышла. Арберт тоскливо смотрел ей вслед.

— Я Арб-берт, — прокашлял он Когарту.

— Рад, безмерно рад знакомству. — Лекарь открыл чемодан. Внутри обнаружился целый ряд пузырьков, мешочков и довольно зловещих на вид инструментов. — Как себя чувствуете? Неважно, я полагаю?

— Есть немного. — Арберт присмотрелся к лекарю повнимательнее. — Простите за вопрос, но не слишком ли вы молоды для… — Он споткнулся на полуслове, когда увидел лицо Когарта. В темноте тот показался Арберту юношей — стройным и высоким. Совсем не похожим на местного целителя, который так одряхлел, что каждый раз приходилось гадать, кто скончается раньше — очередной его больной или он сам. И только когда свет лампы выхватил из полумрака черты Когарта, Арберт понял, что и тот совсем не молод — его лицо было испещрено морщинами.

Когарт понимающе усмехнулся.

— Против болезни под названием старость у нас, целителей, есть свои средства. Но увы… время всегда берет свое. — Он вздохнул и приступил к осмотру.

Спустя несколько не слишком приятных минут Арберт наконец смог устало опуститься на подушку. Когарт взял платок и утер со щек больного кровавые слезы. Затем уселся рядом с ним на край кровати. В глазах его читалось сочувствие.

— Ну что там, не томите уже, — поторопил его Арберт.

— Мне очень жаль, — ответил лекарь как будто бы через силу, хотя было заметно, что ему не впервой сообщать печальные вести. — Подобное ничем не смягчить, поэтому скажу прямо — вы умираете.

У Арберта упало сердце. В висках снова заколотилась боль.

— От чего? — спросил он хрипло.

— Кровавые угрицы. — Когарт многозначительно посмотрел на Арберта, будто тот должен был знать, о чем речь. Затем, покачав головой, продолжил: — Мелкие твари-паразиты, водятся далеко, на юге, удивительно, что вам довелось подхватить их. Поражают домашний скот, но бывает, что переходят и на человека. Они очень малы и потому проникают куда угодно. Если кровоточат глаза — значит, они уже везде. Даже в голове, и это хуже всего. Пьют кровь и растут, разбухают все больше, покуда не надавят так, что лопнет где-нибудь — и все.

— Ч-что «все»?

— Либо вы умрете, либо никогда уже не сможете двигаться. Зависит от того, как именно угрице вздумается повернуться. — Лекарь не отвел взгляда.

— И вы ничем не можете помочь? Неужели ничего нельзя сделать? — Арберт ощутил, как к горлу подступает ком. Такого не может быть. Не должно быть. Только не с ним.

— К сожалению, нет. — Когарт покачал головой. — Это неизлечимо. Во всяком случае, метод лечения не известен ни мне, ни моим знакомым, сведущим в лекарском искусстве. А их, поверьте, у меня в достатке, да и мой собственный опыт исчисляется десятилетиями. Я уже видел подобную смерть. И слышал про годы мучений тех, кого она постигла не сразу.

— Пожалуйста! — взмолился Арберт. — Скажите, что можно сделать хоть что-нибудь! Прошу вас!

— Мне правда очень жаль, — Когарт посуровел. — Но я все же лекарь, и если бы мне платили только за «все в полном порядке, вы совершенно здоровы, а нога потом сама как-нибудь отрастет», мне жилось бы куда проще. Но вот моим больным, боюсь, нет. Я могу дать вам средство, которое облегчит боль, но надолго его не хватит. И, если позволите… — Он примолк.

— Что? — Арберт поник, и голос его звучал почти равнодушно. Последняя надежда растаяла, и ему вдруг все стало безразлично.

Когарт кашлянул.

— Возможно, имеет смысл проститься с близкими уже сейчас, — сказал он, будто смущаясь собственных слов.

— Уже? — Арберт вздрогнул. — Так быстро?

— Я не хочу пугать вас еще больше, но угрица непредсказуема. — Когарт принялся копаться у себя в чемодане. — В любой день и час она может вас погубить. Либо мгновенная смерть, либо абсолютная неподвижность. Вы больше никогда не сможете пошевелиться или хоть что-то сказать. Думаю, и вам, и вашей семье будет особенно больно, если… кгхм.

— Ясно. — Арберт громко сглотнул и привстал, чтобы отпить немного из пузырька, который дал ему Когарт.

— Это поможет уснуть, — закончил тот и поднялся. — Простите, что больше ничего не могу сделать. Я и рад был бы…

— Ничего, — перебил его Арберт. — Спасибо вам. И спасибо за зелье. — Он лег и прикрыл глаза. — Мне уже гораздо лучше. Как будто даже лучше, чем когда я был здоров, — пробормотал он. Почти мгновенно боль развеялась, и в голове Арберта воцарился покой и приятный теплый туман.

— «Кому мучений не пришлось познать, тот не познает избавленья благодать», — согласился Когарт и направился к двери. Напоследок лекарь обернулся и обеспокоенно взглянул на больного, будто хотел еще что-то сказать, но передумал. Он вышел и тихо затворил за собой дверь.

 

Арберт Гасс не единожды думал о смерти — ему пришлось потерять немало родных, да и рисковать жизнью самому доводилось не раз. Но отчего-то смерть всегда казалась ему чем-то если не далеким, то чуждым. Трудно было осознать, что однажды она ждет и его, и потому Арберт больше боялся возможной смерти Милли и Лины, но вот своей собственной — совсем нет. Он просто не верил в нее. До недавних пор.

Боль вернулась скоро. Казалось, даже стала сильнее — теперь вместе с невидимой иглой в висках Арберта билось осознание того, что это, похоже, и правда конец. Бездарный и бессмысленный.

Милли вошла и вопросительно посмотрела на мужа.

— Что он сказал? — напряженно спросила она.

— Да ничего, — пожал плечами Арберт. — Голову я застудил. Внутри все отекло, давит на глаза, оттуда и кровь. Дал лекарство, сказал, в первую пору поможет, а там и само пройдет.

Милли, будто совсем обессилев, опустилась на кровать. Ее облегчение было почти осязаемо, на глазах выступили слезы.

