Говорят, издалека приехал в Мисхор Ингвар-наемник, из тех мест, где за короткое лето едва успевает вызревать ячмень, да жмется к земле вереск, да хмурятся неприютные голые скалы. Сединой блестели его виски, но была еще сила в руках, и мог бы еще он биться, но горек стал Ингвару хлеб воина. Душу его пропитала кровь товарищей и врагов, а суровый берег родины не смягчал тоски, не обнадеживал. И вспомнились Ингвару сады и виноградники благодатного Мисхора, запавшие ему в душу в одном из походов. Решено было ехать, и он приехал, чтобы оставить ратный труд и насладиться теплом и покоем.

Хороший каменный дом с садом и виноградником построил Ингвар-наемник, хорошую, тихую девушку взял за себя и благословился их брак двумя дочерьми, принесшими, наконец, покой его усталому сердцу. Как быстрая, бурливая речка была старшая, Айгуль, и как тихое, глубокое озеро младшая, Райса. Ничего не жалел для дочерей Ингвар-наемник. Лучшие наряды были у них, и самые изящные из украшений. Он позволял им играть и петь, когда пожелают, и ограждал от забот, как сильный орел ограждает крыльями гнездо. По вечерам выходил он на берег, взглянуть на закат, полюбоваться на лесистые склоны Ай-Петри. И мирно дожил бы свой век, но не зря говорят люди: «Хочешь мира — готовься к войне.»

Тохтамыш был ханом в ту пору. Ханом властным и жестокосердным. Даже облик его внушал ужас — руки и ноги кривые и узловатые, как у дива, поросли густой, почти звериной шерстью, лохматая борода пылала рыжим огнем даже в темноте, но страшней всего были его глаза - их бездонные зрачки стояли поперек, как у рыси. Много лет наводил Тохтамыш ужас на врагов, да и друзей не миловал. Но шли годы, и  стал, наконец, Тохтамыш склоняться к закату - потеряли его глаза былую зоркость, заслезились, затуманились пеленой, скоро даже собственного сына  он узнавал лишь на ощупь.  Сколько лекарей погубил Тохтамыш в гневе, за то, что те никак не могли помочь его беде! Один только Абделгани-знахарь вселил надежду в звериное сердце хана. Приблизил Тохтамыш знахаря, обласкал, а сам объявил, что желает взять еще одну жену. Радуйтесь!

Пожали плечами люди. Стар был Тохтамыш — дети его детей — уже взрослые джигиты. Но кто поспорит с ханом! Всех девиц от пятнадцати лет стали свозить в ханский шатер, на смотрины. Явились и в дом Ингвара-наемника: «Вели Айгуль собираться! Живо!» Почтительно согнул Ингвар спину: «Нет ей пятнадцати. Весной приходите за Айгуль, не сейчас».

- Спорить будешь, собака! - взъярились ханские слуги, - Вели Айгуль собираться, а не то — готовь для нее саван. Не станем мы уговаривать дрянную девчонку. Сказано — задумал хан свадьбу!

Что поделать? Скрепя сердце отпустил Ингвар-наемник дочку с другими девицами в ханский шатер. Те идут и слезами окропляют дорогу. Видно не крепко держал язык за зубами кто-то из ханских слуг. Известно стало в народе, что за «свадьбу» задумал Тохтамыш. Нужны ему молодые глаза. Научил хана Абделгани-знахарь, что надо найти из девиц самую зоркую, а после трижды умыть лицо ее слезами, и один раз горячей кровью, взятой из самого сердца, вот тогда и прозреешь разом.

Застонал Ингвар: «На горе покинул я родину! На горе поселился здесь, и на горе родились мои дети!» Не в силах оставаться дома, пошел он за дочерью тайными тропами, надеясь хоть в последний миг, да вырвать ее из лап Тохтамыша. Но зорко смотрели за девушками ханские слуги, день и ночь несли они дозор, на полет стрелы не подпускали к шатрам ожесточенных отцов и братьев. И вот вывели всех дев в степь на рассвете. Длинною цепью выстроились они среди ковылей. По приказу Тохтамыша три всадника пустились вскачь и скоро пропали в облаках пыли.

