Как начинается сказка? С заманивающих прелюдий вроде:

В некотором царстве, в некотором государстве…  - или -

За далёкими морями, за дремучими лесами…

Впрочем, есть и короткое вступление. Жили-были.

И все сказочные истории оживают в устах рассказчиков вновь и вновь лишь с целью прославления положительных персонажей, всё повествование посвящено им, голубчикам, будто сказаний достойны только герои. Но без состязаний и поединков с коварными недругами, без прохождения сложнейших испытаний, наполненных сплошь магией и колдовством, эти самые герои и не стали бы таковыми. Выходит, что сказки обделили нечисть и злодеев, определив им в удел второстепенную роль и сухое, прямо-таки скупое, упоминание в Летописи Тридевятого Царства.

Но пора исправить данную несправедливость и написать историю, как есть, во главе ставя тех, кто создал героев, проиграв сражение с добром.

И начаться должно ей так: жил-был …

 

***

 

Жил-был Кощей. Уж тысячу сто шестьдесят шесть лет правил он Тёмными Горами Тридевятого Царства, что не имело ни конца, ни края. Страшны были горы для любого живого существа, ибо пустота и эхо наполняли глухие и мрачные ущелья, а пещеры были населены страхом и тьмой. Ни травинки, ни жучка было не сыскать средь бурых камней, лишь жалкий порыжелый мох чах на острых выступах каменистых пьедесталов, как усыхал и сам властелин тех мест.

Царственные чертоги были высечены в самой центральной и самой гладкой из гор, не имевшей ни единой зазубринки и выступа. В свете солнца эта твердь блестела маслянистым глянцем, а в тусклые дни казалась матовым стеклом с налётом снега. Она так и звалась - Царь-Гора, и не было в мире другой равной ей по величию и стати.

Не отваживался суеверный люд соваться в Тёмные Горы. Если по каким-то причинам и сыскивались лихие смельчаки, то их называли безумцами и сумасбродами и никак иначе. «Нет возврата оттуда, гиблое то место, путанное», - поговаривали старики, а уж они-то, кладезь вобранных годами знаний, понимали, о чём твердили.

Тёмные Горы слыли зачарованным и гибельным местом всякому смертному. Если охотник какой случайный или бродяга горемычный преступал границу Чёрных Камней, что внушительным ободом опоясывали владения Кощея, то был тот бедолага обречён. Чем дальше путник отдалялся от пограничной черты, тем страшнее был его удел. Камни ложно укладывались в мнимую тропку и уводили злосчастного странника в гористую глубь.  Если скиталец хотел вернуться назад, то путь менялся до неузнаваемости, частенько обрываясь пропастью или глухим тупиком. Участь такого горемыки была незавидна: либо он бесконечно бродил в глухих ущельях и терял разум от невыносимой тишины, что не порождала эхо, либо становился яством владыки гор.

И всё-таки у Кощея были слуги, много прислужников, но были они не из мира живых. Людская молва окрестила их Бесами. Дурные злобные духи сбивали с пути людей и загоняли, словно дичь, в логово хозяина. Были Бесы бесплотными и более всего походили на тени с горящими тусклым огнём глазами. Вышли они из холода и темноты по призыву повелителя, что владел Тайным Словом, отпиравшим запретные двери.

Лишь подобным тварям можно было находиться во владениях Кощея без ущерба своему существованию. Они-то и стаскивали то, что оставалось от трапезы хозяина, в Бездонный Колодец, где и находили последнее пристанище останки злосчастных жертв. И никто доподлинно не знал, куда ведёт дно Колодца и что он сам из себя внутри представляет. Знали понаслышке лишь то, что это была широченная яма, с невысокой каменной кладкой по краям, за которой таилась непроглядная чернота. Ходили в народе и вовсе небывалые толки, что и не колодец это был вовсе, а проход в Подземное Царство и что все, кого попадал в него, становились жителями или узниками Подземелья.

Временами объявлялись в деревнях странные тронувшиеся умом мужички, некогда слывшие отменными пахарями и охотниками, но однажды поддавшись любопытству, устремившиеся в сторону Тёмных Гор. Лихорадочным румянцем горели их лица, а глаза, напротив, были тусклы и безжизненны. Много чего странного и страшного говаривали эти несчастные и с опаской озирались на тёмные углы изб. Всюду им мерещились Бесы, слуги Кощеевы: в тени от печи, в неровном человеческом силуэте на полу, а в беззвёздные ночи эти безумцы ни за что не казали носа на улицу, уверяя, что за дверью их караулит смерть. Так они и доживали свою жалкую, полную страха жизнь, шарахаясь и вздрагивая от неровного мерцания свечи и любого шороха.

«Ужасен лик Его!» - твердили несчастные, что лишались остатка разума и былого покоя. – «Высок он, что древний дуб. Могуч он, что десять медведей. Умён он, что сто книгочеев. Хитёр он, что мильён гадюк». Да и по внешности живописали Кощея, расписывая в самых мрачных красках.

В описаниях безумных рассказчиков фантазия дополняла то, что разум не мог вспомнить или осознать. Но всё же общее зерно было в этих россказнях. Рост чудища достигал неслыханных для людей величин. Говаривали, будто бы исполин этот высью своею с добротной избой мог тягаться. А уж тощ был Кощей до жути – одни кости да жилы и ни лоскута кожи! Был он ни чем иным, как скелетом из пожелтелых костей, сплетённых меж собою ссохшимися жилами. Лишь живое сердце Кощея, мерно отбивавшее уходящее время, болталось в груди за оградой широких рёбер.

