Похищенными тропами


Аннотация (возможен спойлер):

 

Мир на краю гибели. Маг времени Телиас преследует колдуна Дариона, поглощающего мир с помощью магии цвета.

[свернуть]

 

 

Не спалось.

Костер почти погас. Раньше он любил его за уют, тепло и особое спокойствие, которое могут дать только жаркие языки пламени. Раньше. Теперь все изменилось. В мире больше не осталось места для тех ощущений. Самого мира почти не осталось.

Багровые угольки не грели. Они ужасали. Телиас боялся подложить дров — всякий раз, когда огонь с жадностью кидался на сухие ветки и озарял все вокруг, магу приходилось видеть мир таким, каким он стал. Бледным, больным, немощным... Все чаще просторы Иррелиана напоминали ему обескровленное тельце, брошенное на погибель.

Маг встал. Холодный ветер заставил его поежиться и запахнуть плащ. С губ слетело недовольное бурчание. Телиас поправил сползшую со лба повязку и затоптал последний источник красок. Он давил угли, словно ненавистных жуков, — всех до единого.

Все. Кончено. Телиас остался в темноте, наедине с жалким подобием того, что когда-то звалось дубовой рощей. Обвел взглядом обесцвеченные скелеты деревьев, походивших теперь на скупые наброски неумелого художника. Немые стражи, лишенные былого величия, предстали пораженными неизлечимой болезнью стариками. Кладбище природы.

«Он украл у них жизнь», — с горечью подумал маг.

Угольные кроны сливались с ночью, и только едва заметное колыхание под порывом еще живого ветра выдавало в них нечто большее, чем морок или картину.

Телиас зашагал прочь, желая поскорее оставить это место, будто страшась, что точно так же обесцветится и превратится в никчемную пародию на самого себя, бессильную и ничтожную, чья судьба — развеяться пеплом над меркнущим миром.

Лоб жгло. Остаточные эманации свершенной магии впивались в кожу и грызли, грызли... Именно эта боль стала его главным спутником в затянувшейся погоне за Дарионом. Сегодня он подобрался к нему еще ближе — память содеянной волшбы сильна как никогда. Она скрутилась в тугой жгут и пронзила пространство, соединяя Телиаса с разрушителем Иррелиана.

— Зараза, — пробурчал маг и приподнял повязку, дотронувшись до горящего лба.

Подушечки пальцев помнили каждый изгиб семи рун, вырезанных им пять месяцев назад. День ото дня боль становилась сильнее — постоянное напоминание, что Телиас немного, но все же приближается к нему.

Над головой повисли свинцовые тучи. Небо... Что от него осталось? Кровоточащая рассветами рана, края которой затягиваются все плотнее. Однажды они схлопнутся, погрузив Иррелиан во мрак.

«И всякий увидит небо как горизонт…» — гласили древние пророчества. В манускриптах небо изображалось узкой полосой закрывающегося глаза, — таким его сегодня видел каждый, с каких бы далеких или близких земель ни поднимал он взор вверх. Страх сковывал сердца, заставляя хмурить брови и притворяться незрячими. Смирились с неизбежным? Пусть. Пусть прячутся.

 

Тропа вильнула. Серой тенью прошмыгнул хапач, спрятавшись в палой листве. Досталось и этому подлому зверьку, чей удел — обкрадывать запасливых белок. Его шкурка больше не отливала чернильным бархатом; она обесцветилась, как и все в округе.

Сколько месяцев, дней, часов отведено миру? Сужающаяся полоса неба ужасала, заставляя Телиаса ускорять шаг. Вперед, вперед, вперед... Мимо серого ковра некогда ярко-зеленой, словно вырванной из детских сновидений, травы, мимо плантаций тюльпанов, ныне походивших на покрытые пылью гравюры. Былое буйство красок поблекло перед ликом смерти. Никто больше не придет сюда, чтобы собрать цветы, перевязать их и отвезти в город на продажу. Кому нужны эти безжизненные пучки?

Телиас торопился. Скоро рассвет. Он обнажит все уродство Иррелиана, явит жуткие увечья, неуместные, как грязные заплатки на пестром платье.

— Скорее же, скорее, — приговаривал путник.

Паника овладевала им. В такие моменты Телиас начинал сомневаться, не беглец ли он сам. Случайно зацепившись за корягу, маг потерял равновесие. Чуть не упал, едва успев подставить ладони. Он резко поднялся, словно в испуге, что земля может обжечь.

«Догнать, поймать, прикончить, — подначивал себя Телиас, до скрипа стискивая зубы. — Никто, кроме меня. Жалкие трусы! Ничего... Ты же знаешь, чем угостить тварь? Найдется в твоем арсенале парочка заклинаний?»

Найдется. И он без устали корпел над ними, ограничивая себя в магии все эти месяцы.

Жизнь простого человека научила Телиаса ночевать где попало, отбиваться от разбойников обычным кинжалом, не применяя и толики полученных знаний. Он берег силы на тот самый случай, когда предстоит схлестнуться с ненавистным хапачом...

Неожиданно странник вскрикнул. Ему показалось, что кисть лишилась красок и стала мертвенно бледной, как у покойника. Но через мгновение он вспомнил, что попросту не отряхнул руку.

«У тебя не остается времени, Телиас. Все давно вышло из-под контроля. Подчинять мгновения, управлять часами... Какой же ты маг времени, если все равно вынужден жертвовать сном, спешить и тщетно плестись хвостом? То, чему ты учился всю жизнь, больше не подвластно тебе».

Неужели само время теряет силу и истаивает, как истаяли цвета замшелого мха вдоль дороги, земли под ногами, ветвей, что колышутся от ветра, такого же измученного и бесцветного.

Но на смену крику ужаса пришел возглас счастья — завиднелся сосновый бор и гречишное поле. Краски.

Телиас рванул вперед, как маленький мальчик навстречу задержавшимся родителям.

