Даже звезды гаснут

 

Два квартала – и он дома. Если не считать внезапно заглохшей машины и сдохшего телефона, ему пока везло. Может, и обойдется. Клиент был не столь проблемный, как казалось по описанию. Главное, осторожность и внимание.

Роману удалось преодолеть почти полгорода пешком, осталась ерунда. Два квартала. Автобусы и трамваи отменяются – сейчас лучше держаться от большого скопления народа подальше. Потому и метро не воспользовался. Под землей, в сутолоке он практически беззащитен, отыграться там на нем легче легкого. Высокие платформы, ток, рельсы, поезда, эскалатор. Нет уж, береженого бог бережет. По той же причине и водителя личного не нанимал, привык доверять лишь себе.

Он охнул, от толчка в плечо ступил в лужу, промочив ноги. Молодой амбал, вывернувший невесть откуда, рявкнул:

– Смотри, куда прешь, придурок!

Вот оно. Так и знал, что-нибудь непременно произойдет. Молодой хам продолжал лыбиться, поигрывая мускулами, словно предлагал: «Ну, давай, рыпнись…». Проучить бы урода… но не сегодня. Никакого риска. Он молча выбрался из лужи и зашлепал в мокрых ботинках дальше, стараясь обходить людей. Простуда – не самое страшное, что могло приключиться.

Как ни странно, удалось спокойно перейти дорогу. Машина не выскочила неожиданно из-за угла и светофор не забарахлил. Перебрался благополучно по мостику через траншею. Доски оказались крепкими, не гнилыми, а трубам не вздумалось прорваться именно в этот момент кипятком. Когда уже понадеялся, что удастся добраться без неприятностей до дома и залечь там в тишине и безопасности на несколько дней, как рекламный щит вырвался из рук рабочих на втором этаже и смел его с ног. В глазах потемнело. Когда мир прояснился, вокруг стояли какие-то люди, а худощавый мужчина в очках слушал пульс.

– Я врач. Ветеринар. Лежите, не двигайтесь, у вас может быть внутреннее кровотечение или сотрясение мозга.

Роман попытался встать. Не хватало, чтобы его лечением занимался какой-то ветеринар! И людей толпа набежала, еще признает кто. Надо делать ноги. Но закружившаяся голова заставила лечь обратно. Проклятие! За два квартала до дома… Вот что значит расслабиться. Идиот.

– Оставайтесь на месте, сейчас вызовем скорую, – продолжал суетиться ветеринар.

Откуда подобное человеколюбие? Неужели есть еще такие люди, преданные своему делу и клятве Гиппократа. Боже, о чем он думает? Надо выбираться отсюда побыстрее. Народ, привлеченный инцидентом, прибывал. Кто-нибудь его точно узнает. Взгляд остановился на злосчастной вывеске, прислоненной к стене дома. Ветеринарная лечебница «Мой любимец». Он бы иронично хмыкнул: «Вот и ответ такой заботе», но давно отвык удивляться.

– Товарищи, вызовите скорую, человеку плохо! – распалялся ветеринар. Маячивший впереди суд добавлял волнения его голосу.

– Зачем скорую? – протиснулся вперед мужчина лет сорока, выправкой похожий на военного. – Пока приедут – ноги протянешь. У меня машина рядом – довезу до больницы.

Такая общая отзывчивость напрягала. Что это с народом? То не дозовешься, когда грабят или ногу на льду подвернешь, а тут повально все как Мать Тереза себя ведут! Ладно, ветеринар спасает свою шкуру от штрафа, а этот чего в добровольцы рвется?

– Хватайся, приятель, за шею, помогу дойти до машины, – «военный» заботливо приподнял его, придерживая за талию. Деваться было некуда, пришлось идти. Какая-то женщина с уставшими глазами на изможденном лице увязалась следом. Он покосился на нее с подозрением.

– Не волнуйся, это моя жена, – успокоил «военный». – Аня, открой заднюю дверцу, человеку надо лечь.

