Дом Вечности

Я не хотел видеть тебя. Я не хотел слышать тебя. Но я видел и слышал, и длилось это дольше, чем вечность. Дольше, чем девять моих жизней и десять твоих.

Когда я умер в девятый раз и очутился пред черными вратами, я понял, что это конечная остановка моего маршрута. Я понял это по ключу в твоих руках и по тому, с какой небрежностью ты вставила его в тяжелый навесной замок.

- Чувствуй себя как дома, Амин, - пропела ты, но я и так знал, что дела мои плохи.

По ту сторону ворот плясал огонь. Багряными плоскими пальцами он хватался за решётки, раскачивал их, пытаясь выдрать с корнем и добраться до меня. Я заметил, как в твоих белых волосах будто снежинки застряли хлопья пепла. Мое лицо пылало, а внутри сжимался – я отчетливо представлял это – черный пульсирующий камень, заменявший мне сердце. Именно от него во все стороны расползалась жгучая боль.

Я спросил:

- Ты здесь из-за меня?

- Я здесь, потому что ты не смирился, - донеслось до меня сквозь треск пламени, и ворота печально скрипнули под твоей рукой.

На тебе было платье из ягод рябины. Подол его обуглился. Ты обернулась и через плечо улыбнулась мне. На месте лопаток у тебя зияли багровые щели, из которых сочилась густая кровь. Меня словно окунули с головой в жидкую смолу – такой силы ненависть я испытал глядя на то, что стало с твоими крыльями.

- Ты должен смириться, - продолжила ты, лаская ключ, пока огонь робко, будто влюбленный, трогал твои руки. - Подойди.

Я подошел. Ты с нежностью погладила ладонью мою щеку. Мне показалось, ты вот-вот поцелуешь меня. Но ты толкнула меня в спину, и я сорвался вниз.

Так началась моя десятая жизнь.

Я родился, когда в деревне объявили штормовое предупреждение. Ураган одним порывом смел с вершины холма старую церковь, все равно, что пьяный – стакан со стола. В обломках остались настоятельница и звонарь. Как и хотели, они умерли в один день. К утру холм был первозданно чист, а новорожденный я надрывал горло в подвале, среди связок лука и банок с засоленной рыбой.

Родившись, я помнил все. Девять жизней, в каждой из которых мелькала твоя тень. Ты была рыжей, блондинкой, брюнеткой, худой, полной, смуглой, бледной, женщиной, старухой, ребенком, но ты была всегда. И я всегда узнавал тебя.

Когда проживаешь девять жизней, чувства стачиваются. Неизменно только одно – любовь и ее первое отражение. Я родился, чтобы любить и защищать тебя, как и предыдущие девять предыдущих раз. Я родился, чтобы найти и уничтожить того, кто срезал твои крылья. Но для этого пришлось терпеливо ждать, когда мое тело вновь догонит мой разум.

В этой деревне я еще не рождался, но местность была знакомой. Мать вынесла меня из подвала на руках спустя неделю, укутанного в вязаный шарф из овечьей шерсти. Поскольку ни мой голос, ни беззубые десны не годились для разговоров, я мог только смотреть и запоминать. Голые деревья, которые едва начинали прикрывать свою наготу желто-рыжей листвой. Стылый ветер с океана. Жухлый ковер из травы под ногами. Черные ленты тропинок, вьющиеся средь одноэтажных домиков с плоскими белыми крышами. Пряный запах розмарина и базилика с базара. Растушеванный белый шар солнца за дымкой облаков. На центральной площади стояла единственная харчевня с вывеской «Харчевня Ота».

Мы зашли внутрь, и меня положили на стол в центре полутемного зала, словно свиную тушу на прилавок. Все, у кого хватило смелости, отложив трубки с длинными мундштуками, подошли посмотреть. Никто не прикоснулся ко мне, кроме старухи в пестром красно-черном платке. Ощущение ее сухого, все равно что бумажного пальца, прильнувшего к моим губам, заставило меня содрогнуться всем телом.

- Дом Вечности, - прошелестел голос старухи, и я увидел, как мать посерела лицом. - Назови его Эйнар.

