Спрятанная сказка

Аннотация:

Художник Питер рисует призраков, девочка Вероничка сочиняет сказки наперекор запретам родителей, а Старый Дворецкий решается на крайние меры. Гостей дома с привидениями ожидают поиски клада, сражение между Щелью-в-Полу и дерзкой Табуреткой, а также танцы под аккомпанемент скрипки Казановы и флейточек Шести Грустных Мышек.

[свернуть]

 

Летняя ночь, на небе – полная и очень яркая луна. Среди большого сада, в изобилии снабженного дорожками, газонами и беседками, стоит дом. Он достаточно велик и достаточно причудлив. Одна половина дома ярко освещена. В другой горит единственный огонек. Если бы воспитание позволяло нам заглядывать в окна (и если бы мы умели летать, поскольку это окно находится на третьем этаже), мы увидели бы приятного молодого человека, делающего наброски в блокноте при свете свечи. За его спиной на мольберте притаилась картина, но разглядеть ее в темноте нельзя. Это окно будет долго еще светиться после того, как все огни на второй половине погаснут. Затем уснет и оно, а коридоры большого дома наполнятся зловещими шагами, шорохами и тихим, сдерживаемым смехом.

 

– Не могу понять, Питер, почему бы тебе не уступить нам часть дома? Я же не прошу тебя продать все! У тебя все равно нет средств, чтобы его содержать. О чем только думал дедушка, завещая тебе половину?

– Полагаю, тетушка, он знал, что делает, – молодой человек отступил от мольберта на шаг, оценивая результат. – Возможно, на днях я найду тайник с золотом и разбогатею.

– На твоей половине нет никаких тайников! – Тетушка тут же поняла, что сболтнула лишнее, и испуганно захлопнула рот. Молодой человек поднял бровь.

– Так вы успели обыскать и ее тоже?

– Нет-нет, Питер, ты не так понял… Просто глупо надеяться на тайники, их тут и быть не может!

– Скажите это дядюшке, он как раз сейчас простукивает стены в подвале. Хотя в такое чудесное летнее утро ему было бы гораздо полезнее прогуляться по саду. А я, как видите, не надеюсь – я работаю. До конца недели мне нужно нарисовать еще три картины. Если их купят, я смогу наконец выплатить жалование своему Дворецкому. Поэтому не отвлекайте меня, тетушка. И, кстати, старик не переживет, если я продам вам эти два этажа, – бедняга очень дорожит возможностью следить хотя бы за оставшейся частью дома.

– Твоего Дворецкого давно пора отправить в отставку! Наш Молодой Дворецкий вполне справится с его работой. Ты все еще называешь его «сэр»?

– Ну естественно, тетушка! – Питер на мгновение поднял на нее взгляд, в котором явственно читалась ирония. – Он же обращается ко мне «сэр Питер», так что элементарная вежливость требует от меня того же.

Тетушка возвела глаза к потолку.

– А что это ты рисуешь? – вдруг воскликнула она с обвинительными интонациями. Питер отступил от холста, демонстрируя картину. Шесть прелестных, но очень грустных мышек стояли в ряд на задних лапках, печально сложив передние.

– Шесть мышей! Опять одна из сказочек Вероники?

– Конечно, нет, вы же запретили ей придумывать сказки. Шесть Грустных Мышек – это местные призраки, я иногда вижу их на первом этаже, – художник смотрел на нее абсолютно правдивыми глазами. Тетушка заколебалась.

– Странно… Мне казалось, я слышала от нее что-то похожее…

В дверь постучали.

– Войдите! – крикнул Питер. В проеме возник Учитель.

– Прошу прощения, – он неловко переступил с ноги на ногу, – меня прислали сказать, что завтрак подан, мадам.

– Я еще зайду попозже, – кивнула молодому человеку тетушка, опираясь на руку Учителя.

– Не утомляйте себя, тетушка. И могу я наконец написать портрет Веронички?

– Вероника должна учиться! – отрезала та. – У нее нет времени на портреты.

– Но тетушка, – попытался урезонить ее Питер, – нельзя же все время учиться в десять лет. А мне нужна натурщица!

Учитель болезненно покривился – видимо, он тоже был не в восторге от усиленной учебы. Тетушка притопнула ногой.

– Пиши Служанку!

– Уже! Но это неинтересно – у нее смазливое личико, но мало характера...  Я не могу с ней работать!

– А со мной? Сколько я уговариваю тебя сделать мне большой портрет!

– Ну что вы, тетушка. У меня нет ни опыта, ни мастерства, чтобы передать всю тонкость вашей душевной организации. Вот лет через десять-двадцать…

– Тогда запомни раз и навсегда: никаких портретов Вероники! Ты дурно влияешь на нее! – и тетушка резко развернула Учителя к двери.

– Придется рисовать Плясунью… – пробормотал Питер им вслед вполголоса, но Учитель расслышал.

– Что вам известно о Плясунье? – требовательно спросил он, врастая в пол несмотря на попытки тетушки сдвинуть его с места.

