Портрет простым карандашом


В первые дни тёплой осени Администрацией института искусств города Смоленска было принято решение о проведении выставки работ начинающих художников и фотохудожников. Подобные мероприятия уже давно стали ежегодными, а всё для того, чтобы в начале семестра направить новоиспеченных студентов на путь искусства и культуры, вместо разгула и дебоша. Символические сто рублей за четыре квадратных метра стены и два пола пошли, как нам объяснили, на красную ленту и гонорар уборщице.

Итак, последние копейки от моей выручки за оформление курсовых работ должников ушли на уплату аренды, и я получил место почти в самом конце тупикового коридора. За мной, у самого пожарного выхода, был только какой-то парень с экспозицией из чёрно-белых фотографий. Мои же работы - портреты, выполненные простым карандашом. Двадцать две работы: лица друзей, подруг, пары дальних родственников и одной местной натурщицы.

Выставка проходила довольно вяло, по крайней мере, в нашей стороне, почти весь народ толпился у входа, где располагались более выигрышные места самых старых из начинающих художников. Редкие посетители заглядывали дальше, да и то обычно без особого интереса. Я откровенно скучал и просто ждал закрытия, а мой сосед, фотограф, вовсе забылся в телефоне и яростно тыкал пальцами в дисплей.

Уже всерьёз обдумывая мысль о том, чтобы последовать примеру фотографа и прострелить пару голов восставшим мертвецам, я краем глаза увидел идущего явно в мою сторону человека. Максим. Ошибиться я не мог, память у меня фотографическая. Как ещё, если ты портретист? Максим Листунов - художник, приверженец веяний современного искусства, один из тех мальчиков в брюках и жилетке, которые всё делают правильно.

- Эй, студенты, чьё это не пойми что? Сегодня же у нас натюрморт! А, Максима! Молодец, Максим, зачёт.

Подошёл вплотную.

- Привет, Антоха, с выпуска тебя не видел! - лицемерно начал Максим.

- Здорова, Макс, - ответил я, руки мы не пожали.

- Еле вырвался оттуда, - Максим кивнул в сторону своего места. - Дурдом. У вас тут спокойно, хорошо...

- Более чем...

- А ты всё портреты рисуешь? Не надоело?

- Да вроде нет.

- Не, ну ты с первого курса не поменялся! Копируешь лица и копируешь! Один в один, это да, но где тут искусство? Где? Нет души, нет личного видения, словно под копирку!

- Многим нравится, когда их портреты на них же и похожи.

- Хотят похожее, пускай фотографируются! Во! Понял! У тебя же технический склад ума. Какое тебе творчество? Тебе бы в строительство, планы там чертить, фасады. Ну, даже вот, давай сравним!

- Макс! Не хочешь отстать от меня?

- Сравним! - сунул мне в лицо одну из своих работ, игнорируя мой вопрос. - Вот смотри, это моя работа, тоже, кстати, портрет, авто... Смотри на краски, цвета, формы, здесь всё говорит о моём характере, о… не знаю… силе!

- А мне можно посмотреть? - голос возник прямо над ухом и заставил меня нервно дёрнуться.

Я мог поклясться, что при всей своей наблюдательности не заметил, как этот человек подошёл так близко. Рослый, широкий в плечах, на вид лет сорок, одетый в бежевый костюм и белую рубашку, но выглядел в них неуютно, будто привык ходить в спортивной одежде, а тут внезапно обстоятельства заставили переодеться.

- Можно? - незнакомец повторил вопрос и протянул руку.

- О да, пожалуйста! - Листунов взмахнул портретом у моего лица и передал человеку в костюме. - Посмотрите, посмотрите внимательно, а теперь закройте глаза и скажите... ЧТО? Что вы думаете об этой картине?

Человек в костюме скривил выбритое лицо, словно воображать ему было физически тяжело, и спустя полминуты сказал.

- Дочь...

- Что, простите?

- Дочь. Моя. Так же рисовала, в четвёртом классе.

- Возможно, она талант. Ха! - попытался отшутиться Максим.

- Нет. У неё три по… как его… ИЗО, и я доверяю учителю. К слову, в четвёртом я такую же дрисню рисовал.

- Дрис… Что, простите? Кажется, ВЫ в искусстве не смыслите НИЧЕГО!

- Я человек с деньгами, а значит, именно Я в искусстве смыслю ещё как, кому нужно ваше ИСКУССТВО, если его не хотят покупать? - мужчина сунул руку в левый внутренний карман, ошибся и со второй попытки из правого достал кожаный кошелёк. - Вот. Вот за такие работы я готов платить! Вы же автор? Сколько за портрет?

- А... Пять. Пять тысяч за одну работу, - сначала я растерялся, но потом вспомнил свой самый дорогой контракт и оценил все работы одинаково, - пять тысяч рублей.

- Идёт. Их тут… семью три плюс один... Того, двадцать два умножить на пять, это...

- Сто десять тысяч. Но здесь вам не базар! - встрял Максим.

- Ты нам запретишь? Нет? Вот и скачи отсюда… Паганини!

- Да как...

- СКАЧИ! А вы?.. – мужчина перевел взгляд на меня.

- Антон.

- Антон. Ну что, по рукам, Антон?

- А... Да, но четыре, нет, пять, портретов я продать не могу. Просто я уже обещал людям...

- Хорошо, пускай будет сто тысяч, а ты давай, забирай, что тебе там нужно!

От переизбытка эмоций меня едва не трясло, за прошедшие несколько минут я испытал больше, чем за последние месяцы. Своим глазам я верил, я им всегда верю, но эти ощущения...