Стало спокойнее. Исхудалый путник бодро вышагивал по дороге; ветер путался в его косматой бороде, немытые пряди трепыхались, как старая ветошь, натянутое на огородное пугало.

***

Сперва ему пытались помешать. Но силы Дариона росли. Магия цвета была незнакома этому миру. Его боялись. «Мужчина, на вид не больше сорока, недобрый взгляд, виски седые, в черной мантии...» — приметы передавались из деревни в деревню, из города в город. Иррелианцы считали Дариона олицетворением зла. Слухи о его приближении ужасали. Но никто даже не подозревал, сколь могущественным он был еще недавно, когда по мановению руки уничтожал целые миры — просто чтобы развлечься. Чем они были, если ни игрушками в руках шкодливого бога? Кем он был, если ни вершителем судеб?

Однажды Созидающие сочли, что Дарион преступил черту.

«Ты разрушал миры, отведай же судьбу погибающего», — сказали они. Его свергли и обрекли влачить людское существование.

Иррелиан. Мир-тюрьма. Клетка для низвергнутого бога. Отныне она стала его домом — трещащим по швам, готовым кануть в безвестность.

Каждый день Дарион пытался достучаться до Созидающих, но те отказывались слышать. Искал пути, прорехи. Когда пророчество вступило в силу и звук рвущейся материи содрогнул Иррелиан, бывший бог сумел найти лаз.

Дарион явился к Созидающим в смертной оболочке, ему было не по себе. Страх и трепет низкого существа вгрызлись в нутро, вызывая желание забиться в угол, скрутиться в клубок и скулить. Он не выдерживал их силы, кипящих котлов чистой энергии.

Дариону казалось, будто еще вчера он стоял здесь, меж резных колонн, уходящих в неведомые выси, и слушал скучные беседы о мирах, вполуха внимая речам о вмешательстве в ход истории с целью предотвращения разгорающейся войны. Тоскливые и напыщенные диалоги. Несмотря на одолевающую Дариона зевоту, бог всегда чувствовал себя своим. Но сегодня он пришел как чужак.

Дарион говорил, и голос дрожал. Он просил, но они смеялись. Незаметно просьбы перетекли в требования, голос окреп. Перед Созидающими предстал все тот же Дарион, заносчивый и непреклонный, но что-то заставило взглянуть на него по-иному.

 

Дурная слава шагала впереди Дариона, очередной город встречал его покинутыми в спешке домами, опрокинутыми телегами, рассыпанными фруктами. Пустынные дворики все еще хранили ароматы свежей выпечки. Казалось, что в подворотнях только что звучали детские голоса. Дарион не удивился бы, увидь он сейчас мальчуганов, с визгом и улюлюканьем гоняющих котов по черепичным крышам, что отливали на солнце всеми оттенками терракоты.

— Хм... Неплохо, — отметил маг и поднял руку.

Улочки дрогнули, будто он смотрел на них сквозь жаркое марево. С тихим шипением со стен домов, зонтов крыш, мостовых сорвались переливчатые ленты цветов. Оранжевыми, желтыми, голубыми струйками они перетекали в руку Дариона. Город тускнел, словно незримый дождь смывал с холста радужную акварель. Последняя цветная змейка исчезла в ладони…

— Можете проклинать меня дальше, — бросил он и, сплюнув, пошел вперед.

***

В тени могучего тополя Телиас сделал привал. Отхлебнул из фляги, ополоснул повязку и в очередной раз коснулся вырезанных рун. Лоб вспыхнул снова. В воздухе с упругим звоном прочертилась золотая нить, будто кто-то провел пером, оставив сверкающий росчерк. Его след терялся вдали. Очень скоро он приведет к Дариону.

Вместо сна и отдыха Телиас плел сразу две замысловатые магические цепи, ибо то была неразрывная связка, братья-близнецы. Он снабжал их сложными узлами силы и укреплял структуру заклинания. Каждое новое звено приближало его к заветному часу, однако удержать такую мощь становилось все труднее. Вырвись она наружу, последствия будут страшными. И все же Телиас понимал — даже этой силы недостаточно для победы. Рано. Еще пока рано...

Нет времени для раздумий лучше, чем сумерки. Вместе с уходящим днем Телиас всегда отпускал гнетущие мысли.

«Как быстро люди становятся предателями, когда речь заходит о спасении мира ценой собственных жизней. Сразу возникают дела поважнее. Как легко позабыть о спеси и гордости, когда появляется тот, кто одним мановением руки может обратить вас в ничто! Но однажды мир расплатится с тобой, Дарион. И я буду его рукой. Никто не посмеет осудить меня — ни боги, ни те трусливые лжецы, что только грозились встать со мной плечом к плечу. Где же они теперь? Думают, что их предназначение — всю жизнь развлекать народ на ежегодных ярмарках да девок впечатлять?! Смешно! Потратить десятилетия на обучение, чтобы в самый ответственный час отречься от всего. Слабый ищет отговорки. Сильный — способы решения проблемы. Ты ответишь, хапач. Ответишь за каждое дерево, за каждый лепесток. За все, что ты так бесцеремонно обворовал, оставив оголенный мир. Ты жадный, маг. Жадный и ненасытный. И я прерву твои бесчинства. Вместе с твоей жизнью».

 

Следы привалов стали попадаться чаще — ворох углей, примятая трава, разбросанные косточки дичи. Телиас спал все меньше. Он едва волочил ноги, но жажда расправы была слишком сильной, чтобы тратить время на сон. Кое-как преодолел крутой подъем. Перед ним неряшливой кляксой раскинулась Долина Семи Ветров. Когда-то жители королевств съезжались сюда и устраивали празднества по случаю наступления лета. Однажды Телиас побывал здесь в разгар веселья. Деревья украшали цветными лентами, стволы обматывали яркими тканями, с веток свисали различные игрушки — от резных поделок до фарфоровых кукол. Растягивались пестрые шатры, на сколоченные наспех столы водружали блюда со всевозможными угощениями, в то время как детвора резвилась на сцене, вкусно пахнущей свежеструганным деревом.

