Проклятие Черных Сердец


 

Из пелены черных туч едва показался осколок лунного диска, слабо осветивший иссиня-черный, густой лес на окраине Красноовражья. В свете поздних сумерек темные холмы, покрытые старыми, высокими деревьями, словно обсидиановые зубья впивались в серое, пронизанное слабыми отблесками небо.

На запыленный тракт размеренно вышел всадник. Он не торопился, не гнал своего темно-гнедого жеребца - напротив, незнакомец непринужденно вглядывался в блеклые сумерки, словно пытался что-то между делом отыскать во время пути.

Хорошенько присмотревшись можно было приметить, как за спиной путника опасно поблескивает в лунных лучах стальной ствол ружья, а на поясе покачивается прямой, увесистый палаш. И сразу становилось ясно, почему этот странник, будучи совсем один в этих диких, разбойничьих краях, держится так уверенно и даже слегка небрежно.

Сухой и жилистый - он был одет в простой, но добротно сшитый кафтан из толстого серого сукна и штаны из дубленой воловьей кожи. Строгая и практичная одежда, грозное вооружение, и кавалеристская выучка мгновенно выдавали в путешественнике бывалого воина.

Сын конюха, бывший солдат конно-егерского эскадрона, демобилизованный по ранению, не удавшийся сельский ремесленник и вновь солдат - карабинер гвардейского, ударной кавалерии полка. Вот он – простой, как удар палашом и безжалостный как выстрел в упор, жизненный путь этого, в общем-то, еще не сильно старого мужчины, волосы, на голове которого уже были серыми – словно присыпанными пеплом.

Сейчас он больше не был солдатом, двадцать пять лет – чудовищный срок и лишь единственный рекрут из десятка доживает до его конца, однако, оказывается и эта, едва ли не бесконечная чёртова прорва времени может когда-то закончиться.

И двух недель не прошло с того дня как все случилось. Не успел солдат с утра заступить в караул, как в расположении появился долговязый штабной писарь с приказом об исключении его из списков полка по истечению срока пребывания на службе. Сразу следом за ним появился интендант лагеря и потребовал сдать оружие и снаряжение. Карабинер безропотно передал офицеру фитильный пистолет, который держал за поясом. Свой шлем-ерихонку, броню, наплечники и наручи со знаками отличия «четвертого ударного», он сегодня и не получал из арсенала, ввиду отсутствия приказов о подготовке к полевому выходу. И лишь когда интендант потребовал у солдата его легкий, трофейный мерефийский карабин с фитильным замком и верный палаш, воин будто очнулся от накатившей дремы и смерил офицера тяжелым, полным ярости и презрения взглядом. В ответ на что, интендант вежливо напомнил, что если карабинер уйдет из крепости, не сложив оружия, это будет приравнено к вооруженному дезертирству, а затем его найдут и вздернут, словно паршивую крысу, а о былых заслугах тогда ни кто и не вспомнит.

В сердцах кавалерист решил было пойти в штаб и подать ходатайство об оставлении его в полку, на любых условиях - хоть конюхом, хоть сапожником, но встретив по пути заносчивого лейтенанта – отпрыска богатого дома, который грязно облаял солдата за то, что тот против всякой субординации направился к высшему командованию, развернулся кругом и зашагал прочь.

В растерянности он побрел к полковым конюшням, но и там солдата ждал очередной удар - его боевого гвардейского скакуна, которого он сам выбрал, вырастил и воспитал, уже отдали вновь прибывшему вахмистру кирасирского эскадрона.

Ни секунды более не задумываясь, воин решительно пошел в сторону крепостных ворот. На счастье старшим на часах стоял знакомый ефрейтор, с которым они вместе жарились в пустынях у Багряного залива, и он естественно ничего и не знал об увольнении карабинера – хвала извечному армейско-канцелярскому разгильдяйству. Стоит ли говорить, что солдат не упустил оказии исполнить то, в чем собственно уже крепко решился, и под невинным предлогом самовольного похода в ближайшую деревню за махоркой, вышел за ворота лагеря.

Не то уволенный не то и вовсе дезертир он брел проселочной дорогой – чувствуя себя дряхлым, никому ни нужным, хромым псом, которого хозяин пинком выгнал на улицу из-за того, что тот, по его хозяйскому мнению, слишком ослаб с годами, чтобы справно нести свою службу.

Домой, в родной уезд возвращаться не было никакого смысла – он уже был там тринадцать лет назад. Тогда в честь успешного завершения боевой компании против Вергийской военно-торговой конфедерации отцы-командиры сделали ветеранам щедрый подарок – солдаты, отличившиеся в боях и при этом, получившие серьезные ранения, были отпущены домой, не дослужив положенного рекрутского срока.

Он хорошо помнил, как вернулся в те места, где родился и вырос. Ни кто тогда не встречал вернувшего с войны солдата, ведь парня, ушедшего служить на четверть века, уже и не надеялись увидеть вновь. Его будто бы похоронили еще тогда, проводив с обозом военных вербовщиков. А сейчас, вернувшись, он словно восстал из небытия, и восстал при этом совершенно некстати, поскольку здесь все уже давно сложилось и без него - старший брат, вместо погибшего год назад на барской охоте отца, служил помещичьим конюхом, младший как образцовый глава молодого семейства трудился в поле, а свою мать они схоронили еще задолго до того, как взбалмошный губернский управляющий отдал дерзкого конюшего сына в рекруты за то, что тот осмелился его изобличить, когда он обсчитывал свозивших ему зерно хлебопашцев.

К тому времени как солдат вернулся, его несостоявшаяся невеста давно уже была женой зажиточного фермера и за прошедшие годы успела превратиться из беззаботной девушки в порядочную женщину-мать.

Долгое время разлуки и невозможность поддерживать хоть какую-то связь с родными уничтожили те драгоценные, душевные нити, что когда-то связывали его с домом. Он конечно ни кого не винил в этой перемене, но почему-то ему все равно было до боли обидно - как-то уж слишком быстро про него все забыли.