Фотограф бросил игру и уставился на нас, не обращая внимания на предсмертные стоны из телефона, пара студентов откололась от группы и показывала пальцами с другой стороны коридора, Максим спрятался за соседним стендом и круглыми глазами наблюдал, как человек в костюме отсчитывал новые, ещё не мятые пятитысячные купюры.

- …девяносто пять, сто. Пожалуйста, - мужчина протянул мне пачку и убрал кошелёк. - Какая у вас подпись интересная. Это самолётик, да? Означает что-нибудь?

- Да, самолёт, ну это так... С первого курса осталось...

- Ну не хотите говорить - не нужно. Лучше скажите, на заказ рисуете?

- Да, конечно, - я едва сдерживал рвущуюся наружу радость.

- Сколько времени нужно на портрет, скажем, такого же размера?

- Примерно восемь часов.

- Восемь - это хорошо. Дочь мою возьмётесь изобразить? - мужчина неопределенно взмахнул рукой.

- Да, приводите её. У меня вроде мастерской на...

- Не-не-не! Она у меня из дома не выходит - болеет. Да не беспокойтесь вы так, не заразная, просто ногу сломала. Вот хочу ей приятное сделать. Так, вот мой адрес: улица Красный бор, последний дом справа, без номера, из красного кирпича, там один такой. И завтра в десять, о цене, думаю, договоримся. Берётесь?

Я резко кивнул, щёлкнув зубами и чуть не прикусив язык.

- Так, мне тогда пора, и, думаю, вам - тоже. Что-то мне подсказывает, ваш друг уже жалуется. До встречи, Антон.

Пренебречь словами мужчины я не мог. Максим и вправду, размахивая руками, что-то объяснял строго одетой женщине. Узнавать что именно желания не было, а одна мысль, что мой внезапный заработок может уменьшиться под действием процентов, милостыни, взносов и прочей околесицы, наскоро сочиненной организаторами, была крайне неприятна. Да и как мне оставаться, когда радость несла прочь, в любую сторону, во все стороны! Собрав в охапку непроданные работы и помахав ими на прощание бледному Максиму Листунову, я сбежал с выставки.

Весь остаток дня меня переполняли эмоции, а энергия не давала усидеть на месте. Я хотел начать рисовать, ведь вот оно, признание, лежит веером на столе. В душевном порыве летел за мольберт, хватал карандаш, после понимал, что не знаю с чего начать, хотел всего и сразу. Позвонил натурщице, просил прийти, может быть, умолял, предлагал деньги. Та наверняка подумала, что я пьян и пристаю, отчего отказала и предложила проспаться. Начал рисовать по памяти, не вышло, смял и выбросил.

Отпустило меня только после третьей попытки. Я поостыл и решил не переводить попусту бумагу. Проскочила ещё одна идея: вытащить друга Диму и отпраздновать в "Кружке" за пивом. Но благоразумие смогло взять верх, и я понял, что туманить рассудок перед важной работой глупо. Однако другу всё же позвонил, ведь нужно же было кому-то меня отвезти. Указанный мужчиной в костюме адрес… Чёрт! Я ведь даже его имя не спросил, но и он не представился. Так вот, этот дом, можно сказать, за городом. Оставалось только дождаться завтрашнего дня.

Долгожданное утро я чуть было не проспал. Хотя спал ли я вообще? Я потерял сознание, как только упал на диван. Вся ночь в пустом мраке, как под алкоголем, а под утро начались кошмары. Вязкие, тягучие, когда, помимо страха и беспокойства, есть ещё нечто удерживающее, не дающее вскочить в холодном поту от испуга.

Снился мужчина в костюме, бесконечно отсчитывавший деньги однообразными движениями, словно робот-банкомат. Купюры усеяли весь пол ведущего во тьму коридора и могли заполнить его весь, если бы не мелкие полулюди-полуслизни, которые воровали МОИ деньги и утаскивали их в проходы за уродливыми картинами. А я рисовал, рисовал много, отрастил ещё руки и ещё глаза, рисовал больше и больше… ещё руки, ещё глаза. Вскоре места на лице не осталось, глаза появились даже на месте рта и выпавших волос, а сотня рук рисовала и рисовала под шелест пятитысячных купюр. Я не мог остановиться.

Было воскресное утро, и ближайший будильник в телефоне должен был прозвенеть только через сутки, так что неизвестно, как долго бы я спал. Но рингтон "Кукла колдуна" выдернул меня в наш мир. Когда я очнулся, Дима уже ждал у подъезда, но спустя двадцать минут мы уже ехали вдоль железной дороги в сторону улицы Красный бор по назначенному адресу.

Дима корчил обиженное лицо и, как бы верша месть, ехал очень медленно. Я понимал, что плохо поступил, заставив друга в воскресное утро везти меня за город, а сам опоздал. Конечно, Диму скоро отпустит, в крайнем случае, я мог щедро отблагодарить, благо, деньги-то были. Однако же меня волновал другой вопрос: всё ли я взял? Ведь собирался в спешке, значит, мог и забыть что-нибудь. Складной мольберт взял, лежал в багажнике, коробку карандашей, канцелярский нож, наждачную бумагу взял. Клячку - не помню, должна быть в коробке. Бумага в папке. Вроде бы всё. А телефон? Телефон с собой.

Обычно звонки отвлекают и вообще порой могут сбить весь настрой, но, бывает, наоборот даже помогают в работе и подпитывают вдохновение. Эту проблему выбора я решил так: установил приложение, автоматически воспроизводящее голосовые сообщения на манер продвинутых домашних телефонов.