А голова? «Ужасен лик Его!». Действительно, приятного мало было в Кощее. Череп громадный и расширенный кверху, крыт был серой кожей, нос отсутствовал также, как и губы. А нижняя массивная, как у обезьяны, челюсть, держалась на сухожилиях и сильно клацала, когда Кощей имел желание говорить.

Но жутче уродливого лика могли быть только пустые червоточины глазниц, в глубинах которых тихо тлел жёлтый огонь. Когда Кощей был сильно возбуждён, раздражён или в наивысочайшем гневе, огоньки вспыхивали и разрастались, заполняя весь объём глазниц. Вот тогда повелитель Тёмных Гор становился ужасен и страшен по-настоящему. Говаривали даже, что он способен убивать одним взглядом. И отчасти, это было правдой.

Кощей слыл великим манипулятором и гипнотизёром, он с лёгкостью мог внушить «любой твари» свою волю и заставить творить зло даже самое безобидное и доброе существо в Тридевятом Царстве. Если кто из отчаянных душ совершал грех и накладывал на себя руки, если волк утаскивал ребенка, и даже, если змея заползала в дом, люди винили Кощея, считая, что, дескать «он окаянный» внушал злой умысел в головы людские и звериные, отуманив рассудок.

А сколько лет ему приписывала людская молва! Будто он с незапамятных времён обосновался в Тёмных Горах и возрасту ему поди без малого пять тысяч лет, если не больше. Отсюда и повелось прозвище Бессмертный, потому как раз живёт давно, значит и умереть не может.

Если бы они знали! Всё смертно, и даже владыка Тёмных Гор не вечен. И легенды слагались об особенности смертушки Кощеевой. Про иголку особую, что была в яйце, которое хранилось в утке, а та в зайце, а тот в сундуке, окованном цепями. И всё это неимоверное добро громоздилось якобы в ветвях могучего дуба, что рос на заветном острове, пути к которому, естественно, никто не знал. Эх, темнота, темнота разума. Не мог знать и понимать народ Тридевятого Царства - не в игле дело, да и игла не иглой была, а кораблём иноземным, что надёжно укрывал Кощей от людского взора. Но об этом история позже расскажет.

Не смотря на всё злодейство и бессердечие, Кощей не был лишен чувств. Ему приписывались любовные подвиги, естественно, в подлом контексте, и в частности в отношении двух народных любимиц, Василисы Прекрасной и её старшей сестры Василисы Премудрой. Но, то была неправда.

Чахлое и сухое сердце властелина Тёмных Гор принадлежало другой красавице, которую ненавидели в народе и кляли на чём свет стоял. Лишь она одна могла безбоязненно пересекать Чёрные Камни и входить в Царственные Чертоги, как самый желанный друг. И лишь при одном взгляде на неё глазницы Кощеевы вспыхивали и наполнялись зелёным огнём, не причиняя вреда гостье. И лишь ради её улыбки он готов был на всё. Даже стереть с лица земли Тридевятое Царство со всем живым, что его населяло.

 

***

 

В глубине Заклятого Леса стояла просторная и светлая изба, не огороженная ни частоколом высоким, ни забором низким. Хозяева этого дома не опасались гостей непрошенных иль врагов каких. Потому как никто и не хаживал из людей суеверных в лес тот. А владыками тех мест непростых была колдунья Марья Чернобровая и оборотень Михай Свирепый. Необычная то была чета.

Марья – красавица, каких поискать – изящная, стройная, с походкой лёгчайшей, да с длинной до земли косой в ладонь толщиной. Волосы точно масляная ночь, а глаза, как гранат с солнечными искорками. Губы пухлые да сочные, словно малина, а щёчки нежные, как ранняя зорька. И особенность была у Марьи одна - на левой ноге имелось шесть пальцев, два мизинца заместо одного.

Поверье жило в народе: когда рождался ребенок шестипалым или с хвостиком, то его называли чёртовым отродьем и предрекали силу в нём особую да недобрую. А уж силой Марья не была обделена. Все травы знала, где и как применить. Врачеватель из неё вышел бы знатный, если бы не ворожба, к которой склоняли временами её деревенские женщины в свою угоду. Из-за тёмного ведовства и боялись её, обходя дом кругами и сплёвывая через левое плечо. Терпели Марью до той поры, пока судьба не занесла в её деревню парня одного.

Михай сразу приглянулся всем незамужним девицам, да и супружницы кидали в сторону видного паренька нескромные взгляды. Рослый, осанистый да широкий в плечах с мощными руками и крепким торсом, Михай казался былинным богатырём на фоне простецких деревенских мужичков. Естественно, что мужеское население деревни сразу воспылало к нему не самыми добрыми чувствами, обдумывая, как бы избавиться от пришлого молодца. А Михай, знай себе, пропускал мимо колючие взгляды парней и холодные слова зрелых мужей, лишь задиристо ершил копну светлых волос на голове, да залихватски смеялся. И глаза его зелёные искрились золотистыми огоньками. Куда там простым девицам, и Марья попала в плен его очарования, полюбив с первого же взгляда.

Житья парню не стало и вовсе, когда вблизи деревни принялся околачиваться громадный медведь. Все, как один утверждали, что и не зверь это вовсе, а оборотень – человек, что днём ходит на двух ногах и не отличается от обычных людей, а ночами оборачивается медведем  и бродит близ домов, выискивая поживу. Даже описывали чудище одинаково: громадного ростом, с зелёными горящими глазищами с блюдца величиной и жуткой зубастой пастью; а шкура пренепременно была светлой, чуть ли не цвета соломы.

