Легенда о кротком свирепом звере Адлооо

1.

Три сотни лет могучее племя Ких жило в лесу на берегу черной реки Чить, что течет у голого холма Читааа. Племя было таким могучим, что никто не осмеливался напасть на него. Лес был полон лиан, что приносили сочные плоды, волосатых деревьев Буд-буд, на которых спели маслянистые орехи, а также разных полезных и вкусных зверей.

Но в тот год весенние дожди шли дольше обычного и люди племени Ких стали беспокоиться. Когда черная река Чить стала серой и вышла из болотистых берегов, они забеспокоились еще сильнее. Затем были долгие дни, кода по черному небу громыхали огненные колесницы и бросали на лес яркие зазубренные стрелы, и стрелы те раскалывали деревья на обугленные щепы. Колесницы громыхали в небе целых пять дней, что очень много: ведь могучее племя Ких умело считать лишь до трех, а все, что более трех, обозначало словом пять.

Когда дожди прекратились и серый, рыхлый звук далеких громов откатился за горизонт, река Чить залила весь лес, и лес стал умирать. Мир становился прозрачнее и проще, словно вдруг наступила осень. Листья жухли и опадали. Когда же река отступила в свои мягкоглинные берега, оставляя за собой склизкие камни, растерянных водяных змей, запах гнили и раздутые трупы зверей, все деревья в лесу были мертвы. Некоторые полезные и вкусные звери все еще ходили по мягкой пружинистой грязи, глядя на ужас жизни большими глазами, воя от страха и голода. Некоторые обезумели настолько, что стали бросаться на людей, надеясь поскорее умереть. Мясо их пахло тиной.

Тогда вождь могучего племени Ких позвал трех мудрых сестер, Икхи, Трааа, и третью Оеое, что была младше двух других, и сказал, что он хочет спросить совета у духов леса. Сестры согласились и в ту же ночь привели к вождю своего брата, мудрого У.

Старшая сестра Икхи сварила из ядовитых слив усмиряющий напиток и поднесла его мудрому У. Средняя сестра Трааа сплела из коры ореха удавку и накинула ее на шею уснувшему У. Младшая сестра Оеое, чьи пальцы были самыми нежными и умелыми, стала затягивать удавку, отправляя мудрого У на встречу с духами леса. Но ни одна из сестер не умела делать свою работу хорошо, поэтому мудрый У, поговорив с духами леса, так и не вернулся назад.

- Моя мать умела отправлять людей на встречу с духами леса и возвращать их в мир живых, - сказала старшая сестра, Икхи, - но то было очень давно, пять лун назад.

Могучее племя Ких считало время лунами, а число пять означало бесконечно много, поэтому то, о чем говорила Икхи, действительно случалось очень давно.

- Тогда приведите мне второго брата, и попробуем еще раз, - сказал вождь могучего племени Ких. Сестры согласились и в ту же ночь отправились за вторым братом, мудрым Сэ. Однако Сэ оказался настолько мудр, что узнал о желании вождя заранее. Поэтому он взял сумку сушеных орехов, костяной амулет, короткое копье Цэээ, и ушел в лес, не желая отправляться к духам. На одной из дальних троп ждала его стройная иноплеменная женщина. Она крепко обняла мудрого Сэ, плюща об него свое мягкое тело, ласково почесала ему затылок, а потом быстро повела Сэ неведомо куда.

- Тогда приведите мне младшего, последнего брата, - сказал вождь могучего племени Ких.

- Но младший брат Эн - последний из тех, кто может говорить с духами леса, - возразила младшая из трех сестер, Оеое. – Если он не вернется в мир живых, племя Ких никогда больше не услышит совета духов!

- Значит, мы поступим так, как поступали наши предки, - решил вождь. – Пусть сегодня ночью Эн войдет в шатры к пяти девственницам, продолжив свой род. И только после этого он отправится говорить с духами леса.

Вечером того дня младшая из мудрых сестер, Оеое, тайком встретилась с младшим братом, чтобы передать ему сумку сушеных орехов и костяной амулет.

- Бери это и короткое копье Цэээ и беги скорее, пока можешь, - сказала она. Затем она поведала о том, что сказал вождь.

Однако, услышав о пяти девственницах, младший брат задумался. Ведь число пять в языке племени Ких означает очень много.

- Надеюсь, мне дадут выбрать девственниц самому, - сказал он.

- Да ты глупее гнилого пня, изъеденного грибом! – рассердилась Оеое. – Неужели ночь с пятью девственницами для тебя дороже жизни?

- Пообещай, что будешь затягивать удавку нежно, - задумчиво ответил Эн. – Дело же не только в девственницах. Если я уйду сейчас, я никогда не смогу поговорить с духами леса. А я всю жизнь мечтал встретиться с ними и задать им вопросы. Почему люди живут и умирают? Что такое время? Есть ли число большее, чем число пять? Кто зажигает звезды? Почему огненные колесницы не падают с неба?

Этой ночью у подножия голого холма Читааа собрались девственницы с вязанками хвороста и выстроили пять островерхих шатров. На самом деле шатров было девять, но люди племени Ких не могли об этом знать. Еще до того, как небо стало светлеть, Эн вошел в каждый из шатров, продолжив свой род. Женщины, сбросив остатки одежд, резво взбежали на вершину холма, и подставили свои прекрасные тела западному ветру. Как известно, именно западный ветер зарождает в женском теле новую жизнь, а мужчина нужен лишь дня того, чтобы открыть ветру вход. Так говорили духи, а духи знали все.