— Слава небесам! Видишь, как хорошо, что я его все-таки вызвала? Так бы и мучились, да и мало ли что еще могло случиться?

— Да, это верно, — пробормотал Арберт. Милли еще посидела немного, гладя его по голове, а потом погасила лампу и легла рядом.

Вскоре она задремала, Арберт же провел ночь почти без сна. Он боялся пошевелиться и только кусал губы, не зная, что теперь делать и кого винить. Его дочери было всего шесть лет. Арберт и вообразить не мог, как ее оставить. Ему самому пришлось расти безотцовщиной, и хотя мать сумела его воспитать, каждый раз при виде детей, игравших с отцами, Арберт чувствовал в душе пустоту, заполнить которую было невозможно. Он не знал, что может быть хуже. Разве что…

Рубашка Арберта насквозь промокла от слез Милли. Та уже не плакала и только легонько вздрагивала во сне. Это были слезы счастья, но он знал, как мало они стоят, если счастье — ложь.

Арберт покрепче обнял жену и понял — как бы там ни было, причиной еще больших слез он стать не должен.

 

Проснулся Арберт поздно. Но все же проснулся, что уже не могло не радовать. Чувствовал он себя ужасно — кости ломило, голова болела пуще прежнего, кровь пошла еще и носом. Милли рядом не было, и на короткий миг Арберт поверил, что все это был сон — и визит лекаря, и слова о том, что болезнь неизлечима. Почти поверил.

По первому зову Милли поспешила за Когартом — как сказал ей Арберт, за новым лекарством. К счастью, оказалось, что он еще не уехал и остановился по соседству.

Когарт вошел в комнату Арберта, и то ли в свете дня тот наконец разглядел его как следует, то ли ночь у целителя выдалась тяжелая, но выглядел он хуже, чем накануне. Морщины проступили отчетливее, лицо побледнело, а мнимая стройность оказалась скорее болезненной худобой.

— Я могу вам еще чем-нибудь помочь? — Казалось, Когарт не слишком удивился новому приглашению.

— Да. — Арберт понятия не имел, как объяснить свои мысли. — Я хотел спросить… Вы сказали, что я могу умереть в любую минуту или навсегда... окаменеть. Это точно?

— Боюсь, что да.

— А нельзя ли как-то… избавить меня от этого? — напряженно спросил Арберт.

Когарт потер лоб.

— Уважаемый, я ведь уже объяснил, что лечения… Ох. — Он примолк, взглянув Арберту в глаза. — Так вы о другом.

— Значит, нельзя?

— Отчего же. — Когарт многозначительно кивнул на свой чемодан. — Порой неизлечимо больные выбирают иной путь. Но прежде я должен знать — вы уверены?

— Я не хочу умирать, — забормотал Арберт, чтобы не дать самому себе передумать. — Совсем не хочу. Но много лет провести прикованным к постели… С отцом моей жены такое случилось. Ей одной приходилось ухаживать за ним, пока он не умер. Умер не сам — у него отказали только ноги, а руки были здоровы, и однажды, когда Милли не было дома, он связал из тряпья веревку, зацепил за изголовье кровати и удавился. А потом Милли нашла его… — Арберт запнулся. — Я знаю, что Милли любила отца больше всех и много бы отдала, чтобы пусть так, но еще побыть с ним. Но нельзя, чтобы ей снова пришлось пережить все это. Ни ей, ни Лине. Им будет легче без меня, чем со мной… таким.

— Но спрашивать об этом их самих вы не станете? — уточнил Когарт.

— Нет. Я и так знаю, что они скажут.

— И?..

— И именно поэтому не стану, — ответил Арберт так твердо, как только мог.

— Что ж… поступок спорный, но по-своему благородный, — согласился Когарт и глубоко вздохнул. — Значит, решено. Теперь, когда вы сказали мне правду, настало время мне рассказать правду вам.

Арберт удивленно уставился на него.

— Что?

— Сколько вам лет? Двадцать девять, верно? — ответил вопросом на вопрос Когарт.

— Да, — с подозрением ответил Арберт.

— А когда вы родились? Точный день? — продолжал лекарь.

— Третий день шестого месяца. — Арберт решительно отказывался понимать, что происходит.

Когарт шумно выдохнул и опустился на пол.

— Значит, все правильно, — сказал он с облегчением и на миг прикрыл глаза. — Я видел ваши записи, но должен был увериться, что никакой ошибки нет.

— Да о чем вы? Какие записи? Какая разница, когда я родился? — Арберт начал злиться.

Когарт отвел взгляд.

— Я был неискренен с вами. Вернее, не сказал всей правды. Я приехал сюда из города не просто так — обычно такого вовсе не бывает, наверняка вы удивились и сами. Нет, я искал именно вас. И о свет, как же чудесно, что нашел!

— Что значит «искали меня»? — удивился Арберт.

— Двадцать девять лет и двести два дня назад я совершил ошибку, — ответил Когарт. — Был тщеславен, самолюбив, уверовал, что смогу обрести вечную жизнь. И умер в день, когда возжелал бессмертия.

Арберт изумленно отпрянул. На миг он даже засомневался, не мрачная ли это шутка, но Когарт, похоже, был предельно серьезен.

— Я еще только познавал лекарское искусство, увлекся темными науками, — продолжал он. — И провел обряд, который должен был дать мне бессмертие. Если бы у меня получилось, все люди на свете могли бы… но нет.

— Вы шутите? — пробормотал Арберт. Он знал, что слова Когарта могут быть правдивы — он слышал о подобном и даже как-то встречал настоящего колдуна. Вот только все истории о волшебстве казались несбыточными сказками, а того колдуна повесили на площади, и Арберту даже не довелось посмотреть на его колдовство. Он бы и не поверил, что оно было, да только вряд ли человека стали бы казнить за выдумки, а потом еще и забрасывать его мертвое тело камнями. Если Арберт что и запомнил из той истории, так это что от нечисти и тех, кто с ней водится, лучше держаться подальше.

