Новый год и невредимка

Аннотация (возможен спойлер):

Всякое случается под новый год в переполненном волшебством городе. Но служба добропорядка не даст испортить праздник!

[свернуть]

 

 

- Содют тут, содют, - разворчалась вдруг кукла с блестящего самовара, когда всё отделение благодушно сидело вкруг стола, начиная ночное дежурство, - Содют – а там не расхлебать!

Пышноусый генерал попятился вместе со стулом, дружинники кинулись прихлёбывать обжигающий чай, и только новичок хлопал зря хлопал глазами над расписной чашкой.

Ведь древняя кукла чуяла нарушения лучше самых тонких рамок. И чем дольше ворчала, тем больше было творившееся зло.

- Три минуты? – настороженно шевельнул накладными ушками срочно вызвоненный капитан Никаноров, который как раз изображал для дочки добрую лошадку Иго-го.

- Ай! И кидается чашками! – подтвердил дежурный.

Такого ещё не бывало.

Падающий снег сиял в коронах кованых фонарей, мерцали меж домами гирлянды.

- С Наступающим! – крикнул из тягача переодетый в деда мороза снегоборец, а снежные шары перед ним крутанули по дороге замысловатые кренделя.

- С наступающим, - вежливо ответил застёгивающий чёрную куртку Никаноров, и не улыбнулся, когда вдалеке раскатился ещё один праздничный гром.

Нелегка служба добропорядка. Вечно приходится что-то искать, и даже покатать на себе дочку выдаётся не каждый вечер. Но кто-то должен тревожиться, чтобы было спокойно другим.

- Ясно, - коротко сказал капитан в браслет. Кукла замолчала к радости генерала Решетникова, который боялся забрать из дежурки портфель с документами. Но радостного было мало – ведь зло уже свершилось.

Вскоре через праздничные улицы несся приземистый экипаж, пролетая весёлых людей и неспешные машины. Снег летел из-под рубчатых колёс, острый снегосбрасыватель прошивал сугробы на поворотах.

Но только через десять минут, за городом, барсу дали полный ход. В топке загудело пламя, засвистел котёл, замелькали верстовые столбики. Они мчали по Новослободскому среди белых полей, и снег тянулся за ними серебристым шлейфом. Временами вокруг машины проявлялись остромордые тени, неслись, манили в сугроб, но, увидев серьёзного пассажира, пропадали.

Капитан спешил к Сущевским Валам.

Далёкий гром не был салютом. Что-то пробило барьеры. И очень хотелось верить, что это просто был дикий ветер с Химок, слишком долго круживший среди колдовских дубов.

Впереди затемнела насыпь с вышками энергообороны. У заборчика перед аппаратной толпились люди, в облаках дыма мелькали огни.

Треснул магрегатор?

Капитан подобрался, распахнул дверцу. Рядом бабахнуло, наверху сверкнуло, пахнущий жасмином ветер выхолодил кабину.

- Аааа! Опоздавшие! – понеслись навстречу им крики ряженых в блёстках и звёздочках. Разноцветные огни мерцали причудливой музыкой, а дым крутился, складываясь в разные фигуры.

Нет, это была не авария. С аварией было бы проще.

- Сидите в машине, - попросил водителя Никаноров, набросил на плечи серпантин и выпрыгнул перед толпой.

Каждый добропорядчик умеет просочиться через шумное сборище. Никаноров поздравлял, улыбался, и пять раз подряд был назван милым зайчиком. Приказать и заставить было проще, но тогда испортился бы праздник, чего капитан никак допустить не мог.

Водитель трусливо отмалчивался из машины на улыбки и бокалы. А капитан всё-таки сумел найти и затащить в аппаратную дозорного.

- Пробой? – дико удивился румяный скоморох, - Так вот что это грохнуло? А я думал - Витька. Он у нас сам салюты делает. Из трубок от духов.

В новогоднюю ночь мало кто верит в плохое чудо.

Никаноров долго слушал токи сил, расспрашивал дозорного, смотрел переливы на больших зеркалах. И вряд ли увидел там что-то хорошее.