Суеверный народец обвинил Михая в сговоре с Бесами и в том, что это он и есть тот самый оборотень. И хоть никого из людей и скотины домашней не тронул чудной зверь, на парня сыпались угрозы в скорейшей расправе над ним, а заодно и над ведьмой, невестой его наречённой.

Затравили Михая, а вместе с ним и Марью, изгнав их в один день из деревни навсегда. Медведь, к слову, как только они ушли, больше не объявлялся, отчего жители ещё больше утвердились в правоте своих догадок и правильности поступка.

Михай, действительно был оборотнем, но не таким уж свирепым, как считали деревенские простаки. Пребывая в шкуре зверя, рассудка он не лишался и всё ясно осознавал и будучи по природе своей миролюбивым никого не трогал. А свирепел Михай лишь тогда, когда угрожали его возлюбленной и ему самому.

Некуда идти было этой необычной паре и выбрали они дорожку одну извилистую, что вела в самую глубь Заклятого Леса, простиравшегося сразу за Туманным Болотом. Михай хоть и происходил из древнейшего чародейского рода, но руки у него были по истине золотыми. Всякая работа ладилась в его крепких руках. Всякое дело было ему по плечу. За год отстроил он добротную избу, где и обжился со своей юной женой. Из Михая вышел и превосходный охотник.

А Марья хлопотала в избе, пока муж охотился, и работала в саду, что разбили они вдвоём с супругом за домом. Когда же появлялась нужда в тканях и зерне, то Михай выбирался из Заклятого Леса, как правило, не чаще раза в три месяца, и отправлялся на ярмарку в ближайшую деревню. Там о нём ничего не знали, и слыл он простым охотником, торгующим дикой птицей да зверьём лесным.

Прозвище Свирепый ему дал люд простой за взгляд его суровый, да нетерпимость когда кто обижал зверушек в лесу забавы ради. Тогда Михай сатанел, бросался на изуверов и колотил их без устали. Причём ему всё равно было, сколько пред ним противников, хоть десять, никто не мог одолеть его в моменты лютой злобы.

Товар, прикупленный на ярмарке, Михай старательно укладывал в возок, в который были запряжены собаки. Настолько диковинной казалась повозка не менее странного охотника, что за спиной Михая слухи обрастали нездоровой фантазией и, в конце концов, ему приходилось менять место торговли, предпочитая всё более отдалённые деревушки, где о нём ничего не знали.

История повторялась вновь и вновь, деревни сменяли друг друга и однажды Михай добрёл до мрачного селения под названием Яг, что особняком лежало ото всех деревень у самых Тёмных Гор. Там проживал особенный люд – убогие изгнанники, да отверженные чародеи вроде Марьи. Лишь в этой диковинной деревушке никто не смотрел косо на Михая, молча торгуя с ним на равных и не задавая лишних вопросов. Собственно, никому не было дела до пришлого охотника и его возка с собаками, что вполне устроило супруга Марьи, и лишь сюда пригонял он свой возок с дичью в дальнейшем.

Тихо да ладно проживала юная чета в чащобе Заклятого Леса. Спустя год родила Марья первенца – девочку, которую нарекли Василисой. Имя прапрадеда Василия Окаянного дала малышке чародейка. Ведь именно он пару веков назад не устрашился жуткого тёмного ритуала и, предав себя добровольно в руки волхвов, стал первым в своём роду колдуном-целителем. Прожил Василий аж сто пятьдесят восемь годков, и сила его волшебная перешла к детям, а там и разлилась ручейками по их отпрыскам, достигнув младенца в Заклятом Лесу.

Народилось у Марьи и Михая ещё две дочери, каждая аккурат через два года, и каждой досталось имя знаменитого прапрадеда. Девочки росли пригожими и разными во всём. Старшая Василиса была, точно зеркальное отражение матери, черноволосая и темноглазая, но задумчивая и немногословная, как отец. Её среднюю сестрицу, рыжеволосую красавицу с изумрудными глазами, природа одарила сметливой хитростью и разумом мудреца. Ну, а младшая Василиса, белолицая и голубоглазая девочка с льняными косицами, была простодушна и кротка нравом, в отличие от старших сестёр, не умела ни хитрить, ни лукавить.

Души не чаяли родители в своих дочерях, воспитывали их в любви и уважении ко всему живому, в заботе о лесе и обитателях его. Мать учила девочек знахарству и ворожбе, а отец оборотной магии. Среди лесных тварей были верные друзья у детворы, только не ведали дочери Михая и Марьи людей, что жили за пределами Заклятого Леса.

Когда старшей Василисе исполнился шестнадцатый год, захотела она выйти из лесу и посмотреть на простых людей; тоскливо ей становилось в чащобе, да и непонятная тоска подгоняла девушку навстречу неизвестному. Когда отец с матерью прознали об её заветном желании, прогневались и строго-настрого воспретили ей выходить за пределы Заклятого Леса, назвали её мечту нелепой блажью и стали зорко следить за девицей.

Хоть и послушна была Василиса, но отличалась с рождения крутым и упрямым нравом, за что получила в семье прозвище – Пренравная. Сёстры же её были сговорчивее и покладистее. Среднюю дочь родители нарекли Премудрой, а младшенькую – Прекрасной. С этими прозвищами Василисы и вошли позже в летописную историю Тридевятого Царства, кроме старшей из девиц.

Так вот, однажды, одной беззвёздной ночью, старшей Василисе удалось-таки сбежать из отчего дома и, вооружившись волшебным клубком, над которым она ворожила последние полгода, девица достигла окраины леса и вышла за пределы его.