– Она пляшет, – улыбнулся художник. – Я иногда вижу ее здесь в лунном свете.

– В лунном… Ага! Поэтому у вас окна без занавесей?

– Ну конечно, – серьезно кивнул Питер. – Она ходит только по лунным дорожкам.

– Идемте же, сударь! – возмущенная тетушка бросила на молодого человека испепеляющий взгляд. – Какие глупости!

 

Питер высунул голову в коридор, чтобы убедиться, что его посетители уже спустились в столовую. Потом закрыл дверь.

– Вылезай, можно!

Из шкафа выбралась Вероничка.

– Надо же, мышек она запомнила!

– Я же просил тебя – не рассказывай ей ничего!

– Не могу, Питер, – девочка сделала жалобные глаза. – Они придумываются, и меня так и тянет их выболтать….

– Помнишь, я тебе говорил про ямку в земле?

– Я уже взрыхлила все горшки с фикусами, – прыснула Вероничка. – Теперь я рассказываю истории не в ямки, а в щели между половицами. Притворяюсь, что у меня шнурки все время развязываются… Что я могу поделать, если все время их придумываю? Пока я у тебя в шкафу сидела, я еще две записала.

– Я прочитаю? – просиял Питер.

– Только спрячь потом тетрадку как следует. А я еще придумаю… Вот, например, эта твоя табуретка… – и Вероничка вдохновенно ткнула пальцем в добротный старый табурет, стоящий у мольберта. Ее глаза заблестели.

– Ну, ну? – подбодрил ее художник.

– Она… ей не нравится тут стоять! Она хочет приключений и битв! Она хочет отправиться в кругосветное плавание или хотя бы поучаствовать в трактирной драке! Это храбрая, дерзкая, коварная табуретка! А ты ставишь на нее тарелку с бутербродами!

– Нет проблем, – пожал плечами Питер. – Пусть отправляется в трактир и пришлет оттуда взамен себя тихую, безобидную табуретку, которая хочет пожить спокойной жизнью. Обещаю тебя с ней потом познакомить. А сейчас срочно беги завтракать, пока твоя матушка не вернулась.

– Лечу! – и Вероничка исчезла.

Питер немного полюбовался картиной с мышками, затем снова выглянул в коридор.

– Сэр Дворецкий! – крикнул он. – Завтрак, пожалуйста!

Через минуту в комнату вошел бодрый, подтянутый старик, неся в руках серебряный поднос с бутербродами и кофе.

– Завтрак, сэр Питер! – доложил он.

– Благодарю вас, сэр Дворецкий. Туда, пожалуйста! – художник привычно махнул рукой в сторону мольберта.

И Дворецкий аккуратно поставил поднос на храбрую, дерзкую, коварную табуретку.

 

Дядюшка действительно находился в подвале. В одной руке он держал лампу, в другой – трость с тяжелым набалдашником, которой неспешно и методично простукивал стену. Стена отзывалась ровным глухим звуком.

Из-за угла за ним следил Молодой Дворецкий. Он не только верил в клад, но и надеялся найти его раньше хозяина. Проследив, где заканчивались его поиски, Молодой Дворецкий ночью простукивал следующий участок. О шуме можно было не беспокоиться – в этом доме все списывалось на призраков. Система слежки существенно экономила время и силы, но к обеду, когда дядюшка добирался до еще необследованных стен, Молодой Дворецкий изводился от мысли, что тот отыщет клад первым.

Пока Молодой Дворецкий приплясывал на месте и грыз пальцы, Старый  Дворецкий наблюдал за ним с холодной ненавистью. Его позиция была намного выгоднее – на повороте лестницы, у развилки двух коридоров, где всегда есть путь к отступлению. О, он не зря прослужил старому хозяину сорок лет! Конечно, никаких сокровищ тот не прятал – уж кто-то, а Старый Дворецкий знал бы об этом непременно. Но этот молодой негодяй был способен на все, а потому следовало за ним присматривать и на корню пресекать его интриги. Иначе, чего доброго, он подгребет под себя весь дом целиком…

Дом же тем временем наблюдал за всеми тремя. Он-то знал, где лежит сокровище. Прятал его, конечно, не дедушка, а пра-прадедушка – прошлый хозяин и знать про него не знал. Клад действительно был на дядюшкиной половине, и сейчас тот подобрался к нему слишком близко. Дом недовольно нахмурился, хотя этого не заметил никто, кроме ласточек, кружащих над крышей. Это безобразие пора было пресекать…

А дядюшка, ничего не подозревая, приглядывался к массивной балке под потолком. Пожалуй, она выглядела достаточно перспективно… Молодой Дворецкий, полностью разделявший его мнение, еле слышно взвыл. Старый Дворецкий презрительно фыркнул. Дядюшка перехватил трость за самый конец и, привстав на цыпочки, на пробу ударил по балке. Толстое дерево мстительно прогнулось, как фанера, и дядюшку щедро обдало пылью, мелким мусором и дохлыми пауками.