- Тревога зело, - определил Никаноров небольшую опасность, потому что пришелец пока что ничего не натворил, - Стихия веди. Нарушитель в полтора балла.

Никаноров помолчал, и добавил самое неприятное:

- Прошёл через полный щит.

Ветер, слабый, но хитрый. Как раз такого не хватает Москве в ночь смены сил.

- Счастливого праздника, спасибо, - вежливо сказал оператору капитан и заспешил на улицу.

И вовремя, потому что урчащего барса гладили, и он был готов распахнуть все четыре двери и крышку от двигателя. Что поделать, у машины тоже были свои слабости.

Серым ветром нёсся обратно в город экипаж, и остромордые тени даже не пытались тянуться следом.

- Дорогая, может быть, я чуть задержусь, - чуть виновато говорил в скажисвет капитан,  - Таня, будь умницей, слушайся маму. И начинайте без меня, если что.

Мало свободного времени у добропорядка в новогоднюю ночь. Особенно когда вторгается непрошеный гость из дубрав, где часто крутятся ветры Йотунхельма…

Вскоре раздался тяжёлый рокот, и с Верхневолховской в небо поднялась большая чёрная птица с парой туманных дисков вместо крыльев. Капитан натянул обруч, вгляделся в переливы на большом зеркале, и погрузил в чашу с сияющей водой лицо.

Никаноров заступил на вахту.

 

 

Через жёлтую пелену всё труднее было разглядеть стены, сугроб, и озадаченно глядящего из окна серого кота. Дымка напирала, давила на уши, но десяток дружинников в легких доспехах не отступал. Встреча не нравилась ни туману, ни им, но не была случайной. Долго его выискивали, прикладывая слуховые трубочки к водостокам. И когда туман выбрался поругаться в форточки, его уже ждали.

- Держать строй! Звук по сигналу! – хрипло крикнул сотник, и почти сразу же взмахнул палочкой. По стене пошли сполохи, но чуть раньше дружинники задудели, засвистели, захлопали в наплечные барабаны.

- Аррогнод дыстыркузум! – всё равно прорвалось через шум про ботинки и бороду гитариста.

- Сам такой! – не выдержал тот в ответ, и веер тут же чуть не вырвало из его рук. Загнанный и сжатый туман обрёл немалую силу.

- Что вы позволяете! – полоснул в спину женский голос.

У подъезда стояла дама, за руку которой держался испуганно таращившийся пацан. Хорошо, что детей не водят на курсы продвинутого гномьего.

- Строй! – безнадёжно рявкнул сотник, но туман уже надавил, растащил, выхватил у него дирижёрскую палочку. Новые сполохи зародились и вспыхнули в жёлтой стене, которой не давали уйти через привычные водостоки. Жалкий писк вразнобой уже не мог её остановить.

Многие зажмурились.

Сотни бранных слов кинулись наружу, и утонули в тяжёлом небесном гудении. Туман отпрянул. Гул стих. Дружинники переглядывались, поднимали товарищей.

- Всё хорошо! – сказал спокойный голос, и уверенная рука в чёрном подхватила, замысловато взмахнула палочкой. Мама с ребёнком красовались в новеньких наушниках. Обессиленный туман затягивали в банки, и всем руководил человек в чёрной куртке, и смешными белыми ушками из-под шапки.

- Капитан, - прошептал дружинник и сел на враз покосившихся ногах. Он пришёл на помощь, как и всегда.

А легендарный капитан подбросил резной шар, поймал, вздохнул, и пошёл прочь, к приткнувшейся за домом прожорливой чёрной птице из дерева и железа.

Ночь обещала быть долгой.

 

 

Мерно били по воздуху мощные лопасти. Тяжёлая машина кружила над городом, нещадно съедая торф и спирт. Она была медленной, местами неловкой, и совершенно не имела души, зато летала в самые сильные колдовские бури, когда все вихрелёты смирно стояли на земле.

Через снег за окном мелькали башенки, домики, залитые огнём пятачки.