Телиас с досадой вспоминал то напитанное атмосферой беззаботности и раздолья торжество. Дорога вела его мимо тех самых деревьев; все так же ясно читались оставленные непослушными мальчуганами вырезанные надписи; то и дело попадались испачканные в грязи тряпицы, чей цвет уже и не угадать. Вот и забытая кем-то посуда, обгрызенная дотошным зверем, а вон там, за кленом, — оторванная рука куклы.

«Не поднимай взгляд, ни за что не поднимай взгляд. Смотри на сапоги, траву, дорогу... На что угодно, только, пожалуйста — не поднимай взгляд...» — увещевал себя Телиас, лишь бы не видеть то, что было на ветвях ныне.

Маг шел через редколесье. Десятки... Нет, сотни повешенных в сектантских одеяниях раскачивались над Телиасом. Бритые налысо мужчины, женщины, старики и даже несколько детей, комично смотревшиеся в длинных, не по размеру, хитонах, — они не смогли принять судьбу Иррелиана и затянули на шее петли.

День подходил к концу, солнце зашло за спину. Покойники отбрасывали длинные тени; те падали на землю темным призрачным крестом, будто перечеркивая дорогу. Телиас смотрел на выклеванные глаза, на искаженные рты и словно слышал хриплый шепот:

— Не ходи-и-и-и, не ходи-и-и-и, не ходи-и-и-и-и-и...

Поднялся сильный ветер. К шепоту добавились надсадные стоны. Маг не сразу заметил — стонет он сам.

Желтая, как лист пергамента, кожа, изломы шей, от вида которых Телиасу начинало казаться, что и его голова сейчас свернется. Из оцепенения его вывело прикосновение к плечу. Маг обернулся и вовремя успел отскочить в сторону — ураганные порывы качнули тело молодого паренька; тот едва не врезался в мага еще раз.

 

Успокоился ветер, перестали раскачиваться одеревеневшие тела, напоминающие натянутое на веревках белье или кукол в лавке у продавца. Других кукол, настоящих, которых и было принято развешивать, когда люди умели радоваться и наслаждаться каждым днем. Все стало как многими днями ранее. Мертвенно-спокойным. И только запах страха, живого страха, так и застыл здесь, угнездился в поредевших волосах, запутался в изглоданных ногах, докуда смог добраться дикий зверь, горсткой пыли осел в разинутых ртах, за многие недели превратившихся в оскал обезумевшего хищника.

***

Вновь. Он убегал всякий раз, не в силах вынести этого. Телиас помнил множество сцен. Почему они не стираются? Почему он не помнит первого купания в том самом озере около старой фермы или первого поцелуя, а помнит лощины, забитые трупами — и все как один со вспоротыми горлами. Почему бы не вспомнить прикосновение нежных маминых рук, оттирающих со лба грязное пятно? Отчего перед глазами встают картины далеких берегов, где камни делили место с обезображенными вывернутыми телами отчаявшихся людей, не смирившихся с тем, что их родной мир обворовывает наглый хапач, на которого нет управы?

Маг устал от этих зрелищ, как устал и от странствующих бродяг, что зазывали вступить в секту, вещали о создающихся орденах «во славу вечной жизни» или «супротив нечестивых деяний». Шарлатаны, спекулирующие чужими судьбами. Телиас не верил в эту брехню. Небо закрывается? Да не бывать этому!

«Нет, нет, это невозможно — твердил он. — Без неба мы все погибнем… Не знаю, как Дарион сотворил эту иллюзию в небе и откуда взял столько сил, но никаким проходимцам не заставить меня поверить в смерть Иррелиана, — злобно думал Телиас после очередной встречи с полоумным пилигримом. — Невелика затея распустить слух, а на бедных людей навлечь морок!»

Следующей ночью маг с удовлетворением отметил, что золотая нить, связывающая его и Дариона, стала еще короче. Повязка скрыла полыхающие руны. Спина уперлась в шершавый ствол дуба. Телиас любил спать сидя. Он пытался убедить себя, что так не будут сниться кошмары. Но изнуренный организм был не в силах сопротивляться усталости, и ему снова приходили сны о далеких уголках мира, в которых он побывал. Снились увиденные им люди... Пухлый звонарь удивительно ловко залез на высокую башню главной городской колокольни и молча прыгнул вниз, размозжив голову о брусчатку.

Маг спохватился, тело покрыл холодный пот. Но сон опять взял свое...

Он плыл на другой материк. Золотой росчерк едва виднелся в соленом весеннем воздухе. Кроме Телиаса и тучного капитана с кустистыми усами на судне никого не было.

Как-то утром тот спустился на палубу и прокряхтел:

— Ты — мой последний пассажир, сынок. Рейсов у меня больше не будет.

— Почему?

— Всю свою жизнь я отдал морю. Здесь я познал первую женщину, здесь же первый раз и в морду получил, да так, что нос до сих пор кочерыжкой, — он шмыгнул и задрал голову. Сощурился. Небо с застывшим в синеве солнцем, сдавленным с двух сторон тисками мрака, напоминало полуприкрытый глаз. — Чего ради погибать на суше, сынок? Коли всем нам суждено того... Вот только прикуплю пару бочек рому да сигар побольше и поплыву встречать закат мира.

Телиас долго удивлялся проснувшемуся красноречию топорно излагающегося капитана. Когда он высадил его в порту Виаля, маг протянул было усачу пару монет, но тот отказался.

— Что такое деньги, сынок? Если бы деньги могли продлить жизнь Иррелиана, все короли и бароны вывернули бы карманы. Все до последних закромов! Скорая кончина учит людей ценить жизни, какими бы они ни были. Ну, а я отправляюсь в свой последний путь. Прощай, сынок!

