Убить Бога

 

Бесполезно!

Я лежал на спине, утомленно смотря в безмолвное небо. В холодную хрустальную голубизну, слегка припорошенную серой дымкой облаков. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь хриплым торжествующим карканьем пирующего воронья. Сил на ругань и проклятия не осталось. Все, что хотел и мог сказать, я давно прокричал в окружающую меня безучастную Пустоту. А Небо никогда не снисходило до ответа.

Все бесполезно!

Смирившись, я закрыл глаза, наслаждаясь долгожданным покоем. Но тело отвергало покой. Тело требовало есть и согреться, по обыкновению заглушая низменными потребностями душевные терзания. Пришлось, скрипя зубами, подниматься на ноги.

Застывший воздух наполнился шелестом крыльев и негодующим карканьем вспугнутых падальщиков. Cтая сорвалась с места и черным пеплом осыпалась в стороне. Я равнодушно посмотрел на изуродованные останки тех, с кем недавно сражался плечом к плечу, отвернулся и побрел прочь, стараясь не наступать на багряную, напившуюся кровавого вина траву.

Всегда одно и то же.

Смолкшие, потерявшие смысл кличи, изорванные стяги, последние «братские» объятия недавних врагов. Только жизнь пытается делить на правых и виноватых, для смерти нет разницы – она заберет и гордого оказанной ему честью мальчишку-знаменосца, и опытного убийцу, и бежавшего труса, и кинувшегося в атаку храбреца. Всех, кроме меня. Этот сумасбродный мир еще не готов потерять свою любимую игрушку.

Правую руку что-то оттягивало, мешая идти. Я удивленно посмотрел на рукоять иззубренного бастарда, зажатую в ладони, и брезгливо отбросил клинок в сторону.

Пара волков настороженно и виновато покосилась на меня, вернулась к прерванной трапезе. В обозримом пространстве не было ни одного живого человека. Победители не спешили оказать последнюю дань уважения ни побежденным, ни павшим товарищам. Или просто не осталось никого, кто мог позаботиться о мертвых. Я на мгновение заколебался, но передумал вмешиваться – природа сама справится с уборкой. Моей помощи ей не требовалось.

Светлый молодой березняк, растущий в стороне, встретил меня веселым птичьим щебетом и буйством жизни, словно нарочито выставленной напоказ после траурного молчания поля битвы. Порхали бабочки. Покачивали сочувствующе головками ромашки-васильки. Алели ягодки земляники на залысинах полянок. Успокаивающе шептал легкий ветерок, запутавшийся в листве. Из густых зарослей крапивы осторожно выглянул ежик. Я благодарно улыбнулся, касаясь рукой ствола белокожей красавицы. Пошел дальше, уже уверенней. Впереди ждало озеро.

Потребовалось минут пятнадцать, чтобы выйти к берегу. Поскальзываясь на суглинке, я спустился к воде. В зеркальной глади, подернутой легкой рябью, отразилось небритое осунувшееся лицо в разводах грязи и крови. Мерзость какая! Я раздраженно ударил кулаком, разбивая гнусную физию на сотню брызг. Принялся торопливо умываться. Понял, что мне этого недостаточно! Поспешно сбросил рваную одежду, нырнул в озеро с головой. Выскочил, отфыркиваясь. Сорвал пук жесткой травы и стал бешено тереть руки, грудь, ноги, пытаясь очистить если не душу, то хотя бы тело. На коже оставались зеленоватые следы сока. Вода, прогревшаяся к вечеру, казалась парным молоком. Но даже будь сейчас середина января, я все равно не удержался от купания – настолько велико оказалось желание избавиться от воспоминаний о последнем бое. И о сотнях, подобных ему.

Ненавижу! И тех, кто, сидя в кожаных креслах посреди роскошных кабинетах, золотыми перьями небрежно черкают на бумажных картах новые границы государств; и тех, кто послушными овцами идут вслед за пастырями на убой, безоговорочно веря, что гибнут за правое дело. Почему бы вам всем просто не забыть обо мне?!