— Если бы, — грустно сказал Когарт. — Я был юн тогда, мне было всего восемнадцать, но время, как я говорил… берет свое. — Он коснулся морщинистого лба. Только теперь Арберт понял, что смутило его в лице лекаря — даже покрытое морщинами, оно оставалось молодым. И потому выглядело странно и неправильно, будто в нем слились воедино молодость и древность. — Вечная жизнь оказалась вечной смертью. Уже три десятка лет это тело держит меня, как клетка, — снова тяжелый вздох. — Я остался собой, но уже не чувствую его так, как вы. Как любой из живых. Мне больше ничего не оставалось, кроме как продолжить постигать лекарское мастерство и искать способ освободиться. Может быть, мне и суждено было стать таким — кто знает, прожил бы я иначе эти тридцать лет или нет, но за это время я успел очень многим помочь.

— А мне? — В душе Арберта снова зажглась надежда, и на секунду он даже позабыл о своей опаске перед нечистой силой. — Вы все-таки сможете мне помочь? Колдовством? Я согласен!

Но Когарт смотрел на него все так же печально.

— Простыми средствами добиться этого невозможно, а снова рисковать и играть со смертью я бы ни за что не решился, — глухо ответил он. — Это не в моих силах. А потому вы мне ничем не обязаны, но все же, рискуя навлечь на себя ваш гнев, я хочу попросить о помощи вас.

Арберт онемел. Лишь спустя несколько секунд он смог выдавить:

— О к-какой помощи?

— Двадцать девять лет и двести два дня назад, — повторил Когарт, — я провел обряд, таинство которого было мне неизвестно. Я отказался от смертной жизни, но все вышло иначе, чем я предполагал. Согласно книгам, из которых я черпал мудрость, через обряд я отдал свою смертность другому человеку, рожденному в тот же день и час.

— Мне? — прошептал Арберт.

— Здесь есть небольшая загвоздка… — Когарт замялся. — Я этого не знаю. Этим человеком может оказаться любой, родившийся тогда. Мне остается только искать таких людей и просить их о помощи, как сейчас я прошу вас. Когда ваша жена посылала за мной, она приложила записи — там было ваше имя, признаки болезни и дата рождения — тоже. Разумеется, я сразу же выехал к вам в надежде, что наконец нашел человека, который мне поможет.

— Что за помощь нужна? — повторил Арберт. Он чувствовал, что это самый важный вопрос.

Когарт заерзал в кресле.

— Чтобы смертная жизнь вернулась ко мне, — заговорил он. — Нужно, чтобы нынешний владелец от нее отказался. Новый обряд, в котором…

— Хотите сказать, я должен умереть? — Арберт ощутил, как кровь приливает к вискам. — Чтобы… чтобы умерли вы? Вы убить меня хотите?

— Прошу вас, успокойтесь! — замахал руками Когарт. — Пожалуйста, выслушайте меня. Я не убийца. Я не сказал бы вам ни слова, если бы мог излечить вас. И, возможно, если бы вы не упомянули о своем желании упокоиться раньше. Я целитель, и мой долг — хранить жизнь, а не губить ее. За годы я нашел немало тех, кто родился в тот день, но никогда не убивал их. Некоторые сами умирали от болезней и ран, и тогда приходил я. Я мог избавить их от мучений, и взамен просил лишь…

— Что? — процедил Арберт.

— Помощь. Обещание. Согласие. Когда муки слишком сильны, смерть — это лишь избавление от них. Вы и сами поняли это. Я всего лишь хочу свободы. — На миг голос Когарта сорвался, но он быстро продолжил: — Я никого и никогда ни к чему не принуждал. Добровольное согласие, отказ от смертной жизни — важнейшая часть обряда. Слова, произнесенные от сердца, безболезненная смерть от зелья и особое захоронение. Это все, о чем я прошу. Если согласитесь, каждый из нас избавит другого от мук.

— А если вы ошибаетесь и вам нужен не я? — мрачно спросил Арберт. — Что стало с теми, остальными?

Когарт смутился.

— Случаются… ошибки, — промямлил он. — Я не могу предвидеть всего, но…

— Что с ними стало? — повторил Арберт.

Лекарь сцепил руки в замок.

— Я скажу, — проговорил он медленно. — Потому что не намерен вам лгать. Я прошу вас о большой услуге, и вы должны знать всю правду. — Похоже было, что Когарт не столько обращается к Арберту, сколько убеждает самого себя. Наконец он решился: — Они не страдали. Произнесли клятву и, как я и обещал, оставили этот мир без мучений и боли. Уснули мирным сном. Я не способен предвидеть исход до обряда, и потому их души обрели покой, но тела… Смертная жизнь не покинула их. Теперь это лишь оболочки, но они способны двигаться, ходить. Я до сих пор не до конца постиг их природу. Что-то не позволяет им оставить меня. Они всегда следуют за мной. И я надеюсь, что, когда я буду свободен, освободятся и они.

— Живые мертвецы? — в ужасе переспросил Арберт. — Вы хотите сказать, что бедные люди, которым не повезло родиться в тот день, теперь мертвы и ходят за вами, как овцы за пастухом? И это вы мне предлагаете?

— Не люди, тела… — попытался объяснить Когарт. — Просто оболочки, внутри нет душ, они ничего не чувствуют и не понимают. Даже если обряд не удастся, ваша душа все равно покинет тело, и вы никогда не узнаете, что с ним происходит. Вам это будет совсем неважно.

— Откуда вам знать? — Арберт готов был закричать. — Если это правда, вы прокляты по собственной глупости и теперь хотите использовать меня, чтобы все исправить, но не знаете, что творите! Вы правда ждете, что я соглашусь?

— Да я же хочу помочь, неужели вы не понимаете? — Когарт повысил тон. — Вы ведь сами позвали меня сюда, просили избавить от боли! Да, вы можете еще раз наказать меня за глупость и отказать в помощи. Я останусь существовать в этом дряхлом теле, зарастать морщинами и иссыхать, а за мной и дальше будут ходить неприкаянные сосуды для душ. Вы же — будете мучиться безумной болью еще день, месяц, год или десятилетие, сойдете с ума, боясь, что каждый день станет последним, а в худшем случае — однажды утром проснетесь и поймете, что не способны вымолвить ни слова и пошевелить хотя бы пальцем. Вы каждый день будете видеть жену и дочь, но не сможете обнять их, не сможете сказать добрых слов или попрощаться, никогда больше не увидите солнца. И даже сплести веревку и удавиться об изголовье кровати тоже не сможете. Вы окажетесь в ловушке в собственном теле, будете обречены существовать в нем долгие годы, и поверьте, кто-кто, а я знаю, каково это!

