Братство Ветра и Грома


Давай, его вместе убьём мы с тобою,
 
И всё, что есть злого, изгоним из мира!
 
Сказание о Гильгамеше

Толща воды смягчила тяжёлый удар, но увернуться не удалось. Большой обломок скалы придавил к топкому дну. Я задёргался, пытаясь сбросить кусок гранита со спины. Тщетно! Рядом нарастал странный рокочущий звук. Ноги начали стынуть от близости холодных ключей, руки бесполезно взбивали мягкий ил. Воздух что-то словно выдавливало из груди, и я всё глубже проваливался в темноту.

Со всхлипом вдохнув, я очнулся. Ну, понятно: Анзуд повернулся во сне, придавил крылом и храпит! Ноги замёрзли, это не страшно. Сейчас костёр поправлю, а там и рассвет скоро. В горах оно как? Ночь, или тень – холодно, день, или свет – печёт! С трудом выбрался из-под крыла львиноголового, пришлось толкать в бок. Тот заурчал, потянулся. На усатой морде улыбка. Понравилось? Ещё раз пересчитал ему рёбра кулаком… Он открыл глаза и ка-а-ак чихнул! Жаль, не на угли – глядишь, и раздувать не пришлось бы.

Пока светало, я испёк в золе лепёшку и съел с куском сыра, напился воды. Холодная, журчит с ледника! Умылся. Анзуд с утра не ел, просто полакал из ручья, фыркнул раз-другой и начал прихорашиваться. Чудно глядеть! Он зубами перья перебирает, вылизывается, а кажется, вот-вот сам себя есть начнёт! Закончил красоту наводить, допрыгал к обрыву, расправил крылья и застыл – пригрелся, солнцем обливаясь. Большой стал. Интересно, ещё вырастет?.. Я только-только расти перестал, а он – не знаю. Собираю пожитки, вспоминая, как мы встретились.

…Три года назад я уже ходил за птичьими яйцами, горной смолой и самоцветами для Храма. В тот раз, слышу, в соседнем ущелье шума много: и сойки вопят-стрекочут, и шакалы на все лады причитают. Ну, полез посмотреть. Потихоньку под можжевельником протиснулся, потом по трещине на скалу вскарабкался, через край перегнулся… Сперва решил, что беркут на барса напал. Гляжу – нет, не то! Сам барс – молодой, похоже – к орлу подбирается, то бросится, то отпрыгнет. А фыркает да шипит за двоих! Присмотрелся ещё, и глазам не верю: у беркута голова звериная! И не взрослого, а словно бы он котёнок… Крыльями хлопает, как слёток, а толку нет, только пыль клубами взбивает. Когтями в камень впился – упасть боится. А шипит! И – слёзы в глазах…

Ну, не стерпел. Говорю себе: «Ты, Акхат, уже столько гнёзд разорил, пора долги крылатому племени возвращать!» Может, и не думал такого. Да ладно! Главное, не последний я человек в каменном бое, вот. Подхватил парочку подходящих обломков, подбегаю – барс на меня! Я – р-раз, два! – камни едва в полёте не столкнулись. Потом, когда разделывал, смотрю – хорошо попал, в переносицу и висок.

Ну, до вечера к орлёнку-львёнку подойти не удалось, очень он напуган был. Только под утро, когда намёрзся и оголодал, поверил, к огню подобрался. Мяса барсова поел, воды я ему принёс. Поладили! Немного позже понял, кого спас. Жрецы объяснили… Много знают! Но как птенец Имдугуда в наших горах оказался, до сих пор неизвестно. Может, мать погибла? Или в первом полёте что случилось? Не важно. Главное, только через месяц он на крыло стал. А до той поры я ноги сбил, корм добывая. Ничего, для друга не жалко! Было нас двое сирот – стало два брата. Сперва он меня на дичь выводил, потом пугать-загонять стал, а там и сам когтить добычу научился. Через год попробовали вместе полетать. Понемногу. Сначала я за лапы хватался, и мы с пригорка прыгали. Летел, не падал! Потом петлю кожаную с перекладиной придумал. Сижу, как на насесте – красота! Только негоже, что Анзуд как связанный, верно? Ну, ещё через год он уже так вырос, что я без труда у него на спине помещаться стал. Меня снизу и не видно теперь!

…Так, костёр залил. Добыча в лукошке, бурку скатал, аркан через плечо, нож на предплечье – пора отправляться. Куда? Да вон, вдали грифы кружат. Поглядеть, что да как, и домой можно.