Жребий выпал. Мое десятое имя, как и девять предыдущих, означало «Хранитель».

Мое десятое тело, как и девять предыдущих, оказалось хрупким. Они всегда шли на убыль: рост уменьшался, я будто усыхал, будто кто-то отрезал куски от формы, по которой меня отливало Время. Я не ходил в школу, как не ходил и предыдущие восемь юностей. Вместе с тем я знал об этом мире больше, чем любой человек смог бы рассказать мне.

Первое убийство в новой жизни я совершил едва мне стукнуло двенадцать.

- Ты убьёшь для меня, - сказал мальчик по имени Карл, чей отец продавал копченые рульки на воскресных ярмарках.

Убить нужно было собаку его соседа, старую плешивую псину, которая словно телегу подволакивала за собой задние ноги. Собака будила Карла по утрам и сгрызла его новые туфли для выпускного вечера.

Я согласился, потому что она сама попросила меня о смерти. Ее стеклянные от слепоты глаза уставились на меня, и я услышал вкрадчивый сиплый голос в голове: «Пусть это будет быстро». Я перерезал ей горло и отмыл руки в океане. Меня трясло. Перед глазами, будто прорвавшись сквозь плотину, мелькали десятки, сотни моих предыдущих жертв: залитые кровью, с синими языками, свернутыми шеями, в тесных переулках, на виселицах и площадях, в раскатанной грязи и на мраморном полу среди подолов шелковых юбок. Слезы сами полились из глаз. Со стороны я выглядел обычным мальчишкой, который плакал от страха за содеянное. Но корни страха проросли намного глубже. Я уже забыл о нем, думая, что он стерся, как ревность, жалость, обида и другие мелочные чувства.

Но страх оказался силен. Он змеей обернулся вокруг моего усталого сердца и начал душить свою жертву, медленно и мучительно. Слезы текли, не прекращая, освобождая место в груди. Десять раз я рождался хранителем. Я знал других: они становились обольстителями, прислужниками, владыками, деятелями, они меняли свое предназначение. И только я каждый раз рождался, чтобы убивать.

Когда мать узнала о моем поступке, она потуже обернула шаль вокруг плеч и проговорила сквозь слезы:

- Значит, пора.

И меня повели к Дому Вечности.

Мы долго петляли по лесу, пока не вышли к болоту. Душераздирающе орали лягушки и пахло гнилью. Болото тяжело вздыхало, словно гигантский спящий дракон, от него шло тепло живого зверя. Редкие деревья пригибались к нему в почтительном поклоне, сплетали купол рыжей листвы, тянули руки-ветви, будто хотели обнять, защитить, уберечь. Мать подала мне длинную сучковатую палку и велела прощупывать каждый шаг.

- Мне нельзя с тобой, - она обняла мое лицо ладонями и прижалась ледяными губами к моему лбу. - Но ты найдешь дорогу. Он позовет тебя.

Мне не требовались ее наставления, для меня она была лишь чревом, исходной точкой, трамплином в Вечность. У меня уже было девять матерей и ни одну из них я не любил. В этой и прошлых жизнях  я мог любить только одну женщину. И потому судьба моя была закольцована: найти тебя, полюбить, защищать и снова потерять.

Снаружи Дом Вечности всегда выглядел одинаково: двухэтажный, сколоченный из некрашеных досок разной ширины, без окон и дверей, с покосившейся трухлявой крышей. Под ее откосом ласточки свили гнезда и, стоило подойти близко, будто пулеметная очередь синих блестящих пуль вылетела мне навстречу. Я приблизился к Дому и услышал его голос, как слышал голос убитой псины: он говорил прямо в моей голове. Как обычно спрашивал о моем пути. Как обычно забирался в мою память и безбожно ворошил ее, словно тлеющие угли, раздувая огонь, который пожирал меня изнутри. Я очнулся на земле от густого запаха чернозема.

Дом вынес свой приговор.