- А теперь, скажите, что видите! Ну, говорите! - приказал хан.

- Ничего! - отвечали девушки. Одна за одной говорили: «Ничего не видим, господин, только ковыль да небо.» Разъяренный Тохтамыш стегал плетью их нежные спины, девушки плакали.

- Отчего они так говорят? - прошептала резвая Айгуль своей соседке, - Разве нравится им, что хан бьет их кнутом за такой ответ? Я вот вижу трех всадников с тремя знамёнами, на первом вышит лев, на втором змея, на третьем орел!

- Тсс! Молчи, глупая! - одернула ее соседка, но Айгуль не унималась. По молодости лет, не понимала она замысла Тохтамыша и спешила отличиться.

Но соседка (разве бы кто подумал, что она так поступит?!) опередила её.

- Господин! - звонко выкрикнула она, - Я вижу вдали трех всадников с вышитыми знаменами. Лев, змея и орёл украшают те знамена!

- Выйди вперед, девушка! Назови своё имя! - повелел хан. И соседка вышла.

- Ясмин — мое имя!

Заулыбался хан, заоцокали языками царские слуги. А глупышка Айгуль чуть не заплакала с досады. Девушек увели в шатры, сытно накормили и позволили развлекать себя песнями. Одной Айгуль было не весело. Сидела она, уронив голову на колени, и плакала. Вдруг маленькая серая птичка села у её ног.

- О чем ты плачешь? Не плачь, девочка, скоро все закончится, и ты вернешься домой! - прочирикала птичка.

- Ясмин — обманщица! Это я увидела всадников и знамена, да по глупости сказала ей. А она, коварная, опередила меня, и сняла слова у меня с языка, вылезла вперед! Теперь она в золотом шатре, и четверо прислужниц клонят перед ней спины. Я должна была быть там, а не она!

- Что ты, девочка! Благодари Ясмин! Спасла она тебя! - прочирикала птичка и улетела.

«Что за странная птичка!» - пожала плечами Айгуль. Но не птичка это была, а камушек из пращи Ингвара-наемника. Захотел он узнать, что с его дочерью,  вот и выбрал камушек покруглей, вдохнул в него свое дыхание и велел: «Узнай всё и возвращайся обратно!» Хорошо метал Ингвар-наемник камни и был рад своей удаче. «Спасена моя дочка!» - ликовал он.

На следующий день вывели девушек к морю. Длинной цепью встали они на берегу, дожидаясь нового испытания. По приказу Тохтамыша три лодки отчалили от берега и скоро скрылись за горизонтом.

- А теперь скажите, что видите! Отвечайте! - потребовал хан.

- Ничего! - отвечали девушки. Одна за одной говорили: «Ничего не видим, господин, только волны плещут.» РазгневалсяТохтамыш,  и пошла плеть гулять по девичьим спинам. Плачут девушки, одна Айгуль смеется, переминаясь от нетерпения с ноги на ногу.

- Эй! Послушай! Отчего  они так говорят? - зашептала Айгуль на ушко соседке, -  Вот за это и потчует их хан кнутом! А я вижу, вижу, как с трех лодок сыплют в море медные, серебряные и золотые монеты!

- О! Помолчи же! Язык твой — враг твой! - велела соседка Айгуль. Но та не послушала, все приплясывала от нетерпения, спеша заслужить награду.

Да только соседка снова ее опередила!

- Мой хан! Я вижу вижу в море три лодки. Сыплют с них твои слуги медные, серебряные и золотые монеты!

- Глядите-ка! Снова Ясмин! - зашептались царские слуги.

- Да! Снова Ясмин! - притопнула ножкой Айгуль, и, захватив в кулачок гальку, кинула обидчице в спину.

Девушек увели в шатры. Довольные, что испытание позади, они пели и играли, одна только Айгуль горько плакала, обхватив колени.