 

Хорошо это – лететь! Вольно. Быстро. Пешком я бы только со склона спустился, а потом целый день к тому месту шёл. Если бы не остерёгся, да не свернул, конечно. Только глупец лезет навстречу опасности, в горах такие недолго живут. А так, на спине Анзуда, я уже добрался. Кружим рядом с падальщиками. Грифы чуть в стороны разлетелись – опасаются. Но добыча их ждёт богатая!

Снижаемся, смотрим. Наезженная повозками дорога между щебнистых откосов завалена телами. Вокруг лужи крови. Ещё не засохла! Ворох ткани в кустах барбариса? Нет, ещё один труп. Вон мёртвая лошадь… За косогором пыль, видно, кто-то убегает. В два взмаха крыльев в следующую долину спустились, нагнали – всего лишь дюжина мулов несётся, теряя поклажу. А вот и преследователь!

Чешуйчатое тело ростом с хорошего быка. Длинная шея, змеиная голова с рогами. Когтистые лапы, хвост, как у огромной ящерицы… Мушруш! Исполинский варан. Ох, и чудовище! Я думал, сказочные герои их в прежние времена перебили. Ну, связываться не будем. Лучше рассмотрим место схватки – может, кто выжил? Крылатый не возразил.

Сел бесшумно, как жир по раскалённой сковороде скользнул. Я соскочил, оглядываюсь. Он вприпрыжку подобрался к удобному для начала полёта месту, застыл. А сам на меня покосился: оголодал, мол! Так и быть, первым делом обед. Подошёл к лошади с перегрызенным горлом, гляжу на Анзуда – сидит. Разбаловался, привык из моих рук есть. Ну да! Попробуй, покромсай ножом для этой львиной морды! Он за раз глотает куски не меньше здоровенного кулака. Глянул я туда-сюда, топор нашёл. Вырубил пару кусков посочнее для привереды, отнёс. Потом целую ногу отсёк, притащил. Ешь, говорю, мне некогда!

Я почему сразу не спешил? Не было там выживших, никого. Ну, если только сбежал кто. А так… И смотреть тошно: развороченные когтями рёбра, головы раздавленные, как арбузы под колёсами арбы. Ошмётки плоти, тучи мух. Один труп просто ужасен: варан укусил воина за живот, даже панцирь из медных пластинок его не спас…

По оружию, по одёже судить – это северяне были. Причём, не купцы. Одни только воины, такие же, как у Завоевателя. Да он и сам, говорят, из их народа. Странно, отряд небольшой, вооружены отменно. Что они тут делали? Куда направлялись? Надо жрецам доложить, пусть разбираются. Подхватил меч, двухлоктевый – тяжёл, бросил. Шлем брать глупо. О, вот кольцо, железное. И отдать можно, всё-таки доказательство, а места не занимает. Глядишь, и мне сгодится, править бронзовое лезвие ножа. Полетели?

Крылатый облизнулся, вздохнул. Ну, никто не заставлял перед дорогой наедаться. Не птенец-котёнок, сам понимать должен.

– Ты смотри, морда усатая, мушруш вернётся, хвост надерёт!

…Накаркал! Едва-едва взлетели – вот он, гадина. Мулов не догнал, вернулся их хозяевами пообедать. Придётся грифам ещё покружить.

А нам путь известен! Солнце пригрело – Анзуд крылья расправил, без взмахов обходится. Ловил ветер, с одной горки невидимой на другую скользил. Вновь вверх поднимался кругами, сберегая силы с попутным ветром. К закату до Священной рощи должны добраться.

 

…Даже раньше справились. Пришлось против солнца садиться, чтоб зеваки лишнего не углядели. Львиноголовый в свой уголок отправился – в песке поваляться, перья почистить. Потом поест, и спать завалится до рассвета. Ну, мне в Храм надо, добычу сбыть. А ещё и про мушруша доложить надо, верно? Сбрую охотничью в хижине оставил, умылся, рубаху чистую надел. Ночью-то прохладно будет! Не так, как в горах, бурка без надобности, но всё же. Чуть не забыл плетёные сандалии обуть: жрецы сыромятные чувяки горцев не одобряют. Проверил товар. Яйца, каменный лён, горный воск… Кольцо… Можно идти!

К самому Храму подошёл, когда закат почти догорел. Ступени высокие, сходятся треугольником к щели на склоне холма, а там теряются в густой траве. Место такое. Иду, будто по горе, хотя вокруг на три дня конного пути равнина, плоская, как лепёшка. В щель, будто в колодец нырнул, а там стража, люди-скорпионы. Теперь с ними сдружился, даже пиво делили, а мальцом был – боялся. Ещё бы! Голова и руки человеческие, и ходят по-людски, а всё тело от гада ползучего! И хвост с ядовитой колючкой. Воины они отменные, только дневного света не любят. Потому их при Храме держат, внутри. Кивнул Римушу, мол, войду? Зубы скалит, обрадовался – не каждый их в лицо различает.