– Мгм! – пробормотал тот, отряхиваясь. Пожалуй, стоит прислать сюда Служанку, чтобы она вытерла пыль. Вечером он еще займется этой балкой…

 

Однако Дом не был расположен ждать до вечера. И поэтому в дальнем коридоре первого этажа кончик портьеры приподнялся и похлопал по плечу последнюю из Шести Грустных Мышек, которые пробирались куда-то гуськом по своим мышиным делам. Как и о чем они разговаривали – неизвестно, но позже Шесть Грустных Мышек видели то в одном, то в другом конце дома. Они явно кого-то искали…

 

Служанка и Молодой Дворецкий препирались в коридоре.

– Да поди ты прочь, – шипела Служанка, – на что ты мне сдался?

– Я все про тебя знаю! – кипятился Молодой Дворецкий. – Заглядываешься на Учителя, будто ты ему больно нужна!

– И вовсе… и вовсе…

Дверь открылась, и в коридор вышел сам Учитель с кипой какого-то тряпья в руках.

– Легок на помине, собака, – раздосадованно проворчал ревнивец.

– Служанка! Будьте добры, унесите эти занавески!

– Вы их сняли? – удивилась Служанка, принимая тяжелую охапку из рук Учителя. Тот заметно смутился.

– Эээ… да… Солнца, знаете ли, не хватает…

– Тогда я зайду к вам вытереть пыль, – радостно заявила Служанка, преданно заглядывая ему в глаза.

– Да, да, пожалуйста… Эээ… Вы пока вытирайте, а я на урок, – и Учитель поспешно сбежал. Служанка разочарованно вздохнула.

– Солнца ему не хватает, как же, – Молодой Дворецкий хохотнул. – А не луны часом? Потерял голову из-за привидения!

И он захохотал уже в голос.

– Будешь ржать – Хиханька придет! – припечатала его Служанка и удалилась, гордо задрав голову.

 

Воспользовавшись тем, что в комнате никого не осталось, табуретка почесала одну ножку о другую. Неужели она и вправду такая храбрая и коварная? Дерзкая и коварная, о да! Табуретка самодовольно подпрыгнула на месте и стряхнула надоевший поднос прямо на пол, чудом не разбив кофейник. Девочка говорила что-то о кругосветном плавании. Звучит заманчиво…

 

– Как я устала, как я устала! – причитала тетушка, расхаживая взад и вперед по столовой. Дядюшка дремал после обеда, сидя в кресле.

– Ночью над ухом – то плач, то вой, то какая-то скотина бормочет стихи! Шаги! Скрипы! Кто-то все время надо мной смеется! В коридор невозможно выйти – там  в лунном свете пляшет эта девка! Я задергиваю шторы, чтобы ей негде было танцевать, а кто-то их раздвигает!

– Мгм, – согласился дядюшка.

– А как мы радовались! Фамильный дом с привидениями, как изысканно, как аристократично! Оказалось, сплошное беспокойство! А Вероника?

– Мгм?

– Здесь она окончательно помешалась на своих сказках – придумывает их десятками. Я запретила ей, но по глазам вижу: все равно выдумывает, просто не говорит! И вещи, вещи! На позапрошлой неделе исчезли все карандаши, и шпильки, и вязальный крючок! На прошлой – два кольца и расческа! На этой… на этой ничего не исчезло, но еще исчезнет… И… ты спишь?

Тетушка с подозрением уставилась на дядюшку.

– Мгм, – подтвердил тот.

– Никто меня не понимает! – тетушка с раздражением махнула рукой.

Из темного угла, скрытого драпировками, чуть слышно донеслось:

– Рассудок мой изнемогает, и молча… молча… я умру теперь!

Тетушка упала в кресло и застонала.

 

Щель-в-Полу ползла за Вероничкой, как привязанная. Карандашам на этой неделе исчезновение не грозило: с тех пор, как девочка повадилась нашептывать в нее истории, Щель-в-Полу потеряла интерес к иной пище. Лишь бы Вероничка не нашла другого способа избавляться от своих сказок. Сложно было только каждый раз прикидываться новой щелью. Впрочем, рассказчица, одержимая очередной историей, ничего вокруг не замечала.

– У серой кошки есть страшная тайна, – шептала она, присев на одно колено и медленно распутывая шнурок ботинка. – Давным-давно серая кошка поменялась со своим отражением и ушла жить в зеркало. А отражение осталось здесь, спит на подоконнике и ловит мышей. Каждую пойманную мышь ей приходится нести к зеркалу, потому что серая кошка питается только их отражениями.

Где-то под плинтусом Шесть Грустных Мышек возмущенно пискнули. Щель-в-Полу блаженно внимала.

 

Учитель печально бродил по темным коридорам, вспоминая Плясунью. Вчера она танцевала в холле: длинная юбка развевалась, каблучки стучали, а на руках звенели браслеты. Подойти к ней и прервать ее дивный танец было немыслимо. А исчезала Плясунья всегда внезапно. Высыпался Учитель только в новолуние. Все остальные ночи он искал свое прекрасное привидение, раздвигая портьеры на окнах.

