Амулеты на запястьях


Штормовой ветер бросал в лицо соленые брызги. Солнце пряталось в сером мареве, затянувшем небо. Цепочка плотов поднималась на гребень волны и скатывалась вниз. Казалось, еще немного и лопнут канаты. Разойдутся под ногами бревна. Обрушатся плетеные стены хижин, и полетят в воду листья с крыш.

Лоннэл прикинул, что дальше ждать не стоит. Подтолкнул Станна:

- Ну, давай!

Молодой шаман вышел к переднему краю плота. Поднял руки. Широкие рукава скользнули к локтям, открыв жемчужные браслеты. Станн сосредоточился, стараясь правильно направить силу амулетов. А когда ветер поднялся над крышами, и разгладились волны, со страхом посмотрел на стоящего рядом учителя. Тут же, смяв ослабленную защиту, шторм прорвался к плотам. Вновь заскрипели канаты.

Лоннэл покачал головой:

- Не отвлекайся! У тебя за спиной – семья.

 

Эти слова старик повторял не раз.

Сплетал нити с нанизанными на них золотистыми жемчужинами и объяснял: «Амулеты помогут тебе. Укротят шторм, загонят в сети рыбу, направят плоты, куда надо. С ними ты обеспечишь благополучие семьи».

Помогая осваивать премудрости ремесла, втолковывал: «Но выполнив твои желания, они заберут восторг. Ты сможешь гордиться своим могуществом, а вот радоваться амулеты не позволят. Даже в воспоминаниях».

Вечерами, после трудных, наполненных тренировками дней, делился опытом: «Бери ровно столько силы, сколько надо. Чем больше возьмешь, тем глубже будет равнодушие. И тем дольше оно продлится. А когда захочется опустить руки и всё бросить, вспомни, что за спиной у тебя - семья!»

 

С трудом поборов апатию, Станн поднял голову. Посмотрел вперед, где штормовая дымка скрывала заходящее солнце, и решил порадовать братьев и сестер. Он еще не забыл, как кричал от восторга, когда плоты приподнимались над водой и неслись к горизонту, словно ухватившие друг друга за хвосты летучие рыбы. Услышав за спиной восхищенные голоса, расправил плечи. И тут же ссутулился, но скорость не сбросил.

Лоннэл прекрасно представлял, каково сейчас молодому шаману. Тридцать кругосветов он боролся со штормами и за долгую жизнь привык не обращать внимания на пустоту, которую оставляли в душе амулеты. Но самый первый раз запомнил навсегда, потому что сил на противостояние ветрам тратится очень много. И от разочарования закладывает уши, подкатывает комок к горлу, взор мутнеет от слез. Хочется бросить все…

Станн гнал плоты вперед и одновременно держал ветер над крышами. Волны сливались в ровную серую поверхность. Впереди на горизонте появилась светлая полоска. Где-то там заканчивался шторм.

Лоннэл положил руку на плечо Станну:

- Бери правее

- Зачем?

- Нам одного плота не хватает.

Молодой шаман кивнул. Его брат заканчивал свой двадцатый кругосвет и должен на Встрече найти невесту. Значит, надо связать новый плот, чтобы молодые начинали совместную жизнь не в родительской хижине. А толстые водоросли росли севернее.

 

****

 

Утро выдалось тихим. Шторм остался далеко позади. Скоро он долетит до экватора, разобьется о частокол острых скал. Подхватит испарившуюся под обжигающими лучами солнца влагу, поднимет ее и понесет к Ледяным полям белые облака. Иногда шаманы проливают из них дождь, чтобы наполнить пресной водой корыта. Иногда дождь идет сам по себе, радуя скачущую по плотам детвору и смывая с бортовых бревен кристаллы соли, которые женщины не успели или не захотели собрать.

Потеряв по пути тепло, облака улетят на север и обрушатся там холодными снегопадами. А остывший ветер вернется, чтобы нагонять волну на плывущие по течению плоты или закручивать края широких листьев на северных отмелях.