***

Обветренное лицо ощущает каждый порыв воздуха. Сегодняшний день особенно холоден. Лето погибает. Погибает вместе с миром.

Дарион застегнул верхнюю пуговицу шерстяной рубашки и накинул на голову капюшон. Темная ткань защищала его в ночи от посторонних глаз. Люди на его пути встречались все реже.

Он давно перестал ходить молча. Когда-то ему было с кем без умолку болтать и смеяться, но не теперь. С тех пор, как ее не стало, прошло двадцать лет... Двадцать мучительных человеческих лет.

— Нет, нет. Времени все меньше.

Дарион прогонял мысли и бежал от самого себя. Небо торопило. Оно вело обратный отсчет, а взгляд наверх неизменно сопровождался ругательством.

— Цвета... Все краски Иррелиана. Этого мало, слишком мало... Все бестолку. Мне нужно поговорить с ними.

И он пришел. Чужак? Чужак, но не трясущаяся оболочка в шкуре иррелианца.

— Опять ты? Что на этот раз? Кто звал тебя? — вопросы Созидающих градом обрушились на него.

— Мне нужно большее, — невозмутимо сказал Дарион.

— Что может быть большим для погибающего мира? — спросил Зельвиан. Во взгляде угадывались искры насмешливости. Взгляде, который так трудно выдержать человеку.

— Время, — ответил низвергнутый. — Дайте мне власть над временем. Позвольте брать не только цвета.

— Телиас. Маг времени. Обратись к нему.

— Телиас глупец! — вспылил Дарион. — Он перережет мне глотку при первом удобном случае…

***

Счет пройденным лигам больше не велся. Времена суток казались взбалмошными гостями, которые приходили, когда им заблагорассудится. В любой момент окрашенное скудным солнечным светом утро могло смениться наступившей тьмой.

 

Странник движется сквозь Хрустальный Хребет — череду гор, будто отлитых из зеркала. На подножиях ничего не растет; отблески угасающего дня скатываются с равнодушных гладей, будто боясь задержаться на лишний миг, и только края алеющей раны беззвучным знамением впечатываются в хрусталь.

— Будь здесь красок побольше, ты бы и тут не оставил ни цвета, хапач.

Ветер колышет полы плаща и норовит сорвать повязку.

Неожиданно впереди возникает чья-то фигура. Мужчина в грязно-бежевом плаще. Он приближается.

Маг нащупывает висящий на поясе кинжал. Встречный делает то же самое.

Телиас выхватывает оружие — человек в плаще повторяет его движение.

Маг останавливается, и незнакомец замирает тоже. Осунувшееся лицо покрыто паутиной морщин, запавшие глаза колко вглядываются в Телиаса. Человек сосредоточен, над нахмуренными бровями затейливой вязью рун виднеются не зажившие шрамы.

Телиас расхохотался.

— Да-а-а, дружище! — утирая слезы, говорит он. — Извини, не думал, что ты стал похож на побитого пса. Друзья бы тебя точно не узнали! Ну кто увидит в этом грязном бродяге мага? Даже бедняк на улицах Эрдании выглядит и то приличнее, чем ты!

***

С юных лет, прожитых в этом мире, Дарион много читал. Дерзкий мальчишка, которого недолюбливали все в округе из-за его несносного характера и злых, не по возрасту, шалостей, он мог часами просиживать за томами исторических летописей. Проглатывая страницы, малец с упоением погружался в пучину дворцовых интриг и военных распрей, следил за тем, как одни стили замещают другие, как охваченные новыми веяниями города меняются до неузнаваемости. Он видел гибель цивилизаций, наблюдал за жизнью дремучих шаманов, блуждал по шумным улицам мегаполисов, где технологии сплелись с магией в тесном союзе. Сейчас эти знания пригодились как никогда.

Тауриан.

Несколько веков назад он был совершенно иным. Перед глазами мага появились страницы учебника с изображениями города. Тогда он звался Дельвирином. И именно его люди запомнили как венец архитектурной мысли середины веков. Здесь гудели механические машины, пики многоярусных башен терялись в облаках пара, испускаемого заводами и фабриками, а жители плутали между бесчисленными зданиями университетов и научных институтов, чья красота могла бы поспорить с современными императорскими дворцами или соборами в честь ушедших богов. Дельвирин кипел жизнью. До тех пор, пока одна единственная ошибка в расчетах не привела к взрыву, уничтожившему не только город, но и треть материка.

И сейчас Дариону предстояло вернуться в тот век, незадолго до катастрофы. Временной коридор протянулся через толщу эпох и привел мага в центр Дельвирина. Воздух пропитан запахом машинного масла, повсюду что-то пыхтит и скрежещет, вдали слышен стук колес проезжающего поезда.

— Прекрасно... — восхищенно промолвил Дарион, осматривая город.

Он отыскал самое высокое здание — башню обсерватории — и беспрепятственно забрался наверх. Белая пелена застилает глаза. Маг разогнал облака и через образовавшуюся прореху взглянул на город. Виден как на ладони, до мельчайших подробностей.

Дарион сосредоточился. Город стал перетекать к нему. Он снимал слепок с каждого здания, с каждой улочки, не забывая ни о чудесных водопадах с ретрансляторами запахов, ни о паровых машинах. Маг просматривал все до мельчайших подробностей. Жест — и от города отделяется призрачный слепок, жест — он вытягивается в дымчатую нить, жест — нить послушно плывет к его ладони и исчезает.

— Ничего сложного, — ухмыльнулся маг. — Почти как с цветами.

***

Золотая нить вела Телиаса вдоль плоскогорья, к городским воротам и дальше, вглубь Тауриана, где терялась меж улочек. Город манил уютом. Широкое полотно ночных огней, подсвечивающих небо, будто отделяло жителей от подступающей промозглой ночи. Дарион был здесь совсем недавно. В отличие от него Телиас не будет терять ни минуты. Маг вышел на тракт. И вскрикнул. Он свалился на землю, его скрутило.