- Снова плачешь? Не плачь, завтра будешь дома! - прочирикала ей в самое ухо маленькая серая птичка.

- Легко тебе говорить! А Ясмин-то снова меня обошла! Это ведь я разглядела лодки и слуг, сыплющих монеты! Не успела я сказать об этом Ясмин, как она  опять опередила меня! Разве это честно?! Разве справедливо?!

- Руки целуй Ясмин! Второй раз она тебя спасает!- прочирикала птичка и улетела.

Не долго пришлось спать девушкам в эту ночь. В самый глухой час, когда не отличишь черной нитки от белой, подняли их ханские слуги:

- Вставайте-поднимайтесь! Да принимайтесь ожерелья низать!

- А где же бисер для ожерелий? - спрашивают девушки, протирая заспанные глаза

- Под ноги себе поглядите, клуши! - прикрикнули на них царские слуги. Водят девушки руками по траве, ищут бисер, да не находят. Одна Айгуль села на камень, вытянула из подола нитку подлинней и нижет себе ожерелье, как в белый день. Заметила это Ясмин:

- Ой, сестрица! Брось! Не навлекай на себя беду! Скажи: «Не увидела я бисера!»

- Ах ты подлая! - закричала Айгуль,  -  Дважды мне дорогу перешла, и в третий раз собираешься?!

Прибежали на шум ханские слуги, рассорившихся девушек разнимать. «В чем дело?!» - кричат, - что происходит?

А Ясмин, как заголосит:

- Ай, люди добрые! Где справедливость?! Не успела, я по ханскому приказу, нанизать ожерелье, как эта девушка выпросила у меня его, чтобы примерить, а назад не отдает!

- Не правда! Не правда! - зарыдала Айгуль.

Да где там! Схватили ее за шиворот ханские слуги и погнали взашей: «Домой отправляйся, подлая! Да руки нам целуй, что плеткой тебя не потчуем!» Идёт Айгуль, на каждом шагу спотыкается, аж сердце у нее от обиды заходится. К рассвету вышла на знакомую тропу и побрела домой.

А Ясмин объявили невестой Тохтамыша. Отвели в алый шатер на холме и велели ждать.

Скоро явился и сам Тохтамыш. Шел он неуверенной походкой слепца, но злые глаза его хоть и потеряли зоркость, все равно пугали рысьим блеском.

- На! Держи! - сказал Тохтамыш и подал Ясмин фарфоровую пиалу, черную как уголь, только со дна широко раскрытый глаз глядит, - Обменяемся подарками! Я тебе пиалу, а ты мне — слезы. Наполни ее к рассвету следующего дня своими слезами, а не то придется мне самому наполнить ее кровью твоей матери!

Вскрикнула Ясмин и заплакала.

- Не забывай держать пиалу возле глаз. Ни к чему слезам капать на пол!  - сказал хан и ушел, тяжело ступая.

- Зачем я здесь?! Почему мне было не промолчать?! Пусть бы та девчонка сидела  в проклятом алом шатре! - плакала Ясмин.

Айгуль тоже плакала. Добравшись до дому, она жаловалась матери на коварную девушку, лишившую ее заслуженной награды. А Ингвар-наемник слушал-слушал, качал головой качал, а потом и говорит:

- Ох, дочка, что-то ноют мои старые раны. Трудно мне стало дышать, и с постели, видно, не подняться. Если бы только достать мумиё, да замешать на каштановом меду, тогда, может и полегчало бы мне.

- О, отец! Достану я для тебя мумиё!

- Не просто это, дочка. Высоко надо взбираться, да знать, где искать. Вот что, бери-ка мать и сестру и отправляйтесь в дорогу немедленно. Чем выше вы подниметесь, тем ближе цель. В предгорьях не найти мумиё. Выше взбирайтесь! - простонал Ингвар.

