Клинок отца

 

Амарель, знаменитый полководец, герой трех войн лежал сейчас захлебываясь собственной кровью, на расстеленной в палатке шкуре медведя. Вокруг него суетливо бегали врачеватели всех мастей, то и дело спорившие о том, какие травы лучше использовать для примочки, какие раскурить для снятия боли, но, несмотря на все это, каждый из них точно знал - старик не доживет и до утра.

Бой был жарким. Когда гордый и решительный Дхури объединил дикие племена под свое знамя, все эти разрозненные ранее банды превратились в грозную силу, которая неумолимо двигалась к границам королевства. Король пребывал в замешательстве, в народе шептали, что он собирается бежать за море, так как варвар Дхури имел обыкновение самолично перерезать горло поверженному монарху. Люди роптали, сетовали на то, что род истинных королей канул во времени, оставив после себя жалкий помет, жеманных аристократов, ни разу в своей жизни не державших меч. Волнения нарастали с каждым днем, в одночасье созревшие на благодатной почве страха жизни под гнетом кровожадных дикарей. Но в тот миг, когда казалось, что бунта не избежать, громом прогремела весть: легендарный Амарель вернулся в королевство и принял на себя командование. Где он был - никто не знает, после увольнения со службы судьба завела его в удивительные земли, но воин старой закалки не мог оставаться равнодушным, когда его дому грозила беда.

Разом прервав все волнения в армии, покарав пару десятков дезертиров, Амарель железной рукой собрал войска в кулак и нанес удар по наступающей лавине Дхури. Первая волна дикарей разбилась, не в силах справиться со столь ожесточенным сопротивлением. Вторым наступлением Амарель отбросил племена назад к границам их пустынных земель. И сегодня битва завершилась сокрушительным поражением Дхури, остаток его войска разметали по окрестностям, и даже сейчас конные сотни Амареля вылавливали дикарей в близлежащих перелесках и рощах. Этот день омрачило только одно - гроза врагов, надежда королевства был смертельно ранен стрелой в живот и теперь тихо, без стонов умирал на полу своего шатра.

Знахарь в сером балахоне, увешанный у пояса различными мешочками и склянками поднес к носу Амареля небольшую плошку, в которой дымился пучок сухой травы, разливая в шатре сладковатое зловоние. Старик закашлялся, обливая подбородок густой почти черной кровью. Лекарь тут же вытер ее платочком.

У изголовья Амареля сидел Кобби, его верный оруженосец, которого старик подобрал еще ребенком. Непонятно, какая сила заставила его каменное сердце дрогнуть и проникнуться жалостью к исхудалому сиротке, который, дрожа всем телом, сидел у стен монастыря. Это случилось в одной из тех далеких стран, куда судьба завела Амареля. Он забрал мальчика с собой, растил его и воспитывал, а когда ему исполнилось пятнадцать лет, сделал его своим оруженосцем. Настоящее имя мальчика звучало как Кобб-анг-Хайдред, но Амарель называл его Кобби, обычно смеясь над трудным произношением.

Теперь, в последние часы его жизни, Кобби сидел рядом, время от времени смачивая губы названного отца влажной губкой. Лекарь снова подошел с дымящейся плошкой.

- Мальчик мой, - почти одними губами произнес Амарель.

Кобби словно очнулся.

- Да сэр, я здесь.

- Выгони всех из шатра. Мне не нужны больше лекари. Жизнь меня покидает, и я хочу, чтобы сегодня со мной был только ты.

- Но сэр, ваша рана...

Амарель раздраженно отмахнулся рукой.

- Всех вон. Я знал много ран, и сумею распознать последнюю из них.

Кобби пришлось повиноваться. Даже на смертном одре старик обладал железной волей, которой невозможно противиться. Несмотря на протесты, он выпроводил всю свиту врачевателей из шатра и теперь в нем остались только двое: умирающий и его оруженосец, залитые скудным светом масляной лампы.

- Нет ничего лучше... - прохрипел Амарель, - Чем осознание того, что черту под твоей жизнью проводит меч войны, или ее стрела, а не иссушенная рука оспы или холеры. Я был воином и счастлив, что им и умру. Но прежде чем уйти, я хотел бы рассказать тебе историю сынок. Мрачную и давнюю. Единственную.

Оруженосец сел рядом с ним. Старик снова закашлялся.

- Проклятые травники. Голова гудит от их курений. Дай мне воды.

- Но сэр, они не велели пить. Только смачивать губы.

Амарель рассмеялся.

- Кружку воды умирающему, а не раненому, Кобби. Давай скорее, времени не так много.