Когда небо посветлело, старшая сестра Икхи сварила из ядовитых слив усмиряющий напиток и поднесла его утомленному, пахнущему женщиной, младшему брату. Средняя сестра Трааа сплела из коры ореха удавку и накинула ее на шею уснувшему Эну. Младшая сестра Оеое, чьи пальцы были самыми нежными и умелыми, стала затягивать удавку, отправляя брата на встречу с духами леса. И на этот раз у нее получилось лучше.

Поднявшись в небесный лес, Эн увидел пред собой леопарда в полтора человеческих роста, сидящего на поляне. Леопард зевнул, открыв розовый, с перламутровым блеском, колодец пасти, и Эн, хоть и не был трусом, отшатнулся, будто пламя костра под ледяным ветром.

- Приветствую тебя, дух леса, - сказал Эн, почтительно склонившись, но не отступив. – Почему ты один? Где остальные духи?

- Остальные духи покинули этот мир, - ответил леопард и печально покачал головой размером с бычью.

- Ответь мне, большой леопард, - спросил Эн, что делать могучему племени Ких, если лес умер?

- Идти на восток, - ответил дух леса. – Впрочем, нет. К востоку лежат степи, населенные воинственными людьми Шат. Лучше идите на юг. Впрочем, нет. Даже если вы переберетесь через черную реку Чить, вы не найдете там ничего, кроме болот. Может быть, вам пойти на север?

- Мы не можем пойти на север, - возразил Эн. – На севере живут бескрылые птицы Ру, которые так сильны, что могут догнать и заклевать льва. Зачем ты испытываешь меня, дух леса?

- Тогда идите на запад, в сторону гор, - сказал дух леса. – Больше ведь идти некуда.

- Зачем люди живут и умирают? – спросил большого леопарда Эн. - Что такое время? Есть ли число большее, чем число пять? Кто зажигает звезды?

- Времени не существует, - ответил леопард. - Есть число большее, чем пять, и оно называется шесть. Звезды зажигаю я. Смысл жизни в том, чтобы встретить самого себя, сразиться с собой и победить.

- Почему огненные колесницы не падают с неба? – спросил Эн, и дух леса задумался. Похоже, этот вопрос поставил его в тупик.

- Это сложно объяснить, - сказал дух леса. – Ну, считай, что колеса у них легче воздуха.

- А что такое «колеса»? – спросил Эн.

- Это то, что вам предстоит изобрести через тысячу веков.

 

2.

Но в тот момент нежные пальцы младшей сестры Оеое ослабили удавку, и Эн исчез, поклонившись духу леса на прощание. Большой леопард поднялся на задние лапы и принял человеческий облик. Поляна, где он сидел, превратилась в широкий коридор, уходящий в перспективу. Деревья вокруг стали просторными окнами в стенах, в цветы - прекрасными зданиями, что виднелись за полотнами стекла. Солнце в небе исчезло, скрытое за пеленой облаков. Дух леса поправил галстук и пошел по коридору.

Коридор впереди был бесконечен и девственно пуст. Таким же он был и сзади. Дух леса остановился и прислушался к новому, неожиданному звуку, что вдруг наложился на гулкую, стерильную тишину. Пожалуй, это была музыка, но играла она так далеко, что дух леса сомневался, что слышит ее. Он прошел вперед, оставив позади десяток окон, но музыка не стала громче. Тогда дух леса наморщил лоб, сосредоточившись, и заставил коридор отрастить боковую ветвь.

Музыка послышалась отчетливее. Дух леса поспешил по боковому коридору, стараясь ступать тихо, чтобы не спугнуть мелодию. Сейчас уже было ясно, что играет фортепиано. Музыка, разбрызганная в бесконечности коридоров, дрожащая в них как в органных трубах, отраженная, наложенная сама на себя, сейчас стала гибридом музыки и архитектуры, - чем-то, чего дух леса никогда не слышал и даже не мог себе представить. Расстояние и эхо стирало отдельные звуки, превращая музыку в платоновскую идею музыки, в непрерывное течение бесплотной красоты, в невидимую дудочку гамельнского крысолова, в нечто, обладающее собственным сознанием и волей.

Четверть часа спустя он подошел к двери, за которой кто-то играл, и осторожно приоткрыл ее. За дверью была аудитория в три этажа, просторная, словно вид с холма, с поднимающимися ярусами сидений. Далеко внизу стоял рояль, большой, словно крыло самолета. За ним сидела девушка в голубом платье, с поэтически тонким станом. Дух леса не видел ее лица. Он стоял и слушал звуки, бескорыстно красивые, от которых хотелось плакать, удивляясь самому себе, от которых в душе зажигались свечи. С каждой минутой черная плоскость рояля становилась шире и длиннее. Вот рояль плавно нахлынул на передние ряды сидений. Дойдя до стены, он стал вползать на нее. Поднявшись до второго яруса окон, рояль приостановил свой рост. Его край отошел от стены, прогнулся и выпустил ростки нескольких органных труб. Музыка сразу зазвучала иначе, более сложно, напряженно, объемно.

Девушка перестала играть. Она встала, благоговейно опустила крышку на клавиши, и черная волна начала отползать со стен и передних рядов сидений. Девушка обернулась, взглянула на духа леса и вышла в боковую дверь.