Встревоженная жена и дочери наскоро собрались в путь. А Ингвар только этого и ждал. Не мог он оставлять семью дома, не  мог навлекать на дочерей опасность. Едва дочери и жена покинули дом, стал Ингвар собираться в дорогу. Оседлал он самого резвого из своих скакунов, взял заветный порошок коры дерева мим, лук, колчан и отправился вызволять Ясмин. «Ведь спасла же она мою глупышку Айгуль! Как позволить ей умереть?! Не бывать этому» - решил Ингвар.

Перед самым рассветом прискакал он к холму, на котором стоял шатер ханской невесты. Пуще глаза берегли Ясмин. Двойной цепью стояли воины вокруг шатра. Что тут поделать? Повернулся Ингвар-наемник  на каблуке, а потом завертелся все быстрей и быстрей, запел боевую песню, а когда остановился, четыре Ингвара стояли рядом с ним плечо к плечу. Набежали четыре Ингвара на ханских воинов с четырех разных сторон, зазвенели мечи, заблестела сталь. А пятый Ингвар, настоящий Ингвар-наемник, стоит себе неподвижно и  стрелу заговаривает. Пустил он стрелу свою прямо к алому шатру, обратилась стрела ясным соколом, понесла в клюве порошок дерева мим.

- Не спи, Ясмин! Пробудись! - заклекотал сокол.

А Ясмин и не спала, слезы текли из ее прекрасных глаз в ханскую пиалу — то страх за мать сожмет ей сердце, то тоска, по своей загубленной жизни, то досада, что нечем отплатить жестокоседному хану за все мучения.

- Не спи, Ясмин! Пробудись! - клекотал сокол, - Будь храброй! Не испугайся спасти себя, как не побоялась спасти Айгуль!

Вздрогнула Ясмин. Что за чудный сокол? Откуда знает про глупышку Айгуль? Взглянула Ясмин на сокола попристальней. Кто он? Да разве разглядишь под птичьими перьями Ингвара-наемника? Не узнала его Ясмин. А сокол торопит.

- Вот тебе порошок коры дерева мим. Добавь его в пиалу со слезами. Как явится на рассвете Тохтамыш, чтобы твоими слезами умыться, обожжет его мим до костей, вытекут его глаза и расплавится кожа. Закричит он громким голосом и выронит пиалу. Тут уж не зевай! Схвати осколок и ударь Тохтамыша прямо в сердце. Сможешь?

Нахмурилась Ясмин. Глубокая складка залегла меж ее соболиных бровей. Человека убить, не цыпленку голову свернуть, так ведь? Но вспомнились ей рысьи глаза Тохтамыша со зрачками , стоящими поперек, застывшая злоба в этих незрячих глазах вспомнилась, и Ясмин ответила:

- Смогу!

В тот же миг улетел сокол, как и не было его. Вернул Ингвар-наемник себе свое дыхание, хлопнул в ладоши, и четверо его двойников вернулись туда, где им и положено жить, к стопам Ингвара, в основание его тени.

Мертвыми полегли ханские воины. Теперь никто не должен помешать. Только справится ли Ясмин? «Справится,» - решил Ингвар, и сел дожидаться утра.

На заре, когда первый солнечный луч запылал, как гора алмазов, явился Тохтамыш в шатер своей невесты.

- Ну, готов ли твой подарок? Полна ли пиала?

- Вот, мой повелитель, - прошептала Ясмин, протянув то, что он просил.

Засмеялся Тохтамыш, радуясь скорому избавлению от проклятой слепоты, сделавшей его беспомощным как младенец. Плеснул себе в лицо из пиалы и взвыл так, что море треснуло и раскололось от его крика, а земля пошла волнами, как морская гладь. Растворилась его кожа и  лицо потекло, как жидкая глина. Выронил хан пиалу. Раскололась она на три острых осколка.

Вздрогнула Ясмин. Пришло время! Не побоялась она. Не промедлила ни секунды. Острый осколок пиалы вошел Тохтамышу прямо в сердце. «Нечего мне больше делать в этом шатре,» - решила Ясмин, и, вытерев руки о кошму, вышла к солнцу.

