Предел
Still I hear
"Burn!"
(Deep Purple, “Burn”)
Люди по-разному относятся к тем, кто от них отличается. У одних различия вызывают интерес и любопытство, смешанное с опаской, у иных неприязнь. Мы играли в мяч тогда, носились по полю, сминая босыми ногами густую траву, перекрикиваясь, и соревнуясь друг с другом в том, кто быстрее завладеет мячом и проведёт его сквозь соперников к призовой зоне. Я почти добрался до него, но товарищ зарядил по нему ногой и мяч взмыл высоко в воздух – а я с разбегу прыгнул за ним, не желая упустить. Всё было словно во сне. Мои ноги ещё мгновение назад вминались землю, и в следующий миг я уже летел за мячом, набирая скорость и, смеясь, послал его с небес к земле, в призовую зону. И лишь взглянув вниз, увидел, что необъятное поле стало с ладонь размером, а мои товарищи по игре были едва различимыми пестрыми точками на зелёном полотнище. Меня охватил страх и я с криком полетел вниз, кожу продирал мороз, я сжался в предчувствии удара и – покатился по траве кубарем. Воцарилось молчание.
Больше со мной не играли в мяч. Но что гораздо хуже, я больше не мог летать. Полёты стали моими кошмарами, в которых я снова и снова переживал падение и просыпался в слезах от ужаса, что этот прекрасный миг никогда не повторится. Да и был ли он? Быть может, то был всего лишь сон.
Но это был не сон.
Второй раз это случилось несколько позже, когда после школы местные хулиганы решили меня отделать – потому что их много, а я один, и не люблю драться. Я бежал, ощущая как приближаются ко мне возгласы «держи его!», и моим страстным желанием было прибавить скорости. И я прибавил, ощущая всем телом давление воздуха, наклонился вперед, раскинул руки и – это был уже не прыжок. Я летел над землёй, слыша позади изумлённые и полные бессильной ярости крики. Земля ушла вниз, а я пронёсся над деревьями, развернулся и поразился тому, как иначе всё выглядит отсюда, сверху. Дома словно игрушечные, словно на расчерченной классной доске на уроке геометрии – чёрточки заборов и линии полей, засечки линий электропередач. Буйство красок – цветущие клумбы, накрытые бледно-голубым небом, согреваемые тёплым солнечным светом.
Я пришел в себя от того, что замёрз и стал снижаться. В этот раз я упал, а сделав пробежку, коснувшись земли ногами, которые подогнулись, не выдержав. Я лежал в пыли, а сердце моё часто-часто билось от восторга.
И я начал летать. И быстро обнаружил, что мир полон сюрпризов.
Это был бар на перекрёстке дорог, автомагистрали, пересекающей страну, и поворота к нашей авиабазе. Обычный бар, где хватало неонового света, сортов пива, табачного дыма и звона стаканов. Я сидел у стойки и слушал, как поёт Джен, нежно держа в руках микрофонную стойку. Облегающее синее платье, пышная причёска, взгляд, в котором вязнешь как в пограничном слое… Её банда выдавала тягучий блюз, в котором голос временами сливался в муке со стоном саксофона. Кружка стаута, крепкая сигара, а когда пробьёт на фокусы, я пошлю в сторону Джен сотканные из дыма кольца, сердечки и звездочки. Я маг, мне можно.
Наша авиабаза – место, где испытываются прототипы самолётов, которые я проектирую. В свое время случай свёл меня с Мо, который тогда ещё занимался нехитрым бизнесом – торговал сигаретами. Точнее, торговал не он, а прелестные девушки в откровенных нарядах. Они ходили по ресторанам с лотком, в котором были сигареты. Мо считал, и не без оснований, что момент, когда одна из этих юных леди с улыбкой подносит огонёк на кончике спички к сигарете – стоит завышенных в несколько раз цен на это курево. Ресторан, говорил Мо, это не столовая, туда ходят не чтобы поесть и надраться, а чтобы шикнуть. А в шике он знал толк как никто. И вот Мо сказал мне – чего ради я летаю как ужаленный из города в город, перевозя срочные письма? Почему бы мне не поделиться своим талантом с другими, а заодно заработать немного больше чем на почте. Я спросил его – как я могу научить летать людей, лишенных склонности к магии воздуха? И Мо сказал, что мы с ним можем строить самолёты, на которых люди смогут перелетать с места на место как птицы, а суть идеи в том, что будучи магом воздуха, я лучше других знаю что нужно для того, чтобы самолёт был быстрее, вместительнее и лучше чем у конкурентов. Я подумал, и согласился. Мо тут же развел бурную деятельность – он использовал мои способности как таран, чтобы вынести двери у банкиров, и в кратчайшие сроки оборудовал нам авиабазу с ангарами и сборочными цехами, заключил контракты на поставку материалов, нанял кучу народа и поставив меня перед кульманом, сказал – «Нам нужна реклама. Сделаем вот что: нам нужен быстрый самолёт, на который мы посадим смазливую девчонку с амбициями, и она облетит вокруг света». Вокруг света она, конечно, не облетела, но шуму наделала достаточно, чтобы нашу контору заметили. Посыпались заказы, и пока Мо грёб деньги лопатой, я дни напролёт чертил эскизы и схемы, а по выходным сидел в баре и пил пиво, размышляя. С одной стороны, есть множество людей, которые мечтают о небе, но поскольку они лишены способностей, то вынуждены летать на самолётах, и значит я помогаю им осуществить мечту о полёте. С другой стороны я почти не летаю сам. Это меня угнетало.
- Это ты тот маг? – спросил человек, присевший рядом.
- «Тот маг»? – переспросил я. – Вообще-то я тут единственный воздушный маг.
- Уже не единственный, - буркнул этот тип и заказал пиво. – Есть разговор.
Я никогда прежде не видел другого мага. Я не знал что сказать.
- Я слышал, ты работаешь на этого подонка Мо?
- Он не подонок, он бизнесмен.
- Все бизнесмены – подонки. Он эксплуатирует тебя и наживается на этом.
- Чёрт возьми, да кто ты такой вообще?
- Я такой же как и ты, - огрызнулся незнакомец. – Скажу больше, мы с тобой не одни такие.
- Ну и где вы были всё это время?
- Далеко. Мы живем особняком от людей, потому ты о нас и не слышал.
- Но почему?
- Потому что мы разные. А ещё потому что мы вырождаемся.
- Не понимаю.
- В былые времена магов было много, а сейчас мало. И мало их стало из-за самолётов. Какой-то мерзавец, лишенный дара, сляпал свою чёртову этажерку – и понеслось. Раньше люди мечтали о небе и мечта поднимала их в воздух. Сейчас они мечтают о самолётах, и поднимаются в воздух на громыхающей, чадящей дымом железяке. Отвратительное зрелище. Они воображают, что могут летать!