Когарт перевел дух. Арберт смотрел на него.

— Убирайтесь, — сказал он.

— Нет, прошу вас!.. — В глазах Когарта блеснуло отчаяние.

— Убирайтесь вон, — прохрипел Арберт. — Ищите себе других подопытных. Мне наплевать, что вы за нечисть, я вам помогать не стану и умирать тоже. А если и умру, то глумиться над собой не позволю. Прочь!

Когарт молча кивнул и встал. Затем направился к выходу и только у самой двери обернулся к Арберту.

— Мне очень жаль, — повторил он и вышел.

 

Стоило двери захлопнуться, как на Арберта с новой силой навалились боль и одиночество. Он очень хотел рассказать все Милли, но не мог вынести мысли о том, что с ней будет. Может быть, и не стоит? Вдруг все это ложь? Боль в висках и отчаяние, что он видел в глазах Когарта, говорили об обратном.

Следующие несколько часов Арберт провел в бреду. В память врезались мгновения: Милли прикладывает к его лбу холодную ткань, Лина тайком прокрадывается в комнату и ложится рядом, обхватив его ручонками, подушка и простынь окрашиваются красным, и снова Милли вытирает кровь с его лица.

Когда Арберт пришел в себя, день уже клонился к вечеру. Небо за окном выцвело и подернулось тучами. Боль от висков растеклась по всему телу и будто бы тянула, разрывала Арберта на части. От одной мысли о том, что так будет всегда, ему стало тошно.

— Зови… его… — просипел Арберт, и Милли услышала. Через пять минут или пять веков Когарт вернулся. Он подошел к Арберту и опустился на колени у постели.

— Что с вами? — выдавил Арберт. Даже сквозь красную пелену он видел, что целитель осунулся еще больше, кости его проступили четче, черты лица заострились. Словно сама смерть смотрела Арберту в лицо.

— Я очень устал. — Когарт вздохнул. — Столько лет в этой серой оболочке, почти без чувств, без надежды, без смысла… Не дай свет вам познать такое. Еще вчера я чувствовал себя почти живым, но сегодня… мое время истекает.

— Истекает? — удивился Арберт. — Вы умираете? Разве не этого вы хотели?

Лекарь поморщился.

— Нет, не думаю, — пробормотал он. — Как раз смерти-то я и не жду. Это было бы слишком легко. Но что-то происходит. Я будто… исчезаю. Истлеваю. Рассыпаюсь изнутри. Не телом, но тем, что еще осталось от души. Вы последний, кого я нашел, и возможно, вы моя последняя надежда. Еще пара дней у меня есть, но… если ничего не выйдет… не знаю, что станет со мной.

Долгую минуту Арберт молчал.

— Я согласен, — сказал он наконец. Слова повисли в воздухе.

— Что? — Когарт был изумлен, хотя наверняка догадался, зачем Арберт мог позвать его снова. — Вы уверены?

— Нет. Да. Я не знаю. — Арберт криво усмехнулся. — Знаю только, что не хочу мучиться до смерти, и закончить как отец Миллианны тоже не хочу. Если можно уйти мирно — я согласен. Только пообещайте…

— Да?

— Если не выйдет — помогите моей семье. Хоть чем-нибудь, — твердо сказал Арберт. — И еще — не позвольте им увидеть меня… таким, каким я стану.

— Не позволю, — кивнул Когарт. — И спасибо. Большое вам спасибо. Так вы… готовы?

— Прямо сейчас? — Арберт растерялся. — Не знаю. Можно еще хотя бы пару часов? Я хочу попрощаться. С семьей и… вообще.

— Конечно, только… — Когарт нахмурился. — Возможно, стоит хотя бы произнести клятву сейчас? Простите, но тварь в вашей голове может пошевелиться когда угодно. Через минуту или через час. И тогда вы уже ничего никогда не сможете сказать. И все будет тщетно.

— Именно поэтому времени лучше не терять, — Арберт сел в постели. Он не знал, откуда взялась та легкость и сила, что он чувствовал внутри. Как будто тяжесть грядущих мучений упала с его плеч. — У вас не найдется больше того снадобья, что снимает боль? Оно бы сейчас не помешало.

— Что ж, хорошо. — Когарт достал из чемодана пузырек и протянул ему. Арберт выпил его до дна и ощутил, как разливается по всему телу облегчение.

— Два часа, — сказал он. — Я вернусь, и все будет сделано. Вы останетесь здесь?

— Пожалуй, лучше обойду других больных, — покачал головой Когарт. — Если все получится, меня уже не будет, чтобы им помочь. Дочке мельника, например, пригодится немного лекарства от кашля.

— Ильзе? — удивился Арберт. — Что с ней?

— Хладная хворь, — мрачно ответил Когарт. — Недавно была метель, видно, родители не уследили. Уже неделю лежит без движения, все тело ледяное, только кашляет так, что стены дрожат.

— И вы можете ей помочь? — Арберт вспомнил веселую девочку, которая еще недавно забегала к ним в пекарню выпросить сладкого, и у него защемило сердце.

— Не знаю. Вряд ли. Но я должен попытаться, — сказал Когарт и помог Арберту подняться с постели.

— Так, может, подождем, пока она не вылечится? — спросил тот.

— Без толку ждать. Я чувствую, что происходит со мной. К завтрашнему дню я либо буду свободен, либо меня уже не останется, — туманно произнес Когарт. — А вместо меня появится нечто иное. Помочь Ильзе я могу только сейчас. Утром я дал ей настойку, теперь дам еще, а остальное — уже не в моей власти. Два часа? — спросил он.

— Два часа, — согласился Арберт.

 

***

Дождавшись, пока Когарт скроется из виду, Арберт двинулся по улице. Прощаться с женой и дочерью сразу он не стал — нужно было время, чтобы найти слова.

Поначалу Арберт хотел просто прогуляться и в последний раз посмотреть на знакомые места. Воспоминаний о городке — добрых и не очень — у него было в избытке. Но ноги сами привели Арберта к дверям пивной, и, поразмыслив немного, он решил, что такая прощальная трапеза ничем не хуже любой другой.