Напившись, старик глубоко вздохнул. Его голос зазвучал в тишине, подобно скрипучему дереву на ветру. Впервые Кобби услышал в голосе своего названного отца старость, и ему вдруг показалось, что они одни в темном ночном лесу, как раньше, в дни скитаний, хоть он и знал, что вокруг шатра толпится войско Амареля, не желающее идти спать, пока умирает их предводитель.

- Это случилось давно Кобби. Так давно, что мне иногда кажется, что все это было не со мной, просто кто-то рассказал мне историю. Я тогда покинул Яблочный дол, что у восточного побережья моря и путь мой лежал в славный город Гелехард.

- Тот, где ты нашел меня?

- Верно. Тот самый.

Жители называли его Город Ветров, Воров и Любви. Это была излюбленная обитель странников, бродячих артистов, колдунов и ведьм. Роскошь в нем соседствовала с самой отвратительной нищетой, одетые в роскошные платья богачи не замечали под ногами тех, кто умирал от голода. В нем было все, что нужно для тех, у кого есть золото, поэтому меня этот город принял как родного. Каждый раз я не мог не удивляться разнообразию развлечений в этой вотчине греха, я ел и пил в свое удовольствие, дрался, если того требовала душа, в общем я перестал быть строгим воином и только для этого города превратился в разудалого бродягу, искателя приключений. Женщины были от меня без ума, я сорил деньгами направо и налево. Там словно не было правил, мальчик мой, но теперь я понимаю, что на самом деле там не было бога, хотя храмов было - хоть отбавляй. Мне стыдно тебе в этом признаться, но я страстно возжелал женщину. Она была писаной красавицей с черными, как безлунная ночь волосами и глазами цвета янтаря. Ее звали Ясмин. Будучи не стеснен никакими рамками приличия, развращенный до глубины души этим порочным городом, я не преминул высказать ей все свои желания. Я не постыдился оскорбить ее своей неуместной любовью, словно забрызгал черной жижей лепестки прелестного цветка. Но Ясмин меня отвергла. Она была замужем.

- Замужем?

- Да. Ее муж был уважаемым в городе человеком, искусным оружейником, и она его любила. Любила по настоящему, всем сердцем. Но ничто не могло остановить мой пыл в те времена. Это было высшим безумием - надеяться, что моя черная страсть сможет уничтожить те светлые чувства, которые она испытывала к нему. Наивный глупец! Я пытался убить в ней то, что сильнее самой смерти.

Я подстерегал ее повсюду. Волочился за ней с рвением, которое сочли бы недостойным самые пропащие пьяницы и подлецы, а мне казалось, что это комплименты ее красоте. Теперь, вспоминая это, я понимаю, какие раны я нанес ее гордости, как надругался над непоколебимой честью и достоинством этой хрупкой, но на удивление сильной женщины. Я знал, что мастерская ее мужа открыта для покупателей до заката, но он еще работает некоторое время при свете ламп. И я задумал страшное злодеяние. Я решил убрать то единственное, как мне казалось, что стоит между мной и красавицей Ясмин. Убить ее мужа. План казался мне простым и действенным: дождаться, пока уйдет последний посетитель и расправиться с оружейником прямо в его мастерской, а тело спрятать в болоте за городом. Переждать траур Ясмин и стать тем, кто утешит ее горе.

Я выбрал день, когда небо было затянуто тяжелыми тучами, чтобы никто в этой тьме не смог бы разглядеть подлого убийцу, скрывающего плоды своего преступления. Мне пришлось прождать немного дольше, какой-то богач задержался у него. Свалка неподалеку от мастерской послужила мне отличным убежищем. Наконец горожанин вышел, и мне представился шанс совершить задуманное. Я незаметной тенью проскользнул вдоль замшелых каменных стен домов и тихо отворил дверь. Внутри горели многочисленные лампы, пахло дымом и жженой кожей. Муж моей несравненной Ясмин стоял спиной к двери у верстака и точил на грубом камне небольшой клинок. Он обернулся, и, не признав во мне знакомого, сказал:

- Прошу меня простить, но мастерская уже закрыта. Приходите завтра, и я с удовольствием помогу вам.

- Мне не нужно твоего оружия, лавочник. Я пришел за другим.

Оружейник посмотрел на меня с непониманием. И тогда я вынул из ножен свой меч.

- Не пристало торгашу вроде тебя владеть красотой, достойной царей и великих рыцарей. Ты умрешь этой ночью, а Ясмин станет моей навеки.

Признаться, я был удивлен, когда он с кошачьим проворством перепрыгнул через свой верстак и сорвал со стены кривой ятаган, принимая боевую стойку.

- Кто ты, мерзавец? Как смеешь посягать на мою честь и честь моей семьи?!