Красный бор, последний дом справа, без номера, из красного кирпича.

 Тут один такой.

Просторный двор, без лишних построек, обнесённый зелёным забором из металлического профлиста, разинул перед нами автоматические ворота. Гравий шуршал под колесами. Мы подъезжали к высокому дому, два этажа плюс мансарда. Первый этаж огибала терраса, крышей которой стал балкон второго этажа, выше ещё один. Я сразу приметил огромные окна. Предложу позировать рядом с таким, освещение будет отличное.

С Димой мы попрощались как-то неловко, договорившись встретиться вечером. Он, уже без меня, быстро уехал, а я, увешанный художественными принадлежностями, словно герой боевика оружием, поковылял к входной двери. За спиной зажужжал механизм, закрывавший ворота.

Стоило мне ступить на деревянную террасу, как входная дверь распахнулась, и на порог вышел хозяин дома, тот самый мужчина в костюме. Примечательно, что и в том самом бежевом костюме, только расстёгнутом и изрядно помятом. Мужчина выдавил усталую улыбку, мешки под глазами поползли вверх, а на лице стала заметна неаккуратная щетина. Без слов, таким же усталым жестом руки, что и улыбка, он пригласил меня в дом. Возможно, мне бы ещё несколько секунд, и я сопоставил бы события с наблюдениями или даже заметил пятна пота на рубашке, но мысли ушли в другое русло, и я думал, как всем своим обмундированием не зацепить что-нибудь из дорогого убранства прихожей.

Интерьер дома был вычурный и перенасыщенный, ни о каком стиле речи не шло: тут и имитации колонн с ордерами, и фотообои, яркие стены и тусклая мебель. В принципе, этот хаос, напоминавший работу дизайнера-первокурсника, даже немного работал, чужд был только сам хозяин. Как и бежевый костюм на нём. А ещё ни одной картины. Человек, отваливший сто тысяч за любительские портреты, не повесил ни одного полотна на стену?

Прокладывая извилистый маршрут между комодами и столами с вазами и периодически поправляя слетающий с плеча ремень папки, я молча следовал за хозяином.

- Пришли, давай направо, я сейчас, - указал на дверь хозяин и ушёл в соседнюю комнату.

Я повернул и попал светлое и просторное помещение, примеченные с улицы окна тянулись с потолка до пола. Интерьер комнаты не отличался от ранее увиденного. Только куча барахла в углу, прикрытая покрывалом, и большие напольные светильники, возможно промышленные, не сочетались. Но заказчик обеспокоился об условиях труда, а это приятно.

Я выбрал место поудобнее, подвигал светильники, раздвинул занавески. Собрал свой исчирканный карандашами мольберт и закрепил кнопками бумагу: основной лист и черновик. Рядом, на журнальный стол из лакированного дерева положил телефон с автоответчиком и пенал карандашей.

Предвкушение результата почти вернуло меня во вчерашнюю эйфорию, только всё-таки забытая клячка расстраивала. Но бог с ним, смогу и так.

Из дверного проёма выглянула левая половина хозяина.

- Так, в принципе всё готово. Где, так сказать, натурщица? – спросил я.

Мужчина кивнул. Я ничего не понял, наступила чёртова неловкость, мы оба молчали, глядя друг на друга. Вчера он был куда разговорчивее. Стало не по себе. Хозяин кивнул опять, уже заметнее и в сторону кучи под покрывалом.

- Я не... Мне это...? - я чувствовал, как редеет мой словарный запас.

- Снимай! - настойчиво сказал хозяин.

- Это...? - ткнул пальцем примерно в нужную сторону.

- Покрывало! - повысил голос хозяин.

Я совсем растерял волю и с лёгкой дрожью мог только повиноваться. Не представляя, что будет дальше, я дернул покрывало в сторону и в ту же секунду замер, веря глазам, но не веря в происходящее.

Принятая мной за барахло, под покрывалом в кресле на колесиках развалилась, как ленивый офисный работник, девушка, скованная наручниками по рукам и ногам. Без движений и сознания.

- Что? - растеряв свой низкий голос, взвизгнул я. - Под чем она? Я не хочу в этом участвовать!

Я сделал два неуверенных шага назад, затем опомнился и рванул в проход, но тут же получил удар ладонью в грудь. Лишив чувства равновесия поставленным приёмом, хозяин уложил меня на спину, едва не отбросив назад. Лёгкие сдавило, и я, словно рыбина на берегу, хватал ртом выходящий воздух.

- Она под аммиаком, - спокойно, почти по-дружески сказал мужчина в костюме.

Он вошел в комнату, в правой руке был военный дробовик, и его ствол смотрел мне в голову.

- Мертва, если ты не понял, - подытожил мужчина и щелкнул цевьём, - но ведь наш уговор ещё в силе?

Я приподнял тело на локтях и восстановил дыхание, но выдавить из себя хоть слово всё ещё не мог.

- А по поводу денег: всё, как договаривались! - хозяин не сводил с меня оружие, а левой рукой достал кошелек из внутреннего кармана костюма. Перебрав пальцами, распотрошил его и высыпал на пол светло-оранжевые купюры. - Готов рисовать?

- М-мёртвую?

- Мёртвую. Живую. Тебе какая разница? Рисуй как обычно и всё тут!

- Зачем?