Лоннэл любил эти места. Нарушая монотонность океана, жизнь здесь выходила на поверхность. По листьям бегали мелкие рачки. Рыба, чмокая губами, хватала вьющуюся над водой мошкару. Шуршали радужными крыльями стрекозы. Сквозь прозрачную воду виднелись вытянувшиеся по течению толстые, в обхват, стебли водорослей.

 

После завтрака Станн приподнял над водой и остановил плоты. Ныряльщики, помогая друг другу, завели под стебель цепь с острыми зубьями на звеньях, привязали прочный канат. Закрутился барабан, вокруг которого обвивалась гибкая пила. Полетели веером брызги. Вспыхнула радуга.

Отпиленный стебель поплыл по течению. Лоннэл хотел подтолкнуть вдогонку плоты, но Станн успел раньше. Молодой шаман старался показать, что освоился с амулетами и помощь ему не требуется.

Мужчины перешли к кабестану. Одни подтягивали стебель, другие отпиливали и вязали к бортам тяжелые сырые бревна. Всем нашлось дело. Дети постарше, подсаживая друг друга, укладывали срезанные листья на крыши. Женщины отбирали тонкие, не потерявшие гибкости черенки, чтобы размочалить их на пряжу. Крупные складывали отдельно. Часть их пойдет на стены, остальные сгорят в очаге.

 

****

 

С утра Станн взялся сушить водоросли. Над плотами поднимался пар. Его относило ветерком вместе с запахом рыбьего клея, которым замазывали торцы бревен. Без этого пористая сердцевина впитывала воду, как губка.

Длинные стебли и плавучие листья остались позади. На небольшой глубине тянулась песчаная отмель, с темными пятнами ям. Мальчишки развлекались, ныряя за устрицами. Хвастались жемчужинами, мечтая найти золотистую, вроде тех, что пошли на браслеты шаманов.

Постепенно глубина увеличивалась. До Островов оставалось несколько дней пути, и скоро настанет пора прощаться. С каждым днем амулеты все сильнее звали шамана на север. Лоннэл понимал, что скоро не сможет бороться с их неодолимой силой. Но все равно решил продержаться до тех пор, когда навстречу выйдут миа-ми. На следующий день на восходе, когда над океаном висит пришедший с Ледяных полей туман. Когда все ещё спят. Потому что иначе он обязательно обернется, чтобы посмотреть на стоящих у борта. И уходить станет еще труднее.

 

Пока вязали плот и ставили хижину, Лоннэл мазал жиром каяк. Подсохшая шкура лосося грозила растрескаться, а прутья набора утратили былую эластичность. Молодежь на Встрече предпочитала добираться до соседних плотов вплавь, но старому шаману трудно угнаться за ними. Да он и не знал, как далеко на север заведут его амулеты. Может быть, удастся увидеть плавающие осколки льда, сразиться с кальмарами или побывать на коралловых островах, о которых давно говорят миа-ми. Так он уговаривал себя, стараясь заглушить тоску, с которой приближалось неизбежное расставание.

 

Станну помощь не требовалась. Покончив с плотом и хижиной, он взялся заменять растрескавшиеся бревна. Эта работа требовала почти штормового напряжения. Приходилось удерживать расползающиеся бревна, пока их снова не свяжут канатами. И при этом не дать развалиться хижине. Молодой шаман иногда опускал голову, чтобы справиться с накатывающим безразличием. Но до паники, охватившей его во время шторма, не доходило. Еще немного, и Станн свыкнется с амулетами. Поймет, что шаман может радоваться только за других.

 

Течение несло плоты вслед заходящему солнцу. Легкий ветерок обдувал мягким теплом. Волны лениво плюхали по свежим бортовым бревнам, словно проверяли, хорошо ли они подвязаны. На юге у горизонта темнела иззубренная полоска. Там направлялась к островам еще одна семья. Не единственная, попавшаяся на глаза за последний кругосвет. Раньше это становилось темой пересудов на Встрече. Но в последнее время чужие плоты примелькались. И на Встрече уже не каждая семья причаливает к свободному острову. Цепляются плоты друг за друга, вытягиваются цепочками, вдоль которых носятся наперегонки дети. А когда кто-нибудь встает у них на пути, со смехом прыгают в воду.

