- Открываются, значит, тяжелые дубовые двери. Из них выходит Эрлабнис. Покатая зеркальная крыша храма слепит глаза зевакам. О, да! Это роскошное здание для района черни! Эрлабнис облачен в белое платье до пят, длинные светлые волосы его убраны в хвост, а борода идеально причесана. Выносит он тебя из храма, поднимает над толпой и торжественно объявляет, как водится, не размыкая губ: «Ликуйте: еще один кут почтил нас своим появлением! Однозубая змея укусила его и потеряла желание! Она уйдет за пределы Грува! Кровь кутов сильнее яда змеи! Слава Алесу!» И Эрлабнис указывает на твою руку с отметиной от змеиного зуба. А немой Штумм бросает перед толпой дохлую змею и начинает аплодировать своими огромными волосатыми лапами и скалится так, что его гнилые клыки лезут наружу. «Этот мальчик, – продолжает Эрлабнис, – никогда не будет работать! Как известно, на кутов возложена более важная миссия - продолжение нашего рода! А женщина, родившая его, будет получать корзину яблок каждый месяц до конца своей жизни!» Все радуются, кричат: «Слава Алесу!» А твоя мать, Каменная Башка – Зонне, бросается на землю и начинает неистово рыдать. Она колотит кулаками по бездыханной змеиной тушке и вопит какие-то невнятности. Вот умора-то! В самый счастливый день своей и твоей жизни она рыдает! А когда Эрлабнис спрашивает ее: «Как наречешь ты дитя сие?», она отвечает, не задумываясь: «Лайда!». Лайда - несчастный! С именем она тебе, конечно, подгадила! Вдобавок она совершенно неуместно набрасывает на свою голову плащ. В знак стыда, Лайда! Чего она стыдится? Только если себя! Да, такую глупую женщину, как твоя мать, не сыскать во всем Груве!

Сонне любит вспоминать эту забавную историю. Он сам был свидетелем всего произошедшего. Сонне хохочет, поддерживая пухлыми ручками свой огромный живот. А из моих глаз текут слезы, и скулы сводит от смеха.

Сразу после церемонии я отказался от материнской груди. По словам Сонне, меня тошнило от столь грязного молока. Поэтому я ни дня не прожил вместе с матерью. Эрлабнис – наместник Алеса в Груве – выделил мне дом в кутском районе общины, где росли пальмы, и дорожки были отсыпаны мелким, мягким песком. Мне повезло: незадолго до моего рождения один кут потерял желание. Его не спасла сладкая еда, назначенная Эралбнисом для обогащения крови старика. С каждым днем ему становилось только хуже. А однажды он заснул и больше не проснулся. Его дом с белоснежными стенами, мраморными полами и причудливой, вытянутой кверху крышей достался мне. Как-то раз в детстве я попросил Сонне рассказать о предыдущем хозяине дома, но как только кут умер, его портрет, висевший у входа, на крыльце, сожгли, и никто уже не помнил, как он выглядел и что вообще представлял из себя.

Моя мать, несмотря на разницу в нашем положении в общине, не оставляла меня в покое. Каждую субботу она приходила к моему дому и подолгу стояла под балконом, задрав голову. Иногда, когда мне становилось особенно скучно, я даже ждал ее.

- Эй! – шептал я Сонне, заметив ее силуэт в тусклом свете уличных факелов.

- Как она проходит сюда? – спрашивал Сонне, осторожно выглянув из окна рядом с балконом, - Отправить Буклиха за патрулем?

- Не надо! Смотри!

На цыпочках я пробирался к перилам балкона, снимал штаны и пускал струю прямо на лицо Зонне. Она безропотно вытиралась подолом своего плаща и медленно уходила, оборачиваясь сотни, а, может, и тысячи раз. Я смеялся и плевал ей вслед. Что она сделала для меня? Родила меня кутом? Так это вовсе не ее заслуга! Даже ее грудное молоко оказалось никуда не годным!

Эрлабнис – вот кто заботился обо мне по-настоящему! Именно он приставил ко мне своего служителя - кривого Буклиха. Буклих пел мне песни на ночь, носил еду, кормил и играл со мной. Я любил кататься на нем верхом. Слуга вставал на дыбы и пытался изображать лошадиное ржание, но у него получалось нечто вроде визга недорезанной свиньи, за что он вновь и вновь получал от меня тумаки. За 25 лет моей жизни этот недоумок так и не научился ржать по-человечески!

- Я считаю, хорошо, что черни запретили уединяться между собой! – глядя на мои упражнения в верховой езде, засмеялся Сонне, - Иначе бы только такие уроды, как Буклих, и рождались бы!