Дух леса сосредоточился, изгибая коридоры и перекрытия этажей до тех пор, пока два прохода внутри огромного здания нашли друг друга, встретились и сомкнулись концами. Теперь, куда бы девушка ни пошла, она не могла пройти мимо духа леса.

Так и случилось. Он увидел ее далеко впереди всего двадцать минут спустя. Она шла навстречу сквозь гулкую пустоту. Она улыбнулась.

- Это вас я видела у дверей? – спросила она. – Вы стояли и слушали музыку? Кто вы?

- Я повелитель зданий, - пошутил он. – По совместительству дух леса. А вы, должно быть, фея мелодий?

- Что-то вроде, - улыбнулась девушка. – Меня зовут Фэй.

- Хлодальф, - представился дух леса. – Мне очень понравилось, как вы играли.

 

3.

Послушавшись совета духов, могучее племя Ких двинулось на запад. Через два дня пути земля начала подниматься и стала суше. Здесь и там появились черные, в рыжих пятнах, камни. Между ними росли живые деревья. Вскоре племя вышло на широкий склон холма, который был еще выше, чем знакомый им голый холм Читааа. Вокруг просторно гулял ветер, гоняя волнами траву. Вдали дыбилась полоса гор. Позади виднелся мертвый лес, что тянулся до горизонта. А еще дальше, за горизонтом, поднимались три ниточки дыма. Поднявшись, они чуяли ветер, изламывались и текли в сторону, как серые ручьи. Вождь племени нахмурился, глядя на них.

В траве виднелись тропинки, протоптанные хорошими вкусными зверями. По левую руку текла черная река Чить, за которой тянулись непроходимые болота. Уставшие женщины уже начали ставить шатры. Все было хорошо, кроме трех ниточек дыма.

Вождь позвал самого умелого воина, могучего великана по имени Шатууу, и указал ему рукой на запад. Шатууу поклонился, не говоря ни слова, и исчез.

К вечеру следующего дня Шатууу вернулся. Он умел двигаться беззвучно, как леопард, лазил по деревьям ловко, как обезьяна, был плодовит, как водяная крыса, а зубы имел тонкие и острые, как змея. Словом, не было еще лучшее воина на свете и вряд ли когда-либо будет.

- Я дошел до края мира, - сказал Шатууу. – Край мира недалек.

- И где же он? – спросил вождь.

- Мир заканчивается каменной стеной, на которую невозможно подняться. Она так высока, что касается облаков.

Вождь посмотрел в сторону заходящего солнца. Отсюда гора, вся черная, но с седым гребнем, не казалась такой высокой.

- Гора становится тем выше, чем ближе ты подходишь, - объяснил великий воин Шатууу. - Трижды я пытался взобраться на нее, и трижды падал. Я не смог бы подняться, даже будь я самой ловкой из обезьян.

- И что же ты сделал после этого? – спросил вождь.

- Я пошел на юг, до самой реки Чить. У горы черная река становится белой и бугристой, и течет она быстро, будто летит. Трижды я пытался подняться на гору, и трижды падал на мокрые камни. Лишь волею духов я остался жив.

- И что же ты сделал после этого? – спросил вождь.

- Я пошел на север, но и на севере гора была все также высока. Когда я увидел двух бескрылых птиц Ру, что кудахтали, доедая быка, я упал в траву и спрятался. Птицы Ру пузаты и много гадят, но бегают слишком быстро и прыгают слишком высоко, чтобы от них скрыться. К счастью, они меня не заметили: их глаза были забрызганы кровью, клювы были их глубоко в потрохах быка, и были они сонными от обжорства.

- И что же ты сделал после этого? – спросил вождь.

- После этого я стал искать проход в горе, но нашел лишь две пещеры, которые вели в кромешную тьму. Я не стал входить. Оттуда несло запахом большого и плохого зверя. Потом я вернулся к тебе, вождь, чтобы рассказать, как я дошел до края мира и что дальше нам идти некуда.

- Тогда посмотри туда, - сказал вождь и показал рукою на дым, поднимавшийся вдали над горизонтом. – Что скажешь ты об этом?

- Я скажу, что мы не можем идти ни на запад, ни на юг, ни на север, - ответил воин. – Но мы не можем идти и на восток, потому что воинственные люди Шат развели на востоке свои костры. Нам больше некуда идти. Но здесь мы тоже не можем остаться, потому что дым становится виднее! Воинственные люди Шат приближаются!

- Пусть позовут мне трех мудрых сестер Икхи, Трааа, и третью Оеое, что младше двух других, - сказал вождь. - Мне нужно снова услышать совет духов леса.

 

4

Хлодальф, дух леса и повелитель зданий, внимательно смотрел в зеркало. Затем он задвинул шторы, хотя в комнате и без того была полутьма, и снова подошел к зеркалу, но не увидел там того, что опасался увидеть.

Он вышел из дому. В кафе напротив он заметил ту самую девушку в голубом платье и узнал ее по легкому шевелению нежности в сердце. Надо же, мир становится слишком тесен, подумал он. Помахал рукой. Подошел.

- Я думала о вас, - сказала Фэй. – Точнее, я думала о ваших словах. Как это, быть повелителем зданий?

- Нет ничего проще. Посмотрите вокруг, что видите вы?

- Музыку, – ответила Фэй.

- А я вижу здания, дороги, мосты, дворцы. Вижу мир, растущий из камня. Это значит, что в последнем воплощении я был архитектором. Вы были музыкантом.