Была, конечно и другая причина того, что селяне отреклись от бывшего солдата. Дело в том, что рекрутская система это идеальный инструмент для создания опоры абсолютной власти правящих аристократических кругов. Новобранец, вырванный из родной среды, постепенно утрачивал всякую связь с прежней жизнью, а жестокий армейский режим и воспитание, основанное на принципах единоначалия, превращали его в безотказное орудие. Рекруты были вне всяких сословных и классовых групп и потому солдат - выходец из деревни мог без всяких зазрений совести по приказу командира сжечь эту саму деревню, если не свою родную, то любую другую это уж точно.

Простолюдины боялись солдат пуще болотной нечисти. Ведь если вояки останавливались в деревне на постой, попробуй только мужик утаить съестные припасы, спрятать хорошенькую дочку или жену - мигом получит крепким солдатским кулаком промеж глаз. И это на своей земле! Чего уж тут говорить о том, как вели себя армейцы, находясь на территории врага. Вот потому-то местные жители и поглядывали на бывшего кавалериста с такой опаской и недоверием.

Осознав, что он стал чужим для всех, солдат и сам не желал ни кому мешать. Он попросил у старосты небольшой участок на окраине, где решил поставить сруб, заняться охотой, ловлей рыбы, а если повезет достать сырьё и инструменты так и вовсе начать промышлять обувным ремеслом, которому он благо не дурно выучился в армии.

Один за другим шли дни, пустые словно пороховницы после затяжной перестрелки. Казалось, настоящая жизнь осталась там – на полях сражений и возвращалась к нему лишь по ночам, когда он в беспокойных снах слышал грохот мортир, чувствовал запах пороховой гари и летел вперед, над сверкающей от росы травой в единой, неудержимой карлистской атаке.

И вот одним весенним утром он увидел, как над ратушей взвился темный полковой стяг. Если он не ошибался – пятый сводный полк тяжелой инфантерии. Пехотинцы либо квартировали здесь, либо прибыли набирать рекрутов и почему-то он искренне надеялся именно на последнее. Сердце стало биться чаще при виде знакомых знамен, а ноги сами понесли его к управе, где какой-то чиновник уже вывел пару здоровых деревенских парней, которые видимо чем-то насолили земским властям, ведь этих бедолаг отправляли не просто в войска, а в тяжелую пехоту, бойцы которой всегда грудью встречают атаки противника.

Он знал, что никто из этих увальней не хочет покидать родной дом и уж тем более они не рвутся погибать на поле боя. Тяжело ему было смотреть на их убитые горем лица, в ту пору как он-то, напротив, уже не мог более оставаться здесь и ощущать себя никому не нужным, внезапно воскресшим покойником, он хотел назад, в строй, хотел снова почувствовать, что он нужен своему боевому братству.

И потому, не выдержав, этой вопиющей несправедливости, он подошел к пехотному унтер-офицеру, пристально осматривавшему несчастных рекрутов, и строго, по форме доложил о своём желании вернуться в ряды Великокняжеской армии

Сконфуженный фельдфебель после некоторого раздумья заключил, что демобилизованный – это стало быть к строевой службе не годный, но солдат, в котором похоже взыграла застоявшаяся было кавалерийская кровь, осмелился ему возразить и даже начал спорить с армейским офицером. Быть бы в итоге всего этого свободному государеву крестьянину битым палками, не услышь их спор полковой командир, который вышел тогда во двор ратуши.

Полковник душевно побеседовал с бывшим солдатом и, очарованный простой, бесшабашной честностью ветерана подал личное прошение командующему северной группой войск о приёме его в ряды новых элитных полков, что формировались сейчас там из закаленных в прошлой компании ветеранов.

Так благодаря счастливой случайности и силе воли, позволившей преодолеть тяжкие последствия ранения, солдат вновь стал под военные знамена уже в составе четвертого гвардейского полка ударной кавалерии.

Не успело закончиться лето, как солдат бросили на восток, что бы отбить у мерефов крепость-порт Аль-Кибар - важнейший плацдарм для противостояния силам Вергийцев. А затем опять грянула битва со старым врагом и гвардейцы-кавалеристы палашами и ружьями снискали себе в ней громкую славу. За войной последовали долгие зарубежные походы, и все это перемежалось пусть не столь значительными, но не менее кровопролитными приграничными стычками. В общем, солдаты не седели без дела, ветераны погибали, но их места занимали отборные рекруты и всюду до этого дня в составе первого эскадрона, батальона тяжелой ударной кавалерии был с ними уже изрядно потрепанный, хромой, но не сгибаемый, старый стрелок-карабинер. Однако сейчас он вновь покидал ряды действующей армии и теперь покидал их навсегда.

Он ходил от трактира к трактиру в надежде узнать, что-нибудь о наемниках - псах войны, которые продавали своё воинское искусство любому, кто щедро платит по счетам. Мерзкая работа, но она идеально подходит для того, кто кроме как воевать ни чего не умеет, да и не желает делать. Тем более, что задерживаться здесь в центре страны, с таким скользким статусом полубеглеца он явно не желал.

Солдат узнал, что отряды наемников, собираются у южных границ и оттуда уходят на Восток за Багряный залив охранять или же напротив грабить караваны купцов - зависимости от того кто больше заплатит.

В кабацких кулачных боях он заработал достаточно денег, чтобы в купе с накоплениями из скромного жалования наскрести на добротного жеребца и поспешил поскорее убраться пока местные подпольные воротилы не опомнились и не схватили его.

По дороге на тракт карабинер сорвал с доски объявлений возле будки стражника кусок пергамента, на котором были нацарапаны имена сбежавших в леса каторжников и изображение клейма, что было выжжено на каждом из них. К слову, охотник за головами это тоже профессия достойная бывшего воина, правда он не собирался намеренно выслеживать этих разбойников в лесу, а взял объявление скорее с расчетом на то, что случайно на них наткнется.

Подковы гнедого продолжали ритмично постукивать по разбитой дороге. Солдат то и дело рыскал взглядом по окрестностям, но вскоре луна окончательно скрылась за тучами, и надежда заметить хоть какую-нибудь зацепку окончательно улетучилась.