Буклих уже был безобразно стар, его горб заострился и вырос, а сам слуга будто сделался ниже. Передвигался он медленно, беспрестанно кашлял и дышал с присвистом, отчего кататься на нем было еще забавнее.

- Это точно! – выкрикнул я в ответ, - А таким, как моя мать, надо было запретить это еще раньше! Пшел отсюда, Буклих! Ты абсолютно бестолков!

Я ударил слугу по уху так, что с моего запястья слетел золотой браслет. Кровь брызнула на рукав моей белоснежной сорочки. Буклих, прижав ладонь к уху и кланяясь, попятился к зеркальной двери зала.

– Ты мне еще и одежду испачкал, никчемный старик! – я снял сапог и запустил им в слугу.

- А я своего Ланэ ивовым прутом бью, - ковыряя вилкой в зубах, произнес Сонне, - Прут длинный, и одежда на мне всегда остается чистой. А Ланэ стелется после этого, как трава после дождя! – икнув, Сонне пригладил ладонью свою седую всклокоченную бороду.

- Отчего ты не побреешься? – спросил я его, стягивая сорочку.

- У Ланэ руки трясутся, и он то и дело режет меня. Жаль, что его нельзя заменить на молодого! Хочешь? – Сонне протянул мне гроздь винограда.

Я помотал головой и с голым торсом рухнул рядом с другом на подушки:

- Кто у тебя сегодня?

- Старуха Вейма! – сморщился Сонне.

- Да ну?!

- Ага! Привязалась, окаянная! Откажу ей! Надоела эта похотливая ведьма! Все надеется забеременеть и обеспечить себе старость! А так охота молодого тела! Вот бы их насильно приводили! А то такая свобода ни к чему хорошему не приведет! – Сонне покачал головой, - Но что поделаешь? Все молодые кутянки на сносях. А молодая чернь тянется к тебе. Кто у тебя сейчас?

- Не знаю, - я пожал плечами, - Я не спрашивал у Буклиха.

- Как это? – удивился Сонне.

- Скучно знать наперед! – зевнул я.

Из коридора послышался трескучий голос Буклиха:

- К тебе посетительница, кут!

- Что же ты не выйдешь, дурень! – рассмеялся я.

- Вроде старик уже, а боится, как ребенок! – от громкого хохота Сонне под расписным потолком зазвенела люстра.

В зал в сопровождении патруля, любопытно озираясь, вошла девушка.

- Приветствую тебя, мой кут! – она нагнула голову, продолжая тайком поглядывать по сторонам.

Патруль удалился. Сонне ушел следом, прихватив вазу с моим виноградом.

- Меня зовут Сейга.

- Ни к чему мне твое имя! – отмахнулся я, - И давай лучше без лишних разговоров!

Сейга, неторопливо развязывая шнуровку на деревянных башмаках, тем не менее продолжала трещать, как сырые поленья в очаге:

- Моя подруга недавно родила кута. Эрлабнис сразу выделил ей две корзины фруктов. Но главное он разрешил ей жить в отдельном доме, на границе между этим чудесным районом и районом черни. У нее такой хороший дом! В нем даже все стены целы и крыша. Правда, там раньше держали скот, и немного пахнет навозом, нет очага и вода далеко. Но все же это не барак черни! Я посмотрела на нее и подумала: а чем я хуже? Вот и пришла к тебе. Ты так же красив, как о тебе говорят, кут. Такая белая кожа и волосы! И голубые глаза! И на твоей груди, действительно, совершенно нет волос! Совершенство!

Сейга выпрямилась и провела рукой по своим аккуратно зачесанным волосам. Одна прядь выбилась наружу и, спружинив, повисла над ее лбом.

- Ты что кудрявая? – брезгливо сморщился я.

- Нет! – Сейга испуганно прикрыла голову ладонями.

- Как нет? – крикнул я, - А это что? – и дернул ее за прядь, - Грязная лгунья!

Я достал из кармана брюк платок и вытер пальцы. На белоснежной ткани остался темно-серый след:

- Жир? Ты намазала волосы жиром, чтобы скрыть свои кудри?

Сейга упала на колени:

- Не отказывай мне, кут, прошу тебя! Я просто хотела понравиться тебе! Вспомни, тебя тоже родила смуглая женщина!

- Замолчи! – я схватил ее за волосы, - Я не откажу тебе! Но тебе должно быть стыдно! – и набросил на голову Сейги ее же плащ.

Когда девушка ушла, я снова позвал Буклиха.

- Служу тебе, кут! – старик осторожно выглянул из-за приоткрытой двери.

- Становись!

Буклих прошаркал в центр зала и послушно опустился на четвереньки. Я прыгнул ему на спину.

- Впере-ед!

Буклих переставил руки и тут же закашлялся.

- Вперед-вперед, старая кляча! Во двор!