– Прекрасное видение… – медленно, с тоской повторил вслух Учитель.

Темнота над его головой с готовностью откликнулась:

– Мимолетное! Как мимолетное виденье и ангел чудной… дивной… лепоты!

– Старая маразматичка! – рассвирепел Учитель. – Не смей коверкать стихи!

Он сорвал с ноги ботинок и зашвырнул в направлении голоса. С потревоженных драпировок посыпалась пыль.

 

Щель-в-Полу уже сворачивала за угол вслед за Вероничкой, когда из-под плинтуса вытянулась прозрачная мышиная лапка и ухватила ее за кончик. От неожиданности Щель-в-Полу рванулась вперед, и бедную Мышку проволочило по полу. Однако Щель была одна, а Грустных Мышек – шесть.

Выяснив, что от нее требуется тяжелый физический труд в виде переноски тяжестей, Щель-в-Полу приуныла. Но не спорить же с Домом, в котором живешь…

Клад пра-прадедушки требовалось забрать из подвала и доставить на половину Питера, где и припрятать на черный день под отстающей половицей в мастерской. Однако в подвале возникли сложности. Золотые монеты (четырнадцать штук – совсем мало, как уверяли Шесть Грустных Мышек) были спрятаны в потолочной балке. А Щель, невзирая на свой бродячий характер, была всего-навсего Щелью-в-Полу. Она попыталась было с разгону вползти на стену, но быстро шмякнулась обратно. На каменный, между прочим, пол, пробираться по которому намного труднее, чем по половицам. А ей ведь еще ползти в другое крыло, на третий этаж с тяжелым грузом! И Щель-в-Полу продемонстрировала Шести Грустным Мышкам ушибленный бок.

Посовещавшись, Мышки полезли на стену сами. Монеты пришлось передавать по цепочке. Заглотив последнюю, Щель-в-Полу так раздулась, что превратилась в приличных размеров ямку. С трудом подтягивая набитое брюшко, она двинулась в дальний путь…

 

– Хорошо же! – бушевал Молодой Дворецкий. – Ты еще придешь ко мне, и тогда мы посмотрим… Мы узнаем…

Он швырнул на стол тетрадку с задачами, украденную у Веронички. Задачи Учитель вписывал от руки, и почерк у него был так себе. Чем-то даже похож на почерк самого Молодого Дворецкого, так что подделать – раз плюнуть.

«Милая Служанка, – тщательно вывел он на четвертушке листа. – Мне нужно видеть Вас сегодня по личному делу. Приходите в желтую беседку после полуночи. Никому не говорите про эту записку. Ваш Учитель».

– Ха-ха-ха! – завела свою шарманку Хиханька с той стороны двери.

– Ха-ха, – мрачно и зловеще поддакнул ей Молодой Дворецкий.

Сложив записку вдвое, он сунул ее в карман и стремительно шагнул за дверь. И тут же с грохотом повалился на пол, попав ногой в Щель-в-Полу. Та хотела сократить путь, пробравшись потайным ходом от коридора прислуги на третий этаж, почти к самой мастерской. Однако не учла, что тяжелый груз лишил ее маневренности, да и спрятаться уже было невозможно. Щель-в-Полу застыла на месте от ужаса.

Молодой Дворецкий кое-как поднялся с пола, ругаясь. За его спиной кто-то хмыкнул.

– Ноги не держат? – поинтересовался Старый Дворецкий. – Да вы явно злоупотребляете, молодой человек…

– Это все ваш дурацкий дом с привидениями! – заорал Молодой Дворецкий, отряхиваясь и топая ногой. – Запустили, все паутиной заросло, полы прогнили! Дыры! – и он ткнул пальцем в Щель-в-Полу, боявшуюся двинуться с места.

– При мне все было в порядке! – оскорбился Старый Дворецкий. – И прежний хозяин…

– Нет вашего прежнего хозяина! И вас скоро тут не будет, я уж постараюсь! – и Молодой Дворецкий быстрым шагом рванул прочь, оставляя за собой последнее слово.

Старый Дворецкий остался стоять на месте, сжимая и разжимая кулаки. Затем со злостью пнул камень, открывавший потайной ход, и шагнул на узкую лестницу. Щель-в-Полу, обмирая от страха, едва-едва успела проскочить за ним следом. Когда Старый Дворецкий хлопнул дверью на третьем этаже, она еще только вползала на первую ступеньку под неслышную ругань Шести Грустных Мышек.

 

Вероничка быстро свернула за угол и уставилась на пол. Как назло, никаких щелей в нем не было. И куда теперь ей прятать очередную сказку?

Девочка сунула голову за пыльную портьеру и торопливо зашептала:

– В конце сада растет старый дуб, в нем – большое дупло, в дупле – старая листва и всякий мусор. Однажды я приду и вычищу его, можно будет залезть внутрь. В дупле окажется подземный ход, ведущий в потайную комнату. Там все стены заставлены книжными полками, а на полках – сказки, которых никто еще не читал. Я узнаю, что таков старинный обычай: каждый владелец этого дома должен написать свою тайную книгу сказок и оставить ее в этой комнате. Мне придется написать одну книгу за маму, и одну за папу, и одну за себя… а Питер, наверное, сам напишет. И я прочту все-все сказки, что скопились там за много веков!