– Не беспокоитесь, я уже прекрасно себя чувствую. Если не затруднит, просто довезите до дома, тут близко. – Главное, вырваться из толпы. А семейную пару он уболтает отпустить его.

– Может, все-таки в больницу? – стоял на своем «военный».

– В этом нет необходимости. Я в порядке.

– Потому что вы Лекарь? – вкрадчиво спросил мужчина, глянув на него в зеркальце заднего вида. Молчавшая до сих пор жена обернулась вполоборота на кресле, глаза ожили надеждой.

Так и знал. Ничего не делается в мире бескорыстно.

– Не понимаю, о чем вы, – произнес он натянуто. Пальцы легли на дверную ручку.

– У вас с внутренней стороны запястья пятно в виде восьмерки.

– Обычная татуировка. Глупость юношества.

– Это знак Лекаря. Насколько мне известно.

Откуда известно?

Он уже был готов нажать на ручку и выскочить из машины. Движение несильное, угодить под колеса – мало шансов. А потом в подворотню и задними дворами. Возвращаться в квартиру нельзя, вдруг и там поджидают? За этой милой семейной парой может скрываться кто угодно.

– Вы обознались, – холодно произнес он. – Остановите машину. Я выйду. Дальше нам не по пути. – И заключительным росчерком – брошенные презрительно на сиденье пятьсот рублей. – За проезд.

Мужчина остался спокоен.

– Вначале так и думал, но теперь вижу, что прав. Говорили, что Лекарь человек резкий.

Скорее бессердечный подлец. Но таким его сделали сами люди.

– Пожалуйста, скажите правду, вы Лекарь? – вцепилась пальцами в сиденье жена «военного». От надежды в ее глазах хотелось удавиться. – Нам нужна ваша помощь! Мы все перепробовали, объездили всю страну, прошли лучших целителей и профессоров – светил науки. Все бесполезно. Только вы один способны спасти нашего Темочку, – говоря взахлеб, она вытащила из сумки фотографию, протянула ему.

Он шарахнулся от снимка. Недоставало, чтобы потом их чадо приходило к нему во снах! Да и наперед знал, что увидит на подобных фото. Милые, счастливые детские лица… еще до того, как их исковеркала болезнь.

– Я просил остановить машину.

– И даже не выслушаете? – мрачно спросил мужчина.

– Нет. Сочувствую вашему горю, но помочь не могу.

– Умоляю, – всхлипнула женщина. – Войдите в наше положение.

– Если дело в деньгах, не сомневайтесь, мы оплатим ваши труды, продадим машину, квартиру, возьмем кредит. Ради Темы…

Его разобрала злость.

– Как просто мерить все деньгами! Выложить определенную сумму и получить, что хочется. Даже чудо. И неважно, как оно дается. Все пытаются избавиться от несчастий, и ни один не задается вопросом, чем я расплачиваюсь за ваши беды. Кажется, так легко – приложил руки и опля, человек здоров! А куда девается болезнь – думал хоть кто-нибудь? Она не растворяется в воздухе. Я забираю ее себе. А потом прохожу все круги ада, испытываю каждое страдание, каждую надежду и отчаянье больного. Корчусь в муках, задыхаюсь, вишу над унитазом сутки напролет от рвотных спазмов. Мало этого, после каждого исцеления, со мной происходят всякие несчастья. Три раза горела квартира, дважды сбивала машина, ломал ноги, руки, тонул, падал в колодец, меня грабили, избивали, выслеживали полиция и спецслужбы. Я много лет не могу уснуть без сильного снотворного, потому что лица просящих идут бесконечной чередой ночь напролет. А на утро, снова и снова, приходиться выбирать, давая надежду одним и отнимая у других. Так во сколько вы оцените мои страдания? – «Военный» понуро молчал, женщина, зажимая рот, беззвучно плакала. – Правильно, никому нет дела до меня, всем нужен только мой дар. Но каждому помочь невозможно. И ста жизней не хватит. И все равно преследуют, домогаются, суют деньги, угрожают, шантажируют. Я живу, как загнанный зверь, не зная ни покоя, ни счастья. А вы просите войти в ваше положение. А кто войдет в мое?