Резкими, мощными гребками я поплыл к противоположному берегу, стремясь в движение выплеснуть обуявшую все мое существо ярость...

Вода забрала часть гнева. Я, устроившись на берегу, молча наблюдал, как солнце медленно уплывает за горизонт, унося суету прошедшего дня. Пылающий красный диск слепил глаза, выдавливал невольные слезы, но я упрямо не отводил взгляд.

Ветер стих, озеро застыло, превратившись в продолжение неба, по которому медленно плыли кувшинки. Утомленно склонилась к земле измученная зноем трава, спрятались до утра цветы. Заливисто перекликались лягушки. Звенели комары. Пахло тиной и полынью. Сохла, развешенная на рогатинах, одежда.

Капли стекали с мокрых прядей, прокладывали по обнаженной спине холодные дорожки. Я озяб, но не двигался, боясь спугнуть хрупкую атмосферу умиротворения, воцарившуюся вокруг, и даже находя извращенное удовольствие в мурашках, бегущих по коже.

Лишь совсем замерзнув, я развел костер. Дров на берегу не нашлось, но подобные мелочи меня не волновали – огонь будет гореть всю ночь, подчиняясь одному моему желанию. Кстати о желаниях – живот давно недовольно бурчал, требуя положенный ему обед-ужин. Я задумчиво посмотрел в воду, замечая гибкие серебристые силуэты рыбин, грациозно кружащиеся в темной глубине.

Нет. Хватит убийств! Я отвернулся, возвратился к костру, сел и принялся ждать. Через некоторое время кусты справа зашевелились. В круг света опасливо, бочком, выбрался тощий облезлый волк (виденный мной днем или другой?). Настороженно косясь, зверь аккуратно положил на землю потрепанную дорожную сумку и быстро, облегченно умчался прочь.

Я оценивающе взвесил мешок в руке: что же мне сегодня послала мелкая мерзавка по имени судьба? Ломоть засохшего белого хлеба, прошлогодняя луковица, два вареных яйца и глиняная бутыль киснущего молока. Неплохо.

Я поужинал. Одел высохшие, пропахшие дымом рубаху и штаны. Куртку бросил на землю и растянулся сверху, заложив руки за голову. Поерзал, устраиваясь удобнее. В наливающемся чернотой небе загорались первые звезды. От костра веяло приятным теплом. Стрекотал невидимый кузнечик в траве. Ему отозвался второй. Медленно плыли в воздухе мерцающие огоньки светлячков. Плеснула, играя, рыба. Скрипнула ветка в березняке.

Я закрыл глаза и бездумно вслушивался в шорохи окружающей ночи, ожидая прихода сна. Мне почти удалось задремать.

Будь ты проклят. Будь проклят. Будь проклят. Будь проклят…

Что за напасть?!

Я перевернулся на бок, пытаясь игнорировать звенящие над ухом докучливым комариным писком слова, мешающие погрузиться в сладостные объятия сна. Безрезультатно.

Будь проклят. Будь проклят. Будь проклят. Будь проклят…

И отчаянная просьба, едва пробивающаяся сквозь завесу звучащих молитвой анафем.

Помоги мне!

Я прикрыл голову полой куртки. Повертелся, малодушно надеясь, что неизвестный замолчит сам и мне удастся выспаться.

Шум не прекращался.

Наконец, я не выдержал, встал, досадливо сплюнул и отправился на поиски попавшего в беду паршивца, если не с целью помочь, то хотя бы придушить, чтобы не мешал отдыхать.

Беспокойника я обнаружил в верстах двух от выбранного места ночевки. Юная особа женского пола, находящаяся в том загадочном возрасте, когда нескладный ребенок волшебным образом начинает превращаться в чарующую фею. Впрочем, очарованием в искривленном злостью и болью, опухшем от слез лице даже не пахло. Девочка, всхлипывая, полулежала на земле, неловко прислонившись к дереву и осторожно растирая оголенную до колена ногу. Похоже, подвернула, гуляя в потемках по лесу. И чего ей дома не сидится!

