- … и тут-то зверь повернулся к нему. Оскалил клыки. Глаза чудовища вспыхнули, как разбуженные ветром угли. Но испугался ли Эверар? Как бы не так! Он медленно поднял ружье, прицелился и…

Бах! Делла не вздрагивает, когда отец грохает кулаком по столешнице. Она слышала эти истории столько раз, что сама рассказала бы их ничуть не хуже. Крышка стола подпрыгивает и с грохотом опускается на место. Темный эль выплескивается из кружки и растекается по светлому дереву, заливает подгоревший яблочный пирог на тарелке.

В таверне нет свободных мест, и отец Деллы себя здесь чувствует, как дома. Лучше, чем дома. Сейчас, когда он сидит среди своих щедрых на выпивку слушателей, он не деревенский пьяница. Он – сам Эверар, вышедший на охоту на Зверя.

Делла закатывает глаза и ставит поднос с пустыми кружками на стойку. Наконец-то смена закончена. Ей не придется весь вечер слушать отцовские истории. А может быть и хорошо, что этим вечером он здесь. Некому будет помешать ей.

И без того они все утро спорили.

- Не женское это дело, - твердил ей отец.

- Не женское, - согласилась Делла, - но это дело нашей семьи. И раз уж от тебя проку нет, то я сама все сделаю.

- Ты хоть соображаешь, что будет, если люди в деревне узнают?

- Никто не узнает. Никто не увидит.

- Оборотня убить, это тебе не по воронам стрелять!

- Ты-то много про убийство оборотней знаешь? В моих жилах тоже кровь Эверара течет, если уж никто об этом не помнит. Мы должны это сделать, - и добавила с нажимом: - Для деда. Зря я так долго ждала. Сколько народу уже зверь загрыз! А все потому, что тебя слушалась.

Девушка бросает еще один раздраженный взгляд в сторону отца, а затем проталкивается к выходу из душной таверны. Оказавшись на воле, она c облегчением вдыхает вечерний воздух. Деревянные вывески лавок раскачиваются, скрипят на осеннем ветру. Послеобеденный дождь оставил на земле глубокие лужи. Похолодало - хотя, чего уж там, в Лейфе тепло никогда не бывает. Даже летом погода тут пасмурная, и если редкие солнечные лучи пробиваются сквозь тучи, то стоящие плотно, плечом к плечу, дома не пропускают их на улицы городка.

Стены домов обклеены плакатами. На них неумелый художник попытался изобразить волка. «Будьте бдительны!» - гласят заголовки. - «Бойтесь проклятия Лейфа!» «Не покидайте домов после захода солнца!»

Проклятие Лейфа, как точно. Сперва, зверь резал только скот и выходил на охоту лишь в полнолуние. Затем атаки участились, фазы луны перестали иметь значение: старые оборотни не возвращаются в человеческое обличие, их разум гаснет понемногу, пока не остается один только зверь. Каждую ночь он выходит на охоту, и в час волка каждый горожанин слышит его дыхание за тонкой стеной дома и сжимается от страха в своей постели. И нет больше Эверара, защитника и гордости всего города. Кто же теперь сразит чудовище?

Неделю назад устроили облаву. В кузне отлили серебряные пули. Народ в их городке был небогат и каждый нес, что мог: столовые приборы, амулеты, украшения… Ее отец был в первых рядах, и пусть все знали, что он даже в слона в упор не попадет, его приветствовали. Сын Эверара с нами! В городке все надеются, что кровь Эверара, которая течет в жилах Деллиного отца, даст о себе знать, и в один прекрасный день он, как по волшебству, переродится - из жалкого пропойцы в отважного охотника за нечистью.

И что же вышло из этой облавы? Единственной жертвой серебряных пуль стал старый олень.

По пути Делла заглядывает домой. Она торопится и не зажигает свечи. В темноте поднимается в свою комнату, переодевается в удобное платье. Берет заранее собранную сумку и перебрасывает ремень через плечо.