 

Лоннел по давней привычке сидел, прислонившись к теплой стене первой хижины и смотрел на убегающий горизонт. За спиной девушки обсуждали Станна, завидовали его жене, на последней Встрече вышедшей замуж за обычного парня. Примеряли наряды, украшения, рассуждали о возможных достоинствах женихов. Даже те, кто прожил восемь или девять кругосветов, готовились к Встрече. Младших они не замечали, и те пришли к старому шаману. Расселись вокруг.

Когда солнце коснулось горизонта, Лоннэл обвел взглядом детей. Он помнил их прадедов и прабабок, от которых потомкам достались черты лица или характера. За долгую жизнь шаман понял, что это единственные воспоминания, не нагоняющие грусть. Намного приятнее перебирать в памяти членов семьи, чем варианты апатии. А еще лучше - вообще ни о чем не вспоминать. И не загадывать наперед. Потому что позади - череда однообразных дней, а впереди - убегающий горизонт. И только по тому, как растут и взрослеют дети можно заметить течение времени. Жизнь продолжается. Старики должны освобождать место молодым.

 

Лоннэл поймал себя на том, что прощается, и отогнал невеселые мысли. Посмотрев на красное вечернее солнце, он спросил:

- О чем вам рассказать?

Малыши загалдели:

- Про Ледяные поля! Про подводные дворцы! О битве с кальмарами!

- О миа-ми! – собрала всё вместе девочка постарше.

Сегодня просьба не казалась удивительной. Люди встречали северных жителей один раз в кругосвет. Самые младшие их почти не помнили. Ну, разве что ласковое прикосновение гладкой кожи. Дети людей и миа-ми любят играть вместе, и матери на Встрече не боятся отпускать в воду даже младенцев. Понимают, что утонуть им не дадут. А если нахлебается воды ребенок, так это хорошо - будет знать, когда можно открывать рот, а когда нет.

Подошел Станн. Устало опустился на выступающее бортовое бревно, закрыл глаза. И Лоннэл решил поведать историю, которую обычно рассказывал в первый вечер нового кругосвета. Но напомнить о том, как океан поглотил острова, молодому шаману не помешает. Может быть, это поможет ему освоить амулеты.

Лоннэл улыбнулся притихшим в ожидании детям:

- Про ледяные поля я вам недавно рассказывал. Дворцы вы увидите сами, если не поленитесь взять в руки весло и заплыть немного севернее. Поминать на ночь кальмаров - не к добру, плохо спать будете. Лучше послушайте историю о том, как появился народ миа-ми. Она короткая, и мы успеем закончить до темноты, - он посмотрел на опускающийся за горизонт красный диск. - Давным-давно на экваторе не было Острых камней. Солнце было меньше, и не могло заставить воду вскипеть. Да и течения были слабы. Люди в те времена жили везде - и на севере, и на юге. Жили на островах, среди которых встречались огромные, протянувшиеся на четверть кругосвета. На них вздымались к небесам высоченные горы, с которых стекали широкие реки. Были там и озера. А на одном, самом большом острове, было даже соленое море. Хорошо жили люди, потому что земли хватало на всех. Но со временем они заселили все острова. Тогда шаман, считавший себя самым могущественным, решил поднять со дна океана новые. Но что-то пошло не так. То ли он не справился с собственными силами, то ли невольно потревожил на глубине другие, которые тревожить было нельзя. Землю разорвали трещины, в них проваливались дома и люди. Там где трещины выходили к морю, вздымались фонтаны пара. Горы извергали огонь. Прокатилась по островам череда страшных землетрясений. Поднялась огромная волна и несколько раз обежала кругосвет, смывая всё на своем пути, превращая острова в отмели. На экваторе выросли острые рифы. Солнце стало больше, и нагрело черные камни так, что вода возле них вскипела. Океан обмелел. Над ним пролетали безжалостные шторма. Люди... Немногие сумели выжить в бушующем море. Они строили плоты из того, что сумели поймать, и плыли в надежде найти хоть какую-то землю. Волна оставила после себя течение, которое несло выживших все дальше и дальше. Но кругосвет проходил за кругосветом, и люди стали замечать, что им на пути попадаются одни и те же островки - собранные в небольшой архипелаг голые скалы. Настоящей земли, на которой можно было бы жить, они так и не нашли.