Арберт взял большую кружку пива и сел на скамью в углу. Он смотрел на бурые, поеденные жуками стенные бревна и размышлял. Как будут жить без него Милли и Лина? В голову даже забрела шальная мысль поссориться с женой, наврать, что нашел другую, и уйти, хлопнув дверью. Уж наверняка так Милли будет проще пережить потерю. Арберт даже был бы готов на это, если бы не Лина. Расти без отца Арберту пришлось не просто так — когда ему был всего год, тот уехал к другой женщине в большой город, и Арберту осталось только его имя. Имя и одна сплошная пустота, этим именем названная. И еще — злость и обида. Нет, пожалуй, лучше уж ребенку знать, что отец любил его до самой смерти, а не ушел добровольно и живет себе как хочет, даже не вспоминая об этом. Арберт не был уверен, чего в этой мысли больше — заботы о Лине или о собственной доброй памяти, но на такую ложь он решиться не мог. Нужно просто пойти и сказать Милли все как есть, даже если она не поймет. Арберт чувствовал, что поступает правильно. Возможно даже, у Когарта все получится, и тогда ему самому перед смертью удастся совершить доброе дело. Добрых дел за свою жизнь Арберт успел сделать немного — как-то повода не находилось. Может быть, самое время.

С топотом и кряхтеньем в пивную ввалился грузный мужчина с тяжелой сумкой. Шумно выдохнув, он плюхнул сумку на скамью и рухнул рядом сам. Очки на носу придавали мужчине умный вид и потому совсем ему не подходили.

— Ну и грязь… — пробурчал мужчина себе под нос. — Эй! Пива мне! — крикнул он и ударил ладонью по столу.

Незнакомец явно был не из местных и не из слишком приятных. Почти сразу Арберт утратил к нему интерес и снова уткнулся в стену.

— Эй, уважаемый! — окликнул толстяк пивовара Горри, который хмуро подал ему кружку и потопал обратно. — Я тут ищу один дом, не подскажешь, где он? У меня есть записи с картой, но там черт ногу сломит, не деревня у вас, а лес дремучий.

— Что за дом? — лениво отозвался Горри.

— Арберта Гасса, — прочитал толстяк по листку.

Арберт вздрогнул. Найдя его взглядом, Горри махнул Арберту рукой. Тот, покачиваясь, встал и подошел к незнакомцу.

— Я Арберт Гасс. Вы кто? — спросил он прямо.

Толстяк воззрился на него поверх очков.

— Вы? Вот удача-то, а я к вам. — Он глупо хихикнул.

— Зачем?

— Как зачем? Вы же сами посылали, — удивился мужчина. — За лекарем. Лекарь я. Редрик Когарт, к вашим услугам.

Арберт отпрянул, споткнулся и рухнул на скамью.

— Вы? Вы Когарт? Вы лекарь? — только и сумел выдавить он.

— Ну разумеется, кто же еще. — Толстяк с подозрением посмотрел на него. — Да что это с вами?

— Но вы… Но он… — у Арберта заплетался язык, и он не был уверен, от пива это, от болезни или от изумления.

— Юноша, ну-ка вставайте. — Толстяк с неожиданной силой поднял Арберта на ноги. — Подойдите к окну. У вас кровоточат глаза. Головная боль, слабость? Дайте взглянуть… Да, похоже, все верно. Я видел ваши записи и предположил, что это она. Кровавая угрица.

— Да… мне уже сказали, — пробормотал Арберт.

— Кто? — удивился мужчина. — Судя по письму, в ваших краях о таком и не слыхали. Это неудивительно — угрица водится…

— Знаю, знаю, на юге, — перебил Арберт. — К нам приезжали торговцы оттуда, а я продаю хлеб. Думал закупить у них пирогов с мясом, попробовал сам — редкостная дрянь. Вот и не стал.

— И правильно, — покивал толстяк. — У таких мясо покупать — себе дороже. Но все равно находятся умники… — Он поник. — Буквально с месяц назад такой же больной у меня в городе случился. Все как у вас, только угрица не в голове засела, а, кгхм, пониже.

— И что?

— Скончался, — печально ответил мужчина. — Долго, правда, не мучился, и на том спасибо. Я добрался до него слишком поздно, и ведь как жаль — мог бы спасти.

Арберт дернулся и сшиб кружку со стола. Пиво брызнуло во все стороны, но он этого даже не заметил.

— Что вы сказали? — медленно переспросил он.

— Спасти, говорю, мог бы. Угрица штука противная, но и на нее управа есть. Кстати, что это я, ну-ка, выпейте скорее. — Толстяк порылся в чемоданчике и протянул Арберту темный пузырек. — Всех тварей выгонит. Ну, как выгонит — размягчит и развалит на кусочки, вот они и выйдут наружу. Правда, не сразу — снадобье нужно принимать неделю.

Трясущейся рукой Арберт взял у него пузырек.

— Вы — Редрик Когарт? Это правда вы? Вы лекарь?

— Конечно, правда. — Новоявленный Когарт усмехнулся. — У меня и бумажка есть. — Он протянул Арберту обитую кожей книжицу. Внутри значилось его имя, какие-то звания, а ниже — подпись. — Вон, глядите, печать королевского лекарского сообщества. Такую не подделаешь.

— И вы можете… вылечить от кровавой угрицы? — дрожащим голосом спросил Арберт.

— Ну а как же. — Редрик Когарт приосанился и тут же погрустнел. — Очень, очень жаль, что не успел тогда. Хоть бы на пару дней раньше, но я был в отъезде… — расстроенно продолжал он. — Черт-те что там случилось, конечно. Сам до сих пор не пойму. Мне написали — так, мол, и так, был в расцвете сил, а теперь то болит, это болит, кровь идет, но для такого причин может быть много. Приезжаю — а его хоронят. Сказали, угрица. Я уже не смог разобраться, конечно, но угрицу эту встречал. Болел он долго, месяца три, а потом, будто знал — простился с детьми и на следующий день умер, как уснул. А когда прощался, наказал похоронить его по-особому — положить лицом вниз, сверху какой-то землицы сыпануть, да сверху еще, кажется, соли… Не знаю даже зачем. Может, от злых духов так спасался. Жаль человека. Но все ж таки жизнь он прожил долгую. Лет пятьдесят ему было.