– Акхат, проходи! Утром сменюсь, жду – вино финиковое есть. – Голос высокий, ровно девичий.

– Зайду! – говорю. – Если не пошлют куда…

От порога проход внутрь холма. Не простой ход! Кружит, словно гриф, когда к падали спускается. Что я всё о грифах? Да вот, яйца несу – сейчас овомант прорицать будет.

Навстречу младшие жрецы. Все бритоголовые, в одних юбках полотняных, босиком. Двое добычу приняли, разобрали, унесли в разные стороны. Трое со мной в нижний зал вошли, светильники зажгли. Потом начали зеркала, жаровни расставлять. Столик из нефрита внесли – тяжёлый! Старшие появились, двое. Овоманта знаю, древний Карату. А второй? Как и Карату, в длинной рубахе и белых сандалиях. Борода потемнее, а глазища – как у орла! Неужели, сам Верховный? Точно, Этана. Кланяюсь, а он торопит: «не отвлекайся, рассказывай!» Ну, понятно, что не про яйца и прочее спрашивал.

Рассказал всё, что видел. Кольцо отдал. Верховный покрутил, показал остальным, вернул – владей, мол. Постоял, раздумывая. В ладоши хлопнул, младших отослал. Я стою, мне приказа не было. Этана глянул, усмехнулся. Кивнул старику. Овомант начал с яйцами ворожить. Гляжу, взял большое, пёстрое – грифа. Поменьше, как из мрамора – орлиное. Зеленоватое, некрупное – ворона. Ещё пара – сойки и, вроде бы, змеиное. Разбил он их поочерёдно, каждое в пяти углах нефритового столика вылил. Нарисовал там знаки какие-то. В шестом углу полынь зажёг, зашептал над всем этим.

Вдруг стена словно распахнулась, и оттуда вышел человек, весь чёрный. Шкурой барса опоясан, глаза вытаращил. В руках чаша с пылающими угольями. Страшно! Тут из другой стены белый человек появился, в шерстяном переднике. На подносе кусок льда… Только я дёрнулся на шорох, а за спиной жёлтый человек! Юбка шёлковая, золотом заткана. В руках череп людской, песком наполненный. Пока оглядывался, красный прямо из-под земли возник! В накидке из перьев, с янтарным кубком – то ли кровь в нём, то ли вино. Глянул я на всех, и понял: семеро нас тут! Непростое число, верно? И страх пропал!

Гонг грянул. Потом тимпаны зазвучали. Сперва редко, затем чаще. Потом очень быстро, удары, как дождь проливной припустили! Курильницы возле стен задымились. Чем там жрецы заняты, не различить – светильников мало, а вот цветные люди кружиться начали, как в танце. Сходились, расходились, застывали на месте. Подпрыгивали, то вместе, то врозь. Снова кружились в клубах дыма. Потом как-то особенно стукнуло, гляжу – белый упал! Лёд у него на подносе растаял, сам лежал, не шевелился. Тут меня вроде озарило: это ж северянин! Так, а теперь чья очередь? Чёрный отошёл или спрятался, в дыму не видно. Зато жёлтый с красным друг на друга кинулись, как бешеные! И застыли не коснувшись. Разом всё стихло…

Дым между ними поднялся стеной, на занавес узорчатый похожий. Только не узоры там, а словно в окно смотришь. Ну, я и выглянул.

…Бойцы насмерть сцепились. Два отряда, десяток или дюжина в каждом. Где? Не знаю. Вижу, смуглый серповидным мечом рыжего верзилу зарубил. А вот светловолосый сразил противника стрелой в горло. Всё смешалось в пыли, в кровавых брызгах: глаза, выкаченные от удара секирой… отсечённая рука, не выпустившая кинжала… внутренности, волочащиеся за копьём… могучая спина, вздрагивающая от вонзающихся раз за разом дротиков. И снова пыль, сверкание оружия, грязь из пота и крови. За что они гибнут?

Вслух спросил, тут всё и сгинуло. Глянул – стою в зале, между двух жрецов. И следов цветных людей нет, а уж видения и подавно растаяли. Старик Карату кивнул одобрительно, Верховный служку с кувшином вызвал, мне пива налил. Сам!.. Отвели в маленький покой, усадили за столик рядом с двумя незнакомыми жрецами. В углу писец. Всё, что при нём сказано, на восковые таблички записать должен. В общем, сильно нужен я Храму, получается!