Множество рамок, амулетов и датчиков что-то показывали по всей кабине. Слабо булькал из чаши трофимова дозорный, который дышал через особую трубку, видел через чашу всё колдовство Москвы и не имел с этого никакого толку. Ведь когда зачарованы даже ложки с лампочками, как не вглядывайся – всё равно увидишь разноцветную чепуху.

Один лишь архиколдун Ведищев смог бы прочесть город, но он сидел в трёхлетнем отпуске в Гималаях, и беспокоить его по таким пустякам мог лишь тот, кому совершенно без разницы быть лягушкой или человеком.

Конечно, дозорный заметил бы огромную магию, которая выращивает горы и осушает моря. Но такое заметили бы и без всяких чашек. Поэтому чашечникам главное было не храпеть и не пускать пузыри.

И поэтому капитан сидел в кресле окна, слушая звонки добропорядку.

Новости сыпались на него из обруча словами, картинками и мыслями. Мало кто мог с таким разобраться, и тем более понять, но капитан справлялся. Сбегало молоко, кусались тапочки, из песен выпадали слова, и люди спешили об этом сообщить. А капитан кружил над городом, чтобы вовремя прийти на помощь, и слушал, если дежурный вдруг что-то пропустит.

- Ещё правее, - вежливо попросил он лётчика.

Над Красной вдруг выросла огромная сияющая фигура, сурово глянула на винтокрыл и взмахнула посохом. Детский утренник продолжался.

- Понятно, - сказал капитан, - А теперь поверните, пожалуйста, на Киселёвку. Нужно там сесть.

 

Ветер забирался в рукава и морозил уши, но стоявшие в переулке под деревом мужчины в кепках, цилиндрах, ушанках  и дамских шляпках не мёрзли.

- Фрыть-фи-фьюи – свирестел в прозрачной коробке ветерок. Целый месяц он срывал с прохожих шапки и вешал на фонари, но теперь попал в ловушку, и не смог уйти, хоть и катился до последнего.

Три дня дружинники ходили по Киселёвке в шапках-ловушках, и выглядели так странно, что пару раз на них вызывали других дружинников. Но, наконец-то, преступник попался, а они вдоволь побегали и хорошо согрелись.

- Здравствуйте, - сказал подошедший к товарищам Никаноров, - Поздравляю с успехом и с наступающим. Фить-фить-фиу?

Последнее он сказал уже не дружинникам, а пойманному ветру, через специальную дудочку, и ещё приставил рамку к клетке.

- Фрыть-фрыть-фьюи, - затянул прежнюю песню ветерок, а рамка показала, что ветерок совершенно местный и глупый. Простой обрывок волшебства, оторвавшийся от песенки про салюты.

- Фрють-фья, - грустно определил Никаноров, спрятал рамку, и зашагал к винтокрылу.

Дружинники недоумённо глядели вслед. Какой-то капитан был сегодня странный.

 

Тяжёлая машина медленно поднялась в небо на двух снежных столбах. Огромный дед размахивал посохом. Москва сияла и не спала.

Не спалось и дружинникам.

Бранившийся в форточки туман был пойман, и передан учёным, которые очень хотели знать, что говорят гномы, когда роняют горячую поковку на ногу себе или товарищу. Тем более что гномы извинились и обещали больше так не говорить.

Хулиган-снеговик попался раньше, когда попытался насыпать за шиворот снега студентам, и был едва спасён дружинниками. Теперь он сидел в холодной, изрисованный губной помадой и обсыпанный конфетти.

Главной заботой оставалась девочка, невредимку которой полностью зарядила мама, потому что не доверяла папе, бабушка добавила наговор, потому что ребёнок кашлял, а папа прицепил к нему старый семейный оберег, потому что не смог зарядить новый и не хотел, чтоб его за это стыдили.

В результате, когда уже одетую в парк девочку решили раздеть, растереть и перекормить, она ушла сквозь стену, и уже второй час каталась на каруселях, ела сахарную вату, и сильно огорчала пытавшихся помочь одинокому ребёнку прохожих. Оберег её защищал и переносил, куда пожелает. Оставалось только ждать, пока в невредимке кончится заряд или ребёнок соскучится. Один только архимаг Ведищев, пожалуй, мог рассчитать к невредимке ключ, но последний, кто сунулся к нему с какими-то цифрами, пролетел из Гималаев на соседний континент, даже не обзаведясь крыльями.

