Пустынная трасса стрелой летит из-под колёс. Раскаленный воздух врывается через открытые окна ни на градус не охлаждаясь на такой скорости. Песок и скалы. Я еду целую вечность.  Солнце в зените. Оно словно прожигает крышу машины и выжигает мне мозг. Я то и дело прикладываюсь к бутылке с водой, такой же горячей как моё тело. Морщусь. Вода практически сразу выходит через поры и её тут же слизывает обжигающий язык пустыни, вечно жаждущий влаги, шершавый, словно сотня кошек облизывает тебя разом. Бензина остаётся совсем ничего, но меня это не смущает. Я знаю, что впереди заправка, хоть я никогда и не проезжал тут. Или проезжал? Ощущение, что всё знакомо, будто ты смотришь фильм, виденный в далёком прошлом, но ничего не помнишь. Каждый кадр как будто тебе знаком. Вот только я-то знаю, что впервые вижу эту дорогу. После очередного подъёма  замечаю заправку и придорожное кафе. Подъехав к колонке,  фиксирую заправочный пистолет в горловине бензобака и иду в кафе.

Открыв дверь, я замер в проёме. В воцарившейся тишине было слышно, как раскаленный воздух врывается следом призрачным маревом, поглощая прохладу, создаваемую едва живым кондиционером и заполняя пространство пыльным жаром. Люблю дверные проёмы, ты словно на пороге сразу двух миров, а тут ещё такой контраст: спину жжёт пустынное солнце, а грудь приятно холодит. Я стоял, наслаждался и не спеша обводил взглядом всех, кто был внутри.  Слева в углу обедала семья: муж с женой и пара сыновей подростков, лет пятнадцати. В середине – две симпатичные девушки. Рыжая хохотушка и её тихая черноволосая подруга. За барной стойкой сидели два дальнобойщика, но в разных концах. Хотя я знал, они были знакомы. В углу справа – паренёк лет двадцати, какой-то дёрганый, с сальными волосами и давно не стираной одежде. Ближе к входу сидит дед лет семидесяти, поджарый и недюжинной силы. Бармен худой мужчина тридцати пяти лет в майке и расстегнутой рубахе. Во взгляде безразличность ко всему, а во рту зубочистка которую он не менял наверно неделю. Дальше на кухне громыхала повариха: веселая толстушка, в заляпанном фартуке и смешным колпаком. Она то и дело забегала в бар перекинуться парой слов с барменом и, если рядом была официантка, то и с ней. Официантка, чуть полноватая женщина лет сорока принимала заказ у деда. Милое лицо с крупными чертами, было в мелких бисеринах пота, русые кудри собраны в хвост. На сером платье, подмышками были тёмные разводы. Её полнота полностью скрадывала подступающий возраст, разглаживая лицо, благодаря чему была довольно привлекательной.

На каждом я задерживал взгляд на несколько секунд. При этом они напрягались и пытались разглядеть глаза за тёмными стёклами очков. Я никогда не видел их, но ощущение того самого фильма не покидало меня. Я сел слева, прямо у входа спиной к столику с девушками.

Официантка как раз приняла заказ у деда. Вырвав лист, с заказом, из блокнота и отдав его бармену, сразу подошла ко мне.

- Добрый день! – Приветливо улыбнулась она, - жарко сегодня, не правда ли? Могу…

- Стакан прохладной воды, яичницу с беконом и сыром, в конце чашку кофе с молоком.

После этого я снял солнечные очки и внимательно на неё посмотрел. Увидев мои глаза, она побледнела. Я надел очки обратно. Рано.

В кафе всё замерло. Даже кондиционер. Теперь уже поздно. Но я не стал снимать очки.

Через десять минут мне принесли заказ. Я ел очень медленно, тщательно пережёвывая еду. Что-то изменилось. Я ощущал сочащуюся мерзость, исходившую из каждого человека. И словно каждый из них увидел друг друга, как я видел их.

Девушки. Черноволосая мне всегда нравилась, но каждый раз я боялся пригласить её куда-нибудь, зато рыжеволосая была настоящей распутницей. При этом, стараясь не пропустить ни одного самца, она не одну ночь провела со мной. После того как черноволосая узнала об этом у нас ничего бы  не вышло.

Семья, вполне образцовая, на первый взгляд. Жена как кукла, которую заботит только собственная внешность. Муж, который смотрит на всех женщин, кроме жены. Озабоченные подростки садисты, которые мучили всё живое. В перерывах между садизмом, устраивали оргии с любыми девчонками, вроде рыжей, а когда не могли найти таковых, то между собой.

Дёрганый парень, ублажавший сам себя ночами, глядя на фото официантки, случайно сделанной на телефон.

Дед, любивший всю жизнь единственную жену, умершую тридцать лет назад при родах вместе с ребёнком. Больше ни с кем не был близок. Живёт в одиночестве. Заботясь только о себе.

Бармен, абсолютно равнодушен к жизни.

Повариха, обожающая своего кобеля добермана и то, как они развлекаются.