- А зачем тебя обычно просят рисовать портреты? - мужчина медленным шагом подступал ко мне, мысами чёрных туфель разгребая пятитысячные купюры. - Люди чувствуют, что хотят остаться такими, какими они приходят к тебе, когда просят их нарисовать. Та внешность, то состояние души... Часто к тебе приходили уроды или неудачники? Уверен, что нет.

В такт неспешным движениям мужчины я медленно отползал назад. Ладони чувствовали мягкий ворс ковра, по моим прикидкам ещё метр и отползать было некуда.

- Потом люди стареют, морщатся, душа черствеет, и только на портрете они остаются такими, какими были в тот момент, когда просили их нарисовать, - мужчина сделал театральную паузу и спустя несколько секунд вскрикнул. - Так и она! Посмотри, сейчас она прекрасна: и внешне, и душой. Но ещё чуть-чуть, и она увянет. Сгниет, протухнет, вздуется, душа сдриснет в небеса, а кучу разлагающегося дерьма никто не захочет рисовать. Так что торопись...

Как я и предполагал, спустя метр комод преградил мне путь. Конец позорного отступления. Сомневаюсь, понимал ли я, что хочу сделать, но мои глаза бешено описывали круги в поисках оружия. Мужчина присел на корточки рядом и, прекрасно понимая мои метания, спросил.

- Ты вскрытый череп видел когда-нибудь?

Взгляд нащупал канцелярский нож на полке мольберта.

- А я видел. Эй, смотри сюда!

Я рывком повернул голову к мужчине с дробовиком.

- Вот. Теперь слушай. Однажды зимой я нашел раненого мужика. Он кряхтел со вспоротым животом у дверей подъезда, одной рукой придерживал падающие кишки, а другой пытался позвонить в домофон. Времена тогда такие были, а мобильных наоборот не было, так что скорую я вызвать не мог, оставить человека - тоже. Мороз: градусов тридцать, он мог замерзнуть в любой момент. Я подошёл и сказал, что готов помочь, а он ответил, мол, живёт здесь и хочет попасть домой. Мы вместе открыли дверь, и я потащил его в квартиру. Там нас встретила его жена и сказала, чтобы я бросил его в прихожей. Я крикнул, чтобы эта тварь показала где кровать, а та только вопила: "Вы тут всё кровью заляпаете". Потом она попыталась выставить меня, толкнула, но попала в мужа, он выскользнул, упал и умер. Прямо в коридоре своей квартиры. Вот...

- А причём здесь вскрытый череп? - я был удивлен своему интересу и тому, как внимательно слушал.

- Так я этой бабе его и вскрыл. О дверной косяк. Мерзкое зрелище, я тебе скажу.

Мужчина сидел совсем рядом, дуло дробовика давило мне в грудь. Нож тоже был рядом, но даже краем глаза взглянуть на него стало совсем страшно.

- Рисуем?

Я кивнул.

- Чудно!

По телу пошла дрожь.

-  План такой: рисуешь мою дочь, собираешь деньги и, как бонус... - мужчина крутанул на пальце чёрный брелок, вытащенный из кармана брюк, - ...ключ от ворот. Затем идёшь в полицию и всё рассказываешь: какой-то психопат убил свою дочку, заманил меня туда и заставил рисовать. Всё. Ничего, с чем бы ты не справился.

Я встал у мольберта, накрыл листом бумаги канцелярский нож и молча снова кивнул. Конечно, первоочередным желанием было бросить всё и сбежать, но я начал понемногу успокаиваться. Как бы ни было страшно в таком положении, у меня появилась надежда. Пока я уползал спиной вперёд, испытал, наверное, все оттенки ужаса, так что призрачный, но хоть какой-то шанс, открыл во мне все потайные резервы, чакры, мантры и второе дыхание. Ведь, если мужчина в костюме сказал правду, это почти обычная работа, пусть и с отклонениями в ненормальную сторону. Приличными отклонениями. Суть тем не менее одна. А вот если он солгал, то...

Прошло примерно минут пятнадцать, пока я изгонял из себя дрожь и волнение, а мужчина с дробовиком усаживал на стул мёртвую натурщицу. У меня, конечно, ничего не вышло, а вот мужчина справился: обмякшее тело сидело почти ровно, чуток склонив голову на бок, скованные ноги в сторону, руки в наручниках на коленях. Зато я рассмотрел комнату. К тому же внимание к деталям, которые я обычно непроизвольно запоминаю, несколько отвлекало и успокаивало.

Бледно салатовые стены, бутафорские греческие колонны по углам, мощные плинтусы белого цвета, окна от потолка до пола, выше, совершенно не в тему, современный карниз, перебор с разноплановой мебелью, совсем бесполезная комната. Будь у меня двухэтажный дом, наверное, тоже были бы комнаты, на которые не хватило назначения и фантазии.

Увидел проданные мной вчера работы. Они лежали смятые, испачканные красными каплями. Вот оно, моё признание как художника.

Мне ничего не оставалось, кроме как приступить к работе. Начал с построений, руки периодически вздрагивали, отчего оси и контуры порой плясали. Комнату наполнил запах дешёвого растворимого кофе. Мужчина в костюме потирал мешки под глазами и пил уже третью чашку. Время шло к полудню.

Когда наручные часы хозяина запищали впервые, и он спросил: "Укладываемся ли?", на листе появился набросок, похожий на грубо высеченную деревянную фигуру. Я ответил: «Да». И тогда же внимательно рассмотрел дробовик.