- Они действительно могут летать. И выбирайте выражения, сэр, пусть это бар, но вы в нём гость – среди наземного персонала и пилотов, которым могут прийтись не по вкусу ваши слова.
- А мне какое до них дело? Я с тобой общаюсь. Ты тут единственный с кем вообще можно общаться.
Я хмыкнул.
- Не соглашусь с такой точкой зрения. Я сын пилота, и с этими людьми у меня больше общего чем с вами, сэр. Это хорошие люди.
- Ты не понимаешь, - отмахнулся незнакомец. – Они захватывают наше небо. Наше по праву.
- Небо не принадлежит никому. Я не знаю с какой горы вы слезли, сэр, но настоятельно не рекомендую вам продолжать в том же духе.
Незнакомец фыркнул, осушил свою кружку и буркнув «я думал ты один из нас, а ты один из них» - направился к выходу. Не сказать, чтобы я расстроился.
Но, на самом деле, я расстроился. Как может человек воздуха быть таким... Он похож на тех людей, которые относились ко мне враждебно всю мою жизнь, только лишь потому, что я умел летать, а они нет. Разве это – так важно?
Оказалось, важно.
Когда я присел за столик, где пили пилоты, разговоры затихли. Я прежде не общался с ними, поглощённый работой, и проводя время в своих мыслях, обдумывая различные концепции и схемы, а они лишь испытывали то, что строил на своём заводе Мо по моим чертежам.
- В чём дело? – спросил я, пытаясь разбить стену молчания.
- А то ты не знаешь, - буркнул один из пилотов.
- Нет, не знаю, просвети меня.
- А зачем? Ты маг, вот и лети куда летел.
Я покосился на его куртку, где была планка с именем.
- Чак, позволь спросить тебя – любишь ли ты полёт?
- Тебе какое дело?
Я вздохнул и отчалил. На душе было довольно гадко. То были люди, которым я дарил возможность летать, чтобы они познали то же, что и я – восторг. Совершенную красоту неба. Почему они отвергают меня?
- Не принимай близко к сердцу, - раздался голос рядом, когда я принялся за очередную кружку пива. Я обернулся, и словно щелчком затвора фотоаппарата в памяти отпечатался миг – потемневшая стойка бара, на стене – сепия фотографий, где улыбающиеся люди стоят возле своих крылатых машин, выбеленные ежедневной уборкой доски пола под ногами девушки, эти стройные ноги, обутые в туфли на высоком каблуке были затянуты в тёмные чулки, уходящие под белую юбку, выше которой – приталенный белый китель; синий платок на шее гармонировал с цветом глаз, а обрамлённый локонами медных волос чуть угловатый овал лица с острым носиком, украшали улыбкой ярко-красные чувственные губы. В тонких пальцах она держала хрустальный фужер, наполненный пурпуром красного вина. Оливия, краса и гордость медицинской службы базы.
- Тяжело быть не таким как все, - сказал я. – Словно между двух миров.
- Я слышала разговор с тем человеком. Он тоже маг?
- Возможно.
Она облокотилась о стойку и оставив отпечаток помады на стекле фужера, пригубила вино.
- Поговоришь со мной, маг? – спросила она.
- О чём? Я строю самолёты, они на них летают – я для них чужой. Я летаю, но строю самолёты для обычных людей – и я чужой для магов.
- Обычных? Я бы не называла их так.
- Я имею ввиду, без способностей.
- У всех есть способности, маг. Просто разные.
- Вы знаете о чем я, мисс Оливия. И всё же, что привело вас именно сюда? Вам больше к лицу офицерский клуб, а не бар для рядового состава.
- Даже если бы существовал закон, по которому я не могу здесь находиться, здесь не нашлось бы никого, кто бы напомнил мне о нём, - она улыбнулась. – На самом деле, мне нужен именно ты.
- Правда? – мне кажется, я покраснел.
- Идём, - она поставила на стойку недопитое вино и сделав жест, направилась к выходу, а я словно баран на веревочке, направился следом.
Мы шли долго в вечернем сумраке.
- Я провожу предполётные осмотры, - сказала она, нарушая тишину, в которой лишь гравий хрустел под её туфлями, которым больше по вкусу пришелся бы паркет танцевальных зал. – И о многом наслышана, например о том, что ты ни разу не сидел в кабине самолётов, которые проектируешь.
- Зачем? Я умею летать и так.
- Мы идём к одному из них. Я хочу показать тебе кое-что.
Мы вошли в ангар. Конечно же я даже в темноте узнал бы любой самолёт из тех, что создал. Этот был одним из первых, он назывался «Альбатрос» - двухмоторный высокоплан с прямым крылом, достаточно мощный и скоростной, чтобы пересечь материк, если залить под завязку топлива.
- Ну да, я помню его. Мо нужен был почтовый самолёт.
- Мо нужен был самолёт-разведчик.
- Что?
- Я так понимаю, ты не в курсе? И газет не читаешь?
- Как-то не до этого.
Оливия поджала губы.
- Может быть ты и не смотришь на небо, но этого не нужно, чтобы ощутить напряжение надвигающейся бури. Пойдем дальше.
Следующий ангар. Призраки самолётов – вот транспортный, правда почему-то выкрашенный в хаки, теряющийся в темноте; вот высокоскоростной, спортивный…
- Ты ничего не замечаешь?
- Ну… Расцветка никуда не годится.
- А это? – Оливия подвела меня ближе. В корне крыла спортивного самолёта я заметил нечто, что принял сперва за приёмник воздушного давления, но присмотревшись, заметил оружейный ствол. – На Мо работает целый штат инженеров, которые адаптируют твои самолёты для военных нужд.
- Но… Мы ведь не воюем?
- Пока ещё нет, но стоит кому-то бросить спичку – и вся эта гора пороха, которую представляет из себя международная арена, радостно рванёт.
- Не понимаю. Мо сказал, что мы будем дарить людям полёт. Он сказал, что мои самолёты будут возить людей и грузы, быстрее и дальше.
- Они и будут. Возить солдат и бомбы. Быстро и далеко.
Я стоял, глядя на ставшие вдруг чужими самолёты.
- Залезай в кабину, - сказала Оливия. Я машинально открыл люк и по трапу залез в тёмное нутро самолёта. Щёлкнула, словно пистолетный выстрел зажигалка, и Оливия запалила фонарь. Мы пробрались по тесному коридору в кабину, где было темно и холодно.
