Медальон старого Джека


 

Грязный и шумный кабак портового квартала нехотя выплюнул одного из своих посетителей в холодный вечерний сумрак, окутавший море, набережную, да и весь город. Нетвердо держась на ногах, молодой человек - а именно он вырвался на свежий воздух из помещения пропахшего жуткой смесью дешевой выпивки, мужского пота, табака и рыбы, - ковылял в сторону пирса. Буквально падая, он преодолел последние пару метров, отделявшие его от натянутых канатов, спасающих доходяг подобных ему от жадных объятий моря. Перегнувшись через заграждение, парень исторгал наружу все то, что еще недавно с неуемной жадностью и охотой вливал в себя в уже упомянутом трактире, просаживая заодно свое первое жалование.

- Ничего-ничего. Не серчай на юнца. Все мы были молоды и глупы. Все, не испытав сомнений, брались за очередную кружку, даже сознавая, что это переполнит край, – донесся слегка скрипучий, но приглушенный голос откуда-то сбоку.

Парень, тем временем, удостоверившись, что новый позыв был не более чем отрыжкой воздуха, повернулся на звук и, отерев подбородок рукавом полотняной рубахи, спросил:

- Это вы мне?

- Да какой уж там? Это я прошу море не гневаться на тебя, – отвечал ему сидевший на скамье старик.

Полумрак, царивший вокруг, скрывал лицо собеседника, но в свете тлеющих в курительной трубке углей, в момент затяжки, были видны глубокие борозды морщин, проложенные по всему лицу прожитыми годами. Одет он был, как и молодой пьянчужка, в простую и просторную рубаху, а его волосы, хоть и седые, опускались густой гривой ему почти до плеч.

- Просите море? – переспросил удивленно юноша.

- Прошу, – подтвердил старик. – Это вы, молодежь, привыкли покорять водную стихию. Мы, в свое время, всегда просили море быть милостивым, быть снисходительным… Ты ведь матрос, так?

- Да, теперь полноценный матрос. Сегодня, по приходу в порт, получил свое первое жалованье, - заплетающимся языком с трудом выговорил парень.

- И спустил его в первом же кабаке, – закончил за него старик. – Все мы так начинали. И я когда-то, подобно тебе, получил пригоршню звонких монет и побежал в ближайший трактир угощать приятелей. Трактир, к слову, был на том же месте, где и теперь, разве что размерами немного уступал. Ну, да и я с тех пор немало изменился.

Молодой матрос, воспользовался небольшой паузой и грузно опустился на скамью рядом со стариком, справедливо рассудив, что возвращаться к барной стойке и продолжать веселье пока не в силах. Старик никак не отреагировал на эти перемещения. Он не отворачивал головы от моря, не глядя на случайного слушателя своего рассказа, словно тот не нужен был ему вовсе, словно спокойное, шепчущее набегающими волнами в ночи море, было единственным, кому старик адресовал все свои слова. Вновь тлеющий в трубке табак засветился алым во тьме и, следом за тем, старик, выпустив густые клубы дыма изо рта, продолжил свою историю:

- Зато тогда я был молод, здоров и силен, как барракуда! Встречал таких? Да нет, ты ведь совсем юнец. Ну, так попомни мой совет: увидишь двухметровую зубастую рыбину, бросай все блестящее и плыви в сторону. Эти острозубые паскуды, что сороки, падки до сверкающих побрякушек.