Начал Этана объяснять. Оказалось, месяц назад умер Завоеватель и за власть борьба началась. Мессалим, двоюродный брат покойного, на север войска увёл, родное гнездо оборонять. Царица Пуаби, вдова, вокруг себя старых вояк Запада собрала, ждёт скорого рождения наследника. Бывший первый советник Завоевателя, хитрец Амар-Син, на Юге тамошних жрецов подкупил. Прознал, что важнее всего изречённая Воля Богов... Ну, а на Востоке своё царство начал строить самый сильный воин, могучий Тириган.

Не всё я понял, и жрецы это увидели. Карату продолжил:

– Ты, парень, главное пойми да запомни. Простому народу покой нужен, вот. И мы, жрецы Света Рождающего и Тьмы Разрушающей, следим за Равновесием в земных пределах. Если этих владык сразу не унять, беда случится. Пока они за Венцом Завоевателя отряды послали, а что потом будет? Теперь уяснил?

Не успел я кивнуть, Верховный уточнил:

– Вот нашёл ты мёртвых северян. Где-то недалеко и отряд царицы полёг, восточные бойцы постарались. А много ли их самих… Что думаешь?

Чего тут думать? Обряд видел, видения понятные. Выходило по всему, что мушруша колдуны южан послали. Наверное, он сейчас где-то недалеко, остатки тиригановской засады доедает. Так я и сказал. Переглянулись жрецы, закивали. Видно, так же решили. Хлопнул Этана по столу:

– Вот что, Акхат! Не могу приказать, ведь Имдугуд – птица Божья. Но ты был ею избран, когда птенца спас. Значит, таков твой удел на чаше Весов! Получается, остановить мушруша, порождение Земли и Воды, сможешь только ты, как брат Анзуда, порождения Воздуха и Огня. То, что владыки ищут, мы вернём Богам. Венец Завоевателя из соли-галита создан, в воде рано или поздно растаять должен. Тогда Великая Река сама разнесёт благословение по всей земле. Но дай нам время! А потом будем думать, как остановить приближение войны… Может, и сумеем!

 

…С раннего утра отправились. Сначала надо было выследить врага. Жрецы определили, где на самом деле была схватка «жёлтых» с «красными». Да, ещё важнее – объяснили, как мушруш отыскивал свои жертвы. Поэтому я начал как раз с того места, что было в видениях.

Летели, и я думал: как быть? Напасть на ящера сверху? Не выйдет. Бросать со спины Анзуда дротики или камни, тем более, стрелять из лука невозможно. Да и сил не хватит, пожалуй. Заставить крылатого брата схватиться с рогатым чудовищем нечестно, это бой людей. Так что львиноголовый должен мне помогать удирать, и только. Но сперва догнать, конечно… Есть! Придумал.

Порубленные и простреленные тела за ночь истерзали шакалы. С восходом солнца к ним присоединились вороны и прочие стервятники. Потому урочище, где произошла бойня, выглядело отвратительно. Тень Анзуда спугнула трупоедов. Сели, и я постарался найти необходимое как мог быстро. Пряжка с пояса ближайшего мертвеца, фибула с плаща его противника, чей-то топорик. Всё, можно отправляться!

Теперь надо было подготовить западню для мушруша. Что могло стать лучшей ловушкой, чем овринг? Узкий деревянный карниз, едва держащийся на кольях, забитых в трещины отвесных скал. Дорога жизни и смерти для обитателей высокогорных теснин. Говорят, именно здесь впервые оступились бесстрашные бойцы Завоевателя. Любой подросток мог остановить продвижение целого войска, просто подпилив опору. Не зря есть поговорка: «Пешеход на овринге, как слеза на реснице»!.. Я знал один подходящий поблизости. Только надо, чтобы исполинский варан обязательно пошёл этим путём, а ещё – чтобы не смог вернуться. Поэтому пришлось повозиться.

…Мы настигли его после полудня. Крылатый почувствовал моё возбуждение и тоже задёргался. Незаметно спустились, и я выглянул из-за куста кизила. Старался разглядеть, но не подходить слишком близко. Самое трудное, конечно, подманить мушруша и не попасться ему в когти. Повезло, что ветер дул к нему: не надо приближаться, и так почует. Ещё одна удача в том, что гадина обожралась и двигалась не так быстро, как её мелкие родичи. Некоторые из них могли бегать по отвесной стене. Когда я это вспомнил, даже пот прошиб. А что, если и этот?! Но менять замысел было поздно.