Как же Василиса дивилась всему, что встречал её юный взор! Как дитя малое радовалась первым встречным людям, благо и они отвечали добром на её светлые улыбки. Так брела себе Василиса по путям неведомым, дивясь всё больше широте и многообразию просторов и отдаляясь всё дальше от Заклятого Леса. Бескрайние поля и равнинные луга, бурные реки и тихие озёра  были так не похожи на мир, что она знала в родном лесу.

Но равно, как добро, познавала Василиса и чёрную зависть людскую. Прелестница-чужестранка, шествуя через деревни и сёла, невольно привлекала восторженные мужеские взгляды своею юной красой и недюжинным умом. Мужики, как завороженные  творили глупости ради благосклонного внимания красавицы, отчего бабы злились и лютовали на чужеземку. Порой неприязнь была столь высока, что Василису клеветнически чернили ворожеей, и девушка, с рождения не ведавшая вражды и злобы людской,  пугалась и под натиском угроз спешно покидала селения.

Ещё вполне наивная, не понимала она, чем могла быть вызвана та злоба к ней. Но тоска, что вывела её из Заклятого Леса, теперь настойчиво звала обратно. А к ней присоединились грусть и разочарование. Брела обратным путём Василиса Пренравная, ничего не замечая вокруг, так сильно впала она в думу горькую. И вот тут-то ей на пути лунной ночью встретился огромный медведь. Не испугалась она зверя, сызмальства неведом был ей страх пред теми, кто населял Заклятый Лес, тем более, отец её сам наполовину медведем был.

Посмотрела Василиса медведю в глаза и признала в нём оборотня. Не причинил зла юной ворожее косматый зверь, поклонился и пошёл за нею следом. На рассвете в первых лучах солнца обернулся зверь юношей, светловолосым и голубоглазым. И настолько приятным и пригожим он был, что тоска тотчас же покинула сердце юной девы, а заместо печали пришло нечто новое, распиравшее грудь, отчего голова шла кругом.

Полюбила Василиса, впервые в жизни, глубоко и отчаянно. Влад, так звали юношу, признался, что возлюбил красавицу с первого же взгляда, будучи медведем, и не видит более смысла в жизни без любви чернобровой прелестницы. Каково же было счастье Василисы! Обменялась она с наречённым женихом кольцами и обещала вернуться к нему через неделю. А пока что следовало идти к отчему дому, просить прощения за непослушание и согласия родительского на знакомство с Владом. Всё же воспитана была Василиса, как подобает и без благословения отца и матери ни за что не пошла бы под венец.

Окрыленная она шла за волшебным клубочком по разветвлённым и тернистым дорожкам Заклятого Леса. Была, однако ж, одна особенность у этого леса, о коей красавица не ведала. В нём время жило по своим законам - одна неделя, прожитая в Заклятом Лесу, равнялась одному часу, а месяц – дню. Отсутствовала блудная дочь за пределами леса три месяца, а по меркам волшебной чащобы – три дня. Как корили за недогляд себя родители, как всех зверей всполошили, как всех птиц подняли в небо, дабы отыскать Василису Пренравную! Но всё было бестолку, беглянки след простыл, а за пределами леса, чары отца и матери были бессильны.

Не стали ругать они старшую дочь, когда та порог отчего дома пересекла, напротив, приняли её в свои объятия и дружно расплакались на радостях. Поведала Василиса о своих приключениях и когда её повествование дошло до Влада, голосок её задрожал от волнения, а румянец залил щёчки. Догадались Марья и Михай, что повзрослела их дочь, и пришёл черёд ей покинуть лес и обрести свой дом в другом месте. Отец, выслушав рассказ о юноше-оборотне, признал в нём отдалённую родню, ведь у всех медведей-оборотней был единый предок, и с превеликой охотой дал согласие на знакомство с женихом. Втайне он был крайне доволен, что его старшая дочь выбрала в мужья оборотня, а не какого-нибудь обычного человека.

Через неделю, как и обещала, вернулась Василиса в назначенное место. Но не застала там жениха своего наречённого. Решив, что Влада что-то задерживает  в пути, она ждала его три дня, опасаясь, что разминётся с возлюбленным. Но и на четвёртый день юноша не пришёл, тогда нехорошее предчувствие сковало страхом сердце девушки. Пошла она в сторону ближайшей деревни и лишь там узнала горькую и жуткую правду о Владе.

Люд местный давно подозревал пришлого паренька в тёмной ворожбе, а тут ещё в вблизи деревни повадился слоняться громадный медведь. В дремучем суеверии и сером невежестве крестьяне посчитали юношу оборотнем и ведуном. Всей деревней на медведя устроили засаду и изловили его накануне встречи Влада с Василисой. Расправа над зверем была скорой и кровавой. Тело медведя сожгли, а прах развеяли по ветру в чистом поле.

Осерчала тогда Василиса, чернотой заполнилось её сердце, изгнав из себя всё светлое и чистое, что было. Сотворила она страшные заклятия, и тут же из спокойного и безветренного день превратился в беспроглядную ураганную ночь. Чёрные, злобные вихри со свистом срывали крыши с домов и уносили людей прочь. Никто не уцелел тогда, всех уничтожил гнев Василисы Пренравной.

Вернулась безутешная Василиса домой и поведала отцу и матери о зле своём и утрате. Промолчали Марья и Михай, нечего было им сказать в утешение дочери, чужая стала она и холодная.

Не могла более жить Василиса с сёстрами и родителями под одной крышей, огненная червоточина в сердце её разрасталась и озлобляла её с каждым днем всё сильнее. Стала юная ворожея бояться причинить зло близким и в один особенно дождливый день собрала вещи в котомку и, получив родительское напутствие в дорогу да последние сестринские объятия, ушла восвояси из Заклятого Леса, куда глаза глядят.