Арберт замер.

— Сколько? — переспросил он.

— Ну или сорок с чем-то, не знаю точно, — отмахнулся Редрик. — Солидно, в общем. Но все равно жаль. Каждую вот так упущенную жизнь — жаль. Потому я и заторопился сюда, сразу как за мной послали — понял, что наверняка все та же угрица, так может, хоть тут успею. Смотрите, один такой пузырек стоит два гольта, вам нужно всего семь, получается…

— Вы хотите сказать, — затуманенный разум Арберта все пытался осознать происходящее, — Хотите сказать, что вы — настоящий лекарь? И я вовсе не смертельно болен? Я не умру? А тот, другой, умер, и он был старик? И его хоронили обрядом?

— Ну не то чтобы прямо старик и обрядом, но можно сказать… Эй, вы куда? Стойте! — воскликнул Редрик. Арберт вскочил и выбежал из пивной.

 

— Ты чего это? — возмутилась Милли, когда он распахнул дверь и ворвался в дом.

— Где Когарт? Лекарь? — тяжело дыша, выговорил Арберт.

— Не знаю. — Милли удивленно посмотрела на мужа. — Я думала, ты куда-то с ним ушел. Да что случилось-то? Где ты был?

Арберт привалился к стене и сполз на пол, мысленно благодаря настоящего Когарта за зелье. Боль уходила волнами, постепенно, но уходила. Если бы не это, он бы, наверное, не смог даже добежать до дома.

— Как ты его нашла? Откуда узнала, как его вызвать? — требовательно спросил он.

— Да я давно про него слышала. — Милли нахмурилась. — Марбер уезжал в город, я и попросила его заехать к лекарю. Написала про тебя и с ним передала. Серьезно, если сейчас же не объяснишь, что стряслось, не посмотрю, что хворый — по голове огрею!

Арберт жестом велел ей сесть и заговорил:

— Тот человек, что вчера приехал и назвался лекарем — самозванец. Я только что настоящего встретил.

— Как? — ахнула Милли, но Арберт продолжал:

— Он сказал, что у меня в голове сидит какой-то червь и я от этого умру. Или не смогу двигаться. И я поверил.

Милли прижала руки ко рту.

— Он сказал, что… — Арберт устыдился собственной глупости. Ну как же безумно это звучит, как он мог поверить в такое? — Что вроде как бессмертный. Что в день моего рождения провел какой-то обряд, отказался от своей смертности и отдал ее мне. Или не мне, но может быть, что мне. И что уже много лет он томится в земной оболочке, и только я могу ему помочь.

— Как? — По лицу Милли было не понять, расхохочется она сейчас или расплачется.

— Я должен был дать… какое-то согласие. Он не объяснил толком. А потом хотел дать мне зелье, от которого я бы уснул и умер. Он сказал, что мне все равно умирать, а так хоть страдать не придется. А потом меня нужно было как-то по-особенному похоронить, и тогда бы моя смертная жизнь перешла к нему. И он бы умер тоже. И я согласился. — Арберту хотелось провалиться сквозь землю. — Но сейчас я был в пивной и встретил там настоящего лекаря, и он сказал, что я здоров, то есть не здоров, но что меня можно вылечить, и я не умру, но другой умер, и ему было пятьдесят, и получается, что это все была неправда…

— Да неужели?! — рявкнула Милли так, что Арберт вздрогнул и ударился о стену головой. — Неправда, значит? Выходит, лекарь-самозванец сказал тебе, что ты умрешь, а ты поверил и даже не подумал рассказать мне? Решил покончить с собой, бросить нас с Линой ради какого-то выдуманного колдовского обряда и молчал?

— Да ведь я же хотел как лучше! — взмолился Арберт. — И мне страшно было, эта штука ведь в любой миг могла повернуться у меня в голове так, что я бы не смог больше никогда пошевелиться. И сказать бы ничего не смог!

— И ты так дорожил каждой минутой, что ушел из дома и отправился пить, — фыркнула Милли. — Я тебя, знаешь ли, осуждаю не за то, что ты испугался своей участи. И не за то, что меня от моей хотел избавить — знаю я, почему. И если на самом деле ты поправишься — я больше всех на свете рада. Но вот что ты решил все один, ни слова не сказал и так и собирался молчать до последнего и просто уйти — это хуже всего. И что до сих пор думаешь, что прав. Ты как всегда решил, что, если промолчать, все как-нибудь само собой поправится, да? Ну так ничего подобного!

Арберт хотел возразить, но его перебил шум за окном. Кто-то на другом конце улицы кричал, звонил, визжал во все горло.

— Что еще? — выдохнула Милли и, не глядя на Арберта, направилась к двери. — Эй, что там творится? — крикнула она пробегавшему мимо мальчишке.

— Убили! — радостно воскликнул тот. — Незнамо кого, чужой какой-то, вроде только приехал, толстый, с бородой и в очках дурацких! Вот сюда его ножом! — Он ткнул себя в горло и, подпрыгивая, побежал дальше.

Арберт оцепенел.

— Когарт! — вскрикнул он, вскочил и бросился к двери, но на пороге ему перегородили путь.

В нос Арберту и Милли ударил мерзкий запах, смесь горькой сухости и тошнотворной сладости. Перед ними стояло нечто. Огромный человек, на две головы выше Арберта. Кожа его была черна — та, что еще осталась. Одежда превратилась в тряпье. Куски плоти свисали с костей.

Страшный великан отступил в сторону. В дом вошел Когарт — вернее, тот, кто им назвался. Костюм обвис на нем, как на вешалке, бледная кожа побелела как мука.

Когарт печально посмотрел на Арберта.

— А я ведь так старался решить все полюбовно, — покачал головой он.

Арберт отступил назад.

— Уходи, — хватило ему смелости сказать. Он обращался к Когарту, но не мог отвести взгляда от огромного мертвеца.

— Это вряд ли. — Когарт кивнул мертвецу, и тот шагнул в дом. За ним обнаружился второй — толще и ниже ростом. У этого не хватало глаза, а из приоткрытого рта при каждом шаге вываливались черви. — Берите женщину, и девчонку разыщите. Этот пойдет сам. Ведь пойдет же? — Когарт недобро улыбнулся Арберту. — Ступайте на кладбище, а мы следом. Пока все суетятся из-за этого недоумка, никто ничего не заметит.