Он уловил цели, на которые его настроили колдуны Амар-Сина: железо Севера, золото Востока и серебро Запада. Ну, и запах живого человека, само собой. Раздвоенный язык – как у змеи, только сам длиной с хорошую гюрзу – мелькал, словно плеть над нерадивым рабом. Ящер грузно поднялся из тени за скалой, где нежился после еды, и уверенно направился в мою сторону.

За скальным выступом, поворотом тропы, заглянуть он не мог, поэтому на сотню шагов Анзуд перенёс меня прямо в когтях. Опустил, скрылся за следующим поворотом извилистого горного пути. Я неспешно пошёл от чудовища, не забывая оглядываться. Похоже, гадина ничего не заподозрила. И то верно! Добыча видна, запах приманки ничуть не ослабел. Скрываюсь за следующим поворотом, снова короткий полёт. До начала овринга пришлось «прыгнуть» на крылатом ещё трижды, спасибо извивам дороги. Я боялся, что варан отстанет. Обычный зверь, наверное, прекратил бы погоню, но этого вела магия…

Перед самым настилом я задержался. Помахал львиноголовому. Он поднялся чуть выше места, где всё должно случиться, и неподвижно завис в восходящем потоке. Эх, умел бы я так!..

– Ну, где ты там, зверюга?!

Быстрый. Очень быстрый! Думал, он замедлится, вступая на овринг с тропы – нет, словно и не почувствовал разницы. Только настил затрещал! Я испугался, выдержат ли высохшие сучья и стволы, присыпанные землёй, сколько мне нужно? Здесь ещё недостаточно высоко, а самое место там, где я приготовил ловушку. Будет падать долго, и на дне – острые скалы, словно зубы кого-то ещё более ужасного, чем сам мушруш…

Идёт! Без оглядки, не то, что я. Отступаю, стараясь не терять его из вида. Ближе и ближе. Повернуться, бежать? Рано… Рванётся не вовремя, ещё достанет! Или ловушку проскочит. Локтей двадцать осталось. Десять… Ну и запах! Жерди скрипят под когтями. Я, было, застыл на миг – засмотрелся на клок кожи с длинными волосами, присохший к ноге людоеда, а теперь повисший на сучке жердей-перил. Еле оторвал взгляд, посмотрел на вражину, а он тут как тут! Едва языком не облизал… Хорошо, прыгнуть не смог: узко…А я – могу. Пора!

Отскочил на шаг, подрубленный столбик-опору толкнул изо всех сил. Затрещало! Настил покачнулся, просел, да и грохнулся в пропасть. Но это только начало! Разошлась пыль, гляжу – мушруш по ту сторону пролома на брюхо припал. Шипит, слюной брызжет. Ага, не любишь?! Сейчас продолжим!

Хоть и страшно, рядом с обвалом-то, но скользнул я на аркане в пропасть. Крылатый, помогай! Хорошо Анзуд схватил, крепко. Полетели обратно, позади гадины настил ломать. А он тоже на месте недолго сидел, пятиться начал. Пока львиноголовый меня на землю опустил, пока я топор схватил да обратно на овринг взбежал, мушруш уже немало назад отошёл. И то ладно, что хвост ему мешает! Вот только если стеганёт… Голова думала, а руки поспешали – рубил я жерди, аж весь настил трещал.

…Зазевался. Уж не знаю, как он извернулся – может, на дыбы вставал? – да только морда рогатая уже передо мною оскалилась! И пролом ещё слишком узкий, зверь шутя перешагнул… Нет! Не пропущу. Отпихнул левой рукой язык-змею, замахнулся топором – э-эх!

…Гром! Меня на колени бросило. Топор выронил, за жерди схватился, а они туда-сюда заходили. Землетрясение? Вихрь налетел, ударил, глаза запорошил. Протираю, слезами давясь. Не пойму, где мушруш? Или… Не гром – рык львиноголового. Не вихрь – удар крыльев орлиных. Это Анзуд на гадину налетел, в бока чешуйчатые впился. Рёв, шипение, визг, вой! Сплелись твари чудесные на тропке людской, хрупкой. Вдруг – смолкли оба. Тишина… Всё!

Когда очнулся, увидел на вконец разбитом овринге пятна крови и слюны, перья, чешую – заплакал. В пропасть заглянул было, но уже темнело. Только полосы влажные на остриях скал, а что ниже – не разглядеть. Отполз я к тропе. Упал на камни, в небо звёздное уставился. И мнится, смотрит оттуда Анзуд, сын Имдугуда, орёл Бури и Ветра. Брат мой, во имя Света Рождающего и Тьмы Разрушающей!

 

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 7. Оценка: 3,00 из 5)
Загрузка...