– Понимаю, вам живется непросто. За себя бы не просил, но ребенок, он за какие грехи обречен страдать?

– Все задаются этим вопросом. Но наш мир таков. И мне его не изменить, как бы ни старался.

Машина остановилась.

– Если не передумали ехать в больницу, задерживать не будем, – проговорил мужчина, сжимая руль как горло врага.

– Но, Витя, а как же Тема? – всплеснула руками его жена.

– Он нам не поможет, Аня. У человека своих проблем куча. Будем искать другие способы, – «военный» с любовью сжал ей плечо. – Мы не сдадимся.

На женщину жалко было смотреть. Сломана, раздавлена, потерявшая последнюю надежду. Руки судорожно сжимали фотографию сына.

 

Какая же ты скотина Лекарь.

Но сколько раз он проходил уже это. Трагичная история, несчастные лица. И один и тот же итог – очередная неделя кошмаров. Устал. Он вышел из машины. Главное, не оглядываться, особенно на снимок в дрожащих руках, идти вперед. Всех не спасти.

Он сделал десяток шагов, дернул зло челюстью, вернулся к машине, открыв дверцу со стороны женщины, вынул фотографию из ее рук. Как и думал. Милый трогательный ребенок с умными не по возрасту глазами, переживший страданий больше, чем любой взрослый за всю жизнь. Море печали и понимания, что его срок среди живых будет недолог.

– Далеко живете?

– На Серпуховской, – встрепенулся мужчина.

Далековато. Идиот. Зачем ты это делаешь? Два клиента за день. Представляешь, что тебя ждет?! Он представлял.

– Поехали.

– Вы поможете нам? – Засветившаяся снова в глазах женщины надежда обжигала. Хотелось отказаться от решения и сбежать подальше от этой блаженной веры в него. Хуже нет, когда так верят, а ты оказываешься бессилен помочь. Случалось и такое.

– Посмотрим на месте. Ничего не обещаю, – грубо бросил он, забираясь на заднее сиденье.

– Да-да, конечно, поедем скорее, – засуетилась жена «военного», вытирая слезы. – И спасибо, что передумали. Хоть глянете, можно ли что сделать.

– Аня, – одернул ее муж. – Не забивай голову человеку.

– Простите, – смутилась она. – Просто, когда тяжело заболевают дети, словно сам пребываешь в невменяемом состоянии, мысли путаются от горя и отчаянья.

Он понимал ее.

Пара жила в рабочем районе в хрущовке. Обычная двушка, давно требующая ремонта. Даже, если бы они продали ее и свою старенькую машину, не смогли бы оплатить его услуги. Брал он дорого. Восстановление после исцеления тоже стоило недешево. Цинично? Но лишь благодаря цинизму и грубости отгораживался от пропасти безумия, в которую его толкал каждый клиент.

Он оглядел пустые стены и минимум обстановки: диван, стол, книги, ноутбук, только самое необходимое. Нетрудно догадаться, куда делись остальные вещи. Продали, чтобы оплатить услуги врачей и экстрасенсов. Сколько уже пришлось повидать таких квартир? Долой жалость. Она выжигает изнутри. Перейдем к делу.

– Где ваш сын?

– В другой комнате. Я провожу, – женщина торопливо вытерла заплаканные глаза и с улыбкой распахнула дверь.

– Тимофей, у нас гости, – мать мальчика в заминке повернулась к нему.

– Роман Олегович, – подсказал он, перешагнув порог. Глянул на ребенка и понял, что влип. Лысая голова, бледные, с синевой губы и умные, внимательные глаза, сквозь которые смерть кричала: «Мое!»

Уходить! Уходить немедленно, без оглядки и как можно дальше. Иначе – звиздец. Иссушит. Но как уйти теперь, когда встретился с мальчишкой взглядом, и в памяти осталось его лицо?

– Вы врач? – голос ребенка звучал вяло и без доверия к гостю.

– Лекарь.