Серый, целиком металлический, большой и мощный, с таким не на охоту ходят. Тонкой ниточкой мелькнула мысль: "Где я его видел?", и сразу ответ: «В компьютерных играх». Почему я об этом задумался? Потому что он тут не к месту. Мы в России, в Смоленске, я готов увидеть здесь "Калашников", ружьё, обрез, да хоть трофейный маузер. Почему в меня целятся оружием, которым бравые американские спецназовцы расстреливают мексиканских наркоторговцев?

Неспроста оно здесь.

Хорошо, человек при деньгах может купить себе военный дробовик, вон какой дом себе отгрохал. Но ведь дом тоже не его! Ведь так? Интерьер сумбурный, достойный пятидесятилетней дачницы, только пальм из пластиковых бутылок не хватает.

Ладно, допустим, работа его жены, и её он тоже убил. Или где она? А это дочь?

Они совсем не похожи.

Молодая, слегка полная, бледная. Волосы светлые, очень неестественные, крашенные. Нос острый, маленький, губы синие, глаза большие, стеклянные, пустые. Не хочу в них смотреть. Они хищные, звериные, вот-вот откроется клыкастая пасть. Может быть он прав, что убил её? Мать её, о чём я думаю?

Кожа уже слегка посинела - выходит, убил он её давно. Возможно вчера, сразу после выставки.

- Сколько времени нужно на портрет такого же размера? Дочь мою возьметесь изобразить? Так, вот мой адрес. И завтра в десять...

Откажись я вчера, убил бы он тогда её?

Я наметил контур растрепанной прически и убрал карандаш, не мог больше смотреть в лицо. Перешёл на одежду. Много складок, помятостей, много теней на синем пиджаке и белой рубашке. Знакомые цвета, знакомая одежда.

Грубыми штрихами оттенил плечи. Острые, широкие, не смотрятся на девушке. Нанёс тон на складки расстёгнутой белой рубашки.

Это форма одежды автомобильного салона, что на улице Кутузова.

Я был там давно, год назад, когда Дима потащил меня выбирать ему машину. Не думаю, что там что-то поменялось. Синий пиджак и юбка до колен, белая рубашка, чёрные колготки, туфли на невысоком каблуке. Да, девушка оттуда.

Дочь  человека несреднего достатка работает продавцом-консультантом?

Зажужжал телефон, человек отставил чашку кофе к полупустому электрическому чайнику на комод. Я посмотрел на мобильник.

- Не отвечай! - вскинул оружие хозяин.

- Темный, мрачный коридор,

Я на цыпочках, как вор... - с хрипотцой запели динамики.

Сказать ему про автоответчик, чтобы хуже не стало?

- Руку от телефона убрал!

- …Пробираюсь чуть дыша,

Чтобы не спугнуть...

- Не собираюсь отвечать! - крикнул я.

Дзинь! – как пара бокалов. Звук означал начало передачи сообщения.

- Антоха, я вечером занят буду, так что приеду за тобой в шесть. Будь готов или отзвонись мне! Всё, давай.

Дзинь! - конец сообщения.

- Ну вот! Если уложишься, то домой на машине уедешь! - улыбнулся хозяин и взял чашку кофе.

Настенные часы с кукушкой показывали пятнадцать минут третьего, композиция была закончена. В границах листа я вместил голову, плечи и грудь. Карандаши затачивал о наждачную бумагу, чтобы не попасть под прицел с ножом в руках. За прошедшее время часы мужчины пищали два раза и столько же раз он спросил: "Успеваю ли я?", и я отвечал: "Да", хотя сам в этом начинал сомневаться.

Помещение никак не проветривалось, и запах пота двух человек начал портить воздух. Воды в чайнике было на одну кружку, и мужчина поглядывал куда-то за дверь, видимо хотел набрать ещё, но оставить меня одного не мог. И отвлекать от работы, чтобы сходить вместе, - тоже. Тогда, вздохнув, он залил остатки воды прямо в банку кофе и начал, морщась, хлебать чёрную кашу.

Я приступил к шее. Тонкая из-за склонённой вправо головы, она почти вся была затенена. На свету только пятно, похожее на раздражение после укуса насекомого. Рядом несколько вздувшихся вен, в центре красная точка - укол шприца. Мужчина же ведь говорил об аммиаке. Рядом ещё что-то? Шрам. Целиком невиден, уходит в тень под голову. Грубый и широкий, старый, давно зажил.

Будто ей горло хотели перерезать.

Около четырёх руки устали, работать стал медленнее. За окном ветер гонял тучи, почти стемнело. Я включил светильники и потратил порядочно времени, чтобы отрегулировать свет, но вышло удачно, и почти все тени встали по старым местам.

Два часа, всего два часа, а у меня ещё лицо пустое, как на иконах учеников!

Пик-пик!

- Успеваешь?

- Да.

Волосы растрёпанные, местами спутанные, несколько прядей упали на лицо, рисовать сложно: все штрихи в разных направлениях. На кончике среднего пальца и так был синяк, а ещё приходилось постоянно менять положение руки.

Устал. Бросить бы всё, надоело!

Волосы окрашены в неестественно светлый цвет и наверняка давно: корни вернули природную черноту. За бледным ухом выстриженная полоса шириной в два пальца маскировала ещё один старый шрам чуть выше виска. Круглый участок, где волосы не росли совсем.

Я встречал неуклюжих девушек, но эта реальная рекордсменка. На вид ей нет тридцати, а уже следы от аварии и... обезглавливания? Выстрела в висок? И как-то ведь выживала до этого момента, пока батя не вогнал ей шприц яда в шею.