- Но тебе в любом случае повезло больше, чем мне, – продолжал старик после очередной затяжки. – Ты успел побывать в море прежде, чем надраться, как в последний раз. И это правильно. В мое же время морякам платили вперед, и те, естественно, успевали пропить самую последнюю монету еще до выхода корабля из порта. Вот и я – юный, глупый, не нюхавший ни пороху, ни свежего океанского бриза, не знающий похмельных мук, но смело ищущий дно кружки, – спускал свое первое жалованье на выпивку. И все же это была славная ночка! Ром и пиво лились рекой. Мы с приятелем состязались в количестве выпитого и скорости выпиваемого: во всем кабаке моему товарищу не нашлось ровни во втором, зато, по прошествии нескольких часов, выяснилось, что я куда больше преуспел в первом споре. На этом мои ночные воспоминания обрываются. Утро встретило меня на песчаной косе, что начинается за портовым кварталом. Я проснулся от колокольного звона, ты знаешь, что это значит – сигнал всем и каждому в порту, что погрузка на корабль завершена и вот-вот отдадут швартовы. А я, тем временем, понимаю, что лежу на дне лодки в одном лишь исподнем, и колокольный звон отдает в больной голове таким набатом, что вызывает лишь единственное желание – умереть здесь же в лодке. Но, проклиная всех святых, что не защитили меня прошлой ночью от греховных мыслей, я вскакиваю и, как есть, бегу на свой корабль. А чтоб ты знал, кара за неявку на судно для матросов тогда была не чета нынешней – три месяца тюремной камеры и год бесплатной работы в подчинении того капитана, которому ты нанимался. Поэтому стимул у меня был хороший. В последний момент я вбежал по сходням на корабль и тут же предстал пред ясные очи капитана, который без промедления принялся отчитывать меня, на потеху всей команде, за ненадлежащий вид. Сперва, он упомянул отсутствующие предметы гардероба, а затем, к моему вящему удивлению, фингал под глазом и в кровь исцарапанную спину. На мое счастье за меня вступился корабельный кок (позже выяснилось, ночью я угощал его выпивкой) высказавший предположение, что меня могли избить и ограбить. Не мешкая, я подтвердил эту версию и, хоть не знал истинную причину, по которой мне подбили глаз, догадывался, что отметины на спине имеют прямо противоположную избиению природу.

Старик замолчал, вновь пригубил свою трубку и, кажется, впервые взглянул в сторону нетрезвого юноши, который все это время внимательно слушал рассказ бывалого моряка.

- Ну, что ты сидишь, уши развесил? – неожиданно резко обратился старик к молодому матросу. – Я старый – могу болтать долго. А ночь коротка. Полегчало? Вот и возвращайся в трактир, покуда не совсем протрезвел.

Молодой человек тут же послушался этого не то совета, не то приказа, поднялся со скамьи и двинулся в направлении льющегося из окон теплого света шумного кабака. Однако, сделав несколько шагов, он обернулся и взглянул на старика. Тот сидел так же, как раньше: неотрывно глядя на море, сжимая зубами курительную трубку и изредка выпуская клубы дыма, едва различимого в ночной темноте.

- Можно узнать ваше имя? – спросил юноша, обращаясь к старику.

- Джек, – ответил после непродолжительной паузы старик.

 

***

 

- Здорово, что успели до бури. Гляди, Джимми, как заволакивает тучами небо.

Двое матросов только что сошли с пирса и теперь двигались по набережной, вдоль линии воды. Небо над морем действительно быстро темнело от надвигающейся на город, сплошной, как вуаль вдовы, и такой же черной, тучи.

- Да, Чарльз, не хотелось бы вновь встречать шторм в море. В прошлый раз меня чуть не выбросило за борт волной, – с усмешкой ответил его товарищ.

- Эх, да разве ж с этого может вырасти приличный шторм? Ну, промочит дождиком выстиранное портнихой белье, ну, может, сорвет крышу с чьего-то сарая. Но если это теперь именуют штормом, то и рыбацкая тартана старины Билли могла бы сойти за торговую шебеку, – ворчливый голос привлек внимание молодых людей, хоть не был громким.

- Это вы нам? – спросил юноша, названный в разговоре Джимми.

- Не задирайся, Джимми, – предупредил его спутник.

- Да я и не собирался. Просто хотел узнать, что этот старик мелет, – ответил Джимми, заглядывая в лицо упомянутого старика.