– Ха-ха! – донеслось из-за угла.

– И нечего надо мной смеяться! – вспыхнула Вероничка. – Противная Хиханька!

 

Дом, одним ухом прислушивавшийся к новой Вероничкиной сказке, озадаченно нахмурился. Сделать потайную комнату несложно, но где ему взять столько книг, да еще и многовековой давности?

 

В мастерской Питера никого не было. Мышки знаками торопили Щель-в-Полу, хотя она и так ползла из последних сил. Просочившись под дверь, Щель огляделась. В углу Дом уже приподнял нужную половицу и покачал ею в воздухе, показывая, куда нести монеты.

Щель-в-Полу двинулась туда. И тут табуретка, так некстати обнаружившая в себе сегодня храбрость и коварство, вытянула ножку и наступила Щели на хвост. Нервы у той и так были напряжены после столкновения с Молодым Дворецким. Поэтому Щель-в-Полу взвилась в воздух и с перепугу запустила в табуретку тяжелой золотой монетой.

Табуретка пошатнулась и отступила, споткнувшись о поднос с посудой. Ободренная успехом, Щель-в-Полу метнула еще пару монет. Однако табуретка быстро сориентировалась и прыгнула на нее, целясь в Щель всеми четырьмя ножками. Щель-в-Полу выплюнула оставшиеся монеты, как пулеметную очередь. Табуретка поймала часть из них под верхнюю доску и тоже попробовала плюнуть. Однако у нее ничего не вышло. Разъярившись, табуретка дала Щели пинка, но не дотянулась – вернув прежнюю маневренность, Щель-в-Полу резво вильнула в сторону и укусила табуретку за пятку. Табуретка скакнула за ней, но тут Дом поймал ее дверью и прижал к стене. Храбрая, дерзкая, коварная табуретка несколько раз пнула стену, но быстро поняла, что драться с Домом себе дороже.

Тем временем Шесть Грустных Мышек закатили в новый тайник девять золотых монет. Остальные пропали бесследно. Однако в коридоре уже слышались шаги, и Дом поспешно захлопнул половицу, сделав всем знак прятаться.

Питер зашел в мастерскую и с удивлением уставился на царящий в ней разгром.

– Сэр Дворецкий! – крикнул он. – Что здесь случилось?

Старый Дворецкий возник за его спиной, оглядел опустевшее поле боя и пожал плечами.

– Видимо, как обычно, – ответил он. – Призраки, сэр…

 

Учитель отругал Вероничку за потерянную тетрадь с задачами, и теперь его мучила совесть. Собственно говоря, задевать ее куда-нибудь мог и он сам, тем более, что они оба не помнили, где и когда видели тетрадь в последний раз. Пребывая в сомнениях и душевном раздрае, Учитель перетряхнул всю свою комнату и даже слазил под кровать. Наградой ему стали три не слишком чистых носка и мятый бумажный свиток, в котором Учитель с восторгом опознал свою поэму, посвященную Плясунье. Она была потеряна почти месяц назад и восстановлению по памяти не поддавалась, но уж теперь…

– Теперь я должен прочитать эту поэму ей! – решительно заявил Учитель, отряхивая со свитка пыль. – Нынче же ночью!

 

Тем временем Вероничка учинила такие же розыски в своей комнате. Носков у нее под кроватью не обнаружилось, поскольку она была не в пример аккуратнее Учителя, но и тетради с задачами – тоже.

– Съели ее, что ли? – спросила Вероничка невесть кого. К счастью, Щель-в-Полу не слышала этого несправедливого обвинения, поскольку без сил лежала в углу мастерской Питера, приходя в себя.

Не найдя тетрадь, Вероничка поискала еще немножко – сначала спрятанный клад, потом потайной ход в подвал. Ну, или не в подвал, как придется. Не найдя ни того, ни другого, она приуныла и села на пол.

– Обычным яблоням, чтобы расти, нужен солнечный свет, – зашептала она, по инерции заглядывая под кресло, – а необычным – лунный. Под солнцем они спят, а в лунном свете набираются сил. Поэтому листва у них отсвечивает перламутром, а яблоки – полупрозрачные. Я скажу Питеру, чтобы он их нарисовал. Кто съест такое яблоко, тому приснятся два сна. Один будет вещим, а другой обманным, и различит их не всякий…

Девочка решительно поднялась на ноги – теперь у нее к Питеру было целых два дела.

 

– Не спи сегодня, – серьезно сказала Вероничка, – ты мне будешь нужен.

– Зачем на этот раз? – поинтересовался Питер.

– Нужно найти то привидение, которое плачет и стонет, и узнать наконец, чего ему надо. Сил нет его слушать…

– А одна боишься? – провокационно спросил художник.

Вероничка попинала дверной косяк.

– Ну и боюсь!