- Когда вы воплощались последний раз? – спросила Фэй.

- Больше тысячи лет назад. Признаюсь, нет желания делать это снова. Слишком много боли. Слишком много бессмысленных потерь.

- Как бы хотелось представить себе ваш мир, мир зданий, - сказала Фэй. – Ведь говорят, что архитектура – застывшая музыка.

- Я не уверен, что смог бы вам это объяснить. Разве что, показать. У вас есть время?

- Времени не существует, - улыбнулась Фэй.

- Тогда пойдемте, - сказал он, и пространство вокруг искривилось, сбросив эвклидову трехмерность, сокращая расстояния и делая далекое близким.

Скоростной лифт поднял их на вершину самой высокой статуи во вселенной. Двери лифта открылись в каменном завитке волос колоссальной женской фигуры. Воздух был так свеж, каким он бывает лишь в горах. Высота статуи была около трех километров, но недостаток кислорода не ощущался.

- Идите за мной, - сказал он. - Я покажу вам место, откуда самый лучший обзор. Смотрите.

Грандиозная панорама города простиралась у их ног. Пирамидальные, седые, полуразрушенные дворцы в тысячи этажей, сквозь стены которых уже прорастали новые здания. Башни, уходящие в облака, с наростами смотровых площадок здесь и там. Ажурные иглы соборов, все из напряженного камня и сетчатых окон, просвечивающиеся как кружева. Насупленные громады жилых зданий, в которых уже сотни лет никто не жил. Небесные синусоиды мостов, поддерживаемые невесомыми арками. Монументы забытыми героям и странным вещам, от которых не осталось ни названий, ни языка, на котором их когда-то назвали.

Фэй шагнула назад, стала за его спиной и положила ладони ему на плечи.

- Кажется, я вижу это. Я действительно вижу! Но я боюсь высоты, - призналась она.

- Вы боитесь умереть?

- Немного. Ведь из смерти не возвращаются. К тому же, это больно.

- Если падать с такой высоты, не успеешь почувствовать боль, - возразил он.

- Да, но так много можно не успеть!

Боюсь, что мы уже не успели, подумал он. Боюсь, что уже слишком поздно. Земля стала расплавленной каплей, тускло светящейся на бархате звезд. Она остынет лишь миллионы лет спустя, но и тогда она останется лишь оплавленный стеклянным шаром, забывшим, что когда-то он дарил жизнь всем глупым поколениям, что так любили распри и вражду. Мы копошимся здесь, пытаясь что-то исправить, но можем ли мы что-то поделать с этим?

- Так что же вы видите? – спросил он, глядя на башни и дворцы.

- Безбрежный простор. Танцующие каменные цветы. А еще - мелодии, - ответила Фэй.

- Не представляю. Как можно видеть звук?

- Вот так.

Она начала негромко напевать, и мир сдвинулся, утратив твердость. Застывшая музыка стала таять. Ладони Фэй на его плечах, казалось, прожигали одежду.

Вернувшись домой, он снял рубашку и осмотрел свои плечи в зеркале. Свечения не было. Были лишь розовые пятна в форме ладоней, на тех местах, которых касалась она.

 

5

Эн снова встретился с духом леса. На этот раз дух леса был не один. Рядом с ним лежала львица с изумительно голубыми глазами.

- Приветствую тебя, великая львица, - сказал Эн, скаля черные зубы в улыбке. – Ты очень красива.

Голубые глаза раскрылись шире, выражая удивление.

- Это человек из лесного племени, - объяснил леопард, обернувшись к львице. – Он воспринимает все в символах леса. Вместо стен он видит деревья. Вместо пола – камни и траву.

- Что такое стены? – спросил Эн.

- Это что-то вроде деревьев, которые мешают видеть даль, - ответила львица.

- Благодарю тебя за мудрый ответ, - сказал Эн, прищурив глаза цвета горького шоколада. – Ты красива и сильна. Надеюсь, ты родишь твоему леопарду много здоровых детенышей, и духов леса снова станет пять, или даже шесть.

- Что привело тебя сюда? – спросил леопард.

- Приближается беда. Воинственные люди Шат идут с востока, но ни на запад, ни на юг, ни на север у нас пути нет. Мы могли бы остаться и сразиться с ними, но воины моего племени разучились убивать. Уже триста лет не было войны. Даже самые храбрые воины не могут поднять руку на человека. Я прошу тебя, дух леса, раздвинь гору и дай нам уйти!

- Уйти как трусливым шакалам? – тихо спросила львица, и вертикальные прорези ее зрачков стали совсем узкими. Большой леопард фыркнул, тряхнув головой, да так, что Эн утер брызги с лица.

- Именно так, - подтвердил Эн без всякого выражения в голосе или на темном и шершавом, будто черепашьем, лице. – Уйти, как гадким трусливым шакалам, что поджали хвост. Об этом просит духов великий вождь. Наш великий вождь – самый трусливый из воинов. Он не может даже откусить голову толстой ящерице Уть-уть, которую едят живьем. Его тошнит от вида крови. Как же ему не боятся войны?

- Все это так. Но даже дух леса не может раздвинуть гору, - ответил леопард.

- Я так и знал, - ответил Эн. – Мудрость твоя беспредельна, дух леса, а сила - нет. Но мудрость сильнее силы. Спасибо за помощь, мудрый дух.