Я проделывал это и раньше: прижался к стене ладонями и назвался хранителем. Доски были теплыми на ощупь, как если бы по ту сторону бушевал пожар. Дерево испуганно дрожало и едва слышно постанывало. А затем стало мягким и холодным, как снег, и я будто через сугроб прошел внутрь.

Внутри Дома Вечности отличались. В моей десятой по счету тюрьме полумрак был прорежен светом миллионов звезд, словно я упал в небо и провалился почти до самого его дна. Звезды парили в воздухе, крохотные, как искры, они разлетались от каждого мановения руки, собирались в замысловатые узоры над моей головой. Они были главными обитателями Дома прежде, чем в него заявился я.

Дом уходил вертикально вверх, и его потолок терялся впотьмах. Узкий колодец его стен протянулся на одному лишь Времени известную высоту. Внизу меж двух лестниц, опоясывающих Дом бесконечными спиралями, застыло кресло, обитое красным велюром, с протертой до черной кожи спинкой. Мои предшественники провели в этом кресле не один век: позолота на ножках почти совсем облетела, та же участь постигла подлокотники.

Я знал, что делать, и плавно опустился на продавленное сидение. Кресло несколько мгновений изучало своего нового хранителя, а затем беспрепятственно поплыло вверх, распугивая звезды, которые стайками бросались к сотням дверей, окружавших меня со всех сторон. Двери были самые разные, некоторые мне удалось узнать: я выходил через них еще во второй своей жизни. Над единственной черной блестящей дверью без единой царапины располагалась табличка с надписью «1861». Рядом с ней примостилась совсем крохотная дверь, высотой мне по колено, и на ней было небрежно выбито «1803». Обе я знал слишком хорошо, чтобы забыть.

Еще не приняв роль хранителя официально, я мысленно попросил кресло остановиться. Оно послушно подъехало к узкому хрустальному мостику, ведущему на десятый этаж. Меня интересовала дверь с синей табличкой прямо под ручкой,  за которой я в последний раз видел тебя, но она оказалась заперта. Я попытал счастья с другими, но все они отказывались мне подчиняться. Кресло услужливо ждало меня там, где я его оставил, и подняло в Башню хранителя. Кажется, если бы у него были глаза, оно бы посмотрело на меня снисходительно.

Стоило мне зайти за единственную поддавшуюся дверь, тень хранителя обернулась. Прозрачный человек, настоящий призрак с пронзительно синими глазами, удостоил меня внимательным взглядом.

- Как твое имя? - спросил он, покачиваясь над полом. В Башне потолок сверкал от столпотворения звезд, их рой над непокрытой головой хранителя колыхался гигантским бесформенным облаком.

- Эйнар.

- Мое ты еще помнишь.

Я помнил его, как свое.

- Хранитель Амин. - Мой почтительный поклон вызвал у него усмешку. Мне впервые стало любопытно, чувствует ли он хоть что-нибудь, и если так, то куда исчезает память об этих чувствах? Ведь мне они были незнакомы. - Я здесь, чтобы занять место хранителя Дома Вечности.

- Помнишь ли ты клятву, Эйнар?

Мне стало смешно. Он спрашивал, помню ли я клятву, с которой девять раз начиналась мое поклонение Времени.

- Я клянусь служить Времени столько, сколько оно потребует от меня.  Я клянусь не вмешиваться в ход Времени за тем лишь исключением, когда оно потребует моего вмешательства. Я клянусь не использовать свою власть над Временем ради своей выгоды. Я клянусь беречь покой Времени и пожертвовать своей жизнью ради безопасности Дома, если таковая жертва понадобится Времени. Этой клятвой я подтверждаю право Времени закончить мой путь, когда оно сочтет необходимым.

Амин смотрел на меня, и я вспомнил, как на границе смерти и рождения видел мальчика в грязных залатанных штанах и свободной рубахе, с такими же синими, как у меня самого, глазами. Тогда мне было немного жаль мальчишку, которому предстояло поселиться в Доме и убивать ежедневно. Выходит, мне было жаль самого себя.

- Вот именно, - откликнулся Амин на мою клятву, и я вспомнил, что он скажет дальше. - Ты должен подчиниться Времени, а не спорить с ним. Ты должен принадлежать ему.