- Что ты хочешь чтобы я увидел? Это? – я коснулся штурвала, чей металл был укутан в кожу. – Я сам проектировал это. Всё это, - я обвел жестом мёртвые приборы и циферблаты.
Зажужжали шестерни – Оливия крутила ручку запуска. Затем она вдавила кнопки зажигания – и в топках загудело пламя. Одинокими звёздами на панели вспыхнули два красных огонька сигнализации, лениво оживились термометры.
Раздался пульсирующий гул генератора, и панель осветилась искусственной зарёй подсветки. Огоньки стали синими.
- Ты когда-нибудь делал так? – вкрадчиво спросила Оливия.
- Нет, я не испытываю свои самолёты. Я знаю что они будут летать, потому что я знаю что они будут чувствовать.
- И ничто кроме них тебя не интересует?
- Это вся моя жизнь.
- Но должно же быть в ней что-то кроме самолётов.
- Ты не поймешь. Это чувство, когда я лечу над миром… Ни один самолёт не может достичь той сумасшедшей скорости, когда воздух начинает греть, и я…
Оливия прижала палец к моим губам.
- Я всё понимаю. Но магами становятся не просто так.
- А как?
- Давным-давно были тёмные времена ненависти и страха, и люди убивали друг друга. Мстили друг за друга. В том были цель и смысл их жизни, и конечно же долго так продолжаться не могло. Говорят, что тогда и возникли первые воздушные маги. То были люди, дарившие людям мечту. Это ведь чудо, что человек может взять и полететь, не правда ли?
Я вспомнил выражение лиц моих товарищей по игре в мяч.
- … Однако, были среди людей и те, кто мечтал полететь, и те, кто завидовал тем, кто летает. Те из них, кто мечтал полететь, но не мог, стали магами земли. Они строили высокие башни, приближавшие их к небу, и хотя полететь они не смогли, они нашли своё призвание в строительстве. Они самые незаметные из всех, но если где-то строится башня – будь уверен, неподалёку находится маг земли. Затем были маги воды – они тоже не смогли лететь, но зато они овладели искусством мореходства, и эти прекрасные, грациозно летящие по волнам парусники – тоже мечты о полёте.
- А маги огня были?
- Ты о сказочных колдунах, которые метали огонь во врагов? – улыбнулась Оливия. – Нет, этого никогда не было.
Она заняла место капитана, а я уселся в кресло второго пилота. Указатель давления подобрался к зелёной зоне, и Оливия взялась тонкими пальцами за рычаг пуска двигателя.
- Ты ведь не собираешься?..
- Что? Вывести этого красавца из ангара и немного полетать? – она усмехнулась. – Рождённый ползать – летать не может. Мы просто немножко прокатимся.
Рычаг подался под её рукой и лопасти винтов дрогнули и быстро слились в мерцающий круг. Стояночный тормоз отпущен –и самолёт покатился из ангара на рулёжную дорожку.
- Постой, это неправильно, это запрещено, это… - забормотал я, со страхом глядя на медленно ползущие под колёса огни дорожки. – Мы ведь выпили, так нельзя…
- Конечно нельзя. Но кто запретит? Ты? – Оливия толкнула от себя регулятор дроссельной заслонки и моторы выплюнули назад белую струю отработанного пара, а меня вжало в сидение. Это было так непривычно, и я поймал себя на ощущении что внутри будто взвелась пружина, та самая, которая подбрасывала меня в воздух, дабы лететь. Я был готов лететь. Я хотел лететь. Но не в этой консервной банке!
Оливия усмехалась, её прищуренные глаза, подведённые тушью, бросали на меня отрывистые взгляды.
- Открою тебе маленький секрет: я боюсь летать.
- Тогда зачем ты это делаешь?
Она наклонилась ко мне, и её тонкая рука обвила мою шею, а губы обжег поцелуй. Я застыл, а Оливия рассмеялась:
- Я люблю нарушать запреты. Ты запираешься в своем кабинете, или витаешь в облаках - и не видишь картины мира. Как люди издают запреты вместо законов. Они душат меня, и глядя на тебя, человека, который может летать, я спрашиваю себя – почему не могу я? И прихожу к выводу, что могу.
- Тебя накажут.
- Я думала, что ты поймешь, - разочарованно сказала Оливия. – Птица свободна лишь до той поры, пока не заточить её в клетку. Но я не птица. Моя свобода вот здесь, - она положила руку на грудь. – И она только моя. И нет клетки, способной меня удержать.
Самолёт вышел на взлётную полосу, и Оливия, застопорив колесо, вынудила тяжелую машину развернуться прямо на взлёт.
- … Ты чувствуешь? – спросила она.
Я рвался в небо, также как и самолёт, я ощущал как дрожат его крылья и пружина воздуха за его винтами сжимается, когда Оливия открывает дроссельную заслонку. Меня трясло, я бросал лихорадочные взгляды на полосу, на приборы, на девушку в белом кителе, поцелованную солнцем и безумную как и все они, и в моей голове метались какие-то мысли, но я не мог их расслышать за гулом винтов.
- Да… Да… Сейчас, - она отпустила тормоз. И самолёт рванулся вперед по полосе, лениво плывущие мимо окна огоньки ускорялись, а впереди была только граница между тёмным небом и чёрной землёй. Указатель скорости начал подъём. По щеке скатилась слеза.
- Ты хочешь лететь, маг?
Я не понимал, чего она хочет.
- Зачем ты поднимаешься в небо, маг?
Огоньки слились в слепящие полосы, я ощущал как упругие потоки воздуха под крыльями делают самолёт легче пёрышка, как спадает напряжение в передней амортизационной стойке…
- Не мучай меня, пожалуйста, - с надрывом воскликнул я. – Я не понимаю тебя, я не понимаю, чего ты хочешь…
Дроссельная заслонка закрылась, и самолёт, потеряв скорость, тяжело осел. Я ощущал себя разбитым и надломленным, словно пробежав несколько километров в тщетной попытке взлететь.
Оливия свернула на рулёжную дорожку и повела самолёт к ангару. Она молчала.
Полковник Харрис недовольно кривил губы, а Мо усмехался:
- Да ладно, полковник. Что в этом такого? Ну захотелось парню прокатиться на самолёте с классной девчонкой…
- Они оба были под мухой.
- Ну и что?
- Это нарушение безопасности. Они могли сломать самолёт, или что ещё хуже – взлететь и упасть кому-нибудь на голову. Я должен наложить взыскание и…
- Полковник, вы сами-то хоть понимаете, о чем говорите? Вы можете запретить магу воздуха летать? Да вас же засмеют – это всё равно что запретить дуть ветру.
- Но Оливию я накажу. Это недопустимое поведение.