Однако самого старика мало интересовала появившаяся перед ним физиономия вспыльчивого матроса. Он стоял неподвижно, зажав в зубах потушенную трубку, и смотрел вдаль, сквозь возникшую перед ним живую преграду. Ветер трепал его длинные седые волосы и просторную, некогда белую, а ныне пожелтевшую, рубаху. В разрезе горловины рубахи, на веревке, висело нечто напоминавшее жемчужину, только полностью прозрачную. Странное украшение не иначе было чьим-то подарком. Но не оно притягивало взгляд. Несмотря на читаемый в каждой детали внешнего облика преклонный возраст, старик стоял прямо, не сгибая спины, и был он выше проявившего к нему интерес юнца. В этот момент не только ростом.

- Оставь его, Джимми, он не к нам обращался. Пойдем лучше в трактир, промочим горло да переждем непогоду, - успокаивал своего приятеля Чарльз.

- Ладно, идем, - неохотно протянул Джимми, отступая от старика. – Да, и не подумай, будто я забыл о проспоренной тобой бутылке рома.

- Конечно, – натянуто улыбнувшись, ответил Чарльз. – Иди вперед, сейчас я нагоню.

- Прошу простить моего приятеля, – вновь заговорил Чарльз, когда его спутник отошел на несколько шагов. – Он бывает немного несдержанным после длительного плавания.

- Гхм… – прокряхтел в ответ старик.

Молодой человек только сейчас впервые посмотрел на него и был удивлен, что не только выправка этого мужчины не соответствует его внешнему виду, но и глаза. Взор их был ясен, не затянут пеленой прожитых годов, как обычно это бывает у тех, кто успел разменять пятый десяток лет. А старик, стоявший перед ним, лицом выглядел не меньше, чем на пятьдесят. Вот только в этих глазах, Чарльз не смог разглядеть ничего, кроме неприкрытой глубокой тоски, с которой старик смотрел на море.

- Извините, вас случайно не Джеком зовут? – спросил вдруг матрос.

- Хм, – повторил его собеседник. – Обычно меня зовут полоумным стариком. А чего тебе надо?

- Кажется, с вами я повстречался примерно полгода назад, когда ночью, немного перебрав с выпивкой, выбирался подышать на пирс, – ответил Чарльз.

- Знаешь сколько на своем веку мне доводилось видать пьяной матросни, сынок? – резко ответил старик.

- Но вы рассказывали мне историю о том, как сами впервые напились, еще до своего первого плавания, а после проснулись в лодке без одежды и денег. Ведь это были вы? – не унимался молодой человек.

- Ну, может, я что-то такое кому-то и рассказывал, – ворчливые нотки вновь слышались в голосе старика.

- Так значит это точно вы! – обрадовался молодой человек. – Я хотел сказать спасибо за тот рассказ. Не знаю почему, но он тронул меня.

- Гхм, – вновь издал невнятный звук старик, нехотя соглашаясь с очевидным уже фактом.

- А почему вы говорите, что шторма не будет? Вы же не могли не заметить эти тучи, – спросил матрос.

- Тучи принесут дождь. Шторм за собой принесут птицы, – коротко ответил Джек.

- В каком это смысле птицы? – удивился молодой человек.

- Эхх, молодежь... – вздохнул старик. – Тебя, кажется, называли Чарльзом, верно?

- Верно.

- Так вот, мотай на ус, Чарльз: ни одна здравомыслящая птица не останется в море перед штормом. Я сегодня не видел, чтоб чайки вернулись со своего промысла, а ты Чарльз? Полагаю, что тоже.