Он не хотел, чтобы я искал тебя. Он еще не знал, что тебе срезали крылья.

- Прими же Часы хранителя, и твоя служба начнётся немедленно.

Он передал мне Часы хранителя на длинной цепочке, которая моему новому телу доходила почти до пупка. Плоский круглый циферблат был закрыт латунной крышкой, покрытой рунами, но я не забыл вручную выписанные на нем арабские цифры от одного до двенадцати.

Моя служба началась, стоило призраку моего прошлого раствориться в облаке звезд под потолком. Я занял Башню и скоро спустился вниз, чтобы проверить несколько дверей. Они все еще были закрыты, и мне пришлось ждать первой весточки.

Она прибыла на следующий день. Воздух в Башне хранителя задрожал и пошёл рябью, как мираж в пустыне, на его месте возник лист пергамента, скрученный и завязанный тонкой атласной лентой. Десяток звёзд сорвался с потолка и подхватил послание аналитиков подобием ладони, чтобы передать мне.

Расшифровка не заняла и минуты. Я бегло взглянул на циферблат под рыбьим глазом стекла и убедился, что до моего вмешательства оставалась четверть часа. Что ж, торопиться некуда. Дверь откроется в назначенный срок и не секундой раньше. Эта – несомненно. Другие, бывало, не запирались вовсе. Именно за ними предпочитала скрываться ты.

Дверь «1952» отличалась добротным деревом, кажется, дубом, и аскетично круглой ручкой. Я тронул ее несмело – за двенадцать лет отвык от ощущения, которое следовало за каждым прикосновением ко Времени. Любопытство, страх, азарт, опустошение. С азартом было сложнее всего. Он баловал, он развращал, он напрочь стирал границы запретов. Время могло сдерживать меня закрытыми дверями, но после – после я был предоставлен сам себе.

Стоило двери закрыться за моей спиной, я увидел себя в зеркальной витрине магазина: рослый, плечистый, кареглазый, одет в легкую клетчатую рубашку и странного кроя полосатые брюки. Не успел я сделать и шага, как налетел на женщину с дикими глазами.

- Пардон, месье! - взвизгнула она, а я ответил ей на незнакомом мне языке:

- Прошу прощения, мадемуазель.

И она заспешила дальше, чуть не высекая каблуками искры из брусчатки. Я смотрел ей в спину, широкую белую спину в крупных родинках, и ждал приказа Времени. И оно приказало: «Опусти руку в карман». Мои пальцы нащупали холодную сталь рукоятки, спусковой крючок, барабан для патронов и длинное тонкое дуло.

И я пошел следом за безымянной Жертвой.

Женщина в глубокой шляпке не замечала преследования, она летела вперед, выстукивая четкий ритм своими каблучками. Вокруг высились каменные дома, одинаково серые, выгоревшие, тусклые и безжизненные. Их лабиринт закрывал солнце, я чувствовал себя запертым в клетке, пойманным в мышеловку, погребенным заживо. За Жертвой стелилась тень, длинная, блестящая и влажная, будто след улитки на листе дерева. Я боялся ступить на нее, боялся, что она поймет, кто я и зачем преследую ее.

Голос Времени звякнул в голове: «Сейчас».

Я мгновенно выдернул револьвер из кармана брюк, но одновременно с этим Жертва остановилась, и ее тень буквально бросилась мне под ноги. Они обе почувствовали меня. Возможно даже увидели.

Выстрел грянул, испугав стаю незнакомых мне серых птиц. Они с криками взметнули крыльями, расплескав серую пыль вокруг. Пуля прошла в миллиметре от виска Жертвы. Женщина обернулась и удивленно взглянула на меня. Рот ее исказился, превратился в огромную дыру, он стремительно рос, становился похожим на воронку, в которую утекали все черты когда-то круглого бледного лица. Тень заскользила по земле, извиваясь, точно змея. Она приближалась, и я извел второй патрон на то, чтобы остановить ее.