Уперла руки в боки и уставилась на него с вызовом.

– Хорошо, – кивнул Питер, – я один тоже боюсь. Жди меня в полночь, когда твои уснут.

– Я думаю, оно тоже боится! Темно, страшно, вокруг никого… Оно при жизни поспорило со своим лучшим другом, что проведет ночь в доме с привидениями. И заночевало в нем, и умерло от ужаса, и теперь ему приходится все время быть здесь… Жуть! А его лучший друг не простил себе, что затеял этот спор. Он нанялся в матросы и уплыл в Африку. Там нашел алмаз в сто тысяч миллионов карат, продал его, построил монастырь и удалился от мира замаливать свои грехи!

Вероничка прекратила размахивать руками и подскакивать, и в наступившей тишине стало слышно, как кто-то у ее ног сыто икнул.

 

Пробило полночь. Служанка выскользнула из дверей дома и огляделась по сторонам. На всякий случай заглянула обратно в холл. А затем подскочила на месте и чуть не завизжала: в то время, как она оглядывалась, к ней вплотную подобралось привидение.

Пока Служанка хватала воздух ртом, привидение склонилось в элегантном поклоне и учтиво осведомилось:

– Могу ли я составить компанию прекрасной синьорине при прогулке под этой дивной полной луной?

Прекрасная синьорина удивленно взмахнула ресницами: до сих пор никто не удостаивал ее такого обращения. Привидение не замедлило воспользоваться случаем:

– Впрочем, даже блеск луны меркнет перед сиянием ваших черных глаз… Они напоминают мне бездонные глаза венецианских красавиц, очаровывавших мужчин одним только взглядом.

– Вы из Венеции, синьор? – пролепетала Служанка.

– Позвольте представиться! – Кавалер снова поклонился. – Джакомо Джироламо Казанова, шевалье де Сейнгаль, к вашим услугам! Венеция – моя родина, моя первая любовь, но знали бы вы, сколько приключений я пережил вдали от нее… Ныне я возвращаюсь из Венеции в ненавистный Дукс, где вынужден проводить это время года. В ваших краях я проездом, и только счастливый случай позволил мне встретить вас. Это судьба, синьорина!

Ветреная Служанка протянула Казанове руку. Его пожатие оказалось удивительно материальным.

– Ах, расскажите мне еще о вашем прекрасном городе, синьор!

– Если бы мы с вами могли оказаться там! В Венеции у меня был богатый и знатный покровитель, обязанный мне жизнью и богатством. Мне принадлежало роскошное, изящное палаццо. Вы бы полюбили приезжать в него на гондоле после заката…

Их шаги затихли за поворотом дорожки.

 

Молодой Дворецкий сидел в желтой беседке, сжимая горлышко початой бутылки, и нервничал. Служанка все не шла, и это было странно. Он сам видел из-за портьеры, как она развернула подброшенную записку и вспыхнула от радости. Чтобы подбодрить себя, он сделал еще один глоток.

– Оооо, горе мне! – раздалось у него над ухом.

– Чего орешь? – обозлился Молодой Дворецкий, подскочив от неожиданности. – Тьфу на тебя!

Из стены, увитой плющом, высунулась встрепанная голова призрака.

– Горе мне, – повторил он. – Оооо.

– Что за горе-то? – поинтересовался от скуки Молодой Дворецкий.

Призрак моментально выбрался из стены и уселся напротив.

– Знай же, отрок, что ты первый обратился ко мне с этим вопросом! И посему поведаю тебе, что меня терзает!

– Давай-давай, дедуся, – подбодрил его собеседник, делая еще глоток. – Кстати, ты такую симпатичную Служаночку по дороге не встретил?

– Забудь о своей Служанке и внемли мне, неразумный! – возмутился призрак. – Услышь, что имя мне Мышелов, ибо дом сей был некогда одолеваем мышами. И я, поддавшись на уговоры, купил шесть мышеловок и расставил их на нижнем этаже, где мыши свирепствовали люто. И наутро нашел в них шесть убитых мышей. Горе мне, горе!

Призрак запустил пальцы в растрепанные волосы и немножко их подергал.

– Ну, ну, – похлопал его по плечу Молодой Дворецкий.

– А должен я поведать тебе, что нрав мой был мягок, сердце же чувствительно сверх всякой меры. Узрев шесть окровавленных телец, распластанных в мышеловках, почувствовал я жалость и раскаяние. Пал на каменный пол и зарыдал горько. В тот же день я слег в горячке и вскорости умер. И теперь обречен вечно бродить по этому пристанищу скорби, оплакивая несчастных тварей и свое разбитое сердце. Ооооо!

– Глотни-ка, – протянул ему бутылку Молодой Дворецкий, – авось поможет. А я пойду искать эту Слж… лужанку…

 

– Сегодня ночью никто не плачет, – шепнул Питер. Они с Вероничкой пробирались на цыпочках мимо спальни ее родителей. Из спальни доносилось раскатистое «Хррра!» тетушки и «Мгм» дядюшки.