Закончил с прической. Нарочно пропустил глаза, не мог смотреть в них. Они либо мертвее всего остального, либо живее, но точно не такие, как остальной мертвец. Пустые стеклянные глаза следили за мной. Оставил на потом, как и все нерешаемые проблемы в жизни, авось планеты встанут в ряд, и все рассосется без моего участия.

Губы пухлые и синие, со шрамом. Ещё один! Вертикальный, от основания носа до нижней губы, вместе с прямой линией рта образовывал крест. Выше и ниже креста по ряду точек, похожих на следы от давно извлеченного пирсинга или шва.

Зашитый рот?

Пик-пик!

- У тебя час!

- Я знаю.

Мужчина стал настороженнее и злее.

Ты точно думаешь, что он тебя отпустит?

Отпустить художника, способного составить твой фоторобот, может только психопат. Но как бы он не хотел выставить себя таким, у него не вышло. Это часть чёткого плана. Слишком сложно и хладнокровно для неуравновешенного психопата, который вскрывает черепа случайных женщин о дверной косяк и травит дочерей ядом.

Ладно, я не эксперт в оружии, тем более не эксперт по вопросам, где его достать. Но я уверен, что оружие не местное, как и его хозяин. В выставочном зале его тоже никто не узнал. Дом чужой, скорее всего мы тут незаконно. Человеку в костюме принадлежат тут только светильники, чайник и дробовик.

Он находит художника, нанимает, ещё бы, за такие-то деньги, - и это отправная точка. Я согласился, план пришёл в действие. Едет в салон за девушкой. Нет, её не похищали, купили так же, как и меня. Она красит волосы, носит пирсинг, работает каким-нибудь менеджером - наверняка легкомысленная девушка. А мужчина, сорящий деньгами в автомобильном салоне, думаю, подходит под предел её мечтаний. Он лжёт: это не его дочь, но здесь она оказалась добровольно.

Красные пятна на моих портретах - это вино. Мне кажется, вы не художник, если не знаете, как выглядит алкоголь, пролитый на вашу работу. Вино есть, уверен, где-то рядом лежат и цветы, банально, а действует. Девушка уже расстегнула пиджак и рубашку, подпустила его ближе. И вот шприц с ядом у неё в шее.

Мужчина усаживает её в кресло и одевает наручники. На запястьях ни царапины, колготки не порваны. Даже если она разрешила сковать себя, то в агонии после укола что-нибудь да повредила бы себе. Значит, наручники появились на ней после смерти. А ещё старые рубцы, будто девушку пытала инквизиция или над ней ставили опыты, место, где выдают редкое оружие, яды и новенькие купюры на портреты мёртвых девушек. И ты действительно думаешь, что, узнав все эти секреты, тебя так вот просто отпустят? Иди, значит, только деньги не забудь.

Этот мужик только прикинулся психопатом. Нужно было запугать меня, чтобы я вел себя спокойно, не зная чего от него ожидать, следуя только к спасению, для верности присыпанному деньгами. Но это враньё. Враньё про дочь, про дом, наигранное поведение, признание моего таланта и покупку работ, а самое главное, ложь про спасение.

Он тебя не отпустит!

Я убрал бумагу, под которой прятал нож.

Пик-пик.

- Время почти вышло! И кореш твой скоро приедет.

- Нос, глаза и немного заштриховать осталось.

- Время тянешь? Друга не хочешь впутывать? Благородно, но атас как тупо!

Я промолчал, мужчина ухмыльнулся.

- Или ты боишься заканчивать? - мужчина кивнул на дробовик.

- Просто не успеваю, условия непривычные.

- А ты давай успевай! Или...

Протяжный гул вибрации мобильника. Захрипели динамики:

- …Тех, кто спит уже давно,

Тех, кому не всё равно,

В чью я комнату тайком

Пытаюсь заглянуть…

Дзинь! – пара бокалов.

- Ну, елки-палки, Тоха! Ты что, издеваешься? Я уже вам минут десять стучу! Не надо тебя забирать, позвони и скажи! Нет, гонять меня нужно, делать же мне больше нечего!  Пошёл ты, короче, добирайся как хочешь... Ах да, и скажи своему работодателю, чтобы хоть кота впустил. Сидит, орет у калитки…

Дзинь.

Почему я представил чёрного кота?

Со двора послышался шорох гравия и приближающиеся шаги.

- Это ко мне, Дима опять, он так просто меня не оставит,  дайте я скажу, чтобы ушёл.

- Не к тебе. И не ко мне. Это к ней пришли, – мужчина кивнул на труп.  – Кот, значит?

В дверь настойчиво постучали. От неожиданности я уронил карандаш. Не настолько я друга обидел, чтобы он так барабанил, да и звонок там точно есть. Удар, ещё удар, сильнее. В рамах зазвенели стекла. В лампах начал моргать свет. Громкий и бешеный кошачий визг донесся с улицы.

- Что это?

- "Вия" смотрел?

- Читал!

- М… А я ни то, ни другое, - мужчина осмотрел потолок по кругу, - а говорили, что нужно было.

Кусты под окном зашуршали, во дворе что-то упало.

- Рисуй, Паганини! Рисуй! - мужчина вскинул оружие, целясь то в меня, то в пустоту.

Нос острый. Чуть кривой в переносице. Очередная травма?

Рисовал грубыми штрихами, торопливо работая карандашом. Руки устали и болели, несмотря на страх и адреналин в крови.

Только бы грифель не сломать.

Сердце барабанило в груди, в дверь скреблась сотня чьих-то лап. Рисовал как можно быстрее, не задумываясь над деталями. Шрам и шрам! Странный след, да и черт с ним! Стеклянные глаза...