Поэтому девочке велели не надоедать, если вдруг найдут, а дежурные на спичках разыгрывали, кто будет следующим общаться с её взволнованной бабушкой.

Чуть покачивался и вздрагивал хвост вихрелёта. Булькал в трофечаше дозорный, видя, как в кастрюлях перемешивается молоко, перед прохожими открываются двери, а чашки хранят чай горячим для хозяев. А ещё он видел, как вписываются и растворяются буквы в кроссворде на Староконной пять. Он видел всё это, но не мог разглядеть – всё было скопищем невнятных пятнышек.

 

Кроссворд не сдавался. В заоконной темноте падал снег, зеркало бормотало о погоде, а насупленный глава семейства всё вписывал и слова, которые пропадали и плыли по клеточкам. В квартире царило спокойствие.

Даже озорной щенок Толкаша не носился с диким тявом по комнатам, а тихонько догрызал папин тапок, причём папа собирался незаметно подбросить ему второй ради этих редких минут тишины.

- Дед Молоз! – внушительно произнёс маленький Владик.

Внезапный порыв взметнул снежинки за окном. Смолкла мама на кухне, ей удивлённо чавокнула печка. Толкаша оторвался от тапка и тявкнул, уловив приближающееся веселье.

Владик стоял у дивана, в криво застёгнутой рубашке и колготках, чуть покачиваясь на пяточках. Болтающийся в его руках Петрушка совершенно погас, и не мог удовлетворить духовную жажду ребёнка.

Первое слово сына было "дай". И следующие двадцать тоже.

- Дед Мороз, сынок…- дрогнувшим голосом сказал Вениамин Всеволодович, и потёр бородку, - Дед Мороз придёт в новый год, а он ещё не наступил!

- Дед Молооооз, - чуть повысил голос Владик, визгом которого уже всерьёз интересовались военные. Когда он начал ходить, от них ушёл голем-воспитатель. А когда побежал, разбежались все остальные.

- Конечно-конечно, - сладко улыбнулась мелькнувшая в коридоре жена, - Сейчас папа всё сделает!

Ещё бы не сделал! Ведь иначе будет хуже.

- Конечно – конечно, сейчас приведу! – неуверенно пообещал Венимамин Владимирович, сгрёб в охапку Толкашу с газетой, и вручил озадаченному сыну, чтоб выиграть хоть пару минут, - Собирай игрушки, я уже пошёл!

Отец семейства подхватил со шкафа мешок, громко хлопнул дверью, и взлетел по лестнице до межэтажной площадки. Спина до сих пор чесалась от недоверчивого взгляда. В прошлый раз Вениамина выручили кувырки и цветной дым, но тогда Владику было всего три. Конечно, дед Мороз из театра справился бы лучше, да и посох у него был профессиональный, с двадцатью заклятьями кроме  "ёлочка зажгись". Но у последнего Мороза ещё двухлетний Владик отобрал шапку и посох, и не отпускал два дня, пока его не отвлекли говорящими машинками.

Отец приоткрыл форточку, вдохнул морозный воздух. За окном сияла огнями праздничная Москва.

- Ну, где ты, Дедушка Мороз? - прошептал Вениамин.

Внезапный ветер распахнул форточку.

 

 

В комнате было свежо, как на улице. И ходило также много людей в куртках и шапках. Не хватало только сугробов, но вместо них с тявом носился Толкаша, отважно хватая за пятки чужих мужчин.

- Тут он вошёл и сказал: а вот и дедушка Мороз, кто расскажет мне стишок? - восхищённо сообщила дама розыскнику, - Владик спросил: а ты точно настоящий? Я уж думала - всё. А он как ударил посохом, звёзды как зажглись! И ёлка! И всё это! Владик рассказал даже стих про тыкву, который мы не учили. И я рассказала.