– А есть разница?

– Существенная. – Роман глянул на женщину. – Оставьте нас.

Она кивнула, молча выскользнула из комнаты, притворив дверь.

Ему хватило десяти минут оценить состояние ребенка и свои возможности. Шансы были хреновые. В первую очередь для него самого. Сложный случай. Раньше бы он отказался не задумываясь. Но что-то не давало уйти, равнодушно оставляя за спиной чужое горе.

Родители мальчика сидели на кухне, нервно сжимая горячие кружки с чаем. Вскинулись при его появлении, освободили место за столом. Он сел, сцепил пальцы в замок, язык прошелся по верхним зубам. Дурацкая привычка. Окинув кухню взором, полез во внутренний карман за портмоне.

– Первое. Нужно красное сухое вино и мед. Сумеете достать в течение двух часов? Мед и вино должны быть хорошего качества, а не дешевая дрянь. Вот три тысячи. – Он достал деньги, положил на стол. – Должно хватить. Меда с полстакана – не больше.

– Не надо, мы купим, – отказался «военный».

– Это не входит в оплату. О ней разговор позже.

– Вы беретесь за наш случай? – робко спросила женщина.

«Да, черт возьми! Естественно. Раз я, полный болван, еще здесь», – захотелось рявкнуть. Но сдержался, опять провел языком по зубам. Довольно с них грубости, хамства, лжи. Без этого натерпелись немало.

– Теперь об оплате. После сеанса мне нужно спокойное место на неделю: без людей, животных, шума машин, проблем с электричеством, печками и прочими прелестями цивилизации.

– Знаю такое место. У друга домик в лесу.

– К этому четырехразовое питание, – продолжил он, делая заметки в блокноте. Вот список необходимых продуктов. Еду оставлять за дверью, в дом не входить.

– Сделаем. Что-нибудь еще?

Разве что помолиться за нас обоих. Но вряд ли поможет.

– Пока все. Отключите телефоны, дверной звонок. Создайте максимум тишины. В комнату не входить. Ждать здесь.

Вновь он появился на кухне, вернее дотащил на дрожащих ногах обессиленное тело, почти через два с половиной часа. По ошеломленным лицам Валерия и Ани догадался, что выглядит неважно. Впрочем, и сам отлично это знал. Потому и перестал глядеться после сеансов в зеркало.

Бухнулся на стул. Потянулся за бутылкой. Валерий услужливо подал стакан, Аня протянула вазочку с медом и ложечку. Оба молчали. Ждали. Он налил вина, добавил меда, неторопливыми глотками выпил полстакана. Провел языком по зубам. Проклятая привычка.

– С вашим сыном все будет хорошо, – вскинул руку, предотвращая готовый вырваться у них поток вопросов и благодарностей. – Сейчас Тема отдыхает. Не тревожьте его. Может проспать до завтрашнего дня или даже обеда. Потом накормите, чем пожелает. А теперь самое важное. Чудесное исцеление сына спишите на последствия предыдущего лечения. Обо мне никому не говорить: ни родным, ни друзьям. Меня здесь не было, и вы не знаете о моем существовании, – допил оставшееся вино, поднялся на ноги. – Поехали в ваш домик в лесу.

Женщина упала на колени, прижалась к его ладони поцелуем.

– Благодарю вас. Вы не представляете, что сделали для нас…

Роман представлял. На собственной шкуре испытал. И не раз видел благодарных родителей на коленях. Вроде и привыкнуть уже должен. А не привык. Выдернул руку, сказал как можно мягче.

– Не делайте этого. Никогда. У вас хороший мальчик. Гордитесь им.

– Аня, в самом деле, не смущай гостя, – Валерий, стерев слезы с глаз, поднял жену. – Нам надо ехать. Роман Олегович устал.

Он плохо запомнил дорогу. Скорчившись на заднем сиденье, пытался удержать себя в сознании. Ох, и встрял ты, Роман Олегович, готовься к веселой недели бреда. Трижды они останавливались – его рвало. Один раз шла носом кровь. На руках Валерий занес его в дом, уложил на кровать.