До ближайшего придорожного хутора или какого-нибудь захудалого трактира, было еще довольно далеко. Впрочем карабинер не испытывал по этому поводу ни какого беспокойства – слишком уж многое он на своем веку пережил, что бы сейчас трусить. Старый вояка знал, что в здешних краях ни чего страшнее разбойничьего сброда испокон веку не водилось и в худшем случае эта промашка будет стоить ему ночевки под открытым небом – Экая беда! Солдату было бы где упасть.

Внезапно пристрелянный глаз карабинера приметил, как меж ветвей сверкнула красная искорка – ни как костер! – и он тут же присмотрелся получше - на поляне за придорожным лесочком и в правду мерцала красная точка маленького очага.

Солдат осторожно повел коня лесной тропинкой прямо к костру. Он не стал запаливать фитиль карабина, чтобы не выдать своего присутствия, а решил всецело положиться на палаш и боевого коня, который, к слову, сам по себе был грозным оружием, надо лишь суметь направить его буйный норов и пудовые копыта против супостатов. Карабинер не торопясь вынул клинок из ножен, натянул удила и мягким шагом направил жеребца к краю, свободного от лесных зарослей, участка.

- Стой всадник! - услышал он спокойный голос с каким-то странным иноземным выговором – иначе получишь этот болт в шею!

Сердце былого воина билось также ровно, как и до этого заявления, он моментально оценил ситуацию – не каторжник и похоже не разбойник – у костра на коряге сидел мужчина в черной накидке с капюшоном. Рядом с ним пристроился угрюмого вида мальчишка – возможно сын незнакомца. В руках мужчина держал небольшой арбалет – хороший выбор для путешественника - гораздо быстрее любого огнестрела, а уберечь от него на малом расстоянии сможет разве что стальная кираса.

Карабинер знал, что его отточенные в боях воинские инстинкты сами сделают свое дело. Швырнет ли он, в незнакомца нож, припрятанный за голенищем сапога, или рванет в атаку коня, низко пригнувшись к гриве, он этого не знал, но развитая с годами интуиция подсказывала, что ничего подобного делать и не придется.

- Тише милсдарь я не грабить Вас пришел – примирительно сказал солдат – в этих лесах я ищу каторжников, что сбежали из рудников в Ровьеве. Ваш костер я заметил с тракта и решил посмотреть, не они ли здесь разбили лагерь.

Мужчина поставил арбалет рядом с собой, оперев его ложе на замшелую колоду – Ну что же, если все так, как ты говоришь – можешь сесть и погреться возле нашего очага.

Странный незнакомец не походил ни на сельского охотника, ни на горожанина. Его строгое и изящное черное одеяние сшитое похоже на заказ и за немалые деньги, сейчас заметно поизносилось, как впрочем, и сбитые, некогда отличные сапоги. В целом, создавалось впечатление - кем бы ни был этот загадочного вида мужчина, раньше он жил в большем достатке, а сейчас выглядел так, словно добровольно взял на себя какие-то непривычные обязательства или внезапно лишился привычного заработка. Мальчишка лет семи одетый дорожное платье, сидел рядом с ним, угрюмо опустив голову. Он ни разу ни взглянул на солдата, и похоже вообще дремал, как-то излишне сильно зажмурив глаза. Перед ними на куске кожи, служившем походной скатертью, лежали остатки жареного зайца и несколько запеченных картофелин. В воздухе витал приятный запах недавнего ужина. Жадно втянув этот аромат, карабинер понял, как же зверски он проголодался под вечер. Он спешился и привязал коня к дереву длинной тонкой веревкой, так чтобы тот мог свободно пастись, а сам расстелил на земле дорожный плащ и уселся на него, блаженно вытянув ноги. Зад его нещадно болел от долгого пути, но опытному кавалеристу эта боль была привычна. Он достал из торбы несколько кусочков вяленой конины и принялся усиленно их жевать. В этот момент мужчина в капюшоне обратился к нему:

– Путник если не желаешь столкнуться этой ночью ни с чем необычным и спокойно проспать до утра ты выбрал себе не очень подходящих соседей.

- Не уж-то батенька уже выгоняете? – усмехнулся в седые усы солдат – на вроде же как сами приглашали.

- Приглашал – согласился мужчина. Затем он некоторое время поколебался, словно решаясь на какой-то опасный поступок, и после чего, ни с того ни сего, прямо в лоб спросил – Ты верно солдат? ветеран?– многое повидал на службе?

- Многое – тут же согласился карабинер, пока не совсем понимая, куда клонит собеседник.

- Пойми правильно, я не желаю тебя прогнать, а всего лишь предупреждаю… Ты даже не представляешь, как я устал постоянно прятаться от всех, будто бы мы преступники или разносчики чумы.

- Так от чего же прячетесь, человек вы с виду вроде честный? – спросил солдат, усердно жуя жесткое мясо.

- Тебе доводилось видеть нечто диковинное? То, что простой обыватель счел бы чудесами, мороком или бесовскими проделками?

- Вот заладил! Чудное, да необычно! Мы что тут страшные байки что-ли травить уселись? – беззлобно возмутился солдат – Я милчеловек бывал в заморских походах и приходилось мне воевать в диких пустынях Востока где тамошний халиф-колдун, продавший душу пустынным демонам, выставил против нас воинство собранное сплошь из иссушенных мертвяков - людей, гиен, львов – всех тех, кого когда-то поглотили бесконечные барханы. И сражались наши полки днем против свирепых янычар султана, а ночью нам приходилось отбиваться от армии костлявых умертвий колдуна. Тяжко это было мертвых по второму разу убивать – штыки и пули их только дырявили, но им то, что с того. Благо бомбы да картечь одинаково хорошо рвут на части как живых негодяев, так и древних мумий.

- Видал я в северных лесах и разбойничьего атамана, в чьих жилах текла кровь древних Лесных Хозяев. Так он, когда его дикарская банда угадила в нашу засаду, мигом обратился в огромного медведя.