Буклих, забавно кряхтя, преодолел порог, и остановился перед высокой лестницей. Руки его дрожали, а со лба струился пот. Он зажмурил глаза.

- Не спать! – я дернул слугу за шиворот.

Буклих издал короткий стон, и острый горб его врезался в мою нежную ягодицу. Я покачнулся, попытался ухватиться за перила, но рука моя упала на пол, заскользила по плитке, и я полетел вниз, по ступеням, прямо к ногам своего коня Ферта. Ферт, фыркнув, забил копытом о мрамор. Раздался хруст, и мир вокруг меня погрузился во тьму.

- Вот так, - услышал я тихий голос моего лекаря, - Кокон не снимать недели две. Ну, и покой! Абсолютный покой! Никаких посетительниц! Слышишь, Буклих?

Я с трудом приоткрыл глаза.

- Умоляю тебя, кут, лежи! – Буклих накрыл меня одеялом до самого подбородка.

- О, Алес! Что это? – я приподнял одеяло: моя нога была до колена облеплена чем-то похожим на глину. Я попытался приподнять ее, но острая боль тут же пронзила меня до самой макушки, а тяжелый кокон даже не сдвинулся с места.

- Если будет больно, лекарь дал мне алесовых пчел, - Буклих потряс перед моим лицом жужжащим мешочком, - Их укусы исцеляют боль. Боль малая побеждает боль большую.

- Давай! – простонал я, - Давай своих пчел! - и крепко зажмурился.

Мою руку будто обожгло крапивой. Через минуту боль отпустила, и я снова открыл глаза. На моем предплечье осталась крошечная отметинка от пчелиного жала.

Солнца сменялись лунами, дни - ночами. Сонне не навещал меня: из-за моей болезни женщины, что были записаны ко мне в очередь, потянулись теперь к моему товарищу. Он только присылал своего слугу, который всякий раз сообщал, что хозяин его слишком устал для посещения или приема гостей. Когда тоска становилась невыносимой, я приказывал Буклиху танцевать и петь, но старый хрыч вместо этого шлепал босыми ногами по полу и брюзжал что-то несуразное, прихлопывая в такт своей галиматье скрюченными ладонями.

Однажды ночью, успокоенный отваров каких-то горьких трав от Эрлабниса, я задремал, и мне причудилось, что за полупрозрачным пологом моей кровати стоит женщина с длинными, как у ивы, волосами и шепчет что-то. Я вздрогнул и проснулся.

- Приветствую тебя, кут! - услышал я в темноте чей-то негромкий голос.

- Кто здесь? – спросил я.

Испарина покрыла все мое тело, и капельки пота, сбегавшие под кокон, защекотали кожу.

- Я, - чья-то тонкая рука отогнула полог, и в свете луны увидел я свою мать.

Ее черные волосы неприлично спускались с плеч.

- Убирайся! – крикнул я и запустил в нее подушкой.

Она безропотно подняла подушку с пола и уложила ее в кресло рядом с кроватью:

- Ты заболел? Я видела во сне твою боль и пришла к тебе.

- Букли-их! – заорал я что было сил.

- Он спит, - спокойно ответила Зонне, - Оглох на одно ухо, а другое - покоится на головной подставке. Вот он и не слышит тебя. Он сказал лекарю, что это Алес наказал его за то, что он не смог стать конем для своего кута.

Я простонал.

- Тебе больно? – она потянула ко мне свои черные руки.

Я хотел было увернуться, но кокон не дал мне сдвинуться с места, и мать провела по моим чистым белокурым волосам своей жесткой, мозолистой ладонью.

- Уходи! – прорычал я.

- Позволь мне побыть с тобой? Ты все равно не сможешь прогнать меня теперь, когда кокон сковывает твою ногу!

Я оглядел пустую комнату. Спать мне уже не хотелось. А безмерная скука в одиночестве нисколько не прельщала меня.

- Ладно! – согласился я, - Для чего и чернь, чтобы не развлекать избранных! Можешь сесть!

Зонне расстелила на полу свой плащ. Она опустилась на него, даже не уложив ногу на ногу, как положено женщине, а скрестила их по-мужски. Лямки комбинезона упали с ее плеч:

- Хочешь, я расскажу тебе что-нибудь?

- Я давно не дитя и не люблю всякие сказки!

- Не сказку! – мать помотала головой, - Быль! Про наш Грув! Эту историю написал сам Эрлабнис.

- Скука темная! – вздохнул я, - Ну, ладно, говори. Может, усну!