И с этими словами Эн покинул духа леса и возвратился на землю. На земле он увидел сестру Оеое, чьи пальцы нежны как крылья бабочки, и трусливого вождя могучего племени Ких, что ожидал ответа, от нетерпения выдергивая волоски из своей бороды.

- Помог ли нам дух леса? – спросил вождь.

- Помог, - ответил Эн. – Но мне нужно спешить.

С этими словами он поднялся, взял длинное копье Шшш, и быстрыми шагами направился к горе, что высилась на границе мира. Вернулся он лишь к утру, когда над мертвым лесом уже зацветал сизый рассвет.

Вождь могучего племени Ких сидел и по-обезьяньи бил палкой по камню, не в силах совладать с нетерпением.

- Где ты был? – спросил он, хмурясь.

- Я ходил к горе, - ответил Эн. – В горе есть пещера. В той пещере живет свирепый зверь Адлооо. Мы должны убить свирепого зверя и спрятаться в пещере.

Тогда самые храбрые воины могучего племени Ких взяли короткие копья Цэээ и окрасили свои тела речной глиной, чтобы свирепый зверь Адлооо принял их за комья земли.

- Мы убьём свирепого зверя Адлоо! - сказали они на прощание.

Подойдя к пещере, они увидели следы когтей на стене, на такой высоте, куда не смог бы дотянуться и самый огромный из пещерных медведей. Свирепый зверь Адлооо был очень велик. Он был больше, чем носорог. Возможно, он был даже больше, чем волосатый слон. Но страха не было в сердцах воинов, и без лишнего промедления, мягким, звериным шагом, они вошли в слепую тьму.

 

6

Когда Эн ушел, львица с голубыми глазами превратилась в девушку, сидящую на ковре.

- Забавный парень, - сказала она. – Неужели дела у них и вправду так плохи?

- В этом и моя вина, - ответил Хлодальф. – Целых триста лет я давал им советы, отучая их убивать друг друга. Когда я начинал, со мной были друзья. Мы назвали себя духами леса. Мы обучили лесных людей основам счета. Дали им огонь. Мы воспитывали мирных, миролюбивых вождей. Мы приходили к диким людям во сне, журили их за жестокость. Являлись призрачными фигурами в водопадах, в пелене дождя. Вначале все шло хорошо. Вожди становились мирными, как ягнята, и несли мир остальным. Мы даже дурачились, рассказывая лесным людям об огненных колесницах, выдумывая странные имена для простых вещей. Мы даже врали им по поводу того, откуда берутся дети. Это было забавно.

- Ну, уж по поводу того, откуда берутся дети, обмануть невозможно, - улыбнулась Фэй.

- Представь себе, они столь наивны, что до сих пор верят, что дети заводятся от западного ветра.

- И что же пошло не так?

- Однажды лесным людям стало мало снов и призрачных фигур. Они научились душить друг друга удавками из древесной коры, чтобы самим явиться сюда, к нам.

- Душить друг друга? Какой ужас!

- При этом многие умирали, - добавил Хлодальф.

- Это отвратительно. – Фэй нахмурилась. - Это просто мерзко.

- Более чем. Мои друзья думали так же. Они начали уходить один за другим. Кто-то, разочаровавшись, уходил в мир спокойствия. Кто-то воплощался. Некоторые просто бросали меня и наше безнадежное дело. Знаешь, лесное племя все-таки перестало воевать. Триста лет они прожили в мире. Но это не изменило будущего. Не изменило их душ. История – водопад крови. Что с того, что мы добавили в него каплю воды? Земля равно умрет в огне, растает, как шарик мороженого. Мы с тобой это видели. Мы это знаем. Мы видели последнюю войну. Мы слышали взрывы.

- Смерти нет, - возразила Фэй. – Есть лишь вечное воплощение. Знаешь, если мы делаем любую вещь хорошо, она изменяет нас самих. Изменили ли тебя эти триста лет?

Хлодальф задумался. – Еще как!

- Значит, ты сделал все, что мог. Не вини себя. Выше головы не прыгнешь. Кстати, как тебе удалось заставить меня прийти к тебе? Ты снова менял геометрию пространства?

- О нет, не всю геометрию, а лишь геометрию отдельных коридоров и лестниц, - признался Хлодальф. – Геометрию дорог, мостов и улиц. Геометрию отдельных плоскостей и линий. Мне хотелось увидеть тебя, поэтому я изогнул наши пути так, что они встретились и плотно срослись концами. В какую бы дверь ты ни вошла, ты бы все равно вышла здесь. У тебя не было шансов.

- Это хорошо, что мы встретились, - сказал Фэй. – Я хотела тебе что-то сказать… Я воплощаюсь.

- Что?

- Я буду жить в один из самых спокойных земных веков, в эпоху первого междусмертия. Я буду работать официанткой и проживу семьдесят шесть лет. Мой внук станет астронавтом и известным человеком. Он будет личностью. Его слова и дела изменят мысли миллионов. Может быть, изменят будущее земли. Может быть, земля не умрет. Это эфемерная возможность, но все же... Порой, бросив камень в ручей у самого истока, ты можешь изменить путь большой реки. Прости, я никогда не верила в групповую терапию, которой занимаешься ты. Личное воплощение всегда работает лучше. Камешки вместо запруды.

- Нет никакого толку от личных воплощений, - сказал он.