– Здесь вас никто не побеспокоит. Через пару-тройку часов привезу еды.

– Сегодня не надо. Утром.

– Что я могу еще сделать для вас?

– Во внутреннем кармане пиджака ампулы и шприц, – выдавил он.

Мужчина нашел сверток, изменился в лице.

– Осуждаете?

– Кто я такой, чтобы судить вас, – Валерий протянул шприц и ампулы. – То, что вы сделали сегодня, никогда не уляжется в моем мозгу. Мы в неоплатном долгу перед вами. Что угодно, когда угодно…

– Тишины.

Лекарь уже не помнил, как ушел «военный». Мгла закружила его, понесла. А потом как всегда появились глаза друга. Ну, здравствуй, Борька. Что скажешь? Идиот? Идиот, конечно. Но как я мог оставить мальца на смерть, когда он так похож на тебя. Словно во второй раз расписаться в своей беспомощности.

Роман потянулся к призрачному образу друга.

Хреново мне сегодня. Одному не вытянуть. Держи меня, друг, держи. Вместе сдюжим. Как в детстве.

 

Они были странной парой друзей. Весельчак, болтун, первый выдумщик и заводила любых игр Борька и он, Ромка, – необщительный, меланхоличный, державшийся всегда особняком, предпочитавший собак и кошек компании людей. И все же не было в детдоме настолько прикипевших друг к другу неразлучных приятелей. Везде и всюду, в любом деле только вместе. Как родные братья. Забравшись на чердак, они часами разговаривали о космосе, динозаврах, морских приключениях и машинах, фантазировали о будущем.

Не говорили только о родителях. Это была запретная тема. У Борьки родители погибли в автокатастрофе, а его еще младенцем подбросили в корзинке в дом малютки. Единственная память об отце и матери – родимое пятно в виде восьмерки на запястье.

В остальном они на жизнь не жаловались, принимали ее такой, как есть, и были вполне счастливы.

А потом Борька заболел. Неожиданно и тяжело. Друга поместили в отдельную комнату под карантин. Но Ромка все равно пробирался к нему, пытался развеселить, а когда тот засыпал, прикладывал ладони и тянул болезнь из усыхающего тела, как делал с раненными бездомными собаки и кошками. Но что выходило с животными, не особо помогало с Борькой, давая лишь на короткий срок облегчение. Тогда Роман еще не знал, что не каждую болезнь можно изгнать из человека. И тянул заразу изо всех детских сил, пока однажды не упал без сознания. А когда пришел в себя через две недели тяжелейшей лихорадки, то узнал, что Борька умер. После этого что-то умерло и в нем самом, сделав его еще более замкнутым. Он не жил, а словно парил вдали от тела и сознания. Мир стал пресен и неинтересен. Наверное, он ушел бы вслед за другом, выгорев от тоски и одиночества, но Борька стал ему сниться. Они разговаривали как прежде, друг отчитывал его за проступки, давал советы, подбадривал в трудные моменты. Что было удивительным, он не остался тем же семилетним мальчишкой, в каком возрасте умер, а взрослел вместе с ним. Именно Борька подтолкнул его помочь обварившейся кипятком девчонке, велев: «Сделай, как со мной!» После неудачи с другом он разочаровался в своем даре и считал его выдумкой.

Но девчонке помогло. Правда, в награду за доброе дело удостоился прозвища «чудик» и косых взглядов окружающих. Его затаскали по врачам, превратив жизнь в череду экспериментов и следующего за ними изматывающего бреда. И однажды друг приказал: «Беги». Подгадав удачный момент, Роман сбежал, долго бродяжничал, переезжал из одного города в другой, перебиваясь временной работой, пока не решил, что с него хватит такой жизни. Ему были нужны деньги, а людям его дар. И он использовал их, как они использовали его. Борька смотрел осуждающе. «О том ли мы мечтали?» Не о том. Но мир порядком задолжал ему, и он стребует с него все до капли: и за детство, и за друга, и за эксперименты, и за жизнь, сделавшую его таким бесчувственным мерзавцем. Иногда на него вдруг снисходило благородство, и он совершал добрые, но неразумные поступки, как с Темой, за что потом расплачивался по-крупному…