Привела судьба Василису Пренравную в Яг, ту самую деревню, где жили изгнанники. Пожив средь подобных себе, ворожея окончательно охладела и очерствела. Сердце её люто ненавидело людской род, но и к другим ведунам и колдуньям она не питала добрых чувств. Когда минул третий год её житья-бытья в Яге, она окончательно утратила былое естество, напрочь отринув прошлое. У местных обитателей было только два пути – убираться из деревни по добру по здорову, или оставаться на правах жалких слуг. Самые сильные, чародеи, ушли, а те, кто остался, были настолько жалки, что вызывали лишь крайнее презрение у новой хозяйки Яга.

Тёмными чарами и сложными заклятиями оплела ведунья деревушку, словно паук паутиной. Очень скоро на месте Яга вырос новый могучий лес, непроходимый и заколдованный. Из всех домов уцелела изба Василисы, остальные же жилища разрушились и канули в лета. Слуги колдуньи под действием заклинаний приняли диковинные обличия и творили людям зло и вред там, где им было велено хозяйкой. Леший чудил в лесу, уводя эхом случайного путника с тропы в гиблые топи болота, где хозяйствовала Кикимора. Водяной с русалками в речных заводях топили незадачливых рыбаков. Никому из простого люда не было житья от лесной нечисти, и вскорости гиблый лес окрестили Дремучим, а тёмную ворожею – Ягой, по названию бывшей деревни.

За чёрные силы пришлось поплатиться и самой Василисе. Левая её нога окаменела и при ходьбе сильно мешала. Пришлось пользоваться ступой, к которой в упряжь были привязаны пять белоснежных лебедей.

Уж насколько был дремуч и далёк лес Яги, а всё ж и туда доносились всякие слухи из Тридевятого Царства. Знала Василиса о судьбе сестёр младших. Не смогла она забыть о горячо любимых отце и матери, вспоминала и плакала. Средняя сестра, Василиса Премудрая, прославилась на всё царство своим умом и мудростью. Так её любил люд простой, что прощал ей способность чародейскую - оборачиваться лисицей и орлицей. Младшая, Василиса Прекрасная, слыла первой красавицей и добрейшей душой и тоже владела чарами оборачиваться в кошку и лебедь. Родители с лёгкими сердцами выдали замуж младших дочерей – Премудрую Василису за Ивана, царского сына, а Прекрасную за княжича Фёдора. А после свадеб Марья и Михай остались доживать свой век в чащобе Заклятого Леса.

Василиса Пренравная не была обделена оборотной магией, но когда её нутром завладела чёрная волшба, исказилась и сила ворожеи. Повреждение оборотных чар разладило время, не тронув формы. Не в зверя иль птицу могла она оборачиваться, но в старуху пребезобразную. И потеряла Василиса имя своё навеки, получив от люда простого, населявшего по ту пору Тридевятое Царство, прозвище – Баба-Яга.

В жутком образе являлась она пришлым путникам в Дремучем Лесу и изводила всякого, кто учинял вред всему живому в её угодьях. Хозяйкой и повелительницей Дремучему Лесу была она. Редко, кому удавалось невредимым выйти из лесу, но везунчики всё ж были. Не трогала Яга оборотней и тех, кто приходил за советом и помощью без злого умысла. Но настоящую её красоту видели только слуги и лес, простым смертным она не позволяла себя узреть в истинном обличье.

Злая молва приписывала  Василисе-Яге похищение детей малых, когда те пропадали без вести,  а также наведение порчи на домашний скот и заманивание молодых мужчин с целью зажарить и съесть их. И чего только не придумывал суеверный народец – дескать, летает Яга в ступе, колдует, а дом у неё - изба на курьих ножках, окружённая забором из костей с нанизанными на них черепами. Только правдой была ворожба да изба, правда обычная, без ножек и заборов. Василиса навеки отказалась от пищи животной, питаясь лишь кореньями, грибами да кашами. Так премного она уважала жизнь в своём любимом лесу.

Лишь Кощей Бессмертный однажды, прознав о ведунье Дремучего Леса, испытал неодолимый соблазн взглянуть на Ягу. Это был единственный его выход за Чёрные Камни. Застал он врасплох Василису, такую, какова была она от рождения, и потерял дар речи. Подобной красоты ему ещё не доводилось зреть, хотя он знал всех видных красавиц в государстве, благо в его Царственных Чертогах имелось волшебное зеркало, показывавшее всё, что творилось в Тридевятом Царстве. Даже Василиса Премудрая и Василиса Прекрасная уступали в красоте старшей сестре.

Возлюбил Кощей, что случилось с ним впервые за много сотен лет. Завязалась меж ним и Василисой Пренравной нежная дружба, переросшая в крепкий союз. Он с нетерпением ждал каждого прихода в свои Чертоги красавицы-чародейки, раскрыв пред нею все сундуки, набитые доверху самоцветами, золотыми и серебряными монетами и жемчужными ожерельями, готовый лежать у ног своенравной ведуньи, лишь бы она была довольна и улыбалась в ответ.

Василиса же не испытывала к Кощею пылких чувств,  лишь дозволяла любить себя. Она изредка навещала властелина Тёмных Гор, дабы развеять тоску, завладевавшую ею временами. Но долго в горах пребывать она не могла, без леса среди каменной пустоты и носившихся вокруг Бесов ей становилось скучно. По установленному обычаю, раз в году, в Царственных Чертогах Василиса Пренравная гостила три зимних месяца. Пребывая на правах желанной хозяйки и почётной гостьи Кощея, чародейка всё же оставалась холодна как лёд к его пылким речам. Единственной поблажкой властелину Гор было дозволение называть её по имени, для всего же остального мира она была Бабой-Ягой.