При этих словах Джек поднял свою прозрачную жемчужину за веревку до уровня глаз. Он посмотрел будто бы сквозь нее, а после, опустив медальон на положенное место, продолжил говорить:

- Да, не жди сегодня шторма. Жаль, двадцать лет назад я не знал этой приметы, как теперь. Тогда чайки с самого утра остались на суше. Капитан же, упокой господь его душу, то ли не обратил на это внимание, то ли проигнорировал очевидный знак, но, тем не менее, наш корабль вышел в море. Я тогда служил простым матросом. И ничего, как нам всем казалось, не предвещало беды: погода была ясная, лишь местами высоко в небе, словно перья, висели белые облака; ветер, хоть порывистый, был попутным и наполнял наши паруса. Однако все изменилось за пару мгновений, перед закатом. Горизонт потемнел. Сплошная грязно-серая стена из облаков повисла прямо перед нами так низко, что казалось, будто небо хочет соединиться с морем. Иногда узкое пространство, пока еще отделявшее верх от низа, освещалось ярко-синими вспышками молний, и тогда мы видели, насколько хватает глаз, что впереди нет ничего кроме туч. Поворачивать было поздно – от стихии не убежишь. Команда едва успела убрать паруса, как налетел шквальный ветер. Мачты начали ходить ходуном. Весь такелаж скрипел, трещал и был готов развалиться на части. Ливень обрушился на нас столь же внезапно, сколь внезапно умирают люди от черной смерти. Волны поднялись никак не меньше десяти метров в высоту, корабль бросало на них, как щепку. Каждая новая волна грозилась опрокинуть корабль. Лишь невероятная удача и отчаянные попытки капитана, лично вставшего у штурвала, не давали шторму закусить нами, словно пьяному моряку креветками. Многие из команды принялись молиться своим богам. Хотя мне казалось, что сквозь раскаты грома и рокот моря ни один бог не смог бы расслышать ни слова. Знаешь, Чарльз, надеюсь, никогда тебе не выдастся возможности испытать этого чувства, когда за пару мгновений ты понимаешь, сейчас ты умрешь. Нет. Нет-нет, даже не оно. Я думал, что вот-вот умру ни единожды до и не однажды после этого. На сей раз в душе поселилось некое иное чувство, чем простой и естественный страх за свою жизнь. Я видел неотвратимость собственной смерти, и я согласился на нее. Согласился добровольно, как на предложение перекинуться в кости со старым приятелем. Звучит, наверное, смешно: неотвратимая смерть и добровольное на нее согласие. Но именно это я испытал, когда увидел, как разевает пасть само море; когда увидел, как прямо надо мной, высотой не ниже наших мачт, зависла в роковом безмолвии, волна, готовая обрушить всю свою мощь ниц, прямо туда, где стоял я.

Старик резко замолчал. Подмечаемые Чарльзом доселе иррациональные проблески азарта в глазах старого Джека стал угасать. Тоска вновь постепенно отбросила свою неприятную тень на лицо этого человека. Он пожевал в зубах курительную трубку, а затем переложил ее к другому уголку рта. Чарльз не издавал ни звука, понимая, что история не закончена, сознавая, что даже воспоминания о таких сильных эмоциях должны сильно затронуть струны любой души.

- До сих пор не знаю, как я оказался в трюме, – наконец продолжил старик. – Может быть, туда меня смыло волной, а, может быть, кто-то из команды отнес туда мое бесчувственное, после встречи с огромной волной, тело, чтобы меня не смыло в море. Когда я очнулся, то нашел себя лежащим на остатках того, что раньше было бочкой. В голове царил еще больший бардак, чем в трюме. Все члены моего тела болели и саднили, и это было совсем не мудрено. Кораблю тоже досталось. Выбравшись на палубу, я увидел, что лишь одна из трех мачт уцелела, да и та не имела половины рей. У нас не было даже штурвала! Капитан держался за него до последнего, вместе со штурвалом его и забрало море. Море забрало все наши шлюпки и не меньше половины команды. Положение, как ни крути, было бедственное. Нам оставалось лишь надеяться, что какой-нибудь корабль найдет нас. Но тяжелее всего молодому парню вроде меня, было смириться с собственным выживанием. Я ждал смерти и был готов к ней. Но я выжил. А мои товарищи нет.