Вдруг из ниоткуда раздался истошный крик. Кричала не Жертва, о, нет, она знала, что Время настигло ее. То был детский вопль ужаса. Из-за угла выскочила худощавая девочка лет восьми в коротком вязаном платье.

- Мама! - Девочка бросилась к застывшей Жертве, которая уже лишилась своего единственного щита – тени. - Мамочка, что с тобой?

Я снова навел револьвер на Жертву. Рука моя ходила ходуном, я не мог прицелиться. Пот катился с затылка за шиворот, как если бы я вдруг решил принять душ прямо сейчас, посреди улицы. Женщина закрыла собой плачущую девочку, на лице ее осталась только черная воронка, уже добравшаяся до глаз и поглотившая их. Воздух со свистом утекал в нее, а вместе с ним и поднявшиеся с земли листья, редкие перья исчезнувшей стаи птиц и мелкие камни. Я почувствовал, как меня тоже затягивает в Жертву.

Она знала, что умирает, и собиралась забрать хранителя Времени с собой.

Пуля вошла ниже сердца и пробила легкое. Из воронки вдруг выплеснулся фонтан темно-бурой крови. Девочка перестала кричать. Она лишь глотала ртом воздух и беспомощно смотрела на меня огромными карими глазами.

- Зачем ты сделал это? - услышал я ее шепот. - Зачем ты убил ее, папа?

Револьвер выпал из моей руки. За спиной открылась дверь. Я попятился, споткнулся о порог и полетел спиной вниз, вдоль стен, уставленных дверями.

Звезды не дали мне упасть. Они растянулись в упругую мерцающую ткань и спасли своего хранителя. Хотя я бы все отдал, лишь бы они позволили мне разбиться.

В Доме Вечности я никогда не слышал голос Времени. Единственное место, где распоряжался я, а не Оно. Но именно сейчас я впервые нуждался в Нем. Я не мог оставаться в Башне. Мое тело вернулось к исходному облику, и это двенадцатилетний мальчик в льняной рубахе метался по этажам в поисках открытой двери. И он точно знал, что искал.

Мне повезло с узкой бронзовой дверью без ручки. Я толкнул ее плечом уже без надежды, но она вдруг поддалась, и я очутился на берегу горного озера в безмолвной тишине. Я босиком ступил в рассыпчатый снег и стал прокладывать путь к единственной скамейке, застывшей у самой кромки воды. Свежесть зимнего утра кружила голову, пронизывала грудь, и вместе с тем тут и там порхали ярко-синие бабочки. Они поднимались с редких заснеженных деревьев высотой не выше моего роста, собирались в трогательные хрупкие стайки и вели меня за собой.

Когда я добрался до берега, вокруг вдруг появились люди. Худые женщины были одеты в тонкие, обтягивающие, едва заметные трико, благодаря которым казались совершенно обнаженными. Мужчины рядом с ними напротив терялись в объемных штанах и рубахах, больше похожих на вещевые мешки. В руках у них были незнакомые мне квадратные приспособления, которые они поминутно нацеливали то на озеро, то на самих себя и замирали, будто готовясь к выстрелу.

В полном изнеможении я опустился на скамейку, не замеченный этой странной группой людей. Меня уже не колотило, я не задыхался и не сходил с ума от бессилия, но я по-прежнему хотел умереть. Это желание было четким, как лезвие ножа, как крик в тишине, как молния в небе. Девять жизней я убивал ради Времени, но оказалось, предел нашелся даже у меня. Единственным, что все эти жизни удерживало меня в Доме Вечности, была ты. Я не мог покинуть его без тебя.

Кто-то подсел ко мне справа, и я обернулся. Ты была прекрасна как никогда. Ты воплощала собой первозданную чистоту и простоту, на тебе было платье из цветков лилий, темные волосы коротко острижены, взгляд устремлен вдаль.

- Я ждала тебя, - эхо твоего голоса отозвалось в горах, но никто из окружавших нас людей не обратил внимания. Они не замечали нас.

- Мне пришлось снова убить сегодня, - ответил я, зная, что ты тоже помнишь все девять моих и десять своих жизней. - Там был ребенок.