Был у Кощея ещё один друг, Василиса его недолюбливала и старалась не сталкиваться с ним потому, как не был он ни человеком, ни колдуном, ни оборотнем. Был он Змеем.

 

***

За Дремучим Лесом, за Тёмными Горами в самом центре Мёртвых Песков, что лежали на восточной окраине Тридевятого Царства, глубоко под землей в мрачной пещере спал Змей Горыныч.

Его обитель была надёжно сокрыта от глаза людского толстенным слоем серого песка. Если кто и забредал в его надземные владения, рисковал не выбраться – за много миль не было никакой животворной влаги, окромя бесцветного и липкого песка. Хитрый Змей направил все реки вглубь земли, он страсть как обожал сырость и влажность, и потому устроил себе в подземелье глубокий водоём, который был наречён Змеиным Озером. В народе же озеро то окрестили Мёртвым.

Стены и своды жилища Змея состояли целиком из гранита и мрамора, хозяин сам отстроил подземный дворец по своим вкусам и желаниям. Глубока была пещера и широка, с несколькими залами, одно из которых и вмещало Змеиное Озеро. От обилия воды стены были влажны и покрыты плесенью. Змей находил определённую красоту в затейливых узорах этих чёрных и бурых пятен, но раз в столетие проводил чистку жилища.

Ещё одной особенностью пещеры были дожди. Испарения от вод озера достигали каменных сводов и, скапливаясь, превращались в небольшие тучки, из которых исходил дождь. Змей обожал этот водяной душ и жутко гордился, что только у него одного есть собственный дождь.

Окромя Змея Горыныча в пещере преспокойно обитали слепые рыбки, которым хозяин Мёртвых Песков позволил проживать в Змеином Озере. С ними  ему не было так одиноко, к тому же, они забавно щекотали чешуйки на змеином животе и молчали. А более дождя владыка озера почитал тишину. У Змея с рождения была особая чувствительность к любым звукам, он, собственно, поэтому и устроил себе логовище под землёй, чтобы никого не слышать. Но как чудище поганое, именем коего страшили детей малых в Тридевятом Царстве, избрало такую жалкую судьбину, когда само являло непобедимую мощь?

История есть у каждого, даже у Змея. Он не вылупился из яйца, как какой-нибудь одичалый дракон, хотя сам и состоял в родстве с этим кровожадным семейством. Он был рождён живьём.

Его грозный и суровый отец, Горын Ужасный, наводил страху и трепету не только на Тридевятое Царство, но и на соседнее Тридесятое Королевство. Это был змей с чёрной блестящей чешуей, с четырьмя мощными когтистыми лапами и двумя могучими кожистыми крыльями, да такими длинными, что при взмахе их поднимал нешуточный ветер. Громаден был Горын, будто гора, но гибок и проворен, аки аспид.

Супружница же его была скромнее в размерах, нрава благого и пристойного, да тело её носило цвет гористых снегов. Поговаривали, будто была она родом с далёких краёв и исходила из древнейшего императорского рода восточных драконов. Это она привила сызмальства Змею Горынычу любовь ко всему прекрасному, как и передался ему от матери спокойный нрав.

Горячий же норов и свирепость лютую перенял от отца старший брат Змея, Драг Горыныч. Он и внешне более походил на самого Горына, лишь в размерах уступая отцу немного. А младший его брат Змей был мал во всём и телу его достались цвета не чёрной ночи иль белизны снежной, но пепла серого.

Вопреки людской молве, семья змеев была дружной и любящей. Мать наставляла детей всяким премудростям, а отец учил сыновей охоте на диких быков и готовил к борьбе с одичалыми драконами, что разучились говорить и читать за долгие века.

Драконы были жадными и алчущими поживы крылатыми змеями, в особенности, они обожали золото и всё, что из него было сделано. Эти ненасытные твари нападали на деревни, сжигая их дотла своим утробным огнём. Они убивали богатырей, которые сражались с ними. Змеи же были не такими, они были выше и мудрее и не изрыгали огонь, потому как не были огнедышащими от природы. Но народ тёмный не особо разбирался в особенностях змеиного рода, а потому людская ненависть одинаково простиралась на драконов и семью Горына Ужасного, хотя всё что сам Горын и его сыновья делали – носились по небу, охотясь за дождём, да издавали громогласные крики радости, когда им подворачивались грозовые тучи. От того, что кричали они жутко да громко, и боялся их люд простой, проклиная и приписывая крылатому семейству всевозможные козни.

Хоть драконы, по сути своей, бессмертны, но убить их всё ж можно. На том и порешили трое славных богатырей, однажды выследив убежище змеев и устроив облаву на них. Богатыри те были хороши собою, силачи и красавцы, как на подбор, недаром они стояли во главе войска царского, жаль только летопись не сберегла их имён великих.

Учуял их Горын Ужасный, да поздно было. Копьё острое да крепкое настигло его любимую супругу в самое сердце. Первой пала самая безобидная и кроткая из змеев. Рассвирепел Горын, горе затмило ему разум, кинулся он на супостатов, пустив в ход чудовищные когти, что были словно колья, да  острые зубы, что частоколом торчали в громадной пасти. Позабыл он про сыновей, что малы ещё были для сражения. Змею Горынычу на ту пору исполнилось сто пять лет, а его брат Драг был старше всего-то на пятьдесят годков. По срокам змеиной жизни то были отроки малые.