- Тебе помочь? – ровно поинтересовался я, не делая попытки приблизиться.

Она посмотрела на меня, и в заплаканных глазах я не заметил страха. Боль, настороженность, обычную при встрече с незнакомцем, надежду выбраться из неприятной ситуации, в которую незнакомка угодила из-за невнимательности, раздражение, вызванное глупым вопросом. А вот страха не было – девчонка не заблудилась, она куда-то целеустремленно шла, пока не столкнулась с досадной помехой своим планам.

- Если нетрудно, - саркастически отозвалась соплячка.

Ого! Еще и язвит! Мелькнула мысль развернуться и отправится спать, бросив мелкую саму разбираться с заслуженными проблемами. Я не добрый и не злой. В большинстве случаев мне безразлично, чем живут встреченные мной на пути люди. Лишь бы не трогали.

Я тяжело, обреченно вздохнул и подхватил девчонку на руки.

- Здесь недалеко мой лагерь.

Девочка казалась хрупкой, почти невесомой. Я легко нес ее, доверчиво прижавшуюся к груди,  через спящий лес и не мог выкинуть из головы силу, с которой звучало «Будь проклят!»

Огонь по-прежнему горел, маяком озаряя путь в ночи. Я аккуратно сгрузил ценную ношу у костра, опустился у нее в ногах и пробежался пальцами по опухшей лодыжке. Девочка дернулась, застонала.

- Потерпи, - я, не оборачиваясь, протянул руку назад, срывая репешок, завязал многоуровневым браслетом вокруг голени. – Завтра поправишься.

- Ты охотник? – девочка, морщась, потерла ногу.

- Нет.

- Значит, лекарь? – предположила она.

Я задумчиво помедлил, прежде чем покачать головой.

- Нет.

- Тогда…

- Лучше скажи, что такая маленькая девочка, как ты, делает одна ночью в лесу? – потешил я свое любопытство. – Волков-то не боишься?

Она насупилась, неохотно выдавила.

- Я путешествую. Ищу Бога.

- Зачем? – удивленно вскинул я бровь.

- Чтобы убить! Я убью Бога! – с вызовом заявила она. – Не веришь?!

- Почему же? Верю, - осторожно ответил я, предусмотрительно отодвигаясь подальше. С безумцами, особенно агрессивными, следует вести себя осторожно – иногда они, словно бешеные собаки, на всех подряд кидаются.

Соплячка подозрительно вгляделась в мое лицо - я скорчил самую сочувствующую гримасу - вынесла вердикт.

- Правда, веришь. А в деревне только посмеялись надо мной. Говорили, Бога давно нет. Что его просто придумали!

- Есть, - согласился я с ней. – Бог существует. К сожалению.

- Я даже оружие взяла! Вот! – похвасталась девчонка, предъявляя мне для освидетельствования тупой деревянный стилет.

Я растерянно хмыкнул. Это уже никуда не годиться! Я встречал многих людей, жаждавших убить Бога. Профессиональные головорезы, одуревшие от съеденных мухоморов шаманы, опытные воины, надышавшиеся дыма кадила священники, иногда впавшие в отчаяние, потерявшие смысл жить женщины. Они шли с луком и стрелами, копьями, саблями и даже голыми руками, наивно веря в дарованную им тем же Создателем магию. Но заколоть Бога грубо вытесанной из осины деревяшкой – с подобным я сталкивался впервые!

Я окончательно убедился: от случайных встреч не следует ожидать ничего хорошего. Девочка, симпатичная, чистенькая, сразу видно из доброго дома. И откуда в ней столько взрослой злобы?!

- Спрячь, - вздохнул я. – Не знаю, как ты, лично я слишком устал, чтобы сражаться с кем бы то ни было. Ложись спать, с утра отведу тебя к деревне.