Один мертвец послушно потопал в комнату. Арберт кинулся ему наперерез, но тот только оттолкнул его в сторону, да так, что Арберт врезался в стену и рухнул на пол. Второй мертвец схватил Миллианну. Она закричала и стала вырываться, но он держал крепко. Мертвец зажал ей рот червивой рукой, и хотя Милли пыталась сопротивляться еще недолго, в конце концов она просто обмякла в его руках, будто под сонным зельем.

— Папа! Кто?.. Пусти! — раздался сверху писк, и Арберт снова рванулся на помощь дочери, но не смог сделать и шага — все тело ломило.

— Угомонись, — лениво сказал Когарт. — Возьми себя в руки и вставай. Твоей жене и дочери никто ничего не сделает, если ты будешь хорошо себя вести. Сказал же — я не убийца. — Он хмыкнул. — Что толку от убийств, если есть другой подход?

Арберт подавил крик, увидев, как великан спускается по лестнице, перекинув через плечо безжизненную Лину.

— Я могу и передумать, — строго сказал Когарт. — Не медли, времени мало. Вперед!

Он вышел из дома первым, следом — мертвецы с Линой и Милли. Последним, ненавидя себя за бессилие, вышел Арберт. Они двинулись по улице на окраину, прочь от шума и криков.

— Что тебе надо? Кто ты вообще такой? — процедил Арберт.

— Это долгая история. — Когарт мечтательно посмотрел в сумрачное небо, меряя шагами улицу. — И, каюсь, я поведал тебе лишь малую ее часть. Но если бы я рассказал всю правду, ты вряд ли бы согласился. А твое согласие очень важно. Здесь я не солгал — мне нужен ты.

— Зачем?

Когарт усмехнулся.

— Когда-то давно, — сказал он, — не тридцать лет, уже и не упомню сколько, но не меньше века назад, — один человек решил стать бессмертным. Не говорю, что это был я, потому что я — уже совсем не тот, что был раньше. Он увлекся темной магией, долгие годы искал путь и наконец преуспел. Не так, как полагал, но все же. В результате получился я. Безвременный и бессмертный. Я обрел вечную жизнь, как того и желал. Но у всякого колдовства есть своя цена. Моей ценой стала сама жизнь.

Они шли по безлюдным улицам, а вокруг все темнело.

— Через некоторое время после преображения я почувствовал, что слабею. — Когарт коснулся морщины на щеке. — Изучил вопрос и понял, в чем подвох моего бессмертия. Я застыл на грани между жизнью и смертью, и чтобы оставаться на ней и дальше, не переходя ни на одну из сторон, я должен был регулярно питаться.

— Чем? — Арберт завороженно слушал его.

— Жизнью, разумеется. — Когарт облизнулся. — Жизненная сила человека — удивительная вещь. Пришлось провести немало опытов, чтобы понять, в каком именно виде она мне нужна. Видишь ли, эта сила есть у каждого. Яркая, свежая и небеса, какая же восхитительная! Но нет, было мало просто убивать людей и пить из них жизнь — как бы просто мне жилось тогда! Все было завязано на чертовом обряде. Чтобы отдаться мне, человек должен был пройти его — причем сделать это добровольно. Уж не знаю, что такого особенного в искреннем согласии, но именно оно было нужно, чтобы все выходило. Я пробовал обряд с детьми, юношами, стариками и выяснил вот что. От пожилых мне проку нет — они слишком дряхлы, и сила их жизни почти ничего не стоит. В детях же, напротив, ее полно, но именно потому я и не могу ею питаться — она так сильна, что не позволяет мне этого! То же выходит и со всеми простыми людьми. Представляешь, до чего несправедливо? Старики, смертельно больные и раненые для меня слишком слабы, дети и здоровые люди — слишком сильны. Кто же остался? Ты, мой дорогой. И все, кто серьезно болен и достаточно слаб, чтобы подчиниться и отдаться мне, но еще достаточно силен, чтобы оправиться и прожить долгую жизнь. Идеально. Разумеется, совершенно без разницы, кто они и в какой день и час родились. Я просто надеялся, что ты почувствуешь себя особенным и это убедит тебя согласиться. Обычно убеждает. Еще помогают зелья — у моей крови, как оказалось после обряда, есть особые свойства, и я добавляю в снадобья ее. То, что я дал тебе, гасит боль на короткий срок, зато потом еще больше раздувает ее пламя. Отличная вещь. И с девчонкой Ильзой оно тоже пригодилось. — Когарт ухмыльнулся. — Но ее я держал про запас, она все-таки маловата и может оказаться сильнее, чем нужно. А вот ты мне подходишь чудесно — достаточно слаб, силен, смел, труслив и глуп. Как и многие до тебя. Некоторые люди готовы на все, чтобы избавиться от таких мучений. Остается лишь убедить их, что болезнь неизлечима и единственный способ спастись — покинуть этот мир. И попутно оказать мне небольшую услугу.

— И ты просто… пожираешь их души? — проговорил Арберт.

— Не уверен насчет душ, но примерно так, да, — согласился Когарт. — После первого же успешного обряда я обнаружил любопытное дополнение к пище. — Он кивнул на мертвецов. — Тела моих подопытных по некой причине не желают оставаться в земле. Как будто обряд связывает их со мной. Порой это утомительно, но временами полезно — как, например, сейчас.

— И что ты хочешь делать? — спросил Арберт. — Я ведь твоей пищей в жизни не стану.

— А в жизни и не нужно. — Когарт погрозил ему пальцем. — Теперь у тебя уже нет выхода. Оцени мое великодушие — я ведь правда пытался убедить тебя по-хорошему. Церемонился, сочинил целую историю, упрашивал, а не угрожал. Я использую насилие лишь в крайнем случае — такова уж моя натура. Возможно, это память о чем-то, что я имел когда-то при жизни… — Он задумался, но тут же встрепенулся. — Но потом заявился этот старый дурак. Стоило прикончить его еще в пути. В прошлый раз он опоздал, и того парня я выпил до дна. — Когарт причмокнул. — Опередить этого осла вообще не составляет труда, он по дороге заваливается в каждый трактир, глядишь, без меня почти все его пациенты и так бы скончались, только совсем бездарно и бесполезно. Так или иначе, он все испортил, а времени ждать у меня больше нет — порой худший голод подступает внезапно. Мне нужна пища, и сегодня ею станешь ты. — Он посерьезнел и остановился.