Окружили витязи змея-отца, кольцом прочным и вооружённые булатными мечами, кинулись рубить Горына. Не смог взлететь чёрный змей, повредили крылья ему мечи острые, иступлёно мотал он гигантской головой силясь настичь врагов своих. Лишь единожды была удача на его стороне, сбил он с ног одного из богатырей и, ухватив того за туловище, раздавил челюстями мощными. Но в то же злосчастное мгновение товарищи погибшего витязя воспользовались уязвимостью Горына, и оба разом вонзили мечи глубоко в грудь змея. Ещё билось сердце чёрного исполина, ещё хватило ему удали встать на задние лапы и разметать по сторонам лихих богатырей, но силы, как и жизнь быстротечно покидали его израненное тело. Обратил он взор на испуганных и жавшихся поблизости сыновей и повелел им беречься людей до конца дней своих. А после, издав рёв оглушительный, упал замертво на землю.

Так Змей Горыныч лишился дома, семьи и стал изгнанником. А богатыри так и не вернулись домой к жёнам, по пути им встретился дикий и кровожадный дракон, он-то и сжёг их до пепла, просто так, веселья чёрного ради.

Змей и Драг долго ютились в разных тёмных местах, будь-то глухие ущелья гор или спавшие кратеры вулканов. После оба порешили, жить отдельно, ведь вдвоём они привлекали внимания больше, нежели по отдельности. По ту пору по всем королевствам и царствам была объявлена охота на драконов. Рыцари, витязи, богатыри, да и люд простого рода – выискивали и уничтожали дракона любой масти. Опасаясь судьбы погибших соплеменников, братья распрощались. Драко улетел в Тридесятое королевство, а Змей остался в Тридевятом Царстве, облюбовав себе Зелёные Равнины, что лежали за Тёмными Горами.

Четырежды в год виделись теперь братья – дважды один прилетал в гости ко второму  и дважды второй навещал первого. Змей, прожив на Равнинах двести лет, не смог привыкнуть к открытой местности. Везде ему мерещились кровожадные богатыри. Силён был в нём страх, заполученный в отрочестве. Поэтому он прорыл множество сквозных колодцев и туннелей вглубь земли, уведя все реки, озера и ручейки в подземелье. Вот и не мудрено, что сверху вся растительность высохла, и её место наводнил песок. Но под землёй ему было спокойно и надёжно. И там он мог спать столетиями с перерывами на встречи с любимым братом.

Был у Змея ещё один друг, жил он в Тёмных Горах и был также одинок и любил тишину. К нему в Царственные Чертоги Горыныч наведывался не часто, но с удовольствием. Холод и тишина, а также высокие потолки и просторы приёмных зал Царь-Горы восхищали крылатого гостя. Да и Кощей всегда был искренне рад закадычному другу, с которым ему всегда было о чём побеседовать. А говорил по душам он крайне редко.

 

***

 

Среди Бесов, призрачных слуг Кощея, был один, которого выделял хозяин среди прочих и звали его Мрак. Именно от имени этого беса и повелось в народе всякие вакханалии иль какие дела нечестивые звать мракобесием, всуе памятуя о первом среди слуг Кощеевых.

Лишь Мраку вверял владыка Тёмных Гор самые ответственные поручения и только с ним вёл редкие сокровенные беседы, зная, что слуга не выдаст ни единой тайны своего господина, потому как был нем по природе своей. Все Бесы молчали, ибо природа, из которой они вышли, по сути своей не владела Словом. А что лишено дара речи, говорить не может. Вот и дети безмолвия и тьмы были от рождения своего немы, а некоторые и глухи, однако ж редко бывали и слепцы, но те обитали в подземелье Царь-Горы, где исправно несли службу хозяину.

В особо тоскливые моменты, когда Кощей пребывал в Чертогах один, а до прихода гостей ещё впереди стояли месяцы, тогда подзывал повелитель Гор к себе Мрака, тот стелился чёрной полупрозрачной жижей у ног хозяйских и послушно внимал каждому слову, ибо жаден был до речи живой.

Бесы, хоть и были призраками по сути, но всё ж испытывали постоянный голод, а утолить его могла только речь, что происходила из уст людских. Бесам всё равно какова была речь, она для них слаще мёда была и сытнее хлеба ржаного. Сами Кощеевы слуги будучи величиною с напёрсток жадно поглощали любые слова, всуе вылетавшие из людских уст, отчего способны были разрастаться как пиявки и достигать внушительных размеров. Так и Мрак был всего на голову меньше господина своего, так он отъелся за века пребывания на службе, подъедая каждое слово властелина гор.

Когда Кощей говорил, речь его более походила на сухой порывистый ветер, что сновал средь Тёмных Гор, буравя мшистые ущелья и голые впадины. Если повелитель был особо взволнован, голос его обретал потрескивавшие нотки и завывание урагана, а Мрак, пользуясь увлечённостью хозяина, нависал над головой того, где слова прямиком залетали в бесовскую ненасытную глотку.

Особенно одинок бывал Кощей Бессмертный в конце осени, в ноябрь – месяц отчаяния и серого неба. Тогда владыка Тёмных Гор призывал Мрака к подножию своего высоченного каменного трона и начинал долгий разговор, в котором один всегда был рассказчиком, а другой молчаливым слушателем.