- У меня есть идея получше.
Я заметил конверт, который Мо положил на стол полковника, прикрывая его от меня. Они о чем-то тихо перемолвились, и полковник задумчиво сказал:
- Ну раз такое дело, то ладно. Но чтоб это было в последний раз. Вам ясно?
- Да, сэр, - сказал я. Оливия улыбалась, словно хулиганка, избежавшая наказания. Впрочем, так оно и было.
Я летаю потому, что такова моя суть? Или она в чём-то большем? Мо придал моей жизни неожиданный смысл, и тем более неожиданным было то, что теперь он, не скрывая, попросил меня создать бомбардировщик. Я отказался. Мо орал и с пеной у рта рассуждал о том, что правительство готово платить бешеные деньги за самолёты, и если не мы с Мо, то кто-то другой заграбастает военный контракт, и бомбардировщик всё равно будет создан. А так как я могу создать его лучше и быстрее, то мой самолёт спасёт тысячи жизней как пилотов, так и солдат, жизнь которых будет зависеть от того, насколько качественно бомбардировщики разнесут вражескую позицию.
В этот день я напивался в баре. Я был в безвыходной ситуации – если я откажусь, погибнут люди. Если я соглашусь – погибнут люди.
- Теперь ты понял? – спросил незнакомец. Он подошел незаметно, и взяв стакан пива, бросил на стойку пятнадцать центов. – Ты не должен работать на них. Пусть разборки людей будут только их делом, мы не хотим иметь с ними ничего общего, и потому мы ушли. Твоё место среди нас, и оно ждёт тебя.
- Что я буду там делать?
- Жить. Любить. Летать.
- Я могу делать это и здесь, - я осушил пол-стакана залпом. – Я живу, работаю, я люблю своё дело и никто не может запретить мне летать.
- Ты живешь в клетке.
- С каких пор мой дом стал клеткой?
- В Тёмные времена летунов убивали, если они отказывались служить людишкам. Тёмные века повторятся – попробуй только им возразить, и посмотришь, что будет. Я предлагаю тебе выход. Подумай над этим.
Мой стакан полетел ему в спину, но разбился о закрывшуюся дверь. Отчаяние, гнев захлестывали меня, обвивались вокруг горла и мешали дышать. Мешали смотреть, разъедали глаза.
- Здесь нет никакого выхода! – крикнул я. – Нет выхода! Они не только ослепли, они ещё и оглохли!
Пилоты, техники, бармен, музыканты, Джен – все смотрели на меня. Я завладел их вниманием, стоило лишь грохнуть стакан.
- Я всего лишь хотел поделиться мечтой о небе со всем миром! Почему никто не видит той же красоты, что вижу я? Почему никто не слушает её? Зачем вы все летите в небо?!
Я осекся. Мне стало страшно – на меня смотрели глаза десятков людей, но мне нечего было им сказать. Я не смог бы передать словами то, что чувствовал. И я выбежал за дверь, и мои туфли разлетелись на ошметки от удара о гравий – и этот удар послал меня в небо.
Я набирал высоту, и ветер сушил мои слёзы, а я гнал всё быстрее. Вот взгляд мне застлал туман, и я перешел предел, за которым, после хлопка, была лишь тишина. Но мне было этого мало, я хотел улететь далеко, высоко, выше облаков, прочь от земли, прочь от всех, и я гнал, чувствуя как моё лицо согревает в ладонях ставший плотным ветер – а может быть солнце, которое я нагонял, и которое поднималось из-за горизонта на западе. Было трудно дышать. Ещё чуть-чуть – и я ощутил на губах огонь.
Поцелуй Оливии был столь же горячим.
И тяга пропала, как будто кто-то закрыл мне дроссельную заслонку.
Я кричал, кувыркаясь и падая вниз, в белую мглу облаков, словно камень в мутные волны.
Мне удалось выровняться и холодный ветер вернул чистоту мысли.
- Мне придется запретить тебе полёты, - сказал полковник Харрис. – Это уже ни в какие ворота не лезет.
Он возвышался над моей кроватью, а я лежал весь в бинтах и мрачно смотрел на его орденские планки.
- Вы не можете, - сказал я, с трудом ворочая обожженными губами.
- Могу. Ты представляешь стратегическую ценность для нашей страны, сынок. Я не могу допустить, чтобы ты покалечился. Это для твоей же безопасности.
Я отвернулся. Он постоял ещё немного, а потом ушел.
Оливия появилась минутой спустя. Она проверила повязки и смочила мне губы водой, а затем, наклонившись, поцеловала.
- Ты нашел то, за чем взлетел? – спросила она.
- Я обжегся. Даже маг не может лететь на такой скорости.
- Когда-то говорили, что человек не может преодолеть скорость звука. Мне кажется это всего лишь предел – а каждый предел открывает новые возможности. Быть может тебе кажется, что нет выхода, но лишь потому, что ты не можешь преодолеть предел. Вот здесь, - она коснулась моей затянутой в бинты груди.
- Оливия…
- Мы оба поцелованы пламенем, - она ласкала тыльной стороной ладони мою щеку. – Ты спрашивал меня, были ли маги огня – и я сказала неправду. Магами огня становятся те, кого целует пламя. Кто увидел солнце. Ожоги заживут, но ты всегда будешь видеть солнце.
- Ты… была обожжена?
- Я? Нет. Мой огонь был здесь, всегда, - она взяла мою ладонь и, просунув себе под китель, положила на грудь. Я отдёрнул руку. – Горячо?
- Больно.
Она взяла мазь и стала втирать её в мою обожженную ладонь мягкими движениями.
- Существует мечта, и она словно ветер, зародившись в одном месте, наполняет паруса многих кораблей. Но существует также пламя страсти, и имя ей – желание. Оно сводит с ума, этот огонь неутолим и неугасим, он выжигает всё внутри и заставляет делать то, чего никто не делал. Так устроен этот мир – чтобы поплыл мореход, чтобы полетел пилот, чтобы была построена башня – должен сгореть маг огня, до конца отдавшись своей страсти. Но он неопалим, и потому сгорает изнутри.
- Это ужасно…
- Это прекрасно, - улыбнулась Оливия. – Быть двигателем, рваться в небо, в море, куда угодно. Быть топливом, и греть сердца и души. Быть воздухом, чтобы дышали другие.
- А ты?
- Ты видел то же, что вижу я, и скажи – разве это не стоит того, чтобы жить?
- Это очень больно.
- Но это значит, что ты жив. Поправляйся скорее, маг огня!