Не могу в них смотреть...

Пик-пик-пик-пик-пик...

- Всё, время ушло! Готово?

- Только глаза. Ещё немного.

- Так делай! - крикнул, не жалея слюны, мужчина в костюме.

Не могу в них смотреть, они живые...

Мертвая девушка закрыла глаза.

Меня пробил озноб, ладонь, измазанная грифельной пылью, схватилась за стену. Я увидел не силу земного притяжения и не сокращение мышц, а как мертвец посмотрел на меня и медленно закрыл глаза.

Может быть, она живая?

Живая! А всё это розыгрыш больного на голову идиота или его же эксперимент. Ну же, где тут скрытая камера? В часах? В чайнике? В сиськах бутафорской мертвечины, чтобы на меня удобнее было смотреть? Всё, хватит. Это ненастоящая история. Ненастоящий дом!

Ненастоящее оружие?

Гул. Хрип.

- …Много книжек я читал,

Много фокусов видал,

Свою тайну от меня

Не пытайся скрыть!

Я это видел!..

Дзинь.

- Антон, - прошептал чужим голосом Дима, - тут КОТ просит передать ЕМУ, что ОН пришел за НЕЙ... Зря ВЫ ЕГО не впустили...

Дзинь.

-Ты слышал? Дорисовывай! - мужчина приставил оружие вплотную к моей голове.

- …Я слышал! Я это видел! Свою тайну от меня не пытайся скрыть!..

Кто это придумал? Листунов? Чтобы втоптать меня в грязь? Чтобы я почувствовал значимость своего таланта, а после увидел свои работы мятыми и выброшенными? Чтобы вообще перестал рисовать после этого? Подговорил Диму, и этого мужика, и эту тёлку. Всё, с меня хватит! Всё ложь, даже  дробовик - подделка.

Я сжал рифлёную рукоятку канцелярского ножа до такой степени, что та оставила следы на ладони. Затем отступил в сторону, чтобы оказаться справа, когда мужчина в костюме подойдет посмотреть, и сказал:

- Готово!

Я ждал, что мужчина ринется к мольберту, а сам воткну лезвие ему в шею, и, будучи справа, смогу спастись от выстрела, но он улыбнулся, сказал: "Хорошо" и выстрелил мертвой девушке в голову. Пламя вырвалось из дробовика, как из корабельного орудия, в ушах засвистело. Мощная отдача оттолкнула стрелка назад, а мертвая слетела со стула и упала в метре от него.

Гром выстрела стал для меня сигналом о начале соревнований по бегу. Выстрел, и я рванул к цели, не думая ни о чём другом.

Дробовик настоящий, девушка не притворялась...

Я оттолкнул в сторону мольберт с неоконченной работой и отпрыгнул вправо, пока тот падал. Мужчина услышал шум позади себя и оглянулся. Увидев меня с ножом в руке, он вскинул оружие, но я был уже справа, и плевки дроби улетели в молоко, только гром выстрела заставил звенеть колокола в голове.

Всё произошло очень быстро, как в каком-нибудь парном танце с поочередными движениями. Его шаг - мой шаг. Выстрел - колющий удар. Я почувствовал, как лезвие царапнуло кость, видел, как кровь брызнула на пол, и сквозь непрекращающийся звон в ушах услышал крик. Столько сил было вложено в удар, что меня по инерции развернуло, и я тут же получил сбивающий с ног удар прикладом в челюсть.

Мужчина склонил надо мной разрубленное лицо. Нож описал кривую, на манер крючкообразных движений дирижера: от уха через щёку и по губам вниз, прорезая ткани насквозь. Кожа обвисла, словно кожура облупленного банана. Глаза выкатились из орбит, а на фоне оголённых зубов в поисках пропавшей щеки извивался язык. На рубашке кровь нарисовала острый треугольник, который продолжал расти вниз, к самым брюкам. Ствол дробовика был похож на большую потушенную сигарету, пускавшее тонкую струйку дыма дуло смотрело на меня, мужчина с багровым лицом не стрелял. Он отвёл огромные, налитые кровью глаза в сторону, где лежал мольберт с приколотым портретом без глаз.

- Риш-ш-шуй! - кривя останками лица, орал мужчина.

Я верил своим глазам, но не верил в происходящее.

В прихожей со скрипом открылась входная дверь, поток ледяного воздуха пролетел по дому. Везде погас свет, кроме светильника у мольберта. Со стороны прихожей, по стене, как по экрану немого кинотеатра, вышла огромная, словно автомобиль, кошачья тень. Извиваясь на мебели и неровностях, она проскользнула до угла, где лежал труп девушки, пружиной прыгнула туда и налету уменьшилась до обычных размеров. Несколько секунд шума от возни, и к моим ногам вылетели две пары наручников.

Я верил своим глазам, но не верил в происходящее.

- Ришуй, - прошептал мужчина и перезарядил дробовик.

Запах дешёвого кофе и дыма. Выстрелы и щелчки цевья слились в непрерывную канонаду. Я на коленях в маленьком круге света рисовал закрытые глаза по памяти. Ресницы чёрные, длиннее обычных. Дуги бровей широкие с тонкими хвостами. Сами глаза миндальной формы, большие, возле век шрамы, похожие на те, что были у рта.

Я всё ещё не знал, зачем я это делал, но продолжал.