- Эх, Мрак, слуга ты мой верный, слуга бессловесный! Как же тоскую я по земле родной, о коей более не ведаю. А ведь прошло уж не мало, кануло поди более тысячи ста лет! Как там сородичи мои? Живы ли? А говорил ли я тебе, слуга мой надёжный, что уродился я в иных краях, да в таких, о коих в Тридевятом Царстве и не слыхивали? Говорил?

При подобных словах Мрак по обыкновению бурно трепетал, что воспринималось Кощеем за отрицание, после чего рассказ возобновлялся и уж более не останавливался.

- Уродился Кощей Бессмертный на далёкой звезде Крах. И не звался он Бессмертным тогда, это в Царстве Тридевятом имеют наклонность дурную всему прозвища приписывать. А там…. Там я был просто кощеем. Там все жители звались кощеями, как люди на земле. Ты только представь себе, Мрак, вообрази! На одной звезде жили лишь одни кощеи. И не было иной жизни. Сухая и грубая была планета Крах. Только камни да песок. Я и поселился-то в Горах потому, они так напоминают мою вотчину.

А какие женщины были среди кощеев! Великанши! Это здесь, я мал, здешний воздух давит и не даёт мне расти ввысь. Но там, на Крахе, кощеи достигали невиданных высот роста! Крепкие, непробиваемые долгожители. Мне самому знаешь сколько лет? Поди и не угадаешь. А вот подись зимой исполнится две тысячи сто шесть годков. Да! И это не предел. А знаешь, слуга незаметный, чем питались на Крахе? Камнями, Мрак. Ну, не совсем чтобы камнями, точнее жизнями, что заключена в них. Это простолюдины темные уверены, что камни мертвы и бесполезны. А они ведь живые, Мрак, в них тоже есть живительная сила и достаточно вкусная с привкусом пыли и железа. Вот и выходит, что пищей кощеев были всего-то камни. Может потому мы и живём так долго.

А как я оказался на земле? Ну, это совсем просто, слуга мой неприметный. Будучи ещё отроком возлюбил я небо и то, чем владело оно. На Крахе небо не голубое, а жёлтое, аки янтарь, но в ночную пору звёзды также видны, как и на этой земле. Вот меня и тянуло к этим звёздам. Я, знаешь ли, в душе странник и весьма любопытный. Не смотри так, думаешь, Кощей застрял в Тёмных Горах и растерял весь свой странствующий пыл? Кощей заиндевел и состарился для путешествий? А вот и нет! Может через сотню лет мне надоест здесь торчать и править вашими бестелесными оболочками, и тогда я вытащу на свет божий свой корабль, чтобы продолжить путь дальше, может….

Так о чём бишь я? Ах, корабль! Я же стал скитальцем небесным. Мои сородичи вверили мне летающий корабль и отправили в далёкие края занебесные, дабы я сыскивал новую жизнь и заключал дружеские союзы. Но я сбился с пути и проскочил пять небес, прежде чем понял, что напортачил с кораблём. А когда я обнаружил ошибку, топливо, что питало мой летучий корабль, закончилось и мне пришлось приземлиться на ближайшую звезду, коей оказалась эта.

Я собирался разыскать топливо и вернуться назад, но красота и обилие жизни этой земли покорили меня и отвлекли от задуманной цели. А потом я попробовал на вкус живые формы, не камни, нет, а растения, насекомых и животных. Это было непередаваемо вкусно, Мрак, слуга мой ненасытный! Их живительная сила искрилась и отливала радужным сиянием. А каков был вкус! Истинная жизнь! И я мог обитать тут вечно, каждый день услаждая своё нутро жизнью на любой выбор.

Мне нужен был дом, постоянное убежище от шума и людей, которые как назойливые муравьи докучали мне с каждым днём всё сильнее. Они восприняли меня за бога, а мой летучий корабль, за птичье яйцо, в чём была некоторая схожесть. Это позже людишки сочинили сказочку о моей якобы смерти в виде иглы, спрятанной в яйце и в нелепых животных на каком-то древнем дубе. Какие же люди сказочники! Мой корабль спрятан в Тёмных Горах под Чертогами. Я не какой-то там болван, чтобы лишать себя единственного шанса, который способен вернуть меня домой. Мне нужно топливо. Мне нужны чёрные рубины, Мрак. Это большая редкость не только на этой земле, но и на других звёздах. Пока их у меня всего десять. А чтобы взлететь и одолеть пять небес, нужно, сто камней, не меньше.

Я знаю, что на севере в Самоцветных Горах властвует Хрустальная Царица. Я уже не раз помышлял отправиться к ней или отправить тебя с просьбой, мой верный слуга Мрак. Может в её богатых редкими каменьями горах есть и чёрные рубины. Тогда я сделаю для неё всё, что угодно, лишь бы заполучить эти камни! Слышишь, Мрак, всё, что угодно! Так я стосковался по покинутому Краху!

Единственно, о чём тосковать на земле этой буду, так о прелестнице Дремучего Леса. Не смогу я взять её, горлицу, с собою. Не одолеет она тягот полёта, да и не пожелает покинуть лес свой да землицу родную. А я принуждать и неволить её, лебёдушку, не стану. Не душегуб я по душеньку её.

Вот людей простых прихватил бы с собой в полёт, больно вкусен дух их. Слаще нектара и гуще смолы. Мне бы хватило десятка два. Да, взял бы…

А ты, Мрак, ты слуга мой верный, полетишь ли со мною в дали неведомые, али останешься в Тёмных Горах? Хотя поглядим, за сто лет водицы немало убежит.

 

Вот и сказ нужный весь сказан, вот и дело правое сделано. То не сказ был, а правда красная, правда ясная, да чистая. А концовка всем известная: все, кто слушал – молодец, ну а сказке сей….