- А ты говоришь необычное… - солдат он и благородных и мужиков, не только от врагов внешних защищает, но и вообще от всякой угрозы. Ведь кто же еще убережет народ княжеский от всякой нечисти окромя его верных солдат? Бродят, конечно по свету всякие охотники на чудишь, наемники и колдуны, рыщут в поисках свирепых тварей одинокие рыцари, но большинство этих господ либо шарлатаны либо наивные искатели приключений, которые при первой же встрече с настоящим ужасом, бегут поджавши хвост. А вот обученное, дисциплинированное войско оно потому и незаменимо, что супротив любого врага устоит и духом не дрогнет.

- Ну что ж – усмехнулся в ответ человек в капюшоне - значит я могу надеяться, что может хоть ты нас поймешь и не начнешь с разу палить из своего ружья - Мы ведь ни кому не желаем зла… – добавил он тихо.

В этот момент из темноты леса на лужайку вышла хрупкая девочка лет тринадцати. Солдат услышал её еще когда привязывал коня и понял, что мужчина и мальчик здесь не одни, но не придал этому серьезного значения, поскольку последние вели себя довольно мирно, да и для пробирающихся через лес бандитов, существо бродящее в чаще было слишком маленьким и легким.

Она подошла к очагу и подложила к нему немного свежего хвороста, который принесла из леса. В этот момент глаза её как то странно сверкнули, не то в лунном свете, не то от языков пламени.

Карабинер повнимательнее присмотрелся к необычной компании. Нет, сам мужчина никаких подозрений не вызывал, солдат даже успел проникнуться к нему некоторой симпатией, но вот его дети… Почему-то от них просто мурашки по коже шли, особенно от мальца, который так и продолжал сидеть, не подняв головы.

- Ветта – тихо обратился человек в капюшоне к девочке – луна уже вышла из-за туч, ты можешь сейчас поиграть, так как ты любишь - сказал он ей. И девочка без особой охоты, отошла прочь от костра, скрывшись в ночном сумраке – было очевидно, что мужчина зачем-то специально отослал её.

- Нет, он однозначно им не отец – заключил карабинер - и близко не похож – сам чернее ночного ворона: темная борода, карие глаза - его густая кровь непременно должна была перебороть те светлые черты, которые были у матери этой девчонки. Да и парнишка тоже ни как ни походил ни на него, ни вышедшую из леса девочку. Не то чтобы это вызывало беспокойство – мало ли на свете бродяг, приютивших бедных сирот, но какое-то уж сильно странное впечатление они производили.

- Ты ни когда не слышал ничего о проклятии Черных Сердец? – спросил мужчина, пытаясь видимо начать из далека, но из далека у него явно не получилось - после этих слов рука солдата плавным, но при этом неуловимо быстрым движением, скользнула за палашом.

– Старый дурак! – мысленно бранил себя солдат - и как ты сразу не догадался?! Теперь моли всех своих заступников, чтоб целым уйти.

- Постой! - взмолился человек в капюшоне и солдат замер, едва коснувшись пальцами рукояти оружия.

Мужчина продолжил гнуть своё, глядя прямо в глаза ветерану: Но тот его не слушал, он хорошо знал, о чем идет речь. Солдат в красках запомнил ту ночь, когда гвардейцы потеряли не меньше дюжины убитыми. Жуткие события против воли поднялись из глубин памяти и стремительно пронеслись перед его глазами.

Бедный мальчишка был сыном уездного дворянина. Родители души не чаяли в своем первенце, возможно они и заметили какие-то странности в поведении малыша, но не придали им должного значения. Едва ли у кого-то хватит духа сразу поверить, что такая беда постигла именно их дитя. Почти все родители, которых коснулось проклятие, продолжают обманывать себя до последнего, пока не станет уже слишком поздно.

Вырвавшееся на свободу чудовище сначала уничтожило всех домочадцев, а затем набросилось и на живущих неподалёку крестьян. Когда солдаты подошли к пылающему селению, ни одной живой души в нем не уже осталось. Оказавшись на охваченных пожаром улицах, бойцы авангарда с ужасом увидели как меж горящих домов, словно ядовитый болотный туман, текли черные потоки призрачных существ, сотканных будто из самой тьмы, а в центре этой демонической реки плыло над землей маленькое тельце носителя проклятия.

Воспоминания роились в сознании солдата. Костер тихо потрескивал в ночной тишине. Он выжидающее глядел на человека в капюшоне. Свои шансы выжить, в случае если эти бедные дети тоже обречены носить в себе проклятие он даже и не пытался оценить – их попросту нет.

Мужчина в черном невозмутимо продолжал свой рассказ:

- Проклятие обычно превращает своих жертв в чудовищ или окружает их чудовищами либо же тьма дает проклятым какую-то сверхестественную, колдовскую силу, но во всех случаях эта сила используется её обезумевшими носителями во вред окружающим.

- Ты верно знаком с этой заразой? Вижу, что знаком. Ведь действительно именно солдатам и стражниками всегда приходится разбираться с последствиями проклятия. Однако не вам одним приходилось иметь с ним дело. Мистики из ордена Ока Предвестника – ученого подразделения Благословенной Церкви, платят хорошие деньги за тела тех, кого постиг мрак. Их вообще интересуют все необъяснимые явления, что порой встречаются в нашем мире, но, конечно же, проклятие Черных Сердец всегда стояло у адептов ордена на первом месте.

За деньги этих высоколобых трупопотрашителей я занимался розыском и убийством тех, кем овладело проклятие. Ангелы неба! Если бы я знал, как я был тогда не прав! Я рыскал из одной страны в другую, в надежде хорошо заработать и искренне веря, что мое авантюрное, а еще, откровенно говоря, мерзкое и беспринципное занятие приносит людям огромную пользу. - Я вижу твой не доверчивый взгляд солдат – нет, я ни когда не вступал в открытую схватку с носителями мрака. Я выслеживал их и бил в спину, пока их безумие и демонические силы еще не успевали раскрыться во всей своей ужасающей мощи. Мистики ордена - знатоки старинных текстов о проклятии и они хорошо научили меня выявлять меня признаки проклятия на ранних этапах действия этой заразы. Когда же пораженные тьмой окончательно обращались в инфернальных тварей, у меня не было иного выхода, кроме как незаметно исчезнуть, оставляя решение этой проблемы крепким, хорошо вооруженным парням вроде тебя.