- Такова жертва хранителя. Если бы не ты, мир погряз бы в хаосе, войнах и бессмысленном кровопролитии. Ты защищаешь его. Ты должен собой гордиться.

Я не мог объяснить тебе, ведь ты никогда не была на моем месте. Ты не просыпалась от вида мертвых тел с воронкой вместо лица. Ты не чувствовала кровь на руках. Ты убивала только раз в каждой жизни.

Ни единой благодарностью не одаривало меня Время. Для него я был всего лишь послушной марионеткой, которая беспрекословно взваливала на себя тяжесть вины и осмысление содеянного. Я лишал незнакомых людей жизней ради незримого для меня будущего. Аналитики (коих я также никогда не встречал) находили ошибки Времени, и я был призван их исправить. Благодаря мне, как они утверждали, сокращалось зло. Для всех следующих поколений жизнь менялась и только для меня осталась прежней. Я никогда не видел результат своих жертв.

Я даже не знал, можно ли доверять аналитикам.

- Ты – один из столпов, на которых держится мир, - добавила ты, заметив, как помрачнело мое лицо. - Ты – лучшее, что есть в мире.

- Быть лучшим в мире – не лучшая судьба, - ответил я, пытаясь взять тебя за руку. Я никогда не касался тебя прежде. Но и на этот раз ты отстранилась.

- Мне нужно идти. - Твой взгляд выражал усталость и боль. Но прежде чем мы снова расстались, ты добавила: - Если ты не хочешь служить Времени, есть всего один выход. Ты должен убить его.

Ты поднялась и заспешила по снегу. Кровь на твоей спине уже запеклась, и раны затягивались.

Прямо передо мной распахнулась дверь, предлагая вернуться. Нет – она приказывала. Я не имел права отказаться.

Я снова не имел права отказаться.

В Башне хранителя меня уже ждала новая весточка. До следующего вмешательства оставалось всего пять минут. Мои руки еще не обсохли от крови предыдущей жертвы, а Время уже снова вызывало меня на бой. Я подумал о том, что будет, если я не открою дверь. Еще ни разу за десять жизней я не перечил Времени. Смерть не пугала меня. Но я все еще боялся больше не встретиться с тобой.

И в ту минуту у меня в голове словно сложились все осколки разбитой картины моих жизней. Я понял, что открою эту дверь.

Дверь была матово-черной, над ней на алюминиевой табличке были выбиты цифры «1936». Меня охватило дурное предчувствие. Настолько дурное, что ноги задрожали, а в животе завязался крепкий узел, и рот наполнился кислой слюной. Я собирался нарушить клятву. Я действительно собирался предать Время.

Из-за двери на меня дохнуло липкой жарой. Она тут же осела на лице испариной. Я остановился у зеркала в холле какого-то пышущего надменностью и алчностью кроваво-золотого зала. На меня взглянул офицер в темно-зеленом мундире с красной нашивкой на рукаве. Взгляд у него был колючим, подбородок выбрит начисто, запах одеколона густым облаком окутывал всю фигуру с ног до головы. Впереди простиралась широкая лестница с ковровой дорожкой, вдоль которой выстроился ряд таких же, как я, офицеров.

Голос Времени велел мне: «Целься в голову».

В руках у меня была винтовка. Я не сомневался, что она заряжена. Наверху лестницы показалась процессия, возглавляемая низкорослым мужчиной с таким цепким взглядом, под которым все почтительно опускали головы. Я стоял последним в ряду. Я видел, как рядом с мужчиной возникла медноволосая женщина в зеленой блузке и юбке в горох. Ты изменилась, но я все же узнал тебя.

Секунды капали по одной в моей голове. Человек с жесткими усами щеточкой чинно спускался по коридору между офицерами, не оглядываясь, будто не замечая тебя. Время напомнило мне: «Стреляй немедленно». Я встретился с тобой глазами. Ты была встревожена. На лбу у тебя выступил пот. Ты что-то отчаянно шептала мне, но я не понимал. Но вдруг что-то толкнуло меня в висок. Я вспомнил.