На Телиаса обрушился шквал знакомой магии. Магии времени. И она грозилась расплющить его своей мощью, вдавить, разорвать на мелкие кусочки, сжечь и испепелить, развеяв прах на перекрестке времен. Лоб полыхал, как будто на него вывалили раскаленные головешки.

Преодолевая боль, Телиас кое-как встал на ноги. Звон в ушах мешал сосредоточиться. Маг поднял отяжелевшую голову и замер.

Города больше нет.

Позабыв обо всем, маг стрелой помчался туда, где несколько минут назад высились дома. Вместо массивных ворот с двумя каменными башнями — жалкие руины, поросшие плющом. Там, где должно лежать мостовой, растет мох, а на главной площади города мутной тушей развалилось болото. В нос бьет гнилостью, о сапоги шелестит осока. Вода покрыта ряской, в зарослях рогоза одиноко квакает лягушка; видны корявые березы — изломанные стволы, как застывшие в предсмертных судорогах тела.

И ни одной живой души.

 

С того дня, как исчез Тауриан, расстояние резко сократилось. Телиас ощущал Дариона все ближе. К рунам можно было не прибегать — крупицы его родной магии служили надежным ориентиром. Повсюду встречались небрежно залатанные временные коридоры, в спешке оставленные Дарионом. Несколько раз Телиас проходил по ним.

Вместо Белого озера взъерошился бурелом. Широкий тракт за Медвяными Холмами теперь змеился едва заметной тропкой, ведущей вместо величественного Нордиса к безлюдной деревушке. Одиноко выл ветер, хлопая ветхими калитками, что скрипели несмазанными петлями. Внезапно взгляд ослепили солнечные блики, играющие на стене мраморной ратуши, которая инородным исполином возвышалась над кособокими крышами. Инкрустированные малахитом и агатом плиты напоминали пирожные, начиненные изюмом и мармеладом с прослойкой из заварного крема.

Телиас устремился к зданию, но оно вдруг растворилось в воздухе, оставив солнечную дымку бликующих зайчиков. И не было ясно, прыгают ли те в глазах мага или все же ратуша только что и вправду стояла перед ним. Телиас словно оказался в точке, когда былое сомкнулось с настоящим. Ниже по улице маг заметил ряд каменных строений, истаивающих в хилые домишки.

У забора одного из них развалился помятого вида пьянчужка. Он указывал пальцем в сужающуюся рану неба и что-то бессвязно бормотал:

— Norti verta k'hativeja...

Незнакомый язык резанул. Стало горько. Телиас в бессилии наблюдал за ускользающей реальностью. Отныне она не будет существовать в том виде, в каком ее знал маг. Каждый раз приходило ощущение, что у него отнимают кусок родины, подкидывая взамен чуждые образы. Он знал, в этот момент Дарион вершит злодеяния в прошлом, поглощая уже не только цвета, но и целые области.

Нордис исчез, как исчезли несколько дней назад Лунные степи с маковыми полями и васильковые низины у быстротечной Талийены, ныне обмелевшей. Иррелиан рушился, как карточный домик. Цветущие сады складывались веером, обращаясь в одиноко иссыхающееся посреди голого поля деревце.

Дарион был близко. Ненависть окатывала волнами, увлекая за собой, однако все, что мог сделать Телиас, это сжимать кулаки и задыхаться от гнева. Коридоры времени показывали одно и то же раз за разом. Каждая новая кража — звонкая пощечина.

— Боги... Небо стало еще уже... — прошептал он. — Скоро конец, а я так и не добрался до тебя. Нет, меня не провести. Уже сыт по горло твоими фокусами.

Как хотелось Телиасу перенестись в будущее, чтобы проверить, есть ли жизнь там, за чертой апокалипсиса, но он не мог рисковать, не мог пожертвовать силами, уготовленными для расправы с Дарионом. Это было бы недопустимой роскошью. Но что мешало ордену магов заглянуть вперед и навсегда развеять сомнения? Трусость. Особенно после случая с Кейденом. Он был юным, но умелым магом, правда, слишком самонадеянным и, как поговаривали, немного не в своем уме. Однажды этот парень осмелился приподнять завесу тайны. Для него открыли коридор, неустанно поддерживали выход, но бедолага так и не вернулся. Ни через сутки, ни через двое. После недели ожидания проход закрыли. Кто знает, пропал ли парень в бездне небытия или по своей глупости затерялся во временных тропах и до сих пор болтается где-то там, скованный вечностью?

Телиасу было проще. Он перемещался по уже "натоптанным" дорогам, почти не отнимающим сил — надо только отворить дверь и войти.

«И куда ты так торопишься, что даже не замуровываешь входы? Даешь полюбоваться своими выходками? Что ж, спасибо, теперь у меня больше поводов прикончить тебя».

Он продолжал идти. И ненавидеть.

***

Дарион накопил предостаточно. Города, леса, озера... Теперь о них никто и не вспомнит. Почему же они остались в его голове? Магия времени. Если бы не память, Дарион давно снес бы Палийские скалы, принесшие гибель возлюбленной. Тея. Его Тея. Он может многое, но не в состоянии вернуть ее лучистый смех, сияющие глаза, такую родную улыбку, которая была только для него. Но ведь Эльтея так рядом... Стоит лишь протянуть руку. Порой им овладевало желание переместиться к девушке, чтобы спасти ее. Пусть это станет последним, что сделает Дарион, зато они будут вместе. Прожить один миг счастья или медленно наблюдать за увяданием мира, которого не должно быть без нее?.. Каждым похищенным предметом Дарион пытался заглушить жгущую боль, но отчего-то становилось все горше.