Однако, моей заветной целью было поймать именно живого носителя. Связав свою жизнь с мрачной загадкой Черных Сердец, я потерял всякий покой и страстно жаждал понять его природу, выяснить причины этого зловещего явления. Я искренне надеялся, что ученые мужи ордена, после того как они сами во всем разберутся, приоткроют эту тайну мне – человеку, который помог им сделать это открытие. Впрочем, не буду лукавить, от обещанной за проклятого горы золота я бы тоже тогда не отказался.

И вот однажды, будучи проездом в Семиветре - северном портовом городе я услышал, что дочка известного и уважаемого в округе капитана рыбацкой шхуны страдала от загадочной болезни. Я начал осторожно наблюдать за девочкой и её семьей. К несчастью для всех окружающих и на благо только для меня одного, признаки проклятия подтверждались, притом, что его затяжная, пассивная стадия идеально подходила для попытки захвата. Такой редкий шанс упускать было нельзя. Мой род занятий предполагал наличие умения незамеченным пройти сквозь несколько запертых дверей и потому в дом я проник без особых сложностей. Однако то, что я увидел внутри, ужаснуло даже меня – одного из немногих профессиональных охотников за проклятием.

Ночная темнота в доме была явно гуще, чем ей положено быть. И даже многочисленные свечи едва могли рассеять её. Чем ближе я пробирался к детской комнате тем отчетливее становились шорохи, порождаемые самопроизвольным движением предметов. У меня уже не оставалось сомнений, что в самых темных углах просторного дома притаились еще до конца не материализовавшиеся в нашем мире сумеречные твари, порожденные измученным сознанием бедняжки. Чтобы не замечать творящейся вокруг чертовщины нужно было быть либо невежественным дураком либо ослепленным горем и любовью родителем.

Благодаря своему преступному искусству я проскользнул незамеченным как мимо домочадцев, так и мимо тех, кто наблюдал за ними из темноты, ожидая своего часа. В детской комнате мрак расстелился еще более густой пеленой и бьющий сквозь окно лунный луч лишь едва-едва его рассекал. На просторной кровати проклятая беспокойно металась во сне. Притаившись за дверью я дождался пока её мать, просиживавшая ночи возле детской кровати, выйдет немного подремать в свою спальню. Медлить было нельзя, я взял шелковый платок, пропитанный усыпляющим зельем, и положил его на лицо девчонке, а затем, разбив окно плечом, выпрыгнул с ней на руках во двор. Я почувствовал, как нечто в темноте пыталось схватить меня, но видимо оно еще не достаточно окрепло для того, чтобы действовать в полную силу.

Думаю, родители были в не себя от горя, обнаружив пропажу любимой дочери, но я бы на их месте немного подумал и о собственной жизни - нужно было как можно скорее убираться из этого дома, заколотив предварительно все двери и окна.

Изначально, предвидя сложности предстоящего мероприятия, я тщательно к нему подготовился - для перевозки пленницы я купил в соседнем селении клетку-повозку из закаленной стали, в которых перевозят диких зверей. В повозке, скрытой под темной накидкой я увез свою добычу как можно дальше от города. А затем и вовсе свернул в лес, скрылся в глубокой чаще и остановился там, чтобы разъяснить девчонке ситуацию, в которой она оказалась, а заодно определиться с планом своих дальнейших действий.

Самым страшным было ждать, когда проклятая проснется, зная какую опасность она может представлять. Несколько раз я порывался заколоть её во сне и отвести маленькое тело с сердцем, пропитанным черной субстанцией мрака, на разбор орденским фанатикам. Но мне хватило сил перебороть страх, взять себя в руки и убрать оружие. Стараясь с пользой потратить время ожидания, я стал размышлять, как бы мне объяснить ребенку, зачем я её похитил, почему забрал у родителей и куда я её собственно собрался везти в этой клетке. Не придумав ни чего лучше, я решился рассказать ей правду о проклятии и его последствиях, уверить в том, что пытаюсь её спасти - вылечить от этой заразы.

Когда она проснулась и увидела, что находится за решеткой, посреди дикого леса, а рядом с ней был только какой-то незнакомый тип мрачного вида, она не стала кричать и звать на помощь, а лишь тихонько заплакала.

Я не знал с чего мне начать, ведь я всего лишь искатель легкой наживы, который в своих делах уже докатился и до похищения людей, и я ни когда не умел разговаривать с детьми. Однако, девочка на удивление быстро поверила мне, словно сама знала, что представляет угрозу для себя и окружающих. Она разговаривала со мной разумно и взвешенно, совсем не характерно для её юных лет и для той ситуации, в которой она оказалась и в итоге девчонка смирилась с необходимостью на время покинуть свой дом.

Мы двинулись в путь, старательно огибая людные места. Я пообещал Ветте – так, оказывается, звали девчонку, что адепты из ордена Ока Предвестника помогут ей - найдут лекарство или научат контролировать темную сущность, что одолевала её. Я старался не привязываться к ней и относился как к живому грузу, который за плату нужно доставить по адресу. Правда это оказалось непростой задачей - постепенно я начинал ненавидеть самого себя за такое скотское отношение к несчастному ребенку.

Я постоянно подсыпал ей в еду порошок, который ослабляет умственную активность, а на ночь, что бы она спала крепче, давал успокаивающее зелье. Сам же я спал вполглаза, опасаясь чудовищ из её снов, коих она каким-то неведомым образом вытаскивала в реальный мир. Впрочем, орденские эликсиры похоже оказали необходимое действие да и беспокойному сознанию Ветты вероятно требовалось какое-то время на материализацию своих мрачных видений.