В гостиной она задерживается и ловит взгляд деда. Эверар смотрит на нее с портрета на стене. Его черные глаза - пронзительные и грозные, как шторм, разыгравшийся на море. Из всех потомков Эверара только Делла унаследовала их – и тот же цвет, и то же выражение. В детстве ей чудилось, будто дедовы глаза следят за ней. Нигде в гостиной не было места, куда не доставал бы этот тяжелый взгляд. Что в них теперь, в его глазах – укор или одобрение?

Делла натягивает на голову капюшон. Никем не замеченная она покидает город и идет вдоль берега реки. Дом Эверара стоит на высоком холме, в стороне от городка. Фасад выложен из грубого камня. Краска, некогда покрывавшая деревянную дверь, облезла. На отливах скопилась полувековая грязь. Бывает, что ветер приносит во двор семена лютиков или пижм, и тогда, летом, дом принаряжается. Теперь же, в разгар осени, остались только акониты. Эти зловещие фигурки в синих капюшонах притаились в буйно разросшейся траве, и воздух вокруг пропитался их горьким ароматом.

До Эверара, Лейф был городком ничем не примечательным. Зимой он превращается в один большой сугроб с трубами торчащими, точно иголки из игольницы. Во все остальные времена года утопает в вязкой темно-коричневой жиже. На каждой двери висит медный колокольчик, и утром и вечером, хозяева добросовестно звонят в него – отгоняют проказливых духов. На пастбищах пасутся овцы и коровы. По пятницам в таверне пекут яблочный пирог с корицей и хрустящей карамельной корочкой. Но вот, пятьдесят лет назад, семнадцатилетний мальчишка застрелил оборотня и заделался охотником на нечисть, и так это у него замечательно вышло, что он и имя свое прославил, и Лейф заодно…

Делла переступает порог дома и на миг замирает. Запустение всегда немного разочаровывает ее. Как глупо! Открывая дверь, она всегда ждет, что попадет в жарко натопленную комнату, где у очага дремлет старый пес, а дед сидит в кресле и чинит ружье.

Но дом пустой и холодный. Где-то шуршит крыса. Из мебели в комнате осталась только деревянная скамейка. Стены голые. Когда-то их украшали шкуры. А еще дедово ружье. Отец продал его прошлой весной, и Делла особенно не возражала. То ружье ей не очень-то и нравилось. Его Эверар заказал, прославившись, на деньги, полученные за убийства нечисти. Богатая отделка: на замочной доске – латунная вставка в виде сцепившихся виверн, на рукоятке – гравировка со сценой битвы людей и чудовищ. Красивое оружие, эффектное - не чтобы на охоту ходить, а чтобы перед художниками позировать.

Но было и другое ружье. Настоящее. То, из которого дед убил стольких тварей, что и по пальцам не пересчитать. То ружье Делла спрятала, опасаясь, как бы отец и его тоже не сбыл по дешевке.

Делла поднимает половицу и вытаскивает старое кремневое ружье. Оно пахнет порохом и свиным жиром, которым девушка регулярно смазывает ствол. Из него Делла училась стрелять.

В тайнике много вещей, оставшихся от деда. И пулелейка, и жирница – засохшая, ни к чему уже не годная, пустая пороховница, натруска… Делла нежно проводит пальцами по ореховому прикладу. Здесь нет вычурных гравюр – гротескных фигур людей и животных, слившихся в безумном танце. Дерево темное, как густой горячий шоколад, с черными прожилками, образующими свой особенный, загадочный узор.

За окном – кажется, совсем рядом – раздается вой. Девушка замирает, вслушивается. В протяжном звуке – не злоба, а мука. Страх. Одиночество. Отчаяние. Или это ее воображение? Проекция собственных чувств?

Она достает из сумки кожаный мешочек и вытряхивает на ладонь тяжелую серебряную пулю. Ту самую, которую ей оставил дед. Тогда она еще не понимала зачем. Только теперь поняла…

Делла отгоняет мысли и достает из своей сумки пороховницу. Засыпает меру пороха в ствол. Следом шомполом проталкивает пыж и пулю. Так, осталось засыпать затравку. Она сотни раз заряжала это ружье, но теперь это вдруг непросто: руки дрожат, и она роняет натруску с мелким порохом и добрая половина запаса рассыпается по полу.