Возможно, это было то, чего мне не хватало. Когда я выписался (удивительно, как быстро зажили ожоги и отрасли волосы), я пришел к полковнику Харрису. Он сидел в кабинете и читал какие-то бумаги, на стене тикали часы, в углу пылился флаг, стеллаж был заставлен папками и кипами документов, и на единственном кресле в кабинете сидел сам полковник. Визитёры же стояли навытяжку и говорили «есть», «так точно» и «никак нет».
- Чёртовы бюрократы, - буркнул полковник. – Иногда думаешь – огоньку бы сюда…
Он отложил бумаги и покосился на меня.
- Сэр, у меня есть идея.
- Я слушаю.
- Я хочу создать самолёт, который будет летать выше и быстрее любого другого в мире.
- О как. Это возможно?
- Мой последний полёт доказал, что даже воздушные маги не смогут состязаться с ним в скорости и высоте.
- Однако смотрю, ожоги зажили быстро, даже следов не осталось. Но что будет с обычным человеком?
- Его защитит самолёт. Я всё продумал, и мне нужно финансирование на его постройку.
- Вы точно справитесь?
- Я маг воздуха. Справлюсь ли я? А кто справится?
- Ха, да уж. Когда сможете представить прототип?
- Как построю. Одно условие: испытывать его буду я.
- Не годится.
- Я не торгуюсь. Как вы сами сказали, обычный человек не справится, если придется покидать самолёт на такой скорости, а со мной ничего не случится. Кроме того, я не могу разогнаться сам до такой скорости, а значит не могу ощутить то, что будет с самолётом, поэтому мне нужно быть внутри.
- Вы полетите с пилотом.
- Зачем мне пилот?
- А вы что, уже умеете летать на самолёте? – съязвил полковник.
- Не забывайте, кто их делает.
- Это не обсуждается. Как я сказал – вы слишком ценный для нашей страны человек. Откуда я знаю, вдруг вы вздумаете улететь?
- Как я могу, вы же меня в клетку засунули, - криво усмехнулся я. – Вы читали моё досье, полковник?
- Как и каждого кто здесь служит.
- Тогда вы знаете, что мой отец погиб, сражаясь за свою страну.
- И?
- Я его сын. И эта страна – моя.
- А я-то думал что чувство патриотизма вам чуждо.
- Ничто человеческое мне не чуждо.
- Всё дело в Оливии, да? – он подмигнул мне. – Да, огонь-девчонка. Парни её побаиваются.
Я, кажется, даже знал почему.
- Дайте мне взглянуть на это ваше чудо, как построите.
- разумеется, сэр.
Я снова сидел в баре. На этот раз пилоты не ворочали нос от моего общества. Весть о том, что я строю невероятный самолёт облетела базу, и теперь каждый хотел узнать подробности. Это было мне на руку.
- Я назвал его «серебряная птица», - сказал я Чаку, видавшему ещё прошлую войну.
- Он поднимется на высоту 660го эшелона и начнет разгон выше, - сказал я Марку, зашедшему с женой узнать подробности.
- Он достигнет скорости в шесть чисел Маха, - сказал я Вернону, пилоту транспорта.
- Он сможет взять на борт пятитонную бомбу, самую большую какая у нас есть, - сказал я Джозефу, променявшему самолёт на мотоцикл.
Они удивлялись, недоумевали, поражались, недоверчиво восклицали.
Я задавал всем один и тот же вопрос – «что они нашли в небе?».
Чак нашел там купол храма из перекрещенных лучей прожекторов, во всполохах взрывов снарядов зенитной артиллерии, под этим куполом он обрёл друзей, братьев – и больше не был один.
Марк разбился после отказа гидравлики, в госпитале за ним ухаживала медсестра, привязавшаяся к нему всей душой – а он отвечал ей взаимностью, потому что пока не сняли гипс он был беспомощен. Они поженились сразу как он выписался, через пол года.
Вернон нашел в небе спокойствие и безмятежность долгих рейсов. Он подумывал издать свои полётные заметки, и я сказал что это хорошая мысль – едва прочтя пару листов, я понял, что он – тот человек, у которого есть слова, для того, чтобы рассказать о том, что я чувствую, но не могу выразить.
Джозеф жаждал скорости. Его уволили из авиации за пьянки, потому что он не мог без скорости, мир казался ему слишком тусклым. Он же рассказал мне о Фрэнсисе, которого больше нет с нами. Завороженный небом, он забыл о полётном задании, о приборах и топливе, и исчез, ведя свой самолёт курсом двести семьдесят. Никто не видел ни его, ни его самолёта.
Эти рассказы сблизили нас, и из общего настроя, я уловил, что они не хотят воевать, но если придется – то не останется иного выбора.
Он пришел снова, когда работы над самолётом были почти закончены. Я вышел из мастерской и направился к бару, как вдруг меня свалил тяжелый удар.
- Ты знаешь что ты творишь?! Ты всех нас погубишь! – крикнул незнакомец перед тем как ударить меня ногой в лицо. Я рухнул на гравий, ощущая что моё лицо онемело, и что тёплые капли на нем – это кровь. Он тяжело дышал, не зная, ударить ещё раз, или мне уже хватит.
- Ты говоришь, что люди не любят вас за то, что вы можете летать – а сам бьешь меня за то, что я могу летать быстрее тебя, - презрительно сказал я, сплюнув кровавую слюну.
- Ты…
- Стой где стоишь, маг! – раздался голос, а затем лязг оружия. Я лежал между тремя парнями из военной полиции с винтовками наизготовку, и магом, взбешенным донельзя.
- Ты принадлежишь им, - с ненавистью сказал маг. – Ты раб, ты недостоин иметь власть над воздухом…
- Коснешься его ещё раз, и ты покойник! – рявкнул сержант военной полиции.
- Пусть улетает, - я вытер губы. Сержант подал мне платок. Маг высоко подпрыгнул – и с невероятной скоростью рванул на восток, исчезнув вдали под раскат грома, когда он преодолевал скорость звука.
- Вы в порядке, сэр?
- В полном, сержант, - я вернул его платок. – Вы следите за мной, что ли?
- приказ полковника. Между нами, сэр, вы делаете очень важное дело. Возможно, с вашей «серебряной птицей» война не будет столь кровавой и безысходной как прежде. Эта птица спасёт много жизней, сэр.
- О да, она спасёт.
Я выбрал Джозефа. Полковник артачился, упирая на то, что этот парень совсем съехал с катушек, но я сказал, что имея дело со скоростью, которая ранее была недостижима, мне нужен человек, который любит скорость.
А Джозеф широко распахнув глаза, смотрел на мой самолёт.
- Он словно зеркало, - сказал он, глядя на свое отражение в фюзеляже.
- Ты поведёшь его для меня?
- Да я душу бы продал ради того, чтобы поднять в небо такую птичку!