Всё шло по плану, до тех пор пока я излишне не увлекся выбором заброшенных дорог - одним холодным осенним вечером мы забрели в такую глушь где безраздельно властвовали лишь первобытные силы дикой природы.

Волчья стая – матерые, свирепые хищники. Они налетели на наш маленький обоз стремительно, словно ночной ветер, зарезали обезумевшую от страха лошадь и перевернули повозку. Я успел застрелить одного зверя, перед тем как другой повалил меня и вгрызся в горло. Мне удалось пронзить кинжалом его тушу, и отбросить обмявшее тело в сторону, однако было слишком поздно. Рана, которую нанес мне волк, была смертельной, горячая кровь лилась пульсирующим потоком. Из последних сил я дополз до перевернутой повозки, оперся спиной на стальные прутья решетки, тщетно пытаясь перезарядить арбалет. Скалясь и рыча они обступили меня, неумолимые как сама сметь. Я закрыл глаза не в силах смотреть на то, как приближаются во тьме ухмылки их окровавленных пастей.

Однако вопреки моим ожиданиям проснулся я вовсе не в аду, а все там же - на заброшенной дороге. Я ощупал свою шею - страшная рана ни куда не делась, однако её края стянулись, словно их кто-то зашил, а сама она покрылась коркой, так как будто бы была нанесена несколько дней назад. Место укуса болело нещадно, но заражение, неизбежное в таких случаях, почему-то еще не началось. О ночном нападении также явственно напоминали следы на земле, пятна засохшей крови, два волчьих трупа и недоеденная туша лошади, которую голодные волки почему-то бросили.

Первым же делом я взял и зарядил арбалет, а потом резко обернулся, отпрянув от клетки. Девочка сидела в опрокинутой на бок тележке и внимательно за мной наблюдала.

- Как ты это сделала?... – только и мог вымолвить я. Девочка же растерянно пояснила, что ей просто очень сильно захотелось, чтобы я выжил, а звери ушили обратно в лес.

Это был наивный и по-детски честный ответ. В тот момент меня словно озарило. Мне стало окончательно ясно, что проклятие Черных Сердец в качестве побочного эффекта даёт своим носителям какую-то чудесную силу. Или даже вернее на оборот! - само проклятие оказалось лишь сопутствующим явлением волшебного дара!

Я остановился в нерешительности. Лошадь была мертва, и тащить повозку с клеткой не было никакой возможности, а потому пленницу надо было либо выпустить, либо же поскорее прикончить пока она сидит за надежной решеткой.

В конце концов, я убедил себя, что фактически я и так уже мертв, а жизнь теплится во мне лишь благодаря усилиям этого маленького, загадочного существа, кем бы она там ни была. И если мне и суждено погибнуть от рук чудовища, в которое она, вероятно, вскоре превратится, умирая, я не буду чувствовать себя неблагодарной свиньёй. И потому я раскрыл клетку, а затем мы вместе покинули это гиблое место.

О том, чтобы следовать в обитель ордена Ока я больше и не помышлял. Едва ли фанатики обрадуются, узнав, что кто-то в мире владеет волшебством, которому их фокусы и в подметки не годятся. Орденские братья однозначно не оставят её в живых, а зная об их рвении к получению реальной колдовской власти, они не ограничатся банальным умерщвлением и расчленением на органы. Я стал смутно догадываться, почему адепты ордена обещали столь щедрое вознаграждение за живого носителя – они знали о Черных Сердцах гораздо больше, нежели те суеверия, что были доступны простым людям. Похоже, древние гримуары и свитки, что хранились в их библиотеках, содержали немало сведений на этот счет. Сила проклятых имела какую-то совершенно иную природу, нежели любая другая известная в мире магия. Она была не похожа на злые заклятие безумных колдунов Мерефа, способных лишь на время зачерпнуть сгустки темной энергии в обмен на многочисленные жертвы, приносимые демоническим духам – джинам, что обитали в древних зиккуратах. Разительно отличалась магия Ветты и от слабого, прикладного ведовства адептов ордена, которое было построенного на силах природы, древних артефактах и зельях.

Я не мог себе позволить пустить на самотек судьбу единственной из всех проклятых, что смогла хоть как-то контролировать свои магические порывы. И уж тем более не желал дарить ключ от таких разрушительных сил алчным до власти церковникам. Неожиданно для себя я принял окончательное решение – помочь стойкой девчонке в борьбе с этой темной сущностью, а за одно пронаблюдать, как будет протекать и развиваться проклятие в дальнейшем.

Мы двинулись за пределы княжества далеко на северо-восток, к неприступным грядам гор Тшэн. Путешествовать приходилось, все так же сторонясь людных мест, поскольку я боялся, что Ветта потеряет контроль над собой, и тогда неминуемо погибну и я и множество невинных обывателей. В скорее мы достигли цели нашего путешествия. Именно здесь в горных пещерах жили древние отшельники - философы и воины, которые по слухам обладали великим искусством контроля над своим телом, волей и сознанием. Около полугода мы прожили в пещерах Тшена, мудрые затворники не отказали нам в помощи. Их и не нужно было ни о чем просить, словно они сами знали зачем мы пришли. С Веттой они занимались почти каждый день, а мне же сразу дали понять, что во всех этих медитациях и прочих странных практиках я явно лишний. Собственно в этом я и не сомневался - душевные искания это не для бывших ночных головорезов. Я занимался тем, что снабжал наставников и их ученицу горной дичью и хворостом, да и вообще всячески стремился помочь, чтобы последние в свою очередь отдавали все силы учению.

Думаю, я не ошибся, избрав для своей подопечной в качестве наставников именно воинов гор Тшен – аскетов, лишенных всякой корысти и при этом тонких знатоков природы и душевного мира человека. Ценою длительных тренировок Ветта более-менее сносно научилась держать в узде свои сверхъестественные силы и хорошо овладела навыками целительства. Применять же силы как-то по иному наставники ей категорически не позволяли и настойчиво убеждали, что использование дара во вред кому-либо это путь назад – к той грани, за которой её ждет неминуемое обращение в безжалостную тварь.