Седовласый Ингвар-наемник ждал ее снаружи. «Айгуль — моя дочь. Благодарю тебя за ее спасение,» - сказал Ингвар.  Больше ничего не сказал. Не когда было. Скоро-скоро спохватятся ханские слуги, скоро-скоро набегут ханские наследники. Пойдут по следам, отыщут. Надо торопиться. На один лишь взгляд хватило времени у него. Глянул он прямо в очи храброй Ясмин. Бездонными были они, как черные омуты. Поймал Ингвар взгляд Ясмин, и спрятал глубоко в своем сердце. Посадил на седло впереди себя и помчал в горы. Вихрем помчал.

Задрожало сердце Ясмин, потянулось к Ингвару.  Быстро нес их добрый конь, тепло и покойно было Ясмин рядом со своим спасителем. Только после долгих часов пути Ингвар позволил спешиться, чтобы дать отдых себе и коню. Лес окружал из стеной. Густые папоротники стелились под ногами сочным ковром, журчал ручей, даря благодатной влагой. Размягчилось сердце Ингвара, и сел он подле Ясмин, положив свою голову ей на колени. Но не успела она и руки протянуть, чтобы коснуться его серебристых волос и подарить первою лаской, как вскочил Инвар.

- Надо найти тебе пристанище, Ясмин. Отыскать место, где укрыться тебе от ханских слуг, и где жить тебе в изгнании.

- Неужто ты не возьмешь меня с собой, Ингвар? Возьми меня младшей женой! Я буду усердно работать. Умею и прясть, и ткать, и ходить за скотиной. Не стану даром есть хлеб в твоем доме. Возьми меня младшей женой! Как расстаться нам?! Неужели покинешь меня?!

Нахмурился суровый Ингвар. Во всем он был строг к себе, и даже теперь, когда нежность и страсть опьянили его, не отступил от правды.

- Нет у варягов младшей жены. Одну женщину мы приводим в дом до самой смерти. И есть у меня жена. Дочери есть. Пойдем, Ясмин. Найдем тебе пристанище.

Вдрогнула Ясмин, как от удара и побежала прочь, не разбирая дороги: «Лучше бы взял Тохтамыш кровь моего сердца! Зачем ты гонишь меня?! Зачем покидаешь?!» С тоскою смотрел на нее Ингвар-наемник. Не привык он идти против правды, пусть даже эта правда — как ледяной клинок в сердце. Молча смотрел Ингвар вслед Ясмин. И тот первый и единственный взгляд, который был между ними, глубоко лег в его сердце.

Весь день и всю ночь поднимался Ингвар в горы, чтобы разыскать свою семью. И вот, потянуло, наконец, дымом. Люди! Торопливо раздвигая ветви зашагал Ингвар, послышались вдали родные голоса. И вот он у их костра. Кинулась на шею усталому Ингвару жена. Обнял он ее и только тут заметил, что печальна она и слезы заливают ей лицо.

- Что случилось, жена?

- Райса разыгралась, да поранила ногу веткой. И рана не хорошая, глубокая.

Подошел Ингвар к дочери. Осунулось ее личико, глазки запали, нога раздулась и рана гноится. Тяжко вздохнул Ингвар. И обратился к Богу в безмолвной молитве: «Прости меня, Боже, грешен я! Возжелал Ясмин и чуть не забыл о семье. Прости меня! Исцели мое дитя!» Многое умел Ингвар-наемник. Умел и обработать рану и перевязать. Знал целебные травы. Руки его сами взялись за дело. Да, видно время было упущено. Не приходила в себя Райса, только стонала иногда в забытьи.

- А где же Айгуль! - спохватился Ингвар к утру.

- Ищет для тебя мумие. Я отпустила ее. Ведь и Райсе нужно лекарство.

- Мои раны подождут. А вот Райса... Дождемся Айгуль, а там уж я спущусь к источнику. Говорят, на западном склоне, есть чудный родник. Все исцеляет. Попробую отыскать.