В воздухе в очередной раз повисло молчание. Однако в этот раз оно ощущалось тяжелыми цепями на плечах. И только начавший моросить дождь сумел слегка облегчить этот вес.

- Иди. Ты все равно не найдешь слов, а я хочу побыть один, - вдруг сказал Джек.

Чарльз не стал спорить. После услышанной истории ему и самому хотелось побыть наедине со своими мыслями.

 

***

 

- Разуй глаза! Из-за тебя вся рыба теперь в песке! Неужто я такой незаметный?!

Крик, огласивший весь портовый квартал, принадлежал немалых размеров рыбаку, что не сумел донести свой улов до рынка. Причиной такому недоразумению послужил молодой моряк, стремглав несшийся в сторону того же рынка, только со стороны пирса, а не пляжа и, не замечавший перед собой преград. Теперь двое сведенных судьбой в столкновение мужчин были заняты вылавливанием трепыхающейся в грязи рыбы.

- Я дико извиняюсь. Кажется, я задумался и не заметил вас, – каялся виновник происшествия.

- Задумался он. А ну пшел прочь, пока я не заставил заплатить тебя за всю эту рыбу! – взревел медведем рыбак.

- Да-да, конечно. Еще раз извините, – пятясь назад, проговорил молодой человек.

Он начал было оборачиваться, чтобы продолжить стремительное шествие к своей цели, но отступая спиной вперед от разъяренного рыбака, не заметил, как снова налетел на препятствие. На сей раз это был старик, с копной седых длинных волос, в простой моряцкой рубахе. Сам старик не мог заметить незадачливого парня, потому как разглядывал одним глазом, прищурив второй, море сквозь причудливый медальон, висевший у него на шее. Медальон выглядел, как небольшой полностью прозрачный шарик, закрепленный на веревке. Старик, как ни странно, на ногах держался крепче рыбака, и в этот раз обошлось без криков и падения.

- Вот, черт подери! Я приношу свои извинения, не хотел на вас налететь, - начал извиняться моряк еще до того, как разглядел человека, вставшего на его пути. – Подождите… Мистер Джек?

- Привет, сынок. Чарльз, кажется? – Джек узнал молодого человека и, отчего-то горько усмехнувшись, продолжил. - Ну, что же ты так летишь, сбиваешь всех, кто стоит перед тобой, а? По моему опыту, могу сказать, подобная спешка бывает в двух случаях: когда бежишь от смерти или, когда стремишься на встречу со своей возлюбленной. И что-то я не думаю, что тот рыбак представляет для тебя такую серьезную угрозу, да и свой бег ты начал еще до знакомства с ним.

- Да, вы правы. Я спешу к девушке - Розанне, - она торгует травами на рынке. Мы подружились, когда наш корабль в прошлый раз приходил в здешний порт, – ответил Чарльз со смущенной улыбкой.