Дальнобойщики, регулярно сношающиеся с официанткой.

Когда официантка принесла мне кофе, от неё разило месячными, ядрёным потом и мужским семенем.

Я каждый из них и никто конкретно. Я знал каждого и не знал никого. Кто из них прав? А кто нет? Кому судить, кроме как не самому себе, самого себя и только. Кому лучше: кто живёт в разврате и удовольствии? Или благообразная жизнь с точки зрения общества и  морали? Уверен? Кто это определяет? Мне противны все их жизни. Но кого это заботит? Кому это нужно? Ведь в остальном почти все они хорошие люди. Ты божья коровка, богоуслужливо залетевшая на карниз церкви, но на тебя никто не обращает внимания.

Я допил кофе с одним желанием – поскорее уйти отсюда. Выйдя из кафе, я подставил тело солнцу, чтобы оно прокалило меня от липкой мерзости, в которую я окунулся. Солнце застыло на одном месте. Я с яростью вдыхал раскалённую пыль, словно хотел изнутри очиститься тоже. Не помогало. Неспешно я подошёл к замерному отверстию, огромного резервуара с бензином, закопанного под толстым слоем песка. В кармане нащупал пачку сигарет. Странно. Вроде не курю. Медленно достал сигарету, чиркнул спичкой, прикурил. Закрыв глаза, сделал глубокую затяжку, слушая как приятно, с тихим треском, тлеет лист табака. Я словно вдохнул чистого горного воздуха, разряженного на столько, что закружилась голова. Открыл замерный клапан. Ещё раз глубоко затянулся и бросил туда тлеющую сигарету. От дикой жары и плохой очистки дыхательных клапанов цистерны, пары бензина подхватили огонёк ещё на подлёте к отверстию. Молнией метнулось пламя внутрь, чтобы через мгновение вернуться  мощным взрывом, взметая тонны песка и сметая кафе с заправкой в одно мгновение. Я стоял на том же месте. Остатки одежды вместе с кожей и внутренностями выгорели - те, что не снесла взрывная волна. Белые волосы сгорели последними. Мой скелет ещё долго стоял в бушующем пламени, пламени -  выжигающим всю прошлую память, особенно о тех, кто был в кафе. Наконец пламя угасло. Скелет постепенно стал обрастать плотью. Я медленно побрёл к своей машине. Сидя в салоне, меня кольнула мысль, что машина выглядела по-другому, но это была моя машина. Я сел в автомобиль и вырулил на бетонную автостраду. Волосы, пепельного цвета, выросли в последнюю очередь.

Свинцовое небо прижимало к дороге, поливая осенним ледяным дождём. В приоткрытое окно сочилась сырость со злым ветром, проникающим под одежду. Я гнал с максимально возможной скоростью в такую погоду. Стремясь выехать быстрее из этого жуткого места. Дворники еле справлялись с потоками воды. Я ехал несколько дней, или сотен лет. Наконец сквозь стену дождя стали проглядывать очертания зданий. Приблизившись, я различил разрушенные дома, но дорогу в город преграждали бетонные блоки. Припарковавшись, побежал в ближайшее здание укрыться от дождя. Разрушения города были очень сильными, словно стреляли из танков и бомбили с воздуха. Но никакой военной техники не было, да и здания были разрушены давно. Росла трава и карликовые деревья, едва держащиеся за голый бетон.

Забежав в здание, я услышал возню и сдавленные крики. Пройдя тихонько вперёд я увидел, как мужчина насилует женщину, закрывая ей рот рукой. Она вырывалась и пыталась укусить его за руку. За это он постоянно бил её по лицу. Я стоял парализованный. Кончив, он перерезал ей горло и, надевая штаны, смотрел как она захлёбывается кровью. Не торопясь он развёл огонь. Затем перевернув женщину на живот, вырезал кусок мяса вдоль позвоночника. Нарезав кусками и наколов на металлические пруты, стал жарить плоть. Я никак не мог разглядеть его лица. Я словно врос в стену, не в силах пошевелиться. Но вот мужчина достал сигарету и прикурил. Затягиваясь, он повернулся ко мне и тлеющий кончик сигареты озарил его лицо. На меня смотрел я. Этот взгляд вывел меня из ступора. Я выбежал на улицу и долго стоял под дождём, приходя в себя.

В другом здании дрались двое мужчин. Они по очереди дотягивались зубами до плоти врага и вырывали её кусками, съедая почти не жуя. С их лиц на меня взглянули мои глаза.

На улице, дико озираясь, мелькнул ребёнок. Лица не разглядел.

В очередном здании женщина распнула подростка на кровати. Насилуя его и поедая живьём. Дико хохоча. Парень молчит и смотрит на меня моим лицом.

На улице толпа ребятишек забила одного камнями, и теперь ест его. Глаза детей мои глаза, лицо трупа моё лицо, глаза выбиты.

Обессилевший старик с моим лицом, отрезает плоть со своих ног и ест.