- Вот черт, - шепчет Делла, пытаясь собрать его, - вот ведь… вот ведь…

Ей приходится повозиться, но наконец-то все готово. Теперь – только ждать.

А ждать приходится долго. В это время года час волка приходит поздно – упрямая ночь не желает уходить, не желает уступать своего места унылому утру.

Вой будит Деллу, и она вздрагивает, сбрасывая дрему. Темнота за окном кажется глубже, чернее. Так тихо, что даже шелест сухой травы в заброшенном саду кажется громким. И чем тише становится, тем явственнее ощущается присутствие. Зверь, совсем рядом. Делла тянется к ружью и сжимает его в руках.

Сама ночь обернулась зверем. Сама ночь стоит на пороге заброшенного дома и смеется:

«Глупая девчонка! Ты что же, решила убить саму ночь?»

Делла выходит из дома, вскидывает ружье. Оружие тяжелое. Оно тянет ее к земле, и руки дрожат так, что она понимает – ей не удастся хорошо прицелиться. Нужно подпустить оборотня близко – совсем близко, чтобы уж наверняка попасть. Но если она не попадет… что ж, второго выстрела у нее нет. Всего один шанс.

Туман лежит низко. Девушке кажется, что она стоит посреди призрачного моря. Лес выступает из его волнующейся глубины: деревья, как хребты морских чудищ, надвигающихся на девушку. Небо низкое, темное, тяжелое. Без единой звезды.

В конце жизни Эверар сошел с ума, так говорили. Он заперся в своем доме и не выходил за порог, а потом просто исчез. Оставил все, как было – на месте. Свое ружье. Свою широкополую шляпу. Исчезнуть, пока старость и разочарование не съели то, чем ты был – наверное, настоящему герою полагается так. Исчезнуть, как будто тебя никогда не было, и вся твоя жизнь – это легенда и принадлежит не реальности, а страницам книг…

Нет, Делле никогда не стать такой, как дед. Не раствориться в тумане. Если она убьет зверя сегодня ночью, то никто об этом не узнает. Она сбросит его в реку, и бурный поток унесет его. Спрячет тайну. Если же нет, ее история станет поучительной: Сиди дома, дочка. Не место женщине на охоте. Только погляди, что случилось с глупой бедной Деллой, возомнившей себя наследницей Эверара!

Холод пробегает по спине девушки, и еще не обернувшись, она знает, что Зверь нашел ее. Ее кровь выманила его из логова и привела к ней. Делла нисколько не удивлена. Она чувствовала, что так будет.

Оборотень стоит в двадцати шагах от нее, и он не похож на глупые карикатуры на уличных плакатах. Не похож на драматические описания из отцовских историй. Вообще, ни на что на свете не похож. Он сделан из теней, что прячутся под кроватью в самый темный ночной час. И Делле хочется пуститься наутек. Или упасть на колени и молить о пощаде.

Вместо этого она взводит курок, поднимает ружье и жмет на спусковой крючок. Порох взрывается оглушительной вспышкой, отдача едва не сбивает ее с ног. Белый дым застилает все вокруг, и Делла ничего не видит. Попала? Нет? Девушка ждет, что из дыма на нее вот-вот бросится зверь, но секунды ползут, а она все еще жива. Все еще стоит на ногах.

Дым понемногу рассеивается. Делла бросает бесполезное ружье на землю и осторожно, на дрожащих ногах, идет вперед. Она едва не падает, натыкаясь на распростертого на земле зверя. Неужели – неужели она попала? Кровавая рана едва различима среди густой черной шерсти. Не иначе, как высшие силы направили ее руку.

Но Делла не радуется победе. С чего бы ей? Она опускается на колени и смотрит сквозь слезы, как жизнь покидает его глаза – человеческие, черные, пронзительные. Такие же точно, как у нее.