Лоннэл умолк, провожая взглядом прячущееся за горизонт солнце. Кто-то из детей в нетерпении спросил:

- А миа-ми? Откуда они взялись?

- Часть людей добралась до этих скал на севере. Им не из чего было построить плот. Все, что могло плавать, течение унесло южнее, а толстые водоросли на каменистом дне не росли. И люди приспособились ловить рыбу руками, ныряя за ней. Они научились разговаривать под водой, отчего голоса их на воздухе звучат, как писк. Стараниями шаманов их ноги срослись в широкий хвост, а руки почти превратились в плавники. Чтобы кальмары не смогли достать щупальцами детей, миа-ми вывели быстрорастущие кораллы и создают из них подводные дворцы. У них есть губки, которые добывают из воды минералы и металлы. На Встрече мы меняем ткани, жемчуг и посуду на ножи и топоры, которые миа-ми выращивают из стали.

- Выращивают? – переспросил сидящий рядом мальчишка.

- Да, - погладил его по голове Лоннэл. – Они растут, как кристаллы соли на бревнах. Если тебе интересно, попроси миа-ми. Тебе покажут плантации губок и коралловые формы. Может быть, даже подарят нож или скребок.

- Зачем мне скребок?

- Отдашь жене, когда приведешь ее в семью.

- Это когда еще будет...

- Не так уж долго тебе ждать осталось, - Лоннэл прикинул возраст мальчишки. - Всего три кругосвета.

- А миа-ми, они тоже ищут там себе мужа... или жену? - спросила маленькая девочка, вряд ли помнившая последнюю Встречу.

- Нет. Они приплывают в теплые края, чтобы родить. Поэтому там всегда много детей миа-ми. Праздник длится пятьдесят дней и ночей. Вы успеете познакомиться, завести друзей. Может быть, потом вы встретите их, и ваши дети будут играть с их детьми. А может быть, не увидите больше никогда, потому что будете приплывать на острова в разное время. Но это не страшно! У вас появятся новые друзья, - Лоннэл посмотрел на быстро темнеющий горизонт. – А сейчас идите спать, и пусть в ваши сны придут добрые миа-ми.

Заря вслед за солнцем опускалась за горизонт. Легкий ветерок стихал, и волна все мягче шлепала по бревнам.

Молодой шаман открыл глаза. Посмотрел, проверяя курс, на звезду Миа-Ми, вокруг которой ходят по небу созвездия, и тихо произнес:

- Я не раз слышал эту историю, но только сейчас понял, почему они не справились с собственными заклинаниями. Видимо, их амулеты были… другими.

- Я тоже так думаю. Безграничная сила опасна для тех, кто ею владеет.

Станн сгорбился, закрыл глаза и, казалось, задремал. Но через некоторое время он поднял голову:

- Плотов становится всё больше и больше. Не хватает еще столкнуться. Пора двигаться на север. Но там кальмары...

- Миа-ми как-то справляются. К тому же, пять или шесть кругосветов назад я слышал, что они решили вырастить из кораллов большой остров, чтобы люди смогли на нем поселиться.

Лоннэл смотрел на задумавшегося Станна. По меняющемуся выражению лица видно, как в душе молодого шамана желание изменить привычное течение жизни боролось со страхом перед неизвестностью. Ответственность за семью давила тяжелым грузом, не давая увлечься неведомым. Но в мечтах Станн уже стоял на твердом берегу.

- Если поселиться на острове предложат тебе, - сказал ему Лоннэл, – продумай заранее, из чего строить дома, где брать топливо для костра и еще много мелочей, которые сразу не приходят в голову. Но не надейся, что у вас всё сразу получится. Оставляй путь к отступлению. Может быть, вы устроитесь на острове не с первого раза. И не забывай, что труднее всего тебе будет убедить родственников. Постепенно приучай их к мысли, что скоро можно будет жить на земле.