Это был замечательный самолёт. Его крылья были сдвинуты назад и плавно изгибались вверх и назад, а острый нос был словно копьё, нацеленное в будущее.
- Одного не пойму, а куда бомбу засовывать?
- Это прототип, - я полез в кабину по приставной лестнице. – Сперва надо проверить как эта птичка летает, а потом уже делать бомболюки и прочее.
- Ну, тогда за дело.
Джозеф, облаченный в противоперегрузочный костюм, начал процедуру подготовки к запуску. Чтобы не терять время, тягач вытащил нас на полосу, а наземная зарядная станция накачала полные баки воды и пара.
- Наземный контроль, это «серебряная птица», к взлёту готовы, полоса два.
- Взлёт разрешаю. Бог да хранит вас в пути!
Шелест винтов позади нас превратился в гул, и самолёт тронулся, набирая скорость. 40, 50, 80, 110, 150, 220, 275… шасси сильно вибрировали, и я отметил что нужно с этим что-то сделать. Отрыв – мы в воздухе. Указатель высоты медленно ползёт вверх, потом спускается, когда Джозеф устанавливает стандартное давление.
- Набираем эшелон 660, - сказал я.
- Понял, только с такой скоростью плестись будем целую вечность.
- Только до десяти тысяч метров, дальше пойдем как маслом намазанные.
Десять тысяч мы набирали пол часа. За это время топки прогревали воду и росло давление.
- Убрать лопасти.
- Есть «убрать лопасти».
- Включить бустер.
Винты сложились и убрались в корпус. Джозеф коснулся переключателя – и нас вдавило в кресла ускорением. Высотомер словно ошалел, едва пилот потянул на себя штурвал – вариометр зашкалило (заметка - удлинить шкалу), а высотомер оживился. 11000, 12000…
- Джозеф, ты знаешь что такое скорость? – спросил я.
- Это вот то, что мы сейчас испытываем, - хмыкнул тот.
- Нет. То, что мы сейчас испытываем – это разгон. Скорость начнется, когда выберемся из этого киселя.
15000, 16000…
- Что, можно ещё быстрее?
- Быстрее молнии. Быстрее мысли.
- Ну ты даешь, маг… Бак почти пуст.
Какого чёрта? 18000.
- Выравниваюсь. Скорость 600, падает.
- Проклятье. Ладно, попробуем стартовать отсюда. Кабируй и включай разгонный блок.
- Уверен?
- Уверен.
- Ладно, - Я смотрел на то, как пальцы Джозефа на миг задрожали над кнопкой, но он вдавил её – и на нас словно опустился пресс.
- Ды…шать… нечем… - прохрипел Джозеф. Альтиметр, указатель скорости и акселерометр сошли с ума.
- Тер… пи… Это… не… надолго…
Облака остались далеко внизу, небо стремительно темнело, и средь бела дня я видел звезды.
- Скорость 2550, держится, - пропыхтел Джозеф, когда пресс слегка ослаб. – Высота 22000. Будь я проклят! Так высоко ещё никто не забирался.
- Мало. Плохо. Низко.
Скорость снова стала расти, и остановилась на трёх тысячах. Затем заглох разгонный блок.
- Снижайся, мы закончили, - вздохнул я.
- Будь я проклят, это было чертовски быстро!
«серебряная птица» снижалась, скользя по воздуху словно яхта по волнам. Я ощущал упругую волну под крыльями и фюзеляжем. И я ощущал разочарование. Самолёт не смог сделать то, что смог я. Даже вполовину.
Я читал газету. В ней было сообщение всему миру о том, что наша страна обладает самым высотным, самым дальним бомбардировщиком на планете.
Я скомкал газету и швырнул в урну, затем вернулся к чертежам. Нужно полностью переделать конструкцию, и начать надо с шасси. Затем двигатели и приборы. Нужны другие шкалы. Нужно другое топливо.
У меня не чем разогнать мою птицу.
Кроме меня.
Оливия сказала, что высшее счастье – быть топливом, а что если я использую свою магию для того, чтобы придать самолёту скорость? Я не могу поднять с собой ничего тяжелее почтовой сумки, но только потому, что мне не хватает подъёмной силы. У самолёта есть крылья – что если я буду толкать самолёт?
Но это будет означать, что сердцем самолёта будет маг воздуха. Представляю, как разъярится мой коллега… Нет, сердцем самолёта будет маг огня.
Предел ещё не достигнут, и огонь в топках ещё горит – а значит будет движение, вперед и вверх, пока я не преодолею предел – или не погибну сам.
Я засел за чертежи. Мои руки наполняла дрожь – как наполнялись дрожью руки Оливии, когда она держалась за рукоятку дроссельной заслонки. Что если мы вместе?..
- Вам не удастся этого сделать, - полковник Харрис надул щёки. – Видите этого человека, в очках? Это мистер Джонсон, физик. Что скажете, мистер Джонсон?
- Ну, для начала, существует предел, граница атмосферы – он находится в ста километрах над землёй. За этим пределом магия воздуха не действует – по причине отсутствия воздуха.
- Но если я разгоню самолёт до этого предела, он выйдет из атмосферы по инерции!
- И не сможет ничего сделать. Ни повернуть, ни затормозить. К тому же, вы разобьетесь и сгорите при входе в атмосферу – на такой скорости это просто очевидно. Мы изучили ваши наблюдения и сделали вывод – это невозможно.
- То же самое говорили про скорость звука.
- У вас тут шесть скоростей звука, а достигли вы пока что только три, и то – конструкция нагрелась так, что чудом выдержала.
- Я смогу.
- Даже маг воздуха не может этого, - сказал полковник. - Смиритесь, и займитесь доработкой предыдущего образца – я так и не заметил там бомболюка.
- Мне нужен ещё один шанс, полковник. Я знаю что делаю.
- Физика не может ошибаться.
- Если бы наука и промышленность были способны родить гениев – магии бы не было.
- Не у всех есть сверхъестественный дар, но и мы кое-что можем.
- Войны развязывать вы отлично можете.
- Войны развязывают политики, а не ученые.
- А ученые изобретают бомбы.
- Вы что, пацифист? – воскликнул Харрис.
Я гневно уставился на полковника.
- Полковник, если я не хочу чтобы куча народа умерла за клочок земли и чьи-то полные ненависти слова, это не значит что я пацифист. Это значит, что я летаю выше вас. Там, где не слышно пропаганды, и где вещи такие, какими они и должны быть.
Я сидел за штурвалом самолёта и понимал, что не могу лететь. Я могу летать, а не нажимать на кнопки.
- Ты нашел в небе то, чего желал? – раздался позади меня голос Оливии.