- Вы? – удивился розыскник.

- И я. И даже Толкаша что-то тявкнул. Вы бы его видели! Дорогой, ты просто чудо! – нежно сказала любимая супруга Вениамину, впервые за пару лет назвав его кем-то кроме "папы".

- Папочка, ты самый лучший, об этом мишке я давно мечтал! – шептал прижавшийся к отцовской ноге Владик. По комнате кружила серебристая пыль, которую собирали в баночки с коробочками серьёзные люди. Один серьёзный гонялся за маленькой луной, носящейся возле люстры.

Морозный сквозняк вдруг наполнился тяжёлым гулом.

- Ничего не помню, - пробормотал Вениамин Владимирович, но его глаза озорно блеснули.

- Спасибо за помощь, - сказал розыскник, и помог даме спуститься с тумбочки, - Вам всё деактивируют. А сейчас проследуйте с нами в больницу, на обследование.

Суровые люди потянулись из квартиры, последний оборачивался и вздрагивал - он попытался отобрать у мальчика подаренного мишку. Строгий мужчина в деловом костюме встал и захлопнул блокнот.

Им ещё надо было пройтись по множеству соседних квартир, и поснимать жильцов с тумбочек.

А из приткнувшегося на крыше винтокрыла спустился по верёвочному трапу Никаноров. Глупости, конечно, но в этом странном деле у многих распахнулись форточки, а где сквозняк – там и ветер.

Капитан пробежался взглядом по окнам. Вспомнилась весна, цветущие поля и птицы…

Весна? Капитан принюхался. Воздух пах жимолостью.

Быстро взлетел и упал резной бумажный шар, поймав частицу воздуха. Капитан кинулся к винтокрылу почти бегом.

- Тревога буки, - объявил он в браслет, - Возможно воплощение. Поднимайте два крыла. Ещё мне нужны мешок, вторая чаша и умеющий складывать розы ветровед.

 

Десятки оборотней ездили по Москве, нюхая через длинные трубки воздух над крышами, и ворча вместо отчётов, потому что их оторвали от праздничных столов. А ещё временами они пропадали, когда рядом слишком вкусно пахло ванилью и пряниками, и никто не мог бы их за это ругать.

Винтокрыл носился над Москвой, садился и вновь взлетал, как переполошенный тетерев. По кабине гулял сквозняк. Дозорный моргал из угла, пока капитан с ветроведом ныряли в чашу, изучали образцы, и разглядывали воздух в приоткрытое окно. Странная карта из лазурных дрожащих пятен выстраивалась на большом зеркале. Маленькая роза ветров тягала эти пятна, следом носились зелёные точки дружинников и приставали с расспросами ко всем, кто умел говорить. И временами находили тех, кто вдруг сказал что-то странное, сделал неожиданное, или вдруг получил подарок, который не ожидал. Картина медленно пополнялась.

- Ну, вроде бы так, - неуверенно сказал ветровед, капнул водой с носа, и голубых пятен вдруг стало гораздо больше. Чередою клякс они тянулись с Сущевки, чуть заворачивая в пути. В целом всё выглядело так, будто по зеркалу пронеслись кувырком три разноцветно вымазанных котёнка. Всё это мигало, пропадало, тускнело и путалось. Но теперь они вроде бы видели эту силу сами, хотя ветровед не мог утверждать наверняка.

- Вспышка, рывок, пятно, - задумчиво погладил мокрую голову Никаноров.

Новая клякса начала расплываться над зелёной точкой.

Капитан встрепенулся, забегал пальцами по браслету.

- Второй, шестой, на Луговую!

Сразу три тяжёлые машины повернули с разных сторон к маленькой площади.

- Двадцать третий! Верехонцев! Ты меня слышишь?

- Двадцать третий. Всё в норме, - раздался в ответ спокойный голос, - Приходила зайчик, грозила оторвать волку хвост, но тот укрылся за домиком. А так даже скучно.

- Верехонцев, - продолжил капитан, - Нагнись, закрой глаза и уши, и считай до десяти.