- Значит она травница? А я когда-то влюбился в целительницу. Случайно все вышло. Прибыл в этот же самый порт с ранением – вспорол руку осколком стекла. Вызнал где можно подлатать себя. Мне сказали, куда обратиться. Только вот говорили это с явной неохотой и легким испугом, будто бы ходить в названное место не стоило. Но рана у меня была свежая, глубокая, то и дело раскрывалась и кровоточила, так что деваться было некуда. Нашел я нужный дом, на вид тоже какой-то темный и неприятный, как сам совет, где искать лекаря. Черт с ним – решил я и вошел. А там, в доме – я аж обомлел и забыл про свою беду, - девушка такой красоты, что кроме нее я ничего вокруг больше не замечал. Длинные черные волосы до самой поясницы, глаза большие и чистые, как лагуна в солнечный день, и цветом, как морская волна, губы - створки прелестной раковины, а зубки, что жемчужины, которые в ней скрыты. Прекрасная Амелия (так ее звали) и была местной врачевательницей. В общем, Чарльз, сказать, что я влюбился, значит преуменьшать, то чувство, которое поразило меня, как гарпуном, в самое сердце. Конечно, мое ранение она вылечила. И это, серьезное, и все последующие царапины, с которыми я к ней бежал, ища повод для встречи. Но самое главное, ко мне она тоже не была равнодушна. Оттого-то мне и знакома твоя спешка - я сам, чуть сходни коснутся берега, мчался к ее дому. Каждое прибытие в этот порт теперь было в радость, а каждое отплытие, как траур. Положение портило лишь то, что, как я уже говорил, в городе Амелию не любили. Отчего-то за ней закрепилась дурная слава, многие даже называли ее ведьмой. А сам знаешь, даже в нынешние времена, к людям этого ремесла по-прежнему относятся с неприязнью. Однако прямых доказательств для обвинения не было, и девушку мало-мальски терпели. Еще бы, единственный в городе, да и на всем острове, целитель! Правда, саму Амелию эти слухи ничуть не трогали. Со временем - спустя пять или шесть затеянных, из-за оскорблений в адрес моей возлюбленной, драк, - и я научился не обращать на них внимания. Мы любили друг друга, мы наслаждались друг другом, мы жили друг другом – это было важно. А остальное – чепуха. Я даже всерьез задумывался, а не бросить ли мне мореплавание. Вот только проведя всю жизнь в море, чем занять себя на берегу я не знал.

Джек вдруг замолчал. Он достал свою трубку и начал ее закуривать. Чарльз же не мог сдвинуться с места. И, хоть сердце его рвалось туда, где его ждала любимая, он не хотел прерывать рассказ старого Джека, который, кажется, вновь мысленно переживал те самые моменты, о которых говорил.

- Помню тот день, когда в последний раз с нею прощался, – продолжил Джек, выпуская густые белые клубы дыма изо рта, скрывшие его помрачневшее лицо. – Она подарила мне этот медальон. Мы тепло распрощались, и я ушел в очередное плаванье. Я считал дни до возвращения. А когда увидел на горизонте заветный городской пейзаж, то стал считать часы и минуты. Но, сойдя на берег, я не нашел Амелии ждущей меня у пирса, как это обычно бывало. Я бросился к ее дому и нашел тот нежилым – окна и дверь были заколочены досками. Тогда я схватил за грудки первого встречного и тряс его до тех пор, пока он мне все не рассказал. Бедолаге повезло, что от услышанного я оторопел, и он, воспользовавшись моментом, вырвался из моих цепких пальцев. Повезло потому, что уже в следующий миг я готов был разорвать голыми руками всех вокруг. Говорят, я даже пытался, но я этого не помню. Будто какая-то пелена застлала мне глаза, будто черт в меня вселился, а когда его изгнали, то он ушел, прихватив воспоминания о том, что я, будучи одержимым, творил. А натворил я не мало. Не буду вдаваться в подробности, но за учиненные беспорядки, меня осудили на полгода тюрьмы. Хорошо, никого не убил, а то сидеть бы мне в казематах и по сей день.

- Так что же сказал тот мужчина? – удивленно спросил Чарльз. – Из-за чего вы угодили в тюрьму?

- М, я не сказал? – с горечью в голосе переспросил Джек. – Мою возлюбленную, мое счастье, смысл моей жизни, Амелию, сожгли на костре, по обвинению в колдовстве. Она помогла мальчонке, что свернул себе шею, свалившись с крыши, прямо на ее глазах. Она вылечила его позвонки так, что лишь поднявшись после падения, он снова бегал с остальной ребятней. Зеваки на улице видели, как от рук Амелии исходило странное свечение, когда она вправляла мальчику шею и тотчас доложили, куда следует. Полдень следующего дня Амелия встретила привязанной к столбу на площади.

- Вы знали, что она колдунья? – осторожно спросил Чарльз, специально избегая слова ведьма.