Вскоре мы покинули обитель горных мудрецов, ведь ребенок есть ребенок - ей очень хотелось вернуться домой к своим родителям. Предвидя подобную ситуацию, я заранее связался со своим проверенным торговцем информацией и от него узнал неутешительные вести – те существа, которых вызвал, бесконтрольно используемый, дар Ветты вскоре после её похищения уничтожили всё живое в доме. Несколько горожан решили проверить, что же произошло в жилище капитана, но после того как эти смельчаки не вернулись, соседи благоразумно сожгли оскверненный дом.

Скрывать от Ветты истину я не стал. Ты, солдат, конечно можешь считать меня бездушным ублюдком, но я решил, что потеря родных будет для неё своего рода итоговым экзаменом. Сможет ли она, пережив сильное горе, удержать силы проклятия под контролем, либо все эти старания были напрасными. Ведь в жизни нельзя укрыться от боли и страданий - рано или поздно они всё равно настигнут, причем в тот момент, когда ты будешь меньше всего к этому готов - остаётся лишь одно – научиться принимать жизнь такой, какая она есть. К счастью, она выдержала и это испытание.

Узнав о случившемся, старейшина отшельников заключил, что обучение Ветты окончено, ибо больше ей учиться у них было не чему. Она может остаться жить в горной обители, продолжая самосовершенствование, либо спуститься на равнину и помогать тем, кто нуждается в её даре.

Не трудно догадаться, что она выбрала. Я же твердо решил, что буду сопровождать Ветту на её жизненном пути, пока юная чародейка не окрепнет и не сможет самостоятельно противостоять вызовам этого мира. Ну, а пока я мог только стеречь девочку и по возможности сдерживать её наивную тягу помогать всем подряд, ведь она совсем не осознает, какую опасность влечет это светлое желание - сколько золота готовы заплатить и сколько крови пролить очень многие из числа облеченных властью, чтобы заполучить в своё распоряжение существо с её способностями. Именно поэтому помогали мы только деревенским беднякам, жившим на окраинах страны и, сделав всё, что было необходимо, исчезали.

После этих слов, человек в капюшоне прервался, положил руку на плече сидящего рядом с ним мальчишки и сказал:

- Вот тут-то в наш, можно сказать, уже сложившийся тандем вмешался этот бравый паренёк. Верно я говорю, Маркус? - Ветта почувствовала своего собрата по проклятью и сразу же поняла, что он сам и люди рядом с ним находятся в большой опасности. Мне, конечно, не удалось убедить её не вмешиваться. Она увела нас далеко на юго-запад и после нескольких недель пути мы вышли к границам некогда великой, а ныне загнившей и доживающей последние дни Флаамской империи.

К тому времени близ Радужного моря в прибрежной колонии каменотёсов вовсю уже начал резвиться Маркус. Который, к слову, в отличие от Ветты специализировался не на подсознательном призыве тварей – нет, он сам черный как дьявол, сверкая красными огнями глаз сквозь потоки тьмы, окружавшие его голову словно львиная грива, неутомимо крушил опустевшую колонию.

Мы подоспели как раз во время - местный префект уже вызвал центурию солдат из метрополии. Каким-то чудом мне удалось пробиться к командующему и, представившись ученым-естествоиспытателем, убедить его дать мне шанс испробовать свое уникальное научное средство против неведомой бестии. Тот решив, что все равно ничего не теряет, согласился и заявил, что даёт мне на мои эксперименты ровно четверть часа до того как в ход пойдут ружья и огнеметательные орудия.

На наше счастье Ветта знала, что делает. Я отвлек на себя внимание «второго Я» Маркуса. Маневрируя и скрываясь в тени, я смог подурачить его некоторое время. Благо этих мгновений хватило Ветте чтобы своими чарами усыпить мальчишку и вернуть ему человеческий облик. Погрузив обессилевших детей в лодку, я по морю ушел из колонии, чтобы избежать столкновения с ожидающими боя легионерами.

После этих слов человека в черном мальчишка, сидевший все это время, понурив голову, поднял взгляд на солдата. Карабинеру, который ещё держал руку на эфесе палаша, стояло огромных усилий подавить желание рубануть клинком наотмашь.

Большие глаза мальца янтарным пламенем рассеяли ночную мглу. Их роговица мерцала и переливалась красным жаром, словно раскаленные угли, а хищный взгляд вертикальных змеиных зрачков будил в душе какой-то первобытный ужас, похожий на тот, что возникает при внезапной встрече лицом к лицу с диким зверем.

- С тех пор мы втроем странствуем по миру – продолжил мужчина в черном, убедившись, что солдат держит себя в руках. - Я перебиваюсь случайными заработками, Ветта пытается помогать тем, кто в этом нуждается, а Маркус пока просто учится жить со своими особенностями.

Мужчина замолчал, выжидающе глядя на солдата. Тот не проронил ни слова в ответ, он так и стоял, припав на одно колено, обхватив рукоять палаша, не на шутку ошарашенный всем, что ему сейчас довелось увидеть и услышать. Карабинер ни как не мог понять, кто же сейчас перед ним? Действительно ли наставник будущих великих чудотворцев или же безумец, который играет с огнем, таская с собой двух опаснейших чудовищ?

Не дождавшись ни какой реакции от собеседника, человек в капюшоне вновь начал говорить, правда теперь на много тише и не так уверенно.

- Я искренне надеюсь, что я прав. Мои размышления постоянно наводят меня на мысль, что в незапамятные времена, когда эти земли населяли потомки сошедших со звезд дивов, явление Черных Сердец не было такой редкостью. Я думаю, что люди, отмеченные этой печатью, в ту эпоху с ранних лет обучались в особых школах, а впоследствии занимали главенствующее положение в обществе и правили народами, полагаясь на свое чудесное искусство.

Я не знаю, почему сгинули те древние цивилизации, что оставили многоженство тысячелетних развалин по всему свету и не могу сказать, почему этот дар с тех пор так выродился, был на многие тысячелетия предан забвению, заклеймен проклятием и безжалостно уничтожался, но я уверен, что сила, что таится в этих малышах это великое наследие, уходящее своими корнями далеко за пределы нашего мира.