- Всезнающий Алес создал Эрлабниса первым. Долго одинокий Эрлабнис скитался по Груву, пока Алес не велел ему надрезать палец и выдавить кровь в магический сосуд Рехен, и скоро из сосуда выросла женщина. Он назвал ее Айной. Айна родила ему троих детей: Лайсу, Афтера и Крафта. Однажды Афтера укусила однозубая змея, но мальчик остался невредим. Эрлабнис и Айна обрадовались этому. Вскоре дети выросли, и Афтер уединился с Лайсой, которая родила сына Хасса. Хасс был страшен, как дерево ночью, коряв, как его корни, и нем, как его ствол. Хасс был кровожаден и жесток. Он ловил птиц не для того, чтобы послушать их пение, и убивал животных не для того, чтобы насытиться их мясом. Эрлабнис подумал, что во всем виновата змея, чей яд передался Афтеру. Он поймал змею и уже было собирался убить ее, как услышал крик: это кричала Айна. Она кричала от горя: Афтер потерял желание. В гневе Эрлабнис решил убить всех остальных, а затем и себя. Он взял змею за хвост и бросил ее на шею Крафта. Но змея, укусив его, тут же потеряла желание. И Эрлабнис решил, что это знак того, что не следует выполнять задуманного. Когда уединились Крафт и Лайса, Эрлабнис не спал всю ночь. Он боялся, что через девять месяцев появиться нечто, вроде Хасса. Но Лайса родила ребенка красивого лицом и доброго душою. С тех пор Эрлабнис проверяет так всех новорожденных. Если змея теряет желание, укусив ребенка, значит, этот ребенок может дать здоровое потомство. Если же нет…

- Зачем ты рассказала мне это? – перебил я мать, - Я и без тебя знаю, что Эралбнис велик!

Зонне пожала плечами:

- Если эта легенда говорит только о его величии, тогда зачем он запретил ее?

- Да откуда мне знать, сумасшедшая!

Я накрылся одеялом с головой:

- Мне надоела твоя глупая болтовня!

- Хочешь, я научу тебя читать? – вдруг шепнула мать.

Я выглянул из-под одеяла:

- Ты умеешь читать, чернота?

- А откуда я по-твоему знаю эту легенду? Меня научил читать твой отец.

- Нельзя вспоминать его ночью, - процедил я сквозь зубы, - Он ушел за пределы Грува.

- То, что он ушел, не значит, что его больше не существует!

- Ты говоришь какой-то бред! Я не понимаю тебя! – заорал я, - Лучше уйди! Уйди-и!

- Служу тебе, кут! Я рада, что ты, наконец, проснулся!

- Я и не спал, глупая чернь!

Деревянные башмаки матери застучали прочь по мраморной лестнице.

Весь остаток ночи я провел без сна. Сердце мое бешено колотилось. Голова металась на влажной подушке. Я то подолгу молчал, глядя в темное окно, то звал оглохшего Буклиха. Только под утро я беспокойно задремал.

Днем, когда я проснулся, Буклих уже стоял подле моей кровати. Я тут же приказал ему одеть себя.

- Зачем тебе одежда, кут? – задребезжал старик, - Ты должен лежать...

- Одень, говорю! Принеси еды побольше и убирайся вон! Чтоб я не видел тебя до завтра!

Несколько часов провел я, облокотившись на груду шелковых подушек и уставившись на свое отражение в зеркальной двери. Вечером прибежал, задыхаясь, слуга Сонне.

- Мой кут придет к тебе сегодня ночью! – сообщил он.

- Передай ему, что я занят! – прохрипел я в ответ.

В полночь явилась мать. Волосы ее были аккуратно убраны в хвост.

- Угощайся! - я указал ей на вазу с фруктами на столике возле кровати, - Небось, кроме яблок не пробовала ничего?

Она отвела взгляд:

- Спасибо, я не голодна!

- Тогда я приказываю тебе научить меня читать! Сейчас же!

- Зачем приказывать? - мать приблизилась к изголовью кровати, - Достаточно просто попросить.

И она начала учить меня. Не прошло и пяти ночей, как я стал читать самостоятельно.

- Их находил твой отец, - произнесла мать, поглаживая потрепанную обложку очередной принесенной ею книги, - за пределами Грува. И прятал надежно, еще задолго до запрета частного чтения.

- Он ходил несколько раз за пределы? Сам? Не потеряв перед этим желание? Он что несколько раз умирал?

- Умирал? – повторила она, - Ты прочел это слово в книгах? Как давно я не слышала его. Я не знаю, умирал ли. Если и умирал, то всякий раз воскресал вновь.

- А он рассказывал тебе, что там? – я наклонился к ней, - За пределами?

- Нет, – она помотала головой, - Он никогда не говорил об этом. Я думаю, он боялся за меня. Однако Эрлабнис утверждает, что там пустота, наполненная однозубыми змеями. Один укус не причинит вреда, но там миллионы змей, так что того, кто посмеет нарушить границы Грува, ждет неминуемая гибель.