Что-то пошло не так. Плохо после сеанса бывало и прежде. Но настолько – никогда. Его корежило, как червя на сковородке. Боль сменялась еще большей болью, выкручивая тело в суставах, сжимая внутренности в горошину. Он пошарил рукой по столу, нащупал бутылку. Глаза видели только смутные расплывающиеся образы. Открутил пробку, глотнул воды. Жидкость тут же исторглась на пол вместе с едким желудочным соком. Надо выбраться на воздух. Ползком Роман добрался до двери, перевалился через порог и скатился с лестницы. В спине опасно хрустнуло.

Ощущение смерти коснулось холодком висков. Он умирал. Умирал по-настоящему. Не за кого-то. А за себя самого, невозвратимо.

– Помогите, – с трудом разлепились пересохшие губы.

Над ним склонился Борька. Не взрослый мужчина, в облике которого приходил к нему во снах, а прежний семилетний мальчишка.

– Хреново выглядишь. Ты перебрал чужих болезней, друг, и теперь умираешь.

– Невозможно. Только не я.

– Даже звезды гаснут, израсходовав весь свет.

– И нет никакого спасения?

-Тебе надо сбросить накопившуюся тьму.

– Куда сбросить?

– На любого из людей. Кого не жалко.

От удивления Роман приподнял от пола голову. Подобный цинизм Борьке был не свойствен. Как и ледяной бездушный блеск в глазах.

– Я всю жизнь исцелял, а ты предлагаешь убить?

– Иначе умрешь. Выбирай.

Умирать не хотелось. Он не раз заглядывал за стену смерти. Ничего занимательного там не было. Слепые, немые души. Те же страх, боль, отчаянье и непонимание происходящего. Как и в жизни. Дальше заглядывать он побоялся. Мог не вернуться. Но забрать чужую жизнь, спасая свою? Как бы он ни презирал людей – это было неприемлемо.

Борька, догадавшись о его мыслях, улыбнулся.

– Скоро увидимся, друг. Ты так и не научился делать правильный выбор, понимать, что важнее в жизни.

Детский образ потускнел и рассеялся в солнечных лучах, бьющих в окно. Лихорадка охватила Романа с новой силой. Во рту ощущался привкус крови. Сколько у него в запасе времени? День, час, десять минут? Несправедливо! Он возвращал людям жизнь, делал добро. И как оно окупилось? Мысль о благих поступках должна была приносить успокоение. Но не приносила, черт возьми! Хотелось жить как никогда! Борька в чем-то прав. Разве одна отнятая жизнь не стоит сотен возвращенных? Одна никчемная жизнь никчемного бомжа. Что тот может дать человечеству, кроме вони и вшей? Он, наоборот, окажет ему услугу, избавит от убогого прозябания.

Чем хуже ему становилось, тем легче было убеждать себя, что у него больше прав на этот мир. Через час он готов был сбросить негативную энергетику на кого угодно. Одна беда – людей в округе не сыскать, телефон не ловил, а трасса проходила в двух километрах за лесом. Собравшись с силами, он пополз. Кто-нибудь, а встретится по дороге. Осень. Время грибников.

Встретилась ему собака. Худые бока, свалявшаяся рыжая шерсть, хвост в репейниках. Не бомж, но тоже живое существо. Подойдет. Роман протянул руку, приманивая. Пес приблизился, потом еще, животные всегда его любили и доверяли. И этот дурень подошел без боязни, уткнулся мокрым носом в ладонь.

Он погладил его.

– Прости, иначе никак.

Пес поднял на него влажные от слез глаза. Словно понимая, опустил смиренно голову. Но какой болью и надеждой кричал его взгляд, будто в нем собрались лица всех его пациентов. Или ему мерещится в бреду? Легче легкого обнять животное и передать ему через руки подбирающуюся смерть. Что же он медлит тогда? Действуй, идиот, пока тот не убежал. Пальцы зарылись в шерсть, притянули собаку, а затем оттолкнули со злостью.