- Да, она открылась мне сразу, как поняла, сколь сильно я ее люблю, – ответил Джек. По его щеке текла одинокая слеза. – Я, в отличие от большинства, не имел на этот счет предрассудков.

- Джек, не хотите пойти выпить? – предложил Чарльз, когда в очередной раз повисла тяжелая тишина.

- Ты что действительно хочешь променять встречу с девушкой на попойку с жалеющим себя стариком? – грозно спросил Джек, отирая рукавом глаза.

Чарльз замялся и ничего не сказал в ответ.

- Я заливал вином это горе не раз, когда боль от утраты еще была свежей, - смягчив тон, говорил Джек. – Нет, я не хочу. Да выпивка и не поможет. Мои невзгоды способно утопить только море. Но я, как выброшенный на берег кит, способен лишь с тоской смотреть в сторону родной стихии и медленно чахнуть, в ожидании того дня, когда покину этот мир. Только, как и тот кит, я хотел бы встретить свой конец в море.

Чарльз молчал. Мало кто нашел бы нужные в этой ситуации слова, и молодой человек был не из их числа.

- Беги к своей девушке, Чарльз. Наслаждайтесь тем временем, что можете провести вдвоем – скорее всего, это будут самые счастливые минуты в вашей жизни, – сказал Джек, делая за молодого моряка сложный выбор – остаться или уйти.

- До свидания, – сказал Чарльз, пытаясь вложить в эти два слова, как можно больше теплоты и участия.

- Может быть. Может быть… - тихо ответил Джек.

 

***

 

Свет маяка разгонял остатки утренних сумерек еще висевших над заливом. Смотритель не спешил гасить спасительный для судов луч, поскольку с запада медленно, но уверенно наползали темные тучи. Других примет указывающих, что в скором времени должен разразиться шторм тоже хватало. Команда только-только прибывшего в порт корабля радовалась, что встретит непогоду на суше. Вот бы еще успеть с разгрузкой до того, как небо заплачет.

Молодого человека сошедшего на пирс, привлек громкий голос мужчины – судя по одеяниям, это был капитан какого-то корабля. Капитан, по неизвестной пока причине, отчитывал стоявшего перед ним старика.

- Нет, я не стану брать тебя на судно даже задарма, – голосил он. – В моем деле важна скорость. Если мы не успеем доставить груз до воскресенья, то вместо платы за аренду моего корабля, мне придется самому заплатить торговцам, чтобы не потерять репутацию. Еще и эти проклятые тучи не сулят ничего хорошего.

К месту развернувшегося спора подошел еще один мужчина и что-то коротко сказал капитану.

- Да мне плевать, что все знаки указывают на шторм! – в голосе капитана, отвечавшего теперь мужчине, стали проступать нотки ярости. – Старпом, вы, что записались в гадалки, за время увольнения? Нет? Тогда марш на корабль! Мы отплываем сегодня и точка!

- Что касается вас, - капитан вернулся к прерванному разговору со стариком. – Хоть у меня не хватает людей, но вы слишком стары для моря, смиритесь. Ни я, ни другой мало-мальски уважающий себя капитан не возьмет вас на судно. Разговор окончен.

На этом капитан развернулся и ушел прочь, оставив старика одиноко стоять на пирсе, понуро опустив плечи.

- Все в порядке? – спросил Чарльз. – Я случайно услышал часть вашего разговора…

- Привет, сынок, - поворачиваясь лицом к собеседнику, отвечал старый моряк.

- Джек? – удивился Чарльз. – Вот уж не думал, что это вы. Неужели вы и вправду хотели наняться на корабль?

- Хотел, - глубоко вздохнув, промолвил Джек.

- Но ведь вы лучше других должны видеть приметы, указывающие на приближающийся ураган. Вы сами мне о них говорили, – опешил молодой человек.