- Нет, ты не прав! И даже если бы было так, оно все равно того стоит. Еще раз вдохнуть туман на утреннем лугу, вспомнить запах смолы и хвои, услышать скрежещущий треск близкого грома, ощутить, как бьётся сердце в твоей груди. Это ведь бывает только там, на земле. За это можно многое отдать. Там, на земле, душа, как бабочка, греет крылья на солнце. Только там.

Не зная, что сказать, он поправил волосы на ее плече.

- Ты хотя бы будешь заниматься музыкой там? – спросил он.

- Нет, что ты. У меня не будет фортепиано. Впрочем, я с удовольствием буду слушать музыку кантри и фанатеть от Джонни Кэша. Но это все.

- Когда ты уходишь? – спросил он.

- Сегодня вечером. Уже все решено.

- Тогда до встречи через семьдесят шесть лет.

- Не думаю, что нам стоит встречаться, - сказала Фэй. – Я ведь стану другой, как становятся все после воплощения. Признайся, тебе нравились не я, а музыка. Возможно, в одном из прошлых воплощений ты был музыкантом. Ты просто не помнишь.

Когда Фэй ушла, Хлодальф задернул плотные шторы и выключил свет. Случилось то, чего он и боялся. Его пальцы, которыми он поправил волосы на плече Фэй, сейчас светились ровным голубым сиянием.

 

7

- Но есть еще и вторая пещера, - сказал Эн. – И в той пещере живет кроткий зверь Адлоо!

- Мы убьем кроткого зверя Адлооо! – закричали несмелые воины, которых было немного в племени Ких, зато кричать, ругаться и петь похабные песни они умели куда громче других.

Несмелые воины подкрепились орехами и напитком из ягод радости Жкхэ, взяли длинные копья Шшш, и отправились ко второй пещере.

Приблизившись, они увидели следы когтей на стене, на такой высоте, куда не смог бы дотянуться и самый огромный из пещерных медведей. Кроткий зверь Адлооо был очень велик и, должно быть, вкусен и хорошо откормлен. Он был больше, чем носорог. Возможно, он был больше, чем волосатый слон. В нем было столько мяса, что все племя могло объедаться им до тех пор, пока в мясе не заведутся белые черви. Несмелые воины имели длинные копья Шшш, поэтому без лишнего промедления они скрылись в пещере.

Два дня спустя из первой пещеры вышел храбрый воин, могучий великан по имени Шатууу, а за ним вышли и остальные. Все храбрые воины были живы, трое из них были ранены, и все они были выпачканы в крови.

- Видел ли ты свирепого зверя Адлооо? – спросил великого воина вождь.

- В пещере так темно, - ответил Шатууу, - что я ничего не видел. Но я убил свирепого зверя Адлооо!

Сказав это, он поднял копье к небу, и потряс им, будто бы угрожая великим духам.

Прошел еще один день, а несмелые воины не возвращались. Расцвела ночь, а несмелые воины не возвращались. Лишь к восходу солнца вернулся один несмелый воин. В руке его не было копья, и бок его был распорот когтями зверя, так, что виднелись все ребра. Из дыры в боку пузырчато стекала кровь.

- Видел ли ты кроткого зверя Адлооо? – спросил его вождь.

- В пещере так темно, - сказал несмелый воин, - что я ничего не видел. Но кроткий зверь Адлооо убил меня. Знайте же, что нет на свете ничего страшнее, чем кроткий зверь Адлооо!

С этими словами несмелый воин упал на траву и умер.

Тогда люди могучего племени Ких зажгли факелы и вошли в пещеру, где раньше жил свирепый зверь Адлооо. Но сколько они ни искали тело зверя, не могли найти. Они шли глубже и глубже, пока, наконец, увидели тела несмелых воинов, лежащие среди камней, истекшие кровью. Подобрав мертвых, они пошли дальше, и вскоре, к удивлению своему, вышли из той пещеры, где жил кроткий зверь Адлооо. Но ни кроткого, ни свирепого зверя в пещере не было.

Люди могучего племени Ких долго смотрели на восток, где поднимались толстые страшные дымы, числом больше трех. Может быть, их было пять, а может быть, даже шесть. Затем храбрые воины с лицами, еще не отмытыми от соленой, липкой словно масло, крови, подняли копья к небу и испустили страшный воинственный клич. Они кричали так, что казалось, что оба зверя Адлооо, свирепый и кроткий, что страшнее свирепого, вошли в их сердца и поселились там.

 

8

Вечером Хлодальф вышел на улицу. Смеркалось, и голубое свечение его пальцев становилось сильнее. Он сжал пальцы в кулак, пряча этот свет от всего мира и от самого себя. В это время на улицах появлялись люди, их оставалось не так много, как бывало в прошлые эпохи, но все же некоторые шли парами. Некоторые пары даже светились, всегда одинаковым гармоничным оттенком.

На углу, у фонтана, Хлодальф заметил Сари, одну из тех, с которыми он триста лет назад он начинал менять племя Ких. Неужели мир действительно уменьшается? спросил он себя. И неужели все было так давно? Впрочем, времени не существует, напомнил он себе. Настоящее и прошлое различаются лишь тем, что настоящее мы видим, а к прошлому прислушиваемся. В будущем живут наши желания, из чаши прошлого пьют наши сны. В сущности, разницы нет.

Его и Сари связывало так много. Когда-то они даже жили вместе, и не однажды, в тех ганглиях, нервных узлах пространства-времени, куда не хотелось возвращаться. Он вдруг подумал, что им не о чем говорить.