Однажды в припадке отчаяния Дарион начал строить временной коридор, чтобы стереть Пали с лица земли, но вовремя удержался. Кто знает, как бы все обернулось? Возможно, Эльтея вовсе не появилась бы на свет в этих наполненных жизнью Палийских краях. Каково это, любить девушку, которая не то что не помнит о твоем существовании, но даже не была рождена?

***

Травы. Душащий аромат горных трав.

Дарион скривился. Он хотел не знать его, не помнить, не ощущать. Выкинуть, выдрать его из легких, забыть, забыться. Но зачем-то возвращался сюда вновь и вновь. Он возвращался за тем тонким силуэтом в лиловом платье, будто вобравшим в себя оттенки растущей под ногами лаванды; за силуэтом, который с неумолимой неизбежностью устремлялся вверх по склону. Каждый раз. По одной и той же тропе. Дарион отчаянно бросался вслед хрупкой фигурке, что взбиралась все выше, выше... Туда, где восторженному взгляду Эльтеи открывались бескрайние просторы Палийской долины. Сколько раз Дарион проживал этот день, который не мог изменить. Почему его не было здесь тогда?! Теперь же… Смерть Теи стала для него последним свиданием с любимой.

«Свиданием, на которое ты так и не пришел», — сказал себе Дарион.

Девушка сняла перекинутый через плечико этюдник. Замок шаркнул о камень; со щелчком обнажилось нутро чемоданчика. Дарион видел каждую деталь: рассыпавшиеся кисти, показавшуюся палитру, тюбики с красками, какие-то цветные тряпицы. Зачем? Зачем это в его голове?! Маг снова одернул себя в желании подобрать весь хлам. А Эльтея... Она беззаботно устремилась дальше, даже не оглянувшись. Подбежав к самому краю утеса, вытянула перед собой руки и сложила пальчики рамкой, чтобы найти подходящий ракурс. Ветер подхватил темный каскад ее волос. Волнистые пряди рассыпались по плечам; подол платья вскипел струящимися пенными лоскутами. Несносная, рисковая девчонка! Ее радостный взгляд метался от холмов к изгибу блестящего в лучах золотистого солнца эстуария; купался в перьях прижавшихся к земле облаков; прыгал по вершинам вековых дубов, которые сплетались ветвями с оседающим рассеянным светом, укрывающим все золотистой дымкой. Не в силах оторваться от представшей красоты, надышаться ею, Эльтея на мгновение замерла. Вот он, тот самый, искомый! Соглашаясь, ветер ободряюще коснулся ее спины, подталкивая к обрыву. Девушка едва сумела удержаться на краю. Охваченная трепетом вдохновения, она ринулась было обратно, за красками и холстом, чтобы успеть запечатлеть миг озаренной природы, но башмачок вдруг скользнул по примятой траве, и Эльтея, неловко качнувшись, сорвалась в пропасть.

Руки встрепенулись подобно крыльям, потянулись к Дариону. Он видел распахнутые в испуге глаза, но те смотрели сквозь него, потому что Дариона здесь не было. Не было тогда, в тот день. Все, что он мог — смотреть.

Дарион хватал воздух, руками и ртом, и не мог понять — за что, почему, почему он может забрать все краски этого цветущего мира, но не в силах вернуть одну, ту единственную, которая по-настоящему ему нужна?! С неистовством одержимого он поглощал цвета, надеясь и одновременно страшась того дня, когда заберет последние краски, способные похитить эти воспоминания. Эльтею. Обрыв. Запах лаванды.

***

Палийские скалы.

Кто бы мог подумать, что их, непримиримых врагов, сведет именно это место?..

Созданное для любования и неспешных прогулок забредших романтиков, Пали было чуждо насилию. Но теперь не осталось ни тончайших оттенков сине-фиолетового, ни самих цветков лаванды. Ничего.

Была ночь. Или день? Кто его разберет, если само солнце отвернулась от мира. Неба не осталось — лишь белесая полоска шрама на темной коже. Но скоро истает и он...

Дарион стоял к нему спиной. Руки высоко подняты, словно пытаются обнять весь мир. Он бросает взгляд на речку, и та высыхает, холмы уходят под землю, деревья растворяются, словно мираж.

Эта тварь смеет красть мир у него на глазах! Телиасу удалось сдержать крик возмущения. Он нападает без раздумий. Больше никаких разговоров, ведь он столько ждал.

Мешающая сумка полетела на землю. Маг времени метнулся к тому, кого преследовал все эти месяцы.

 

Все. Времени нет. Он полон. Дарион открыл доступ силовым потокам Созидающих и стал проводником, адаптирующим магию богов под мир, изученный им вдоль и поперек. Это последнее заклинание, что он сотворит здесь.

Вдали раздается волчий вой, взъерошенные птицы, которым было бы самое время нежиться в лучах южного солнца, ошалело летят вперед.

Он пропускает силу богов через себя. Его сущность привычно отзывается на появившуюся внутри мощь, но Дарион не может овладеть ей — только не в личине мага. Лишенный прежней силы, он делает все, что возможно.

 

Вторжение чужой магии бывший бог почувствовал сразу.

Туго скрученные цепи заклинаний искрят и готовы взорваться; одно неправильное слово — и здесь не останется живого места ни от них, ни от Палийских скал.

Дарион осторожно разворачивается, стараясь не сбить пронзающие ауру потоки концентрированной силы. На него сломя голову, точно разъяренный кабан, бежит человек, от которого разлетаются во все стороны искры магических сгустков.

— Стой! Что ты творишь?!

Телиас не останавливается.

Энергия богов наполняет Дариона, но поток приходится прервать. Тело взвыло, словно пронзенное тысячью игл.

«Ты, несчастный, как смеешь ты препятствовать моим замыслам?! Не кради шанс у своего же мира, кретин! Все равно ты ничего не смыслишь. Ты слеп, маг. Ты обуздан одним желанием — поскорее прикончить меня, даже не зная, кто я такой».