Будто очнувшись ото сна, Арберт увидел, что они оказались на вершине холма. Вокруг простиралось деревенское кладбище — за годы оно успело разрастись до немалых размеров. Вдали стелился туман, а прямо под ногами тянулись могилы — на каждой лежал камень с выцарапанными именами умерших.

Когарт подвел их к широкой яме. На дне ее было пусто, но вокруг в траве валялись камни и человеческие кости — похоже, он просто вырыл новую могилу на холме прямо среди старых.

— И что теперь? — спросил Арберт, не сводя глаз с жены и дочери. Мертвецы бросили их на землю недалеко от могилы и встали рядом, как часовые.

Когарт, спотыкаясь, подошел к краю. В свете луны его лицо мерцало белизной.

— Ты произнесешь клятву, выпьешь это, — он достал из кармана пузырек с темным зельем, — и мы тебя похороним. Остальное уже не твоя забота.

— А мои жена и дочь?

— Если все сделаешь как нужно — они уйдут домой живыми и здоровыми, — заверил его Когарт. — Если же нет… — Он кивнул мертвецам. Те одновременно схватили Лину и Милли за волосы, как кукол, вытащили ножи и приставили каждой к горлу.

— Отпусти их сейчас, — сказал Арберт. — Я согласен, только отпусти их, и я все сделаю.

Когарт расхохотался и тут же оглушительно закашлялся.

— Думаешь, я так глуп? — рявкнул он. — Иди сюда и повторяй за мной! «Смертный дух, в этот день и час я воздаю тебе дань»!

Арберт молчал и не двигался с места.

— Убейте девчонку, — приказал Когарт, и мертвец ухватил Лину крепче за волосы, отчего она тихо застонала.

— Нет, стой! Не надо! — Арберт бросился к Когарту. — Я согласен! Смертный дух, в этот день и час я воздаю тебе дань!

— «Прими в жертву мою душу и тело, по доброй воле я отдаю их в твою власть», — угрожающе продолжал Когарт.

— Прими в жертву мою душу и тело… — Арберт осекся.

— По доброй воле!.. Живее!

— По доброй воле я отдаю их в твою власть, — покорно продолжил Арберт.

— Взамен же даруй моему владыке силу, которой полнится это тело…

— …силу, которой полнится это тело…

— Даруй свет, что теплится в этой душе, избавь моего владыку от тьмы, не позволь стать ничем! — наступал Когарт.

— Не позволь стать ничем… — Арберт монотонно произносил слова и отступал назад.

— Стой! Пей. Сейчас же. — Когарт остановил его, схватив за локоть, и сунул в руки пузырек. Арберт отбивался, и Когарту пришлось толкнуть его на колени, зажать нос и вылить содержимое пузырька в рот силой. Арберт закашлялся, но все же проглотил горькую жидкость. Почти сразу же закружилась голова.

— Последнее! Повторяй! «Смертный дух, в этот день и час я воздаю тебе дань!»

— Смертный дух… я воздаю… — прохрипел Арберт. Когарт было отпустил его, но тут же схватил снова, увидев, что тот падает на спину. Но Когарт был уже слишком худ и слаб, чтобы его удержать, а Арберт — еще достаточно силен, чтобы в последний миг схватить его за одежду и потянуть за собой. Вздохнув в последний раз, Арберт камнем полетел с крутого холма вниз, а следом за ним — и Когарт.

 

У подножия холма среди могил лежали два искалеченных тела. Руки и ноги Арберта были переломаны — падать было невысоко, но он угодил прямо на камни. О камень же он ударился и головой. Когарта острый камень чуть не разрубил надвое — нижняя часть его туловища болталась на малом куске плоти.

Из двоих уцелел только один. Придя в себя, он вскрикнул и зашелся в приступе кашля. Затем пошарил руками по земле, оперся о камень и попытался встать.

Увидев бездыханного Арберта, Когарт взвыл и бросился к нему. Голова Арберта вывернулась под страшным углом, грудь больше не вздымалась — он был мертв.

— Сюда! Живо сюда! — крикнул Когарт мертвецам. Осталось совсем немного, только похоронить его, и, может быть, еще получится…

Он не видел, как замершие у могилы мертвецы пошатнулись. Они шагнули вперед, как единое целое, и рухнули на землю, осыпав Лину и Милли ошметками плоти. Застонав, Милли пошевелилась и распахнула глаза. Но кроме нее и Лины на холме больше никого уже не было.

Когарт снова попытался подняться и только тогда понял, что не может. Раны, обычно зараставшие за несколько мгновений, как бы тяжелы ни были, не затягивались.

— Нет… — прохрипел Когарт. — Не теперь! Еще слишком рано!

Он принялся судорожно раскапывать руками землю прямо перед собой, надеясь успеть вырыть новую могилу, но тщетно. В ужасе Когарт смотрел, как его руки прямо на глазах становятся все морщинистей, все тоньше, истлевают и рассыпаются прахом. Вслед за ними рассыпались и ноги, и все остальное его тело. Несколько мгновений — и среди могил у подножия холма остался один только Арберт. На щеке его алела кровавая слеза.

 

А где-то в городе, в самом дальнем его конце дочь мельника, двенадцатилетняя Ильза, лежала, не в силах встать и только сотрясаясь от удушающего кашля.

На столике стоял пузырек с зельем, которое Когарт дал Ильзе утром. Когда последняя крупица его праха осыпалась на кладбищенскую землю, зелье вдруг изменило цвет.

И девочка затихла. В горле еще царапали кошки, но она ощутила, как нечто, с самого утра раздиравшее ей грудь, умерило ярость. Собрав все силы, Ильза подняла руку и коснулась лица. А затем глубоко вздохнула и закрыла глаза, благодаря небеса за избавление.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 7. Оценка: 4,43 из 5)
Загрузка...