Старый шаман подумал, что если там, на севере, где теплое течение касается холодных вод, вырос остров, то, может быть, ему удастся увидеть его. Или даже пройтись… Не для того ли тянут его туда амулеты?

Он тряхнул головой. Пусть лучше мечта останется мечтой, не добавляя грусти в последние дни. И без того расставаться с семьей непросто.

 

****

 

Утром рыбаки растянули между каяками большой невод. На празднике некогда ловить рыбу, а девушкам необходимо поразить гостей умением готовить. Поэтому, некоторые деликатесы приходится заготавливать впрок.

Лоннэл наблюдал, как рыбаки сводили крылья сети, охватывая найденный Станном косяк макрели. На поверхности уже появлялись серебристые блестки. Скоро рыба набьется в корму невода. Её поднимут на последний плот и тогда все, кто может держать нож, встанут к столам, на половину дня превратив их в разделочные.

 

Над коптильней поднимался ароматный дымок, сквозь который светило низкое солнце. Течение в высоких широтах замедлялось, но до стоячей воды еще далеко. Оторванные от Ледяных полей глыбы ветер сюда не доносил. Они таяли намного северней. Там же властвовали кальмары. И скоро в те края отправится старый шаман, чтобы завершить в одиночестве свой последний кругосвет.

Лоннэл подошел к собравшимся возле коптильни женщинам. Склонился к Рианне, давно взявшей на себя обязанность руководить приготовлением деликатесов, и прошептал:

- На первую пробу зовите Станна.

Та повернулась и подняла брови:

- Уже?

- Да. Может быть, завтра.

Рианна кивнула. Она понимала, что шаман неспроста взялся обучать преемника. Именно преемника, так как семья разделилась всего четыре кругосвета назад. После той Встречи отправилась в самостоятельное плавание треть плотов, к которым присоединились несколько пар из других семей. Но сейчас цепочка еще мала, чтобы проводить молодежь в самостоятельное плавание.

- Тебе помочь собраться? - тихо спросила Рианна.

- Потом, когда никто не будет видеть. И никому не говори. Я не хочу, чтобы вы плакали, глядя мне вслед.

- Не представляю, как мы будем тут без тебя.

- Станн уже освоился, и я не хочу ему мешать.

Рианна кивнула. Она понимала, что старый шаман не желает отнимать у молодежи ни дня из принадлежащего только им долгожданного праздника.

 

К вечеру появились миа-ми. Замелькали в воде темные спины. Разнёсся над плотами радостный писк.

Лоннэл присел у борта, щурясь из-за низкого солнца. Тут же рядом вынырнула острая мордочка. Легли на бревно перепончатые пальцы. Блеснули на запястьях стальные браслеты.

Миа-ми спросил высоким голосом:

- Как обернулся кругосвет?

- Хорошо, - ответил шаман на привычное приветствие. - А как у вас - на глубине?

- Тоже все прекрасно. Я слышал, ты интересовался коралловым островом.

- Да. И как продвигается дело?

- Хорошо. Быстро. Вода в лагуне почти пресная, и песка штормами намыло достаточно. А еще, кто-то догадался посадить там кусты, что растут на южной стороне обледенелых скал. У них вкусные ягоды. Только кислые.

Лоннэл улыбнулся:

- Это ничего! Главное, чтобы шторма не прокатывались от берега до берега. Чтобы вода в лагуне оставалась пресной.

- Справитесь, - пропищал миа-ми.

- Справимся, - кивнул Лоннэл.

И подумал, что осваиваться на земле семья будет без него. Накатила грусть. Он вспомнил, как много кругосветов назад объяснял миа-ми, что нужно людям для жизни. Ему хотелось сделать что-то хорошее для всех. Такое, что принесет огромную радость. А теперь, когда миа-ми почти вырастили первый остров, он вынужден уходить. Навсегда.

 

Вечером старик вновь сидел на первом плоту. Рядом устроилась Рианна:

- Я положила тебе в каяк рыбы и воды.

- Спасибо, - тихо произнес Лоннэл. И повторил: - Спасибо, дочка.