- Как живешь? – спросил он, после пары радостных фраз, обязательного ритуала удивления.

- Лучше не бывает. Как видишь, я свечусь. А как ты? Неужели сам?

Он держал правую руку так, чтобы свечение было незаметно. Он не ответил.

- Не тяжело жить столько лет одному?

Здесь, в промежуточном мире, влечения плоти утрачивали остроту и настоятельность, лишенные биологического смысла. Здесь не обязательным было есть или пить. Здесь никто не мог иметь детей. Здесь многие предпочитали одиночество.

- Проводи меня, - попросила Сари, взглянув из-под опущенных ресниц.

Первые фонари еще не зажглись, и было темно.

- Что с твоей рукой? – спросила Сари. – Она светится.

Он сунул руку в карман.

- Тебе показалось.

С удивлением он заметил, что Сари светилась все тем же оттенком светло-зеленого, с отливом морской волны, что и триста лет назад, и тысячу лет назад, и в той бесконечности прошлого, где медленные струи времени впервые устроили им свидание друг с другом. Таким цветом когда-то горели цифры на первых громоздких калькуляторах, обещая невиданные чудеса прогресса. Таким цветом когда-то будут гореть мертвые океаны опустевшей земли.

Сейчас ее свечение стало чуть сильнее, но может быть, тому причиной была всего лишь темнота улицы. Вдруг она остановилась.

- Что случилось? – спросил он.

- Случилось все, - ответила она. – Ты снова со мной, и ты снова светишься.

Она обняла его, прижавшись всем телом. Мир вокруг них напитался светом, и на долю мгновения он вернулся в прошлое, которое было и настоящим и будущим. Вначале это было лишь ее свет. Затем он ощутил, как свечение проступает сквозь плоть, выплескивается из пальцев его правой руки и разливается и по его телу. Мерцающее сияние осветило соседний дом, чугунный столб фонаря, проявило чешуйчатую бугристость мостовой. Они оба были внутри светового кокона, в отдельном пространстве-времени для двоих. Она чуть отодвинулось, чтобы взглянуть на него, трогая его взглядом, как пальцами, но вдруг что-то изменилось в ее глазах, будто обрушился собор.

- Да ты светишься иначе! Это совсем другой оттенок! - сказала она. – Останься здесь. Не провожай меня дальше.

Она ушла светящимся зеленоватым пятном сквозь темноту. Он остался стоять в коконе голубого сияния, которое вздрагивало и переливалось, словно пульсируя в такт с музыкой, которой он уже никогда не услышит.

 

9

Вернувшись домой, он принял ванну. Голубое свечение было таким сильным, что не было нужды включать свет, и он лежал в самом центре света, ощущая себя чем-то вроде звезды или ночника, удивляясь странному виду освещенных снизу стен. Каждое его движение гнало по воде световую рябь. Свечение причиняло боль, ноющую, яркую, напоминающую боль тела, которой он не испытывал уже долгие века. Не в силах вынесли боль, он схватился за край ванны и сжал его, но металл продавился между пальцами, как мягкая глина или фарш. Возможно, это пройдет утром, - подумал он.

Но утром ничего не изменилось. Ничего не изменилось и два и пять и семь дней спустя. Тогда он понял, что это навсегда.

На десятый день свечения он снова говорил с человеком леса.

- Благодарю тебя, - дух леса, - говорил человек. – Благодарю за мудрый совет.

- Совет?

- Прислушавшись к твоим словам, я пошел к горе и осмотрел две пещеры. Я узнал, что они соединяются в глубине горы. Это была одна пещера с двумя выходами. Тогда я взял длинное копье Шшш и нацарапал высоко на стене полоски, похожие на следы когтей. То же самое я сделал и у другого входа. Затем я сказал людям племени Ких, что в первой пещере живет свирепый зверь Адлооо, и храбрые воины отправились туда, чтобы его убить. А еще я сказал, что во второй пещере живет кроткий зверь Адлооо, и несмелые воины отправились, чтобы убить кроткого зверя. Встретив друг друга в темноте, они вступили в бой, и храбрые воины закололи несмелых. И тогда могучее племя Ких, в котором больше не было трусов, стало сильнее и свирепее. Затем мы вытащили тела несмелых воинов из пещеры, и, увидев их раны, поняли, что убиты они человеческой рукой. Тогда воины стали злы, как пещерные кобры. Великий воин Шатууу стал так свиреп, что заколол вождя, который был главным трусом и думал только о том, чтобы сбежать. Другие воины подняли вождя на копья и бросили его в черную реку Чить. Он утонул в ней, как сытая анаконда. И увидели воины, что это хорошо. Научившись убивать, они вымазали лица человеческой кровью, и поняли, что рождены для войны и для того, чтобы убивать врагов. И этого тоже было хорошо.

- Постой, - удивился Хлодальф. – Неужели я посоветовал тебе сделать это? – Неужели я?

- Я хорошо помню твои слова, - сказал человек леса. – Ты сказал мне, что смысл жизни в том, чтобы встретить самого себя, сразиться и победить. Разве не это ты имел в виду, о, скромный дух леса?

- Иногда мои слова столь мудры, что я и сам не понимаю их, - ответил Хлодальф. – И что же было дальше?