– Может, и идти не стоит? Поищем завтра… – заколебалась девочка.

– Мы быстренько – полчаса, и обратно. Вдруг оно еще появится… Полнолуние, как-никак.

Темнота смущенно прокашлялась.

– Луна, – произнесла она вполголоса. Кажется, за ботинки никто не хватался. Темнота осмелела.

– Луна как бледное пятно! – вдохновенно взвыла она. – Сквозь тучи черные светила! А ты гуляла и бродила! И точно было там окно!

 

Тем временем Старый Дворецкий крался по коридорам, бормоча и всхлипывая. В трясущейся руке он сжимал нож.

– Подлец! – шептал он, пытаясь придать себе решимости. – Хочет меня выгнать и загрести весь дом под себя! Сорок лет на одном месте! Да при прежнем хозяине…

Шесть Грустных Мышек, повстречав его, в ужасе прижали лапки к груди. Страшное злодейство должно было случиться этой ночью…

Он замер под дверью Молодого Дворецкого, затем глубоко вздохнул и бесшумно повернул ручку. Легкой тенью убийца скользнул в  комнату, занес руку над кроватью… Лезвие ножа, как и полагается в такой момент, блеснуло в  лунном свете и издало негромкое «дзынь».

И вдруг рука Старого Дворецкого разжалась и выронила нож. Постель была пуста! Он пошатнулся и схватился за сердце.

– Ха-ха-ха! – раздалось у него за спиной. – Ха-ха-ха-ха-ха!

– Ты! – Старый Дворецкий подскочил к Хиханьке и замахнулся на нее. – Ты все эти сорок лет смеешься надо мной! Мерзкая тварь, замолчи немедленно!

Хиханька замолчала, а затем зашмыгала носом.

– Я не над тобой, – всхлипнула она и заревела. – Я… просто… так!

Старый Дворецкий затоптался на месте, в ошеломлении поводя руками и издавая невнятные звуки.

– Ты… ну… Ох же господи… – он потряс головой. – Просто так?

Хиханька моментально перестала реветь, вытерла глаза и нос и заявила:

– Я смеюсь, потому что мне тут совершенно не с кем поговорить.

Старый Дворецкий ничего не понял, но на всякий случай покивал.

– Как сейчас помню: на приеме у губернатора мне рассказали восхитительный анекдот. Ох, как я смеялась! И я немедленно отправилась к лучшей подружке, чтобы пересказать этот анекдот ей, а карета по дороге упала с моста, и я утонула. С тех пор я и смеюсь над этим анекдотом, а поделиться не с кем.

Хиханька оценивающе взглянула на Старого Дворецкого.

– Может, послушаешь?

Отказываться в такой ситуации было неудобно. Поэтому Дворецкий кивнул и изобразил на лице удвоенное внимание. «Знала бы она, что у дворецких профессионально отсутствует чувство юмора!» – невольно подумал он про себя.

– Один знакомый спрашивает другого: «Как вам кустарная выставка?» – «Ничего себе, – говорит тот, – но бедновата, многие промыслы не представлены». «Какие, например?» – интересуется первый. «Ну, скажем, фальшивомонетчики…»

Хиханька восторженно захохотала. Старый Дворецкий ничего не понял, но из вежливости сдержанно произнес:

– Ха-ха.

От восторга Хиханька захлопала в ладоши и закатилась еще пуще. И Дворецкий неожиданно рассмеялся вместе с ней.

Привидение вспорхнуло в воздух. Вокруг него разливалось золотое сияние.

– Я его рассказала! – пропела Хиханька. – Рассказала! И теперь я улетаю!

Сияние померкло. Старый Дворецкий смахнул в темноте непрошеную слезу.

– Счастливого пути, Хиханька, – прошептал он. И неловко помахал в пространство рукой.

 

Служанка осторожно отворила дверь в мастерскую Питера.

– Сюда! – позвала она. – Сюда!

Казанова проник следом за ней. Служанка безошибочно выхватила из холстов, прислоненных к стене, нужную картину и развернула ее, подставив лунному свету.

– Это я, – застенчиво сказала она.

– Божественно, – изрек Казанова, отступая на шаг и прижимая руку к груди. – Я жалею лишь о том, что художник все еще жив и я не могу заказать ему ваш портрет в медальоне, чтобы хранить его у сердца.

Служанка зарделась.

Дверь распахнулась, отскочив от стены. В проеме, залитый лунным светом, возник Молодой Дворецкий и направил указующий перст на Служанку.

– Какого дьявола ты зздсь делаешь и что это за хм… мырь?

Глаза Казановы хищно сузились. Он выхватил из ножен шпагу.

– Шевалье де Сейнгаль к вашим услугам, сударь! Не поучить ли вас, как следует разговаривать с дамой?

Молодой Дворецкий грузно развернулся к нему, и в то же мгновение острие шпаги опасно сверкнуло у самых его глаз. Он зарычал и замахнулся.

Служанка закричала. Молодой Дворецкий посмотрел вниз. Лезвие шпаги Казановы торчало у него из груди. Глаза опытного дуэлянта смотрели без всякой жалости. Кровь не лилась.