На самом деле она пришла на плот невестой его младшего сына. И постепенно, благодаря острому уму и умению ладить с людьми, приобрела авторитет больший, чем у старух. С ней можно поговорить, не ожидая непонимания.

Шаман, глядя вперед, сказал:

- Я много кругосветов смотрю на убегающий горизонт. В детстве мы торопимся, мечтаем заглянуть за него. Повзрослев, понимаем, что за ним только океан. А потом наступает день, когда жизнь каждого из нас заканчивается. Завтра вы поплывете в будущее, а я останусь в прошлом, о котором приятно вспоминать.

Рианна резко повернулась к Лоннэлу. Тот улыбнулся:

- Там, на севере я буду думать о вас. О детях, племянниках, о внуках и правнуках. Обо всех, с кем я прожил свои сорок кругосветов.

Он не любил вспоминать о проливаемых дождях, загнанной рыбе, построенных плотах или победах над ветром. Потому что радости это не приносило. Иногда во время особенно сильных штормов безразличие бывало таким, что хотелось опустить руки. Но он всегда помнил, что от силы его амулетов зависит, будут ли жить те, кого он любил.

 

****

 

Утром плоты окутал пришедший с севера туман. Прохлада забралась под рубашку, пробежала мурашками по спине. А может быть, это озноб от осознания, что семья поплывет дальше, а шаман отправится к месту своего упокоения. Лоннэл отогнал грустные мысли. Он аккуратно опускал весла в воду, стараясь не шуметь. Держал севернее, ориентируясь на светлеющий позади восток.

Сквозь туман донесся крик Станна: "Прощай!" Видимо, молодой шаман почувствовал, как удаляются браслеты учителя. Лоннэл не ответил, потому что горло неожиданно сдавил кашель. Уже не боясь никого разбудить, он стал загребать шире, словно хотел быстрее сбежать, заглушить тянущую назад тоску.

 

Вскоре солнце разогнало белое марево. Пригрело спину. Стали видны редкие скалы. Возле них блестели желтые, зеленые, оранжевые или красные точки. Там выходили на поверхность купола подводных дворцов. Миа-ми сопровождали вдалеке каяк, но не пытались подплыть и заговорить. Они понимали, что человеку не до них.

Лоннэл думал о празднике, на котором ему больше не придется побывать. О собирающихся у костра шаманах. О семье и о сорока кругосветах, похожих друг на друга и в то же время разных. О людях и миа-ми, которых встретил за свою жизнь. Он почти не смотрел по сторонам. Впервые в жизни оставшись в одиночестве, наслаждался независимостью, когда не надо заботиться ни о ком. Может быть, через несколько дней шаман поймет, что не может жить без семьи, что одиночество намного страшнее штормов. Но пока он находил удовольствие в окружающей тишине, в давно ожидаемом покое.

 

Позже, пристав к плоскому камню, Лоннэл поел копченой рыбы и походил, чтобы размять затекшие ноги. Отплывая, взялся за весло и понял, что с непривычки устал. Подумал, что мог бы воспользоваться амулетами. Вспомнил, как впервые попробовал изменить курс плота. И чуть не выронил весло от нахлынувшей радости. Воспоминания о штормах, от которых не раз спасал семью, о построенных хижинах и высушенных бревнах приносили восторг. И даже такие мелочи, как излеченная ранка или пролитый дождь возвращали маленькую толику счастья. Лоннэл держал курс на север. Теперь он понимал, почему браслеты уводили шаманов умирать в одиночестве.

С каждым гребком новые и новые воспоминания дарили радость. Ту, которую амулеты отобрали, чтобы сохранить и вернуть в последние мгновения жизни. Лоннэл не заметил спустившейся ночи, не видел плывущих рядом миа-ми. Он перебирал в памяти недавние события и случившиеся давным-давно, упиваясь забытыми за долгую жизнь чувствами, растворяясь во всеобъемлющем восторге.

Умер шаман под утро с улыбкой на лице. Миа-ми похоронили его на глубине и пропели погребальную песнь, которой достоин каждый, кто пожертвовал собственным счастьем ради семьи.