- И кутов тоже? Силой своей крови они убивают змей.

- Я не знаю. Никто из кутов еще не уходил сам за пределы Грува.

- Почему? Здесь же нет стражи, как в районе черни!

- Кто уйдет от этого? – мать кивнула на вазу с виноградом, - Разве что безумец!

- А как выглядят границы Грува? – шепотом спросил я.

- На западе и востоке – это высокие каменные стены. А с севера и юга Грува защищают реки. Северная река – Дара - в твоем районе. Она течет в Грув. Из нее берут воду для питья. Южная – Изгрува - течет из общины. Она проходит по краю района черни. В нее опускают тех, кто потерял желание, и воды уносят их прочь, за пределы Грува.

Я задумался:

- Выходит, потерять желание значит умереть?

- Не всегда. Порой и потерявший все желания еще жив.

- Разве есть живые, не имеющие желаний?

Мать вдруг оживилась:

- Мне интересно, а чего желаешь ты?

- Я? – мои ладони вдруг сделались влажными.

Мать помотала головой:

- Лучше так: для чего ты живешь?

- Для размножения, конечно!

- Ну, это дело нехитрое! – улыбнулась мать.

Я нахмурил брови:

- Не хитрое?

- А что-нибудь еще ты умеешь?

- Имею? Я много чего имею! – я замахал руками, - Вот смотри, эта чашка! Это не дерево! Если ее уронить, она разобьется! Я могу позвать слугу, и он разобьет ее! Буклих, иди сюда! А люстру видишь? Сейчас Буклих опустит ее ниже, и ты сможешь рассмотреть ее! В ней тысяча или даже миллион свечей!

Зонне расхохоталась:

- Я спросила, что ты умеешь, а не имеешь! И, пожалуйста, без Буклиха!

Мать закрыла рот ладонью, и румянец залил ее щеки.

- Ты смеешься надо мной, чернь?! - я попытался ухватить мать за волосы, но она тут же вскочила с кровати, - Да как ты смеешь?! А ну пошла вон! Буклих!

Утром меня разбудила трещотка и громкий, монотонный голос слепого рекламщика Игаля:

- Занимайте очередь к кутам! Новый указ Эрлабниса от имени Алеса: ко всему прочему два пуда сала в год за новорожденного кута!

Шаркая, вошел Буклих.

- Как этот мерзавец забрел сюда? Куда смотрит патруль? – спросил я слугу, глядя на струящиеся по оконному стеклу капли дождя. Они то разветвлялись на несколько ручейков, то вновь сливались воедино.

- Он же чернь! Хоть и отец Сонне… а потому… – произнес я, и тут вдруг страшная догадка пронзила меня в самое сердце.

Я отправил с Буклихом приглашение для Сонне, и тот сразу же явился.

- Ох, надоело мне это все, друг! – пробасил он с порога, - Сегодня взял выходной!

И он плюхнулся на кровать так, что нога моя подпрыгнула на перине, а я скорчился от боли. Но Сонне даже не взглянул в мою сторону. Он нехотя отщипнул виноград.

- Но отказывать нельзя. Немощным сочтут! Так что завтра десяток.

Я внимательно осмотрел его с ног до головы:

- Тебе не тоскливо вот так все знать наперед?

- Ты что? – Сонне перевернулся на живот в поисках закатившейся под подушку виноградины, - Конечно, нет! Наоборот, чудесно, когда знаешь, что будет завтра. И послезавтра. И, вообще, какой будет вся жизнь. Здесь же все это знают. С первого дня. И все разделены на готово: на чернь и кутов. Все ясно и легко.

- А не было бы легче, если бы нас не делили вовсе?

- М-м? – растерянно произнес мой приятель.

- Ты никогда не слышал легенду об Эрлабнисе и Айне? – спросил я Сонне.

Он поднял на меня глаза:

- Что-то знакомое.

- Я думаю, мы все произошли от одного отца и одной матери! – твердо произнес я.

- На что ты намекаешь? - Сонне вскочил, - Да ты, похоже, рехнулся, как твоя мать!

- Почему ты не носишь плащ? – спросил я его.

- При чем здесь плащ?

- Скажи: почему, Сонне?

- Плащи для черни! - отрезал он, - Это им надо скрываться от палящего солнца или дождя в полях и на пастбищах! К тому же, плащи нужны для знака стыда. А нам стыдиться нечего!

- Но, Сонне, ты весь вымок! – я указал товарищу на его ноги.

Он взглянул на пол: с его длинных волос и бороды на мрамор ручьями стекала вода, образовав мутную лужицу на белых плитках.

- Так ты боишься, что я испорчу тебе пол? – взревел он и ушел, хлопнув дверью перед носом Буклиха.