— Ответь же за свою глупость, щенок! — сквозь пелену боли кричит Дарион.

«Хм, кажется, в Пали еще остались краски», — ухмыляется он и вскидывает руку. Плащ Телиаса начинает сереть, бежевая струйка спешит к протянутой ладони.

Взмах, и в глаза Телиасу летит песок.

— Как ты смеешь! Давай, обесцветь еще и меня! — истошно орет маг времени и срывает повязку.

Алые руны в царстве блеклости кажутся ярче солнца. Он поднял руку. Осталось только метнуть заклинание.

«Хочешь меня уничтожить, псевдогерой? Так получай же!»

Дарион выбрасывает руку и, рванув ее на себя, стягивает со лба Телиаса карминовые символы. Те послушно зависают между магами.

Росчерки рун отделяются друг от друга, их раздувает, линии становятся толще и вспыхивают пламенем. Вспарывая воздух, огненные полосы устремляются к Телиасу. Ему приходится уворачиваться; движения быстры, но недостаточны.

Секунда промедления стоит загоревшегося плаща. Телиас швыряет его в Дариона, но тот отмахивается, как от назойливой мухи. Пальцы хапача сплетаются в замысловатую фигуру.

Запахло пеплом.

Гудит раскалившийся воздух. От скопления магии трещит сам эфир.

С мантии Дариона стекают черные краски. Сгусток тьмы замирает перед магом. Дрогнув, ком обретает очертания кинжала и со свистом разрубает пустоту там, где только что стоял Телиас.

Кинжал резанул снова. Маг отскочил.

Антрацитовое лезвие рубило раз за разом.

«Постой, ради чего все? — стучит в голове Дариона. — Зачем тебе его смерть?»

Маг времени едва держится на ногах. Дыхание сбито. Темный клинок, норовящий убить его, неожиданно истаивает.

Воспользовавшись внезапной удачей, Телиас атаковал. Заклинание, которое он так долго плел, наконец-то нашло себе применение.

— Я вмурую тебя в пространство, — процедил маг.

Белесые потоки сжатого времени устремились к Дариону, обвили его, образуя плотный кокон. Телиас спешно доплетает заклинание; с пальцев срываются кобальтовые руны.

«Ты должен замереть, окостенеть в частицах времени!» — сопит он.

Преодолевая сгустившийся воздух, Дарион раскалывает кокон и его обломки отбивают рунные вязи.

— Хватит. Довольно! — гаркнул низверженный, и Телиаса прижало к земле. Хапач застыл над ним.

— Давай, убивай меня, проклятая тварь, — прохрипел маг времени.

— Легко, — ответил Дарион. — Все кончено. Ты приберег карту не для той игры. И проиграл. Захоти я, тебя не осталось бы в живых еще тогда, в самом начале пути.

— Так чего ты медлишь?! Ты похитил все, что у меня было. Мой отчий дом. Родные края. Ты погубил Иррелиан, — прошипел Телиас. Его трясло. Все пропало. Он был слишком уверен в себе, слишком самонадеян. — Убей, что же ты!

«А почему бы и нет? Проучить щенка, чтобы не лез, куда не просят».

Рука поднята. Цвета потекли к ладони, покидая деревца, камни, землю. Краски извиваются подобно дождевым червям. Они срываются с кончиков листьев, плывут по воздуху, чтобы свернуться в клубок. Дарион замахивается.

«Убить того, кто больше всех предан этому миру? — нотки сомнения всколыхнули сознание. — Того ли он заслуживает?»

Дарион сминает шар.

— Мне нет нужды лишать тебя жизни.

— Чем я лучше остальных?! Ты отнял у нас мир, он никогда не станет другим.

— Через несколько минут его вообще не будет.

— Ты лжешь… Это какое-то твое колдовство!

— Предсказания не лгали, Телиас. Все кончено.

— Ты лжешь!

— Созидающие дали мне шанс, — сквозь зубы процедил Дарион. — Домен, куда я собирал все цвета погибающего мира. Нашего мира, кретин!

Города, леса, озера — Дарион копил их, пряча в выторгованном у Созидающих мире, разукрашивал серое пространство собранными красками. Любовно обставлял его, словно комнату, чтобы однажды оживить новый мир, куда предстояло переместиться иррелианцам.

— Мне осталось только открыть Врата. Поэтому остуди пыл и дай мне закончить заклинание, если тебе так дороги судьбы людей.

Телиас молчит.

Времени суток больше нет.

Мир содрогается в землетрясениях, порывы ветра ломают ветви, выдернутые из земли кустарники волочатся по сотрясающимся равнинам. Палийские скалы ходят ходуном. Превозмогая стихию, преодолевая пароксизмы Иррелиана, Дарион доплетает заклинание.

 

Яркие молнии пронзают пространство. Во всех уголках мира, в каждом городе и деревушке, в морях, пещерах и дремучих лесах открываются Золотые Врата. Тысячи глаз с изумлением смотрят на порталы, которые кажутся окнами дома, готового развалиться.

— Золотые Врата? Откуда? — раздаются отдельные голоса. И вот уже робкие возгласы переходят в бурливый хор, что катится по миру единой волной.

— Что это? Конец? Спасение? Боги дают нам шанс!

— Ох, и хорош виальский ром, — чешет макушку старый капитан, взирая на распахнувшиеся над водной гладью врата. — Лопни моя селезенка, сынок, если это не новый мир!

Давно иррелианцы не видели столько света. Он лился из Врат, призывно маня в свои чертоги. Голубые своды небес, зеленые луга, силуэты синеющих гор, лесов, очертания шпилей городских башен окатывают образами позабытых воспоминаний ушедших эпох. Из золотых окон веет свежестью и дуновением теплых ветров.