Дверь открывается всего раз. Сейчас или никогда. Я должен выполнить задание. Я солдат. Я должен вмешаться. Именем Времени.

И я выстрелил.

Все вдруг замерло: офицеры, человек с усами, звуки и даже воздух. Все стало хрупким и невесомым. На твоей зеленой блузке появилось багровое пятно, оно медленно расползалось, в то время как ты смотрела на меня своими бездонными глазами. Сверху неожиданно повалил снег, но подставив ладонь, я понял, что это пепел. Снова пепел. Он медленно планировал на мои эполеты и твои золотистые кудри. Ты прошептала, и я прочитала по губам:

- Ты все понял.

Я смотрел, как медленно ты опадаешь на пол и скатываешься к подножью лестницы, мимо начищенных до блеска черных солдатских сапог. Никто вокруг не вздрогнул, хотя мужчина с усами продолжал спускаться. Он не заметил твоего исчезновения. Потому что тебя никогда не было с ним.

Пол дрогнул. Пепел продолжал валить нам на головы, будто начался настоящий снегопад. Я, качаясь словно на палубе корабля в бурю, подошел к тебе и опустился на колени. Ты побледнела, но смотрела на меня с благодарностью.

- Столько лет… - твой голос раздавался в моей голове. - Столько лет я мечтала уйти…

- Ты должна была сказать мне.

- Нет. Ты должен был догадаться. Таковы правила.

Я с горечью смотрел, как ты таешь. Человек с усами спустился и вышел из зала. Офицеры последовали за ним, оставив нас вдвоем под трясущимся сводом и метелью из пепла. Стены хрустнули, от крыши к потолку. Будто молнии поползли трещины. Я подложил ладонь под твою голову.

- Ты всегда любил меня, - твой шепот оседал на дне моей души колючим осадком. - Ты любил и поэтому каждый раз возвращался ко мне.

- А теперь? - я гладил твои скулы, я расчесывал пальцами твои волосы. Ты была такой хрупкой, такой невесомой, такой чистой, что я не мог отпустить. Хотя крыша уже грозилась обрушиться на нас.

- Дом Вечности рухнет. Ты не первый, кто полюбил Время. Отсчет начнется заново. Прошлое застынет навсегда.

Я понял, почему отсчет моих дверей начинался с двери «1803». Я не встречал более ранних дверей. Значит мой предшественник, нарушивший клятву, полюбил Время именно в этот год.

- Кто займет твое место? - спросил я, хотя больше всего мне хотелось просто поцеловать тебя. Поцеловать и наконец умереть, с твоим телом на руках, только вместе, обрести Вечность за пределами Дома.

Ты мягко улыбнулась и погладила меня по щеке, совсем как тогда, когда я умер в прошлый раз. Сколько в тебе было нежности и тепла. Сколько ты сумела в себе сохранить. Я не мог продолжать смотреть на твои мучения. После того, как тебя лишили крыльев, я понял: кто-то должен тебя освободить.

Грохот падающих камней оглушил меня. Я накрыл тебя своим телом, вдохнул твой терпкий запах и поцеловал – впервые за десять жизней. И никогда, ни до, ни после я не испытывал подобного блаженства. Все мое существо ликовало, дрожало, внутри бесновался жар, он захлестывал меня, он переполнял меня, и хотелось кричать, кричать на весь мир, что я постиг счастье…

Крыша рухнула на нас.

Я открыл глаза от режущего света. Не было черных ворот. Не было огня, облизывающего решетки. А был только свет, он лился гигантским водопадом сверху, оттуда, где в его водах сидела ты, свесив ноги, в прозрачной молочной простыне.

Ты тоже была прозрачной. Я понимал, что это значит.

- Прости меня. - Ты наклонилась, и твой голос донесся издалека. - Прости за это бремя. Но рано или поздно тебе повезет так же, как мне. Обещаю.

Ты растворилась, а я так и остался стоять в потоке света, обреченный, покинутый.

Занявший твое место.

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 2. Оценка: 2,50 из 5)
Загрузка...