Я подцепил за воротник куртку, перекинул малявке. Летние ночи, конечно, теплые, да и соплячка подготовилась к сну на свежем воздухе – вязаная шерстяная кофта выглядела способной защитить от холодов. Но подстраховаться не помешает – маленькие девочки должны внимательно следить за здоровьем.

- А ты? – она неуверенно взглянула, вцепившись в одолженную одежку.

- Я привычный, - я улегся по другую сторону костра, повернулся к огню спиной. – Спи.

Я слышал, как она шуршала, устраиваясь на ночлег. Обломала ближайший куст, собирая подстилку – а соплячка-то опытная, не первый день странствует. Некоторое время девчонка ворочалась, ища удобную позу. Затихла. Вскоре она мирно сопела, погрузившись в медовые объятия сна. А я еще долго лежал на боку, невидяще смотря перед собой и пытаясь в который раз найти ответ на вопрос.

Почему все обернулось именно так?

В конце концов, и мне удалось задремать.

 

 

Пробуждение вышло не особенно приятным.

- Что ты делаешь? – ровно спросил, стараясь не шевелиться, дабы не нервировать усевшуюся сверху девицу. Острый колышек, прижатый к груди напротив сердца, уже не казался безобидным.

- Ты – Бог!  – злобно и обиженно прошипела она. – Я не поняла сразу. Потом только заметила, что костер-то без дров горит!

- Да. Люди меня так иногда зовут, - согласился я, не уточняя, что подобные ей охотники за моей головой чаще используют определение "Дьявол".

- Я убью тебя!

- Валяй! – безразлично  ответил я. - Только побыстрей. Я выспаться собирался.

Она растерялась.

- Чего?

- Убивай, говорю, - зевнул я. – Или хочешь, сначала выскажи за что. Я послушаю. Возможно, тебе полегчает.

Люди теряются от подобного тона. Я покосился на оседлавшую меня «наездницу» - авось передумает.

- Ты… ты не пришел! – она неожиданно хлюпнула носом, - Когда кочевники резали священников, разграбляли и жгли твой храм, ты не пришел!

Это какой же? Я быстро перебрал в уме недавно разоренные святилища. В Степянке или Зареченске? Неважно.

Девчонка, обвиняя, выкрикнула.

- Что ты за Бог, раз не можешь спасти собственный дом?!

Я печально улыбнулся. Никчемный, по-видимому. Эх, глупышка. У Бога давно нет дома, он как последний нищий скитается по свету, нигде не находя приюта.

- Я жила там. С тех пор как родители умерли, - она уже рыдала. – Ты забрал маму и папу, а теперь и настоятельницу! Меня учили: на все воля твоя?! Да будь ты проклят! Мы же молились, верили. Просили защиты!

Девочка, ты не права. Если действительно верили, я бы пришел. Я не могу не откликнуться на искренний зов, обращенный ко мне. Только в храмах имя Бога давно превратилось в удачный символ, разменянный на звонкую монету, стало оправданием прегрешений «моих слуг».

И родителей я твоих не забирал. Я не властен над смертью и жизнью. С тех пор как угодил в созданную самим собой ловушку. Нынче Серая Госпожа сама выбирает, кому отправляться за Порог.

Она говорила что-то еще, про испытания и несчастия, выпавшие на ее долю, о жизни, в которой нет справедливости, о мести. А я просто смотрел на далекое всегда молчащее небо, на холодные искры звезд, ехидно подмигивающие мне.

Люди, как мне порой хочется ненавидеть вас, мои любимые дети! Я создал вас подобными себе, наделил свободой воли и правом самостоятельно выбирать путь. Вы обернули мой дар против меня. Этот мир, восхитительный дружелюбный мир, вы умудрились превратить в арену кровавых битв.

Вы боитесь окружающего вас и самих себя и потому прячетесь в каменных тюрьмах. Варварски истребляете природу, стремясь перекроить на свой лад. Ищете запретных знаний. Небрежно ломаете подаренные вам игрушки. Жадно хотите подчинить себе все и вся, не замечая, что власть еще никому не приносила счастья. Даже Богу, который ветрено поспешил отказаться от нее при первой возможности.