- Зови меня Амарель, Приносящий Смерть.

Наши клинки с лязгом столкнулись, высекая искры. В мастерской было мало места, и вести бой моим прямым мечом было непросто, в то время как его юркий ятаган мелькал в воздухе с дьявольской скоростью, и будь сам оружейник покрупнее, мне бы несдобровать. Но он был типичным представителем того народа - низкий худощавый, хотя восточная кровь наполняла его тело удивительной прытью. Когда мы в очередной раз скрестили клинки, он извернулся и ударил пальцами мне по глазам. Я ослеп. Злоба и бессилие столкнулись во мне, как два упрямых барана. Мне не верилось, что я потерпел поражение от простого оружейника. Не видя своего врага, я махал мечом вслепую, то и дело ожидая последнего удара по моей шее. Но видимо какой-то чудовищный бог случайностей заглянул той ночью в мастерскую.

Я лишь почувствовал, как мой меч ненадолго столкнулся с чем, вскользь, почти невесомым касанием. И мастерскую огласил звероподобный крик оружейника. Зрение понемногу стало возвращаться ко мне, и когда я окончательно прозрел, холодный бурлящий ком подкатил к моему горлу. Оружейник сидел на коленях у двери, а на руках его лежала истекающая кровью Ясмин. Мой клинок перерезал ей горло точно посередине, и так аккуратно, что меня бросило в дрожь от осознания того, что один только шаг, даже полшага навстречу ослепленному безумцу с мечом, решил исход ее жизни. На груди у мертвой Ясмин плакал их маленький сын.

- И что же стало с ее мужем?

Амарель громко сглотнул.

- Я убил его, мальчик мой. Подло, коварно, ударом в спину. Так, как не убивал ни до, ни после это кошмарного города. Я испугался мести этого достойнейшего человека, испугался за свою ничтожную жизнь. Умирая, он смотрел на меня с презрением, и последними его словами стало предсмертное пророчество. "Ты умрешь от моего клинка" - так он сказал. Видимо, не всем последним словам суждено сбыться.

На мгновение в шатре повисла тишина. У старика осталось совсем немного времени, его все чаще лихорадило, он чувствовал неумолимое приближение смерти.

- А как же тот мальчик? - спросил Кобби, - Что стало с ним?

- Этого я сказать не могу. Он остался в мастерской, на него у меня рука не поднялась. В ту же ночь я покинул Город Ветров, Воров и Любви и вернулся лишь однажды, год спустя. Я остановился пополнить запасы, но ночевать там я не стал. В тот день я встретил тебя, у стен монастыря. Мне казалось, что бог дает мне еще один шанс, искупить свои грехи, посылает мне прощение в твоем лице.

Кобби встал на ноги. Он долго смотрел на умирающего Амареля, и наконец, заговорил.

- Пророчества всегда сбываются, Амарель, Приносящий Смерть. Моего отца звали Хайдред-анг-Фаск. Он был лучшим оружейником города Гелехард, а моя мать считалась его первой красавицей. Когда ты убил их, я был ребенком, но слова отца как гвоздь вбились в мою память. Я поклялся найти тебя, и всегда хранил у сердца клинок отца, тот самый, что он точил, когда ты пришел. Но у судьбы были иные планы. Когда пришли ростовщики, я оказался на улице. Они отобрали у меня дом, мастерскую и все что нажил мой отец. Я голодал и попрошайничал, жил и спал в грязи среди помойных крыс. И настал момент, когда смерть оказалась лучше такой жизни, и я пришел к монастырю, чтобы бог поскорее забрал меня к себе, но он послал тебя. Твое лицо я видел во снах, и не мог не узнать. Вот только убить тебя оказалось сложнее, чем я думал. Чем дольше я тянул, тем холоднее становилась моя месть, и тем хуже я помнил лица отца и матери. В конце концов, я полюбил тебя, как родного, стал преданным тебе оруженосцем. Но они никогда не познают покоя, если клинок этого кинжала не обагрится твоей кровью.

Кобби зарыдал, окропляя слезами пол шатра. Но Амарель услышав его историю, вдруг улыбнулся и вздохнул, глубоко и свободно.

- Сделай это, мальчик мой. Я не ошибался, ты и есть мое искупление.

Он умер быстро. Клинок вошел точно в сердце, не причинив старому рыцарю никакой боли. Он замер на шкуре с улыбкой на устах и покоем в выцветших глазах.

Кобби, сын оружейника, ждал, когда кто-нибудь войдет. Он не думал ни о том, что с ним будет, ни о не до конца законченной войне. В его мыслях витало только одно: как это тяжело - терять двух отцов.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 13. Оценка: 4,08 из 5)
Загрузка...