- Что ты! Сказки это. Был бы такой родник, все бы здоровые ходили и не умирали никогда.

- Сказки или нет, а попробовать нужно, - ответил Ингвар.

Положил голову Райсы себе на колени и запел колыбельную, что когда-то давно пела ему мать. Вспомнились ему северные скалы и вересковые пустоши, вспомнилось стального цвета море с низко летящими над ним косматыми тучами. Тоска охватила старого воина, и в печали смежил он веки. Снилось ему, что рыбачит он с лодки в своем родном краю, радостно тянет тяжелую сеть — есть улов! Ждал он рыбы, а вытянул Ясмин, всю облепленную водорослями. Тянет Ясмин к нему руки, просит: «Возьми меня младшей женой!» Ингвар в страхе отталкивает её, лодка переворачивается, а он погружается в ледяную воду, радуясь, что жизнь решила все за него, избавив от тяжкого выбора.

После снилось ему, что сидит он на утесе, будто бы отдыхая после долгого пути, ест ячменную лепешку, и видит, что к гнезду крачки подползает змея. А в гнезде два яичка! Сейчас разорит гнездо! Ингвар хватает камень и убивает змею. Та сворачивается кольцом в последней судороге и смотрит на него долгим взглядом, взглядом Ясмин. «Зачем ты гонишь меня! Лучше бы Тохтамыш взял кровь моего сердца, чем так!» - вздыхает змея и тает. Вместо нее лежит на пустом берегу мертвая Ясмин, накрытая разметавшимися волосами, как черным платком.

Тут проснулся Ингвар от тяжелого сна и стал собираться в дорогу.

- Не буду ждать Айгуль. Пора идти, пока Райсе не стало еще хуже.

- Айгуль уже вернулась пока ты спал, - успокоила его жена, - Мы уж не стали тебя будить. И она нашла мумиё! Вот!

Ингвар поменял Райсе повязки, пропитав их водой смешанной с  мумие, обнял Айгуль и отправился на поиски источника. Тревожные мысли не давали ему сидеть ни минуты. Инвар надеялся забыться в пути, но всюду видел пред собой бездонные глаза Ясмин и покрытый испариной лобик маленькой Райсы. «На горе приехал я в этот край, и на горе родились мои дети!» - повторял про себя Ингвар-наемник, пробираясь по извилистой тропе.      Он спускался к роднику, а Ясмин поднималась. Сами того не зная шли они друг к другу, раздвигая колючие ветки. И оба хотели одного — забыть тот взгляд, который как ножом разрубил их жизни на «до» и «после».  Первой до чудного родника добралась Ясмин. Знала она о нём от старых людей. Рассказывали, что дает родник воду забвения, а что это такое объяснить не могли. Ясмин думала — вот выпью и  забуду все -  уйдет из памяти страх перед Тохтомышем и горечь неразделенной любви к Ингвару, все  растворит вода забвения. Прохладная, сладковатая вода! Какая отрада для нёба и языка! Ясмин пила и пила, а жажда все не проходила. И вот долгожданное забвение настало. Бездонное небо обступило Ясмин со всех сторон, и травы выросли вдруг выше головы, укрывая ее зеленым шатром. Веки вдруг стали тяжелыми-тяжелыми. И она заснула.

Ингвар явился к роднику вторым. Два больших бурдюка нес он за спиной, но один пришлось оставить. Кто бы мог подумать, что в такую глушь идут безумные матери, чтобы бросить младенца! На берегу, в ворохе женской одежды, копошилась крохотная девочка. Ингвар завернул ее и понес к своим. Он спешил, поэтому не выпил ни глотка. Только наполнил один из бурдюков — лечить ножку Райсы. Прижимая к себе найденыша неторопливо зашагал он вверх по тропе, и острая боль от потери Ясмин сменилась тихой нежностью к покинутому всеми ребенку. И откуда только он взялся, этот младенец?