- Да. Но не достиг.
- И что же это?
- Предел.
Я коснулся траекториеметра. Там была красная полоса с надписью «сто километров».
- Ты действительно этого хочешь?
- Выйти за рамки? Вырваться из клетки? Порвать цепи? Да.
- иди ко мне, - выдохнула она.
Меня охватил жар. Её губы впились в мои, а ногти, выкрашенные красным пропахали алые борозды по коже. Поцелуй солнца. Тепло солнца. Когда соприкасаются тела, когда встречаются пальцы и сжимаются в замок. Я ослеп, ибо увидел солнце, и мог лишь чувствовать в этом полумраке кабины, ощущать запах – не топлива, но человека рядом, ставшего столь близким, что нити долга и ответственности, которыми я был опутан со всех сторон, и которые меня разрывали, внезапно ослабли, и я перестал их ощущать, получив взамен вибрирующую струну между нами. Я нагонял солнце. Я прошивал атмосферу. Я падал. Я ощущал толчок отгоревшего ускорителя. Я видел лежащие вправо стрелки манометров. Я ощущал близость взрыва. Пятитонной бомбы в моем бомбоотсеке, чья тяжесть не давала мне подняться.
Но я поднялся.
- Это так странно, - сказал я, прислушиваясь к биению сердца. Оно успокаивалось, на моём лбу высыхал пот. Оливия поправляла одежду, она достала помаду и зеркальце.
- Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь, - сказала она.
- Знала бы ты, что я делаю…
- А я знаю. Как древний бесстрашный герой, ты перековал меч своего отца, и теперь готовишься в битву. Копьё пронзит щит, а твой самолёт – предел, так ведь?
- Да, но…
- Ты создал идеальный меч, от которого нет защиты.
Я кивнул.
- Ты знаешь, что будет, если его получит правительство?
- Знаю.
- А что будет, если такой меч будет у каждого?
- Тогда, я полагаю, даже самые заядлые разжигатели войны сядут за стол переговоров, потому что если будет война – она станет последней. И если они не полные психи, то они должны это понимать.
Оливия улыбнулась.
- Ты сделаешь это?
- Да.
Её поцелуй был наградой.
- Ты вдохновила меня, - добавил я, и был вновь прерван её губами.
- Ты нужна мне, - сказал я, оторвавшись. – Я не смогу поднять самолёт в одиночку.
- Но у тебя будет пилот.
- Это другое. Мне нужна именно ты. Без тебя ничего не выйдет. Я пробовал. Только сильное чувство может дать скорость. В тот раз я был в отчаянье. В этот раз я хочу…
- Я боюсь высоты, ты же знаешь.
- Так значит, нет?
- Но с тобой я не боюсь ничего, - она улыбнулась.
Я проводил её до дома. Мы устроились на качелях, среди роз. Они цвели, и земля вокруг кустов была засыпана пурпурными лепестками, а на колючих ветвях, ограждаемые заборчиком, словно ширмой, тянулись к солнцу новые бутоны. Вдыхая их аромат, до самого заката я рассказывал Оливии о проблеме предела, сетуя на то, что ученые могут сделать пятитонную бомбу, но не могут сделать нормального топлива, которое не закипает при разгоне. Она улыбалась, поглядывая верх, и вдруг сказала, вытянув палец к небу:
- смотри!
Я проследил её взгляд и увидел белый росчерк. С неба скатилась звезда.
- Загадал желание? – лукаво спросила она.
- Не успел.
- Я загадала за двоих.
- Какое?
- Нельзя говорить, а то не сбудется.
- Что ж, когда мы будем входить в атмосферу, будем выглядеть так же.
- И тогда люди загадают желания!
- И они сбудутся! – я рассмеялся.
Когда мы расстались, я прошептал послание ветру, а затем пошел в свой кабинет и выгреб все чертежи, расчеты и наработки по вопросу, какие у меня были.
Порыв ветра – и на подоконнике очутился мой давний знакомый, маг воздуха.
- Чего тебе надо?- буркнул он.
- Ты. Ты, и все твои братья.
Он непонимающе поглядел на меня. А я протянул ему папки и свою старую почтовую сумку.
- Вы должны отнести эти документы всем ученым мира. Срочная доставка.
- И какова же плата? – съязвил он.
- Мир, на всей земле, - ответил я. – Это чертежи моего самолёта. Думаю, за год-два даже самые тупые из этих физиков смогут довести его до ума, а химики придумают топливо. Идеальный меч – это тот, который всегда будет в ножнах, потому что достать его – значит погибнуть. Ты понимаешь меня?
- Но что будешь делать ты?
- Я испытаю его.
На его лице отразилась гамма эмоций, от недоверия до откровенного ужаса.
- А разве ты уже не испытал его?
- Это был первый прототип. Мой новый самолёт быстрее, вдвое. Я полечу туда, куда не летал ещё никто, и укажу путь другим.
- Ты погибнешь.
- В чём проблема? Я всю жизнь слышу – «не сработает», «не взлетит», «не сможешь», «погибнешь»! И что, не стоит даже пытаться? Чего вы боитесь? Смерти? А разве такая жизнь лучше? Лети, маг воздуха. Неси мир людям.
И он исчез за окном.
А я отправился в бар. Насладиться в последний раз песней Джен, выпить кружку пива, поглядеть на старые фотографии, послушать рассказы пилотов. Утром вылет, и настроение у меня должно быть соответствующее. Похожее на блюз.
Я изложил свой план Чаку и Вернону, они переглянулись и заказали ещё пива.
- Ты знаешь, маг, я бы с удовольствием составил тебе компанию, - нерешительно сказал Джозеф. – Но мне ближе рокот мотора и быстрые маневры, а на твоём самолёте бочку не сделаешь. Но я выпью за твой успех.
- Спасибо, Джозеф.
- «Серебряная птица», к взлёту готова, полоса два.
- Какого чёрта, вы лететь должны только через четыре часа!
- Изменился график.
- Я сообщу полковнику…
- Лучше не надо. Опять речь на пол часа затянет. К обеду вернёмся, ждите.
- Я запрещаю! Не положено! Не согласовано!
- Да плевать. И всегда было.
Взвыли турбины, и доработанный бомбардировщик с креплениями для «серебряной птицы» сверху, начал свой бег по взлётной полосе, а затем, оторвавшись от неё, принялся набирать высоту, это было нелегко – ведь нам нужно было набрать десять километров перед запуском, а самолёт был изрядно перегружен. Меж тем я объяснял Оливии суть плана: когда парни вытащат нас на десять километров, она нажмет кнопку – и «серебряная птица» высвободится из капкана креплений, нужно будет выставить тангаж с помощью рукоятки и нажать вторую кнопку – запуска ускорителя. Всего их три штуки, и когда они отгорят, мы должны будем достичь скорости в шесть чисел Маха, и – по моим расчетам, окажемся где-то на высоте в тридцать километров. Дальше – моя работа.