Вы еще юны, чтобы постигнуть, что сила непременно влечет за собой ответственность. Я легкомысленно забыл об этом, дав вам возможности, соизмеримые с моими собственными. А когда попытался исправить допущенную оплошность, понял, что планета больше не принадлежит мне. Я поздно осознал допущенную ошибку. Утомленный вечным одиночеством и скукой, я захотел жить в созданном мной мире. И неожиданно стал его рабом.

Я долго не желал смириться, боролся, мечтая показать вам рай, что вы упорно ищете и близоруко не желаете замечать. Но раз за разом терпел поражение. Я способен лишь бессильно наблюдать, как зарево пожара неуклонно расползается над моим миром, медленно уничтожая его.

- Почему ты молчишь?! – яростно выкрикнула девчонка, догадавшись, что ее горькая исповедь досталась Пустоте.

- Мне нечего сказать.

Я могу тебе помочь, наверно, могу. Показать истинный путь, бессмысленно надеясь, что другие последуют за новоявленным пророком. Я же вижу, как трудно тебе сейчас, девочка. Как дрожат руки, судорожно сжимающие смешной деревянный кинжал, как собираются бисеринки пота на высоком лбу, а в испуганных глазах бьется отчаянная мольба. Я знаю, какой след оставляет в душе пролитая кровь. Неизгладимый, как и истинная вера. И потому все слова окажутся бесполезными – ты попросту не услышишь их.

За ее плечом, вывалив из пасти язык, словно верный пес, смирно сидел волк, наблюдая за происходящим. Отблески огня отражались в черных зрачках алыми искрами. Зверь ждал приказа, нет, дружеской просьбы.

Я отрицательно покачал головой. Не вмешивайся. Это не твое дело и не твой бой.

Девчонка заметила мой взгляд, повернула голову. Тонко испуганно взвизгнула и непроизвольно дернулась, глубоко вгоняя деревяшку между третьим и четвертым ребром. Как нелепо!

 

 

Паршивка!

Щурясь от яркого света, я смотрел на застывшее в зените солнце, на зяблика, беззаботно порхающего в вышине. Начинало припекать.

Больно же! Я раздраженно отбросил в сторону побуревший от крови колышек, морщась, пощупал ноющую грудь.

Шатаясь, встал. Соплячки, конечно же, и след простыл. Лишь ветер шуршал в куче обломанных ветвей, на которых сиротливо лежала моя куртка. Путался в траве, гнал рябь по поверхности озера.

Пятый раз за месяц!

Все бесполезно.

Я мрачно посмотрел в сторону леса. Километрах в пяти в пустующем сельском храме навзрыд рыдала девочка, сегодня убившая своего Бога.

Досадливо скрипнул зубами.

Люди! Вы с завидным упрямством твердите, что я вам не нужен, желаете считать себя равными мне, но так и не научились жить, полагаясь исключительно на самих себя. Вы молитесь мне, отчаянно требуя помощи и защиты. И проклинаете, обвиняя в своих неудачах.

По жестокой насмешке судьбы, я обречен отвечать на ваш зов. Исполнять нелепые желания, сражаться под чужими стягами. Я присматриваю за вами, словно заботливый родитель за непутевыми детьми. Но что делать, если дети упрямо не желают взрослеть?!

Я присел на корточки, поднял высохший стебель репешка задумчиво растер его между пальцами. Перевел взгляд вверх. Небо безучастно и молчаливо смотрело на меня. Оно никогда не снисходило до ответа.

Я обречен откликаться на ваш зов. А иногда вы являетесь сами. С праведным огнем во взгляде и решимостью в сердце раз и навсегда покончить с бедами этого мира, уничтожив корень зла. Не меньше чем Спаситель, вам нужен Враг.

И потому вы будете приходить снова и снова, даже не догадываясь, что убить Бога просто – надо лишь перестать в него верить.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 6. Оценка: 3,67 из 5)
Загрузка...