- Две недели уже прошло? – я указал слуге на кокон.

Тот кивнул.

- Так почему же это все еще на мне? – заорал я.

Слуга, казалось, сгорбился еще больше, голова его затряслась, и колени начали отбивать дробь.

- Буклих, - попросил я тише, - пожалуйста, помоги мне!

Старый слуга приподнял голову, решительно взял кочергу возле очага и, приподняв ее над моей ногой, ударил что было сил. Не успел я опомниться, как осколки кокона брызнули в разные стороны. Оковы мои спали, точно по велению Алеса.

- Тебе надо бежать! – произнес Буклих, подбирая черепки, - Сонне уже пошел доносить Эрлабнису! Тебя обреют налысо и отправят к черни.

Я вопросительно взглянул на слугу.

- Я все слышал! – перехватив мой взгляд, отозвался тот, - И сейчас, и до этого. Не так четко как раньше, - он схватился за мочку уха, - но достаточно, чтобы все понять.

- Ты подслушивал? – я потряс в воздухе сжатыми кулаками.

- Нет, для этого Эрлабнис приставил к тебе Сонне. А я просто слушал. Эрлабнис приказал не снимать твой кокон еще с месяц! Видимо, он что-то подозревает.

Я опустил руки.

- Позволь спросить, что ты сказал Сонне, кут? – Буклих испуганно взглянул на меня и сделал шаг в сторону.

- Правду, - ответил я.

Слуга осторожно взялся за мою ногу:

- Попробуй встать.

Я сглотнул и поставил обе ноги на пол, но та, что еще минуту назад была заточена в кокон, изогнулась под тяжестью моего тела, словно молодой, мягкий стебель, и я рухнул в объятия Буклиха.

- Я думаю, идти ты не сможешь, кут! Надо плыть! – слуга закашлялся.

- Плыть? – он усадил меня на кровать.

- По Даре.

- Я не умею плавать! – возмутился я, - К тому же Дара вообще течет в Грув, а не из него! И там змеи!

- Там нет змей! – послышался голос матери.

Зонне стояла на пороге зала, и солнце, отраженное в зеркальных дверях, обрамляло ее фигуру, от чего казалось, что свет сочится изнутри ее тела.

- Там нет змей, - повторила она, - Я ходила вдоль реки все эти годы. К тебе, сынок.

- По какой именно реке ты шла? – спросил я.

- Я спускалась к Изгруве. На берегах рек патруль не часто встретишь. Все боятся змей. Я шла против течения. Видно, сам Алес вел меня, потому что каждый раз я неизменно оказывалась в кутском районе. И так же шла обратно, вдоль Дары и возвращалась в свой район. И тебя поведет Алес!

- Надо торопиться! - засуетился Буклих, - Как-то давно я хотел сбежать отсюда. Сделал плот. Но в последний момент струсил. Если бы меня поймали, я не выжил бы, работая в поле. И я припрятал свой плот.

- О-о! – мать бросилась ко мне на шею, - Мне страшно за тебя, Лайда! Я нарекал тебя так в горе. Я думала, жизнь кутов выжжет твой разум. Я дам тебе новое имя. Отныне ты - Фрай! Свободный!

Мать завязала на моей шее тесемки плаща.

Белая половинка луны отбрасывала свою серебристую тень на ребристую гладь воды. Ивы, низко опустив к реке головы, полоскали в ней свои длинные гибкие ветви.

- Почему я здесь никогда не был? – спросил я Буклиха, - Здесь так красиво!

- Ты никогда этого не желал, кут! – ответил голосом слуги колючий куст шиповника.

Буклих вытянул за веревку несколько скрепленных между собой бревен и спустил плот на воду.

- Возьми это! – Буклих протянул мне жужжащий мешочек, - Побеждает боль большую через боль малую.

- Спасибо, Буклих! Давай я помогу тебе взобраться на плот.

- Нет-нет, - Буклих помотал головой, - Эта штука выдержит только одного!

- Как? – я дрогнул, - Что же ты молчал?

- Ты не спрашивал! Не беспокойся обо мне, прошу! Я уже давно отжил свое!

- А ты? – я взглянул на мать.

- Плыви, сынок! – мать погладила меня по волосам, - Меня все равно все считают сумасшедшей. Что с меня взять? А ты еще молод и умен, а потому не имеешь права отступать!

В глазах у меня защипало, и я отвернулся:

- Я вернусь за тобой!

- Я знаю. Так сказал твой отец в последний раз. И сдержал слово: ты так похож на него.

Буклих закашлялся:

- Время не ждет! Веревки ветхие, но арка в стене видна даже отсюда. Выплывешь за нее, и ты свободен.