- Высота сброса. Удачи, ребята! – послышался голос Чака. Оливия вдавила кнопку сброса, передвинула рычаг, и врубила стартовый ускоритель - в глазах потемнело. Когда зрение вернулось, самолёт вибрировал от заглушенного теплоизоляцией грохота двигателя, а впереди было только бескрайнее небо.
Самолёт задирал нос. Мы взмыли свечкой, прямо в небо, прошивая пространство. Нос окутался белым туманом, чьи струи потекли по крышке кокпита, хлопок – и вот отлетают баки первого ускорителя. Оливия жмет вторую кнопку, её руки дрожат. И я вижу что ей страшно. Конечно, она солгала мне – могу себе представить, чего ей это стоило, но…
Серебристый фюзеляж стал покрываться узором мутных пятен, меняющих форму, а острый нос самолёта потемнел.
- ты думал куда мы полетим? – спросила Оливия, еле ворочая языком от ускорения. – угон самолёта нам не простят.
- Они нас не достанут. Мы слишком высоко.
- Мы не можем тут быть вечно!
Я поднял словно налитую свинцом руку и коснулся переключателя насоса. Раздался стон металла, бурление выкипающей воды и шипение пара.
- Мы не будем.
- Мы сгорим?
- Скорее выгорим.
Пять с половиной Маха. Что такое километр? Километр скорости против километра высоты. Когда нужно набрать примерно шесть с половиной тысяч километров в час скорости – и всего сто километров высоты? Хлопок – отлетают баки второго ускорителя. Остался последний – дальше своими силами. Снова кровавый туман застилает взор, я смутно вижу как нос самолёта окрашивается оранжевыми полосами с красной каёмкой, а пространство между ними становится чёрно-синим. Кончик обтекателя побелел и стал светиться на фоне бескрайнего неба.
- Это будет достойный конец, не правда ли? – она улыбнулась, когда третий ускоритель отгорел и отвалился. Шесть и две десятые Маха.
- Скорее, это достойное начало. Потерпи, осталось немного.
- Хорошо.
Я положил руки на тёплый металл и ощутил самолёт. Вокруг была адская жара – будто мы горели в погребальном костре, вытянутые полосы пламени срывались с плоскостей, металл отважно боролся, отдавая тепло воде, которая моментально испарялась и уносилась в сброс. Но даже пар начинал гореть в этом пекле.
Я смотрел на прекрасное, улыбающееся её загадочной улыбкой лицо Оливии, и думал, что всё сделал правильно. Это конец магии. Мы больше не можем делать за людей то, для чего они созданы. Мы научили их всему, что знали. Но знание и труд не создают гениев.
Указатель скоростомера замедлялся, высота росла – а мне вдруг стало так легко, словно я лечу один, а не в доспехах из пылающего металла. Пламя редеет и гаснет, остывает кончик носового обтекателя – мы уже слишком высоко, и воздуха вокруг почти нет.
- Я лечу! – с изумлением воскликнула Оливия. Она отстегнула ремни и действительно парила в кабине, не веря своим глазам, ведь приборы говорили, что мы летим вверх. – Я правда лечу! А ощущение, будто я падаю!
- Да, то самое ощущение.
- Как я тебя теперь понимаю. Это такое счастье – лететь! И я больше не боюсь!
Я отстегнулся и взял её за руки. Мы смотрели в изогнутое жаропрочное стекло на чёрное небо, усеянное звездами. Позади нас, ослепительно вспыхнув напоследок, и высветив тонкий серп дымки над горизонтом, погасло восходящее солнце. Под нами горели вереницы огней, пылающие нити паутины улиц и магистралей, опутывавших землю и связывающие людей, по всему миру.
- Я никогда не думала, что мир так велик!
- Он раза так в два больше…
- И мы летим так быстро! Я прямо вижу, как вращается планета! И солнце зашло на востоке…
- Мы обогнали его, - я улыбался.
Траекториеметр показывал, что скорость падала с ужасающей скоростью, а набор высоты замедлялся. Хронометр отсчитывал последние секунды. Изогнутая дуга почти упёрлась в отметку «сто километров». Ещё хоть на волосок!
… Нет…
Дуга указателя траекториеметра прошла на волос от отметки предела и медленно пошла вниз. Напряжение спало, и я ощущал лишь усталость.
- Я не смог взять этот предел, - вздохнул я.
- Но ты смог взять этот, - Оливия коснулась нагрудного кармана кителя. – А это – уже немало. Быть может это был просто не твой предел.
- А чей же?
- Возможно их? – она кивнула вниз. – Возможно век магов ещё не прошел, и нам есть чему поучить их – пока они не вылезли из пеленок, и не взяли этот предел. Однажды этот день всё равно настанет.
- Пристегнись. Осталось совсем недолго.
- Ещё минуту, пожалуйста!
Мы парили в кабине, отстегнувшись и глядя на землю. Мы видели ту связь, что создаёт великое. Как строитель строит башню из двигателей и топливных баков, и наверху её корабел ставит своё творение, предназначенное для того, чтобы пробить последний предел. Как пилот внутри корабля проводит предстартовую подготовку. Они не будут магами. И они не будут гениями. Они будут людьми, связанными огненными нитями.
Ибо магия огня – это магия людей.
Я чувствовал тепло на лице от раскалившегося бронестекла крышки кокпита. Я чувствовал, как потрескивающий жар сочится в кабину, и вода не успевает сбить его. Оливия пристегнулась и выставляла угол тангажа, а я лихорадочно выпускал в кабину из баллонов сжатый воздух, моментально улетучивающийся через трещины в обшивке. Скорость росла, высота – падала. Мы снова набирали шестикратную скорость звука, падая в плотные слои атмосферы, и пламя уже начало лизать серебристые крылья.
Они запускали воздушный змей, его белый ромб лениво покачивался в потоках воздуха, натягивая нить, связывающую его с землёй.
- Смотри! Падает звезда! Какая красивая!
- Загадай желание! Я уже, хочешь скажу?
- Не говори, а то не сбудется.
- Если не скажу – точно не сбудется. Я хочу летать выше всех на свете!
Звезда чертила свой путь – белую дугу через весь небосклон, от края неба, и до заката. Она расцветала, словно цветок весной, и словно лепестки и семена разбрасывала она огненные брызги и искры. Затем, она погасла. Подул тёплый ветер.
|