– Убирайся! Беги прочь! Плохой я человек. Ничего кроме смерти уже не дам.

Пес отскочил на пару шагов, глянул с обидой, а потом лег, умостив на лапы голову. Так они и лежали, наблюдая друг за другом – умирающий мужчина и истощенное голодом животное. Роман мог еще подозвать собаку, повторить попытку, но стоит ли жизнь смерти того, кто искал в тебе надежду?

А потом обрушилась тьма.

Что-то было не так. Ничего не болело. В теле ощущалась легкость. Он умер? А как же слепленные губы и глаза? Роман сглотнул, провел языком по зубам. Остаточная память прошлого? Приятное тепло растекалось по ноге. Он покосился вниз. Подсунувшись под его руки, у бедра примостился пес. Горячий язык вылизывал ладони. И от его прикосновений жизнь возвращалась в тело, прояснялся разум.

– Ты…ты… но как?! – в ошеломлении пробормотал Роман. Подхватил пса, прижал к груди. – Что же ты наделал, дурень? Что же ты наделал?

В животном оказалось благородства больше, чем в нем. Оно будто показало ему: «Вот как ты должен был жить и умереть. Не думая о себе. Дар не награда – ответственность за других». Роман опустил собаку на землю, прижал пальцы к голове, потянул обратно забранные ею болезни. Она не умрет из-за него. Но в ладонях не ощущалось покалывающей энергии. Вообще ничего, только пустота. Она была и в груди: ни огня, ни волнения, словно выскребли изнутри начисто. Болезни ушли вместе с даром, вытянули его, как ночь забирает солнечный свет. А пес для умирающего вел себя вполне живо: игриво дергал лапами, пытался лизнуть в лицо. Роман расхохотался, и смеялся до тех пор, пока не полились слезы из глаз. «Что же ты натворил, блохастый? Ты уничтожил меня. Лучше бы дал умереть».

Солнце заслонила голова Борьки. Друг присел рядом с ним на пожухлую траву, обхватил руками худые коленки.

– Чего ноешь? Разве не ты желал стать обычным человеком, жить как все, не делая каждый день сложный выбор, кого исцелять и мучиться затем страхом, что дав сегодня избавление от болезни одному, завтра не удастся помочь более сложному пациенту, потому что силы потрачены и не успели восстановиться, а для того каждый час может быть последним? А потом смотреть в глаза проклинающих тебя родственников, кому отказал или не сумел помочь. Ведь дар не беспределен, и никогда не знаешь, кому он понадобится в первую очередь. Разве не устал метаться между близкими людьми или детьми, сверяя по тяжести их недуги, определяя кому жить, а ночами вымаливая у мертвых прощения? Я не мог видеть твои мучения, и все эти годы вел тебя к такому исходу. Теперь ты свободен. Можешь стать тем, кем мечтал быть в детстве. Спокойно засыпать и просыпаться.

– Ты убил меня, друг, – усмехнулся с горечью Роман. – Без дара я никто. Пустышка. Он был моим проклятием и жизнью. А ради чего жить сейчас?

– Как и прежде. Помогая другим. – Борька присел, погладил пса. – Теперь у тебя есть друг, самый преданный на свете. Будет с кем поговорить вместо меня. Ты нужен ему. А он тебе. Будет, кому приглядеть за тобой и удержать от глупостей.

– А как же ты?

Борька дурашливо склонил голову набок, пожал плечами.

– Свидимся еще… через много лет.

Друг ушел вместе с утренним туманом, оставив на сердце печаль, и твердое решение что-то сделать путное со своей жизнью. Роман вытащил из брюк ремень, смастерил ошейник для пса.

– Ну, пойдем, друг, узнаем, кому нужна наша помощь. Вперед, Лекарь. Как тебе новая кличка? По-моему, отличная.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 15. Оценка: 4,33 из 5)
Загрузка...