- Ты что ли, Репьяхов? – с подозрением поинтересовался молодой дружинник, которого первый раз отправили на одинокое дежурство и строго велели не попадать под хоровод, - Хватит шутить, я на работе!

- Да хоть бы и я, - согласился капитан, которому некогда было спорить, - Просто зажмурься, спрячься, и никуда не встревай.

- Ай! – ответил Верехонцев, вокруг которого вдруг взвилась серебристая пыль, покрыв всё радостным блеском.

- Ой! – сказал он, когда громче заиграла музыка, за фигурами взвились огни, а звезда на ёлке посреди площади запульсировала разноцветными волнами.

- Верехонцев! Не лезь! – сказал капитан, уже зная, что его не слышат.

А Верехонцев спрятал потускневшее зеркальце, огляделся и сразу же полез. На ёлке у самой макушки сидел посреди игрушек и болтал ногами кто-то беззаботный в шапке и кожухе, и это был явный непорядок, которого молодой дружинник стерпеть не мог.

Ведь он подавал неправильный пример для детей, а ещё можно мог поскользнуться и разбиться.

- Нарушаем, гражданин! - внушительно сообщил Верехонцев, стараясь перекричать близкую гармонь, и двинулся, обходя блинный ларёк с румяным солнышком и вкусным запахом.

- Покажите документы! – потребовал он, когда до ёлки с нарушителем оставалась пара ледяных медведей, шесть метров площади  и три модницы со светящимися муфтами.

- Стой! Укрощать буду!– предупредил он, потому что незнакомец соскользнул с ветвей и куда-то пошёл, будто не расслышал.

Дружинник прибавил шаг, потянулся за разрядником.

Но ему не удалось никого укротить. Вдруг что-то налетело, закрутило, обняло яркой музыкой.

Дружеские руки отобрали и сунули разрядник обратно в кобуру, расстегнули ворот и сбили шапку набекрень. Кто-то сунул в руку баклажку с пенящимся квасом.

Верехонцев попал в хоровод.

Последнее, что видел молодой дружинник – улыбка незнакомца, брошенная через плечо.

Через гармонь с дудой прорвался тяжёлый небесный рокот. На площадь садилась тройка тяжёлых машин, по верёвкам с них сыпались облачённые в штурмовую броню люди.

Но было уже поздно.

 

Вызволенный из хоровода дружинник лежал на плаще поверх истоптанного снега.

- Шапка, - сумел прошептать он через улыбку, хотя шапки на нём не было, и слабо куда-то махнул.

Оставалось только отправить его обратно в хоровод, всё равно не было бы никакого толку.

- Пять – право, шесть – лево, - скомандовал капитан, и две группы дружинников в тяжёлой броне кинулись к разным концам площади, петляя меж качелями, каруселями и румяными весёлыми людьми.

Никаноров двинулся следом, вглядываясь через совостёкла. Теперь всё чужое волшебство сияло для него оттенками неба. Лазурью здесь было покрыто всё: и ледяные ваяния, и домик, и сиявшая над площадью ёлочная звезда, и даже проносящиеся рядом гуляющие.

- Тревога! Ай! Надаз! – раздалось впереди.

Из-за угла плеснуло снежной пылью, что-то куда-то отлетело и ударилось. Никаноров осторожно выглянул и замер.

Посреди опустевшей улицы шагала девочка в розовой шубке и синей шапочке. Мягкие сапожки уверенно ступали среди сугробов и перекрученного льда. В её руках лежал плюшевый зайчик в чёрной курточке, вокруг которого лазурно сияло жасминовое волшебство.

Поодаль дрыгал ногами из сугроба незадачливый дружинник. Остальных, похоже, раскидало дальше, как и бывает, когда вылетаешь с разбега на маленького ребёнка с перезаряженным оберегом.

- Ты куда, девочка? - присел перед малышкой капитан.

- Домой, - спокойно ответил ребёнок, - Я гуляла, но дядя сказал, что дома по мне скучают, и дал этого зайчика

Когда Никаноров последний раз отбирал игрушку у девочки, ему было три года, и расцарапали нос. И в этот раз не рискнул.