Я взглянул по направлению течения, потом в обратную сторону.

- А кто сказал, что именно Дара впадает в Грув, а Изгрува вытекает из него?

- Эрлабнис! – шепнула мать, и переглянулась с Буклихом.

- С чего он это взял? – я пожал плечами, - Это же как посмотреть!

Я спустился к воде.

- Буклих, а как править этой штукой? Как лошадью? - спросил я и тут же почувствовал, как лицо мое налилось жаром.

- Ляг, а течение само понесет тебя, - ответил слуга.

Я ступил на плот и не успел сказать и слова, как Буклих оттолкнул бревна от берега. Вскоре две фигуры на берегу скрылись в глотке тьмы. Я лег, накрылся плащом, закинул руки за голову и уставился вверх, на звезды. Я плыл среди них, свободный и окрыленный. И грезилось мне, что плот мой качается на волнах на одном месте, а вместо больной ноги растет из меня длинный, ветвистый корень.

Я проснулся от резкого толчка. Солнце уже сияло высоко. Меня окружали ветви раскидистой ивы. Бревна подо мной расползлись, а конец веревки зажало между камней. Я взглянул на реку: быстрое течение уносило прочь мой плащ.

- Штумм! – послышался с берега голос Эрлабниса, - Можешь убить змею, а потом уж выдрать ей зубы! Кровь мальчика почти идеальна! Я думаю, этот новый кут - мой наследник.

Я выглянул из-за веток. Прямо передо мной, ослепительно сияя своей зеркальной крышей, высился храм Эрлабниса.

- М-м? – промычал Штумм, сжимая в одной руке змеиную глотку, а в другой какой-то сверток.

Эрлабнис раздернул шторы и, выглянув в окно, указал на сверток:

- В реку ее! Она ни на что не годна! Достаточно взглянуть на ее волосы, чтобы понять это! Пора начать избавляться от них! Будет первой! И так слишком много черни развелось. Они и себя не прокормят! Не то, что нас!

За спиной Эрлабниса я заметил полки, уставленные разноцветными корешками книг, сосудами причудливой формы и еще множество вещей, назначение которых мне было неизвестно.

Змея обвилась вокруг волосатой руки Штумма. Он бросил сверток в траву и принялся душить змею. Расправившись с ней, он выудил из кармана клещи.

- Скажу им, - Эрлабнис снова кивнул на сверток, - что по велению Алеса она потеряла желание.

Он оглянулся внутрь комнаты.

- Шту-умм! – вдруг заорал он, - Что ты принес мне? Пирог с вареньем? Мне нельзя сладкое. Сахар замедляет течение моей крови, как и у моего отца. Ты хочешь убить меня? Хочешь, чтобы я сдох, как он? Идиот!

Штумм только промычал в ответ.

- Выбрось все это, когда закончишь!

Эрлабнис исчез из окна и тут же появился на пороге храма с кувшином в руке и, громко выдохнув, снял с себя лицо. Я взвизгнул от ужаса.

- А-а! – совершенно не удивился наместник, - Беглый кут! Ну, выходи! Довольно прятаться! Сонне уже доложил о тебе!

Подволакивая ногу, я с трудом выбрался из своего убежища. Сорочка прилипла к моему телу, а в ушах зашумело, словно в них попала вода. Эрлабнис помахал мне снятым лицом:

- Ну, подойди ближе! Я вижу, кокона на тебе больше нет! Да не бойся, дурень, это всего лишь маска!

Но я остановился в отдалении и больше не двигался с места. Я внимательно рассматривал нового для меня Эрлабниса. Высокий ворот его рубашки был расстегнут, а из-под него клочками торчали густые черные волосы. Его темная шевелюра отливала синевой, а карие глаза смотрели на меня в упор.

- Кто там еще с тобой? – спросил он.

- Никого, - я оглянулся.

- А чей плащ проплывает сейчас по реке?

- Мой!

- Разве куту подобает носить плащ?

- Да! Хотя бы для того, чтобы накрывать им свою голову! - отозвался я с жаром.

Сверток, забытый Штуммом в траве, вдруг запищал.

- Что это? - я сделал шаг в сторону свертка.

- Не смей! – наместник поднял руку вверх.

Я остановился.

- Ты избранный, кут! – крикнул Эрлабнис, - А эти уроды, темнота, чернь - просто грязь под ногами!

- Как моя мать?

- Да-а! Как твоя мать!

- Но именно она родила кута, который стоит сейчас перед тобой и который, как ты выразился, избранный! – ответил я.

- Да! Но именно из-за твоей матери половина твоих отпрыском смуглые! Это меньше, чем у других кутов твоего возраста, но все же! Ты видел хоть одного из своих детей?

Я опустил глаза.