Свистящая дробь крошила бетонные перегородки и деревянную мебель, осколки перекрытий и штукатурка сыпались мне на голову. Огромные окна, с потолка до пола, покрылись паутиной трещин, а вспышки света на доли секунды озаряли помещение. Выстрел, вспышка, синее тело пролетело под потолком. Двойной щелчок перезарядки и снова вспышка. Девушка возникала и исчезала совсем рядом, её ноги не касались пола, а на пальцах я увидел кривые когти.

Ковер на полу почти весь был вытоптан красными следами. Нанесенные мной раны кровоточили, и мужчина слабел. Выстрелы стали реже, и мне страшно было представить, что будет, если он умрёт.

Ты останешься с ней один!

Выстрелив едва ли не в ноги хозяину, оружие замолчало. Мужчина в рваном костюме выпустил его из рук и согнул спину. Упёршись руками в колени, он тратил последние силы, чтобы не упасть. Мертвец пропал, точнее, его не было видно. Где-то в неосвещенных участках комнаты я слышал смесь человеческих стонов и кошачьих визгов. Источник звуков, как акула, кружил рядом, мелькая, вместо плавника, копной взъерошенных волос.

Но всё это я видел краем глаза, почти со стороны. Я был увлечён портретом, осталось совсем немного. Размазывал штрихи на веках пальцем, если бы видел это мой преподаватель, то наверняка тоже захотел убить.

Мужчина пытался восстановить дыхание, но мог только отхаркивать кровь. Я переоценил себя, подумав, будто это мой удар свалил здоровяка. Его костюм был весь исполосован следами от когтей. От первоначального бежевого цвета остались лишь пара пятен.

Режущую уши тишину прервал скрип колёсиков офисного кресла, того самого, в котором позировала мёртвая натурщица. Медленно, словно его тянули за ниточку, оно катилось в сторону мужчины. Столкновение, по силе соизмеримое с ударом младенца, и мужчина упал на спину. Он был мёртв.

Тёмная комната с обновленным интерьером, беспорядок в квадрате, запах дыма, кофе и пыльный туман.

Я вижу её, она идет ко мне.

Сначала появились глаза, пустые и огромные, затем уродливая голова. На месте следов от попаданий клоками начала расти чёрная шерсть, на месте выбитых дробью зубов - тонкие звериные клыки. Одежда порвана, плоть покусана выстрелами. Ей тяжело, мужчина хоть и проиграл, но сражался до последнего. Она летела ко мне, и я не знал, что делать.

- Портрет готов...

Хрип динамиков.

- …К настоящему колдуну,

Он загубил таких, как ты, не одну!..

- Я всё сделал! Что ещё?

- …Словно куклой в час ночной,

Теперь он может, управлять тобой!..

- Расшись! - прохрипел сквозь кровавую пену мужчина.

Какой же ты живучий!

- Что?

- Расш... Одпись елай! Шамоёт исуй!

Прописная "А", "Н", закорючка, самолётик ниже, отбросил карандаш...

- Всё! ГОТОВО! Я закончил!

Мертвеца передёрнуло. Многочисленные раны в одно мгновение начали кровоточить. Он замотал руками, стал ощупывать себя, словно потерял что-то, и орать. Вопль бешеного животного прервал выстрел. То, во что превратилась девушка, упало на пол. Двойной щелчок, ещё выстрел, развернутое свинцом тело отлетело к стене. Секунда и взрыв, без огня и дыма, тот самый поток ледяного воздуха, что раскрыл входную дверь, только дул он в обратном направлении – из дома.

Силуэт кота в одно мгновение занял весь потолок, он распушил хвост и выгнул спину, лапой попытался достать мужчину в костюме. Несколько раз когти скользили к полу и обратно. Тень мелькала на лице человека, но тот только смеялся с кровью на зубах, а потом повернул голову.

- Ну от и сё. Шразу ак нельзя ыло? - пошевелил голой челюстью мужчина и обессиленным рывком перенаправил оружие на меня.

Дзинь.

- Алло, Антон. Я, по-моему, сознание потерял. Я где-то тут рядом. Ты бы...

Мужчина покачал головой, и я немедля сорвался к выходу. По стене меня обогнала кошачья тень, а за спиной грохнул выстрел.

***

Уже декабрь, снега до сих пор нет, мороз, вечереет, тускло горят фонари. Я на окраине городского парка, под ногами гнилая листва, примерзшая к земле. В одной руке бутылка самого дешёвого коньяка, плевать, только бы горел, пить его не собираюсь. Ну, может один глоток, чтобы согреться. В другой руке зажигалка. Рядом невысокий холмик с ржавым канализационным люком и пожухлой травой. На нём лежит...

В доме без номера на улице Красный бор не было найдено тел, только кровь и погром. Было следствие, затем суд. Все деньги от продажи портретов ушли на взятку. Я, не раздумывая, отдал их, только чтобы он оказался у меня.

Сон, один и тот же каждую ночь на протяжении трех месяцев. Каждый раз она приходила и просила меня это сделать. Теперь он, наконец-то, у меня, и я чувствую, что так будет правильно.

Портрет девушки из автосалона набухает, впитывая алкоголь, запах спирта лезет в ноздри. Я сажусь на колени и чиркаю зажигалкой. Раз искра, два… на три загорается пламя. Такой тёплый на этом морозе огонёк. Я защищаю его от ветра ладонью и подношу к бумаге.

Красные языки поднимаются на полметра, горячий воздух уносит чёрные хлопья пепла вверх. Я вижу, как на объятом огнём лице открываются глаза. Они живые и смотрят на меня, черно-белое изображение губ меняется, девушка улыбается.

Я чувствую, что вместе с режущим глаза дымом и гарью в небо улетает что-то ещё...

Душа?