Люди видят в проклятых лишь страшную угрозу, а в случае, если нам все же удается скрывать «необычность» мы остаемся для них лишь жалкими оборванцами, которым далеко не каждый захочет помочь.

Вдобавок ко всему я узнал, что ордену стало известно о том, что я странствую по свету с двумя носителями мрака и думается мне, что их охотники уже давно рыщут по нашему следу…

- Помолчи - внезапно оборвал мужчину солдат – я понял, куда ты клонишь… мне нужно время что бы как-то всё это переварить – сказал он, поднимаясь на ноги, затем сел в пол-оборота к костру и стал смотреть как дети готовятся ко сну. Он так и сидел неподвижно, дожидаясь пока они перестанут ворочаться и уснут, а потом бесшумно поднялся, собрал вещи, отвязал коня и молча побрел по направлению к дороге.

Человек в черном тоже не проронил ни слова, он лишь посмотрел ему в след, и подбросил хворост в начавший понемногу угасать костёр.

 

- Ну-ка! Обыщи, как следует этого хлыща! – пролаял, брызжа слюной, плешивый бугай с вырванными ноздрями, который был за главаря в этой своре – То, что он нам бросил - это не всё! Прячь, не прячь, а найдем - нам сейчас золотишко нужнее! – алчно ощерил грабитель свои гнилые зубы.

На лесной поляне, в окружении четырех беглых преступников, вооруженных, отнятыми у тюремщиков, ржавыми железками, стоял мужчина в черной накидке и два ребенка - девочка чуть постарше и совсем еще маленький мальчик, оба были в дорожных плащах и прятали лица за глубокими капюшонами.

Мужчина вынул кинжал из ножен, скрытых в рукаве, и умелым движением перехватил его, перебрасывая взгляд с одного бандита на другого. Однако, как бы он ни старался, их численное превосходство было критическим - бандиты не стали нападать на вооруженного и похоже весьма умелого бойца, а поступили как и подобает падальщикам, набросившись на тех, кто не сможет дать им должного отпора.

Быстрым полуоборотом человек в черном оказался между мальчиком и уголовником-недорослем с рожей восторженного идиота, этим же движением он швырнул свою накидку в лицо кому-то из бандитов, что попытался наскочить на паренька с права, затем поднырнул под алебарду молодчика и лишь пары дюймов не достал серым стальным лезвием до его шеи - ошарашенный разбойник тут же поспешил отпрянуть в сторону.

Но на подмогу к девочке мужчина уже не успел, худощавый бандит, дико сверкая глазами и тряся козлиной бородой, сгреб её в охапку и занес над ней старый тесак.

- Брось-ка кинжальчик! - проревел главарь и человек в черном замер на месте, едва сдерживая бессильную ярости.

- Глянь какой бесстрашный - прогнусавил он – счала нашего младшого чуть самострелом своим не угваздал, теперь вот танцы с ножиком затеял! Если тебе деньги дороже своей жизни, ты хоть о детишках подумай – неприятно усмехнулся бандит.

- Если бы всё было так – в отчаянье подумал мужчина – если бы забрав деньги, вы просто ушли… увечные вы же не понимаете, что творите и чем для вас самих это обернется… – он разжал пальцы и выронил кинжал на траву.

- Так-то лучше – осклабился четвертый каторжник, самый возрастной в этой шайке, клейменый еще по старому уложению о наказаниях на лоб.

- Ну что юная особа, не удалиться ли нам по беседовать – пролепетал жаркой скороговоркой бандит с лихорадочно блестящими глазами, явно страдающий пристрастьем

к дурманящим зельям и, похоже, порядком обезумевший из-за их длительного отсутствия.

- А чё? Он у тя чё-ль урод? - схватил тупорылый детина мальчишку и стал стаскивать с него капюшон.

- Неужели всё зря? Неужели всё кончено? – только и мог обреченно подумать человек в черном.

Но внезапно творящееся безумие оборвал оглушительный ружейный выстрел. Тесак, вместе с половиной кисти отморозка, державшего девочку, отлетел в сторону. Бандит выпустил свою жертву, и визгливо вереща начал прыгать на месте прижимая к груди руку, из которой хлестала кровь и торчали обломки костей.

Мужчина в черном, не понимая, что именно произошло, быстро спрятал детей за своей спиной и подхватил с земли кинжал. Однако в этом уже не было никакой необходимости - разбойники бросились врассыпную.

Он обернулся в сторону дороги и увидел, как из клубов утреннего тумана, перемешанного с ружейным дымом, появился седой солдат, верхом на гнедом жеребце. Воин закинул карабин за спину и вынул из ножен палаш, острое лезвие которого хищно блеснуло в холодных утренних лучах.

Он, неспешно, тронул коня с места, словно сокол, неторопливо слетающий с руки охотника, уверенный в том, что крысам никуда от него не скрыться. Он знал, что до спасительной лесной чащи ни один из бандитов добраться не успеет.

Человек в черном взял детей за руки и они, не оборачиваясь, пошли в сторону тракта. Он начал говорить с ними, успокаивать, стремился отвлечь, что бы те по возможности не слышали истошные вопли беглецов.

Все так же не оглядываясь, втроем они за шагали вперед по дороге. Вскоре за их спинами дробью застучали подковы, а затем показался и сам карабинер на своем коне.

- Я забыл спросить, куда Вы путь-то держите? – небрежно бросил он из седла.

- К горам Тшен – тут же ответил мужчина в черном.

- Тпруу… - остановил солдат коня и умело спешился.

- А ну малышня вешай свои тюки на коняшку! – добродушно, скомандовал он.

– Решил, провожу-ка я вас немного – заговорщицки усмехнулся в седые усы солдат в ответ на вопросительный взгляд мужчины.

Тот лишь рассеянно улыбнулся и они теперь уже все вместе зашали дальше.

Тут внезапно, впервые за все это время, подал голос мальчишка.

- Дядька солдат, а расскажи еще чего-нибудь про войну…