Сверток пошевелился и пронзительно запищал.

- К чему это разделение, Эрлабнис? – я взглянул на наместника исподлобья, - И кто установил каноны? Ты?

- Не я! Алес!

- Алес, за которого ты только что решал, что сказать членам общины?

- Куда ты собрался, безумец? – вместо ответа оскалился наместник.

- За пределы! – я незаметно шагнул в сторону свертка, - Ты знаешь что там?

- Нет. И знать не хочу! – кувшин в руке Эрлабниса затрясся, - Штумм!

- Ты просто боишься, что за пределами Грува может найтись настоящий Алес! Алес, который привел меня сюда!

- Ты был дорог мне! Я всегда удивлялся, как у таких бестолковых родителей мог появиться кут! Я обрил твоего отца и отправил к черни, когда он сбежал впервые. Но он и тогда не успокоился. Слава Алесу, мне удалось отобрать у него желание навсегда! Я все время опасался, что ты выкинешь какой-нибудь трюк! Но ты рос и только радовал меня! Я хотел сделать тебя своим наследником. Именно поэтому я велел патрулю не трогать тебя! Но час назад родился совершенный кут! – Эрлабнис обернулся и взглянул на храм, - Шту-умм!

Слуга наконец показался на его пороге.

- Сверни этому умнику шею! Сейчас же! – Эрлабнис брызнул слюной, - И сделай это не здесь. Мне нужно наполнить кувшин! Вы мне тут всю воду замутите!

Штумм заковылял в мою сторону.

- И это захвати заодно! – Эрлабнис указал бархатной туфлей на сверток.

- Все измениться! – крикнул я наместнику.

- Ага, - Эрлабнис наклонился к воде, - когда реки повернут вспять!

Оттолкнувшись здоровой ногой и тут же рухнув на землю, я схватил сверток и, цепляясь одной рукой за высокую траву, а другой – прижимая сверток к груди, пополз к реке. Но здоровенный, как бык, Штумм в два прыжка настиг меня и, взяв за ворот сорочки, поволок вдоль берега.

- Эй, Эрлабнис! – прокричал я, - Мне бы хотелось, чтобы моей матери не говорили, что я потерял желание. Это неправда! Я предпочел бы, чтобы ей сказали, что я умер! Слышишь?

Штумм обхватил одной рукой мою грудь, другой взялся за подбородок. Сверток сжался в моих объятьях и жалобно взвизгнул.

- Штумм! - с трудом проговорил я, - Ты помнишь, сначала Эрлабнис приказал тебе убить это! – я покосился на сверток, - А уж потом я явился! Именно в таком порядке.

Штумм ослабил хватку. Я тут же нырнул под его огромную лапу, но он успел выхватить у меня сверток, а другой взял меня за запястье. Вместе мы сбежали к реке. Штумм наклонился к воде. У самого берега между камнями пузырился мой плащ. Свободной рукой я выудил из кармана жужжащий мешочек, приоткрыл его и с размаху припечатал его к шее Штумма. Тот отпустил меня. Я рванул плащ и набросил его на голову Штумма. Он замычал и выронил сверток в реку. Я обмотал тесьму вокруг шеи Штумма и крепко завязал. Он опрокинулся в воду и закрутился в ее течении, как лист, пытаясь развязать узел. Я ослабил тесьму и недолго думая, я бросился вниз вдоль реки. Нога моя до того безжизненная и вялая, вдруг обрела каменную твердость. Тропинка шла под гору, и течение все убыстрялось. Сверток катился вместе с водой, пища и извиваясь. Наконец, река затихла и разлилась в стороны, образовав мелкую, но широкую заводь. Я бросился в воду. Сверток задрожал в моих руках. Я отогнул материю и увидел, крошечное смуглое личико, обрамленное маленькими черными кудряшками.

Я выбросил мокрую пеленку в кусты, снял свою сорочку и завернул в нее девочку. С каждым шагом я уходил от русла реки все дальше и дальше. Лес редел, уступая место огромным каменным валунам. Чем выше я карабкался по ним, тем труднее становилось дышать. Наконец, я вышел на открытую ровную площадку и устало опустился на нее. Свежий ветер ударил мне в лицо. Я открыл рот и сделал жадный глоток.

Воды реки сверкали на солнце, ослепляя меня. Я прищурился. С этакой высоты мой родной Грув казался теперь маленьким и жалким. Блестящая лента реки, вытекавшая из-под моего правого сапога, огибала общину, словно сторонясь ее, а затем возвращалась назад, параллельно предыдущему изгибу, уходя под мою левую подошву. Изгрува и Дара оказались одной рекой, напоминающей по форме подкову. Казалось, что эта безымянная пока река, в самом деле поворачивала, наконец, в обратную сторону.