- Когда воинственные люди Шат вышли из мертвого леса, чтобы напасть на нас, мы первые бросились на них. С ними был и мой старший брат, подлый Сэ, который сбежал, чтобы не встречаться с духами леса. С ним была стройная женщина, и она плакала и ломала пальцы будто жена, когда он умер. Наши могучие воины убивали с воплями радости, не щадя никого. И если они умирали, то скаля в улыбках запененные рты. Мы убили всех мужчин племени Шат, и, хотя наших воинов осталось совсем мало, каждый из них вошел в шатры женщин племени Шат, много раз продолжив свой род. Затем мы согнали всех женщин племени Шат на холм, привязали их полузадушенными к кольям, как делают это с вкусными зверями, и оставили их там до тех пор, пока не подул западный ветер, приносящий женщинам детей. Потом мы приняли усмиренных женщин в свое племя. Они согласились с радостью.

- Неужели с радостью? – удивился Хлодальф.

- Согласились все, кроме одной, той, что была с моим братом, глупым Сэ. Тогда мы перерезали ей горло, так, чтобы кровь била ключом, собрали ту кровь в кожаный мешок, и напоили ею остальных женщин. Ни одна не отказалась.

- Но это неправильно! – воскликнул Хлодальф. – так нельзя поступать!

- У каждого своя правда, - ответил Эн. – И у меня, и у тебя, и даже у глупого брата Сэ она была. Теперь я должен сказать тебе, мудрый дух, что могучему племени Ких больше не нужна твоя помощь. Ты мудр, и ты помогал нам целых шесть лун, а шесть – это больше, чем звезд на небе, но ты слаб, клыки твои затупились, ярости нет в твоем сердце, и даже такой червяк, как я, уже не боится тебя обидеть.

Здесь Эн перестал говорить, оскалил зубы, топнул ногой, плюнул на траву и поковырял мизинцем в ухе, что у племени Ких считалось знаком неуважения к собеседнику.

- Твоя помощь сделала нас слабыми, - продолжил он. - Теперь, когда женщины Шат родят детей, мы научим их быть страшными. Страшными, как свирепый зверь Адлооо, и как кроткий зверь Адлооо, который страшнее страшного! Все племена будут бояться могучего племени Ких!

- Тогда все пропало, - сказал Хлодальф. Он вспомнил землю, такой, какой он видел ее в последний раз: стерильной, горячей, со светящимися океанами, которые уже начинали закипать. Несколько дней спустя она стала жидкой как капля ртути, и больше не была землей. Миллиарды душ, что еще недавно были людьми, носились в пространстве, спрашивая друг друга: «Неужели мы сделали это сами? Неужели это сделал наш гнев?»

Однажды нас, неразумных чудовищ, вынесло на берег сознания. Но мы так и не задали себе главных вопросов. Почему этот берег так пуст? Почему этот берег так страшен? И вот нас снова уносит поток времени.

- Все пропало и все возродится вновь, - ответил лесной человек. – Смерти нет. Скажи мне, дух леса, куда делась львица с голубыми глазами?

- Она со мной, но она превратилась в свет, - сказал Хлодальф.

- Ты светишься так красиво, - согласился лесной человек. – Жаль, что она не успела родить тебе котят. Теперь прощай.

Оставшись один, Хлодальф снова подошел к зеркалу. Свечение оставалось таким же сильным. Еще тридцать дней после этого, он подходил к зеркалу и смотрел в него, ожидая, что свечение ослабеет. Но оно не слабело, как не слабела и боль.

На тридцать первый день Хлодальф понял, что он больше не может терпеть. Впрочем, и нужды-то не было. Этот мир его больше не держал. Привыкнув к этой мысли, он поднялся на вершину самой высокой статуи в мире и увидел светящиеся голубые следы ног на камне – там, где когда-то прошли он и Фэй. За прошедшие дни следы успели проплавить камень, слегка погрузившись в него.

А те дворцы, которые Фэй заставила растаять звуком своего голоса, так и не вернули своих четких геометрических форм.

Он сделал шаг вперед, расставил руки и полетел сквозь воздух, что вдруг приобрел леденистую плотность снежной лавины. В последнюю секунду весь геометрический мир обратился в миллионы тонн пепла; дворцы и арки мостов стали медленно осыпаться, лишенные поддержки разума. Мир, обращенный в пепел, осыпался так, будто тысячи и тысячи серых вертикальных поездов ускорялись, пытаясь обогнать друг друга.

Но смерти не было, как и не могло быть. Смерть невозможна. Что есть более невозможно, чем смерть? Даже родившись на земле, каждый знает это, в глубине сердца. Была лишь мгновенная вспышка, после которой покидаешь промежуточный мир навсегда.

Хлодальф летел над морем к дальним островам со снеговыми вершинами гор, едва видимыми на фоне неба. Волны далеко внизу сверкали под солнцем, а в глубине под ними, скользили черные тела громадных китов. Ветер пел в ушах. Мир спокойствия и вечности был прекрасен. Далеко впереди, в облаке света, режущего глаз, ждали его друзья. Вот он и встретился с собой, сразился, и проиграл. Но так что же? Другие справятся лучше, быть может. Может быть, справится Фэй, с ее верой в воплощения. Может быть, кто-то еще, из последних тысяч и сотен, что еще не потеряли надежду.

Друзья не станут осуждать его за то, что он ушел. В мире спокойствия не осуждают никого и ни за что. В мире спокойствия принимают нас такими, какие мы есть.

 

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 17. Оценка: 3,65 из 5)
Загрузка...