- Тебе не понять, – с легким привкусом отчаянья в голосе, заявил Джек. – Ты молод, влюблен, силен. Кажется, что весь мир лежит перед тобой – стоит только протянуть руку. А я прожил свои полвека. И умудрился пережить всех дорогих мне людей: друзей, возлюбленную. Даже кота, которого я завел после списания на берег. Так для чего мне сегодня возвращаться домой, Чарльз? Что нового я найду в своей пустой коморке?

- Но должно быть хоть что-то… - не хотел сдаваться Чарльз. – Есть кто-нибудь, кто обязательно вас ценит. Взять хотя бы меня – я всегда с удовольствием слушал ваши истории.

- Да, Чарльз, ты всегда слушал их и слушал внимательно, – согласился Джек. - Так прошу же, вспомни, что в действительности ты слышал в моих рассказах. Вспомни и ты поймешь, что есть это самое «что-то», держащее меня здесь. И не пытайся, не нужно, спасать меня от моих горестей.

Чарльз выслушал старого Джека и долго, не отрываясь, смотрел тому в глаза, пытаясь уловить хоть слабый проблеск надежды. Но в глазах Джека была лишь необъятная, неописуемая тоска. Тоска от многочисленных потерь и тоска от памяти о лучших днях. Но тяжелее всего Чарльзу было даже не от того, что он видел, как в том, кого он считал другом, гаснет последняя искра жизни. Самым тяжелым было принять решение.

- Я сейчас вернусь, – сказал молодой человек и побежал за ушедшим капитаном.

Джек смотрел, как Чарльз догнал мужчину, как указывает в его сторону и как долго и горячо о чем-то спорит. Не укрылось от глаз старика и то, как Чарльз протянул капитану объемистый кожаный кошель и как нехотя капитан кивнул моряку, пряча за пазуху полученную взятку. Джек смотрел на это и понимал, что это значит – пришло время ему расстаться с самым дорогим даром.

- Я поговорил с капитаном корабля. Он передумал и готов принять вас на борт. Не думаю, что он поручит вам какую-то тяжелую и ответственную работу, но вы вновь отправитесь в море – это ведь для вас важно, – речь Чарльза, хоть и несла в себе хорошую весть, была пропитана сожалением.

- Что ж, стало быть, мне пора отправляться. Годы уже не те, не стоит ждать последнего удара в колокол – не добегу, – ответил Джек, и слабая тень улыбки проступила на его губах.

- Значит, пора прощаться, - сказал молодой человек.

- Значит. Но прежде, я хотел бы отдать тебе кое-что, – с этими словами старик стянул с шеи свой медальон и протянул его Чарльзу. – Держи, ты догадываешься о его назначении. И еще… Береги его – он был мне очень дорог.

Джек похлопал по плечу молодого моряка и пошел своим путем. Чарльз держал в протянутых руках полученный на прощанье подарок и никак не мог собраться с мыслями. Наконец он решился и, взяв медальон за веревку, поднес тот к своему правому глазу. Чарльз взглянул сквозь чистый прозрачный шарик, так напоминавший жемчужину, на море. Но сквозь медальон он увидел не ту легкую рябь на зеркальной глади воды, что была на самом деле. Молодой человек, затаив дыхание, смотрел, как яростная стихия бросает на высоких волнах корабль, как ветер рвет паруса на мачтах, а ливень заливает палубу. Он смотрел, как на фоне вспышек молний корабль бросает на рифы и как тот быстро скрывается в морской пучине.

- Джек! – крикнул встревоженный зрелищем молодой человек.

Старик обернулся на зов, и Чарльз увидел счастливое лицо, обретшего долгожданный покой, человека. Чарльз хотел остановить его, предупредить всех тех людей, что собирались покинуть спасительный порт и пасть первыми жертвами чудовищного шторма, который, как показал медальон, неминуемо начнется. Хотел, но не смог.

- До встречи, – крикнул он вместо этого, опуская от лица медальон Джека.

- Прощай, Чарльз, - улыбнувшись, ответил Джек.