- А ты пойдёшь со мной к маме? – мягко спросил капитан.

Девочка глянула на мужчину с усталыми глазами и смешными ушками, улыбнулась, и протянула маленькую тёплую ладонь.

И невредимка это стерпела.

Вскоре над девочкой уже плакала от счастья вся семья, оберег везли в спецларце, а Никаноров спешил к успевшему заправиться винтокрылу с новым экипажем.

Последняя проблема была решена. Теперь капитан мог развернуться в полную силу.

Взлетая, он глянул на игрушку девочки, и улыбнулся.

 

Четыре винтокрыла полосовали воздух тяжёлыми лопастями. Десятки экипажей носились по Москве. Ветровед доедал в уголке кабины захваченный вместе с ним тортик. Пятна мерцали и переливались на огромном зеркале.

Никаноров глядел и выжидал.

- Поднять паруса! – скомандовал капитан, и на Старосадских развернулись полотнища, сотканные на Ивановской паучьей фабрике.

- Вниз!

Воздушные машины быстро сели на заранее выбранные места.

- Дуй!

Ветролог с натугой приоткрыл дверь, и что-то прошелестел через раковину в темноту.

И с севера по городу вдруг ударил царь ветров. Винтокрыл качнуло, вместе с облаками исчез снегопад, и над городом вдруг засияли звёзды. Могучий Борей принёсся на вызов, сдув на ловушку все сквозняки, вихри и ветра. И унёсся дальше, по своим делам.

А потом вдруг наступила тишина.

 

Огромная птица с рокотом вонзила в наст суставчатые лапы. Чёрный человек выскользнул через приоткрытую в её брюхе дверь и ловко зашагал через сугробы к мачтам, покачивая белыми ушками.

Прямо у ловушек он надел большие стёкла, и вгляделся.

Половина сетей была заполнена какой-то мутью. Пара и вовсе пуста. Но в одном призрачном коконе бился худой мальчишка, размахивая расшитыми рукавами кафтана и сбивая набок пушную шапку. Рядом плыл мешок, вздрагивающий, будто живущий своей жизнью.

При виде капитана, мальчишка притих.

Никаноров молча расставил рамки по кругу, замкнул их линией, запустил парой слов.

Мальчишка зыркал исподлобья, и будто не чуял холода. А сетка стонала, будто поймала самого Повелителя Бурь, и долго держаться не обещала.

Никаких следов Йотунхельма.

Никаноров тронул браслет, собирая воедино картинки, слова, проверки и доклады. Горящие глаза, озорные улыбки, звенящую радость тех, кого коснулась сила этой ночью. Коснулась, а не воплощалась. Эта сила не хотела управлять.

- Извините за беспокойство, - чуть прокашлявшись, произнёс Никаноров, - Счастливого нового года!

Разом хлопнули раскрытые ловушки. Засвистели ветры, сорвали-таки с капитана фуражку.

- По нарушителю отбой, - сказал в браслет Никаноров и пошёл меж домами вверх по Старосадской в окружении белых вихрей.

Нелегка служба добропорядка, и нет у неё праздников и выходных. Каждый  сталкивается с большим и малым злом, но у дружинников особенная задача.

И если кто-то рвётся через барьеры в уютный праздничный городок, то совсем не значит, что из-за этого бранится древняя кукла. Возможно, она бранится, что эти барьеры вообще стоят на пути.

А у капитана полно дел, кроме как гоняться за духом, который совершенно не связан с Йотунхельмом.

Например, встретить новый год с семьёй.

Никаноров улыбнулся и повернул. Ворох снежинок на миг ослепил, заключил в кокон. А когда рассыпался, в руке осталась перетянутая красной лентой коробка. И капитан, не раскрывая, знал, что внутри лежит неуклюжая, но очень добрая лошадка Иго-го, которую так ждёт его дочка…

А в докладе он напишет про обычный дикий ветер. Ну кто поверит, что капитан изловил и отпустил самого настоящего Нового Года?


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 8. Оценка: 4,63 из 5)
Загрузка...