– Погоди-ка, ты же прз… прызрак? И шпага у тебя прзрачная!

Молодой Дворецкий отшатнулся назад, и лезвие вышло из его груди без всякого ущерба. Казанова пожал плечами.

– Действительно…

Одним движением он перебросил шпагу из правой руки в левую, схватил табуретку, стоящую возле мольберта, и опустил ее на голову Молодого Дворецкого. Тот закатил глаза и кулем рухнул на пол.

Синьор Джакомо Джироламо Казанова, шевалье де Сейнгаль, переступил через поверженного врага и предложил своей даме руку.

– Позвольте проводить вас в место, более располагающее к беседам…

 

– Швед, русский – колет, рубит, режет, – потрясенно выдохнула темнота, от ужаса слегка заикаясь. – Бой барабанный, смерть и ад, и танки по полю летят.

Из стены вышел Мышелов с бутылкой в руке. Остановился над поверженным Молодым Дворецким, пьяненько покачивая головой.

– Не помогает! – изрек он.

Поставил бутылку возле тела и ушел в другую стену.

 

Табуретка, пошатываясь, кое-как поднялась на ножки. Ну и твердая же голова у этого типа! И это после того, как ее, табуретку, обстреляли, укусили и придавили дверью! Нет уж, хватит с нее этого дома с привидениями! Будем считать, что в драке она уже поучаствовала…

Достав откуда-то из-под сиденья пять золотых монет, она пересчитала их и рассовала по щелям, как по карманам. Пожалуй, какой-нибудь матрос не откажется взять на борт табуретку, которая время от времени будет подбрасывать ему золотой. Осталось только добраться до порта…

И храбрая, дерзкая, коварная табуретка нетвердым шагом заковыляла вниз по лестнице.

 

Питер, кравшийся впереди, протянул руку.

– Замри!

Вероничка послушно замерла.

– Ты погляди только!

Портьера у входа в холл едва заметно шелохнулась, открывая щелку для двух пар любопытных глаз.

Посреди холла, в море лунного света, стояли Казанова и Служанка.

– Я сыграю для вас, синьорина, – произнес он.

Призрак протянул ладони к лунному свету, и в его руках оказались скрипка и смычок. Он приложил скрипку к плечу…

Музыка подхватила Служанку.

– Иди, – сказала она ей, – иди. Это та самая единственная в жизни ночь, когда Золушка становится принцессой. Танцуй.

Из тьмы коридора вышел завороженный музыкой Мышелов. Он склонился перед Служанкой, приглашая ее на танец. Она нерешительно оглянулась на Казанову, и тот кивнул ей. Пальцы Служанки легли на ладонь призрака.

К ногам Казановы подбежали Шесть Грустных Мышек. Они поднялись на задние лапки и достали флейточки. Питер неслышно застонал: нужно было нарисовать их именно так! Крохотные пальчики Мышек проворно бегали по дырочкам, и мелодия, печальная вначале, становилась все веселее.

А когда по венам побежал белый лунный огонь, в зал вошла Плясунья. Повела плечами – и Питер вышел из-за портьеры, будто так и надо, и две пары закружились в танце.

Вероничка услышала вздох за спиной.

– Умру от любви и стану призраком, – произнес Учитель. – Или уеду в Венецию.

 

А потом было утро. И Вероничка спала допоздна, а Служанка, зевая, накрывала на стол. Старому Дворецкому пришлось исполнять обязанности коллеги – того нашли в мастерской мертвецки пьяным, и тетушка не переставала возмущаться и негодовать.

– Мы должны немедленно уволить его! – заявила она дядюшке. – Недопустимое, чудовищное поведение!

– Мгм! – отозвался дядюшка.

– Как ты думаешь, Старый Дворецкий согласится обслуживать весь дом за то же жалование?

Старый Дворецкий, подслушивающий под дверью, молитвенно сложил ладони и возвел глаза к небу.

– Жалование нужно повысить, – Питер, подслушивающий под другой дверью, вошел в комнату без стука. – Доброе утро, тетушка. В сложившихся обстоятельствах я, пожалуй, могу уступить вам первый этаж по сходной цене.

– Ах! – всплеснула руками тетушка. Дом довольно кивнул – раз Питер снова при деньгах, уцелевшие монеты можно пока не вынимать из тайника.

– Плюс Вероничка позирует мне для портрета… вернее, серии портретов.

Ликование тетушки слегка утихло, но… первый этаж!

– Что ж, – нерешительно промолвила она, – раз так… А может быть, заодно уступишь и второй?

– Не сейчас, тетушка, не сейчас, – рассеянно отозвался Питер.

Художник уже видел эту серию портретов. На каждом маленькая девочка склонилась над тетрадкой – задумчивая, азартная, грустная. И толстая-претолстая тетрадь на столе перед ней постепенно подходит к концу…

Щель-в-Полу вздохнула и горестно захрустела оброненным карандашом.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 82. Оценка: 4,15 из 5)
Загрузка...