Матери хватают на руки детей и первыми бросаются к порталам, следом ковыляют старики. Прихватив домашнюю утварь, иррелианцы длинными вереницами тянутся к открытым вратам; собаки с лаем опережают полчища беженцев; навстречу новому солнцу летят радостно щебечущие птицы.

Ровными рядами маршируют в направлении проходов армейские легионы. Их построили на плацу, дабы провести последний парад, отдать честь уходящему в небытие миру. Рядовые и генералы — здесь собрались все. Ритмичные звуки шагов перемежались с хором военных песен. Поверх голосов летели приказы главнокомандующих; шеренги перестраивались и шли вперед. Песнь утихла.

Люди ступают во врата, погоняя скот. Гремят доверху нагруженные телеги, обозы растворяются в порталах.

 

—Ты закончил? — спрашивает Телиас.

— Да.

— Тогда пошли?

Короткий кивок.

И маги двинулись навстречу новому миру. Навстречу новым надеждам.

Еще несколько шагов — и Иррелиан будет покинут навсегда. Край Палийской скалы надломился и с грохотом упал вниз. Рушится все. Небо, земля, законы.

— Законы! — вдруг восклицает Дарион. — Да!

Он останавливается. Больше ничто не помешает ему. Он совершит последнюю кражу. Он похитит ее.

Телиас обернулся.

— Дарион?

— Ты иди. Я следом. Чуть не забыл кое-что важное, — сбивчиво объяснил он.

— Или... — во взгляде Телиаса мелькает сомнение. — Видения лживы? Ловушка? И ты всех уничтожишь?!

— Не будь дураком!

Телиас недоверчиво смотрит на Врата. Переводит взгляд на Дариона, прищуривается. В зрачках отражаются ломающиеся небеса и серебряные росчерки падающих звезд.

— Чего ты ждешь, олух?! Маг времени молчит. Он застыл, взгляд прикован к небу.

Выругавшись, Дарион вздымает руки и мощным толчком отправляет Телиаса в портал.

— Хуже все равно не будет.

 

***

Все циклично.

Он снова пришел сюда. Здесь Палийские скалы еще целы, а небо яркое, словно снежный наст в зимний солнечный день. Впервые это страшное место не вызвало в Дарионе ни жути, ни горечи.

Вдали мелькнул родной силуэт.

Девушка складывает пальчики в рамку. Дарион помнит каждый жест, каждое дуновение ветра, запутавшееся в ее волосах. Больше не будет слез, крика ужаса и прокусанных губ. Сегодня он не станет ждать.

Дарион побежал к ней.

— Любовь моя! Тея...

Девушка обернулась и с улыбкой бросилась навстречу. Ее глаза сияли счастьем.

— Дар, ты здесь? Но почему? Ты же сказал, что не придешь сегодня, — девушка не закончила фразу, взгляд коснулся поседевших висков возлюбленного, пробежал по глубоким складкам лба. — Что с тобой? Ты... Будто постарел?

— Пойдем со мной, — шепнул Дарион на ушко, гладя темные волосы. — Пойдем со мной, моя Тея. Теперь мы будем вместе, и никакое время... Ничто больше не разлучит нас.

Девушка не ответила. Лишь посильнее вжалась в любимого, обвив шею.

— Держись крепче.

Они двинулись по временному коридору, возвращаясь к порталу. Взявшись за руки, Тея и Дар шагнули вперед, оставляя за спинами последний горизонт уходящего мира.

***

Дарион обводил взглядом цветущие долины, сияющие купола столиц, видел улыбающиеся лица людей, их неспешную, умиротворенную жизнь и радовался от души. Он чувствовал себя богом. Богом вновь сотворенного мира.

— Ой, а что за смешные аляповатости там, у водопадов? И откуда посреди хвойных лесов эта чудесная пальма? — залилась звонким смехом Эльтея.

— У меня не было времени, чтобы обустроить все как следует...

— Ну вот, тоже мне, спаситель мира, — девушка чмокнула его в щеку. — А что за нелепый этот твой новый Тауриан! Где его веселые краски? Здесь явно не хватает женской руки.

— Так давай творить этот мир вместе! Поможешь его разукрасить?

— Какой же ты дурачок, Дар, я ведь совсем не владею твоими магическими штучками.

— А разве это проблема? — улыбнулся он. — Помнишь, какие полотна ты создавала?

— О, я могу писать тебе города, леса, реки — все, что пожелаешь! — подхватила его мысль Эльтея. — Воплотишь?

— Спрашиваешь. Еще бы!

— Милый? Так все же почему они тебе дали власть над временем?

— Ну… Я просто сказал, что влюбился.

Тея прильнула к груди Дариона.

— А как ты назвал новый мир? — спросила девушка, игриво склонив голову.

Солнце запуталось в ее волосах. В этом мире оно светило гораздо ярче.

— Э-э-э… Пока еще никак.

Дарион выглядел смущенным. Тея улыбнулась.

— Ты чего же? — рассмеялась она. — Разве так можно?

— Я был несколько занят, знаешь ли, — насупился Дар.

— Как я тебя люблю!

Она встала на цыпочки и поцеловала его в губы.

Так они и стояли, наслаждаясь каждой секундой. Улыбки, для которых не нужен повод. Полные чистого счастья глаза, которые не нужно искать в утраченном времени.

— Любимый?.. Ревиаллиум.

— Тея, это же просто великолепно! Так и назовем, — обрадовался Дар. — Нам еще столько всего нужно сделать. Я так мало успел…

— Больше не надо ничего успевать! Мы ведь вместе.

— Да, — подхватил маг. — Мы вместе. Навсегда.

Девушка потянула его за плечо.

— Пойдем же скорее! Посмотрю, чего ты тут наворотил.

— Пойдем, Тея.

— Ох, и нарисуюсь же я… — она мечтательно прикрыла глаза.

— Нарисуемся, — поправил Дар. — Ведь мы вместе.

Они взялись за руки.

— Ты же научишь меня рисовать?