Кто виноват, что они стали такими? Виноваты ли они в том, что пытаются выжить любой ценой? Человек - животное. Некоторые животные едят своих родичей. Кошка может пожирать своих новорожденных детёнышей. Разве не они сами довели себя до такого? Только человек виновен в том, что с ним происходит.

Я не могу выбраться из этого города. Дождь усиливается. Вода прибывает, словно город в яме, а не на равнине. Воды по пояс. Живые карабкаются выше и выше, успевая пожирать друг друга. Взгляды безумны. Лица мои. Я смотрю в глаза. Всюду на меня смотрят мои лица. Говорю, что скоро конец всему. Они успокаиваются. Город под водой. За несколько десятков лет мой труп разлагается в воде до костей. Очищенные кости от плоти выносит к машине. Я уезжал на восток, по грунтовой дороге, углубляясь в чащу леса. Чёрные волосы, как смола, отрасли в последнюю очередь.

Я мчал уже несколько дней, или может сотен лет, по разбитой влажной грунтовке. Автомобиль прекрасно глотал все неровности дороги, не доставляя никаких неприятных ощущений. В открытые окна струился запах леса: хвои, грибов, влажной земли, трав. Всё это перемешивалось и врывалось в салон, выдувая прошлое: пыль и песок, дождь и ледяной ветер. Прочищая и освежая лучше любого кондиционера. Хорошо-то как! После очередного поворота лес расступился, открывая потрясающий вид - поселение на берегу чистого большого озера. Сразу за водоёмом, за тонкой полоской леса,  возвышались горы, увенчанные снежными шапками и укутывающиеся в облачные воротники. Я был поражён гармонией этого места. Устыдившись, заглушил железного коня у кромки леса и двинулся к деревеньке, вдыхая дивный аромат трав и доносившуюся свежесть озера. Приближаясь, я никак не мог определить, сколько тут домов. Казалось бы, вот крайний, а нет за ним ещё тянется целая улица. Можно блуждать весь день и не увидеть ни одного знакомого дома или улицы, но при этом, всегда быть рядом с центром этого местечка. Дома деревянные, одно-, двух- и трёхэтажные, нет похожих, резные, либо обычное дерево, без излишеств.  А люди, все радушные, не лезут к тебе с расспросами, словно я один из них и живу тут давно. Искренние улыбки и приветствия, либо если я не желаю, меня, словно не замечают. Я только много позже понял, что они общаются телепатически и я вместе с ними. Все их мысли были на виду у каждого. Не было ни малейшей, не то что тёмной мысли, но даже хоть немного серой. Святые, одним словом. Я под их влиянием тоже преображался. Но это было не наркотическое, или какое ещё наваждение, напротив все мои мысли и желания обрели кристальную ясность.  Люди не знали ни бед, ни горестей, ни болезней. Всего было вдоволь. Каждый занимался тем, чем желал. Можно было регулировать свой возраст, пройдя все стадии от младенца до старца, и остановится на желаемом. Кто не желал этого уходил в горы и больше не возвращался. Эдем.

Я жил тут с огромным удовольствием. Женился на прекрасной девушке. У нас родились дети. Мечта любого нормального человека. Так ли? Мне всё надоело. Скучно. Скучно? А что ещё нужно? Чего ещё желать? Я научился множеству вещей. Интерес пропал. Я всё мог и всё умел. Всё давалось без особого труда. Я сидел высоко в горах, на голом камне и смотрел на рай внизу. «Человек, что же тебе нужно?» – словно вопрошала гора. Разве не это мечта? Не цель? Что же? Чего жаждет твоя метущаяся душа? Почему так тоскливо и невыносимо? Как же понять? Чего ты хочешь? Из глаз катились слёзы. Я ушёл. Очень больно и тяжело. Но нужно идти дальше. Зачем? Зачем? Я уходил выше, к перевалу. Слёзы катились сильнее. У меня словно выдирали куски мяса. Я думал о семье и о том, что же я делаю. Но я уже ушёл. Возврата нет. Я сделал выбор и, осознав это, мне полегчало. Решение принято, не жалею ни о чём. В этом секрет. Сделанного не воротишь. Как гора с плеч. И тут же оглушительный грохот сотряс долину. Мыслей не было, была гармония. Прошлое рушилось, как и должно. Только так я мог двигаться дальше. Ты бог своего мира.

Гора крошилась на мириады осколков и с дикой скоростью кидала эту крошку вниз, словно пескоструйная машина. Меня смяло мгновенно, сдирая кожу, кромсая плоть, ломая каждую кость, и шлифуя её, добела чтобы не осталось ни единой червоточины. Долина перестала существовать, как и мои мысли о ней. Мой белоснежный скелет лежал возле машины, обрастая плотью.

Я сажусь и выезжаю во тьму. Ничего не видно, но я еду и чувствую, как волосы отрастают. Цвета не видно в темноте.

Только движение по Пути можно назвать жизнью. Каждая остановка приводит к смерти -  отдыху перед очередной дорогой. Я живу всеми жизнями. Только принимая решения, делаю шаг вперёд, живу. Нет неправильных решений, просто каждое ведёт к разным дорогам.