Вода живая, вода мертвая

Аннотация:

В сердце древней земли, где живут монстры, двуединый источник несёт жизнь или смерть. Но даже если это ложь, отчаянно борющийся с недугом Ивиц должен верить. Даже если надежды больше нет, и монстры ближе, чем он мог себе представить.

[свернуть]

 

 

Это было одно из наиболее старых зданий во всем городке. Двухэтажное, каменное, строгое, оно испытующе смотрело на пришельца высокими окнами. Так зверь, никогда не видевший человека, смотрит с настороженным любопытством: сделать шаг, понюхать протянутую руку или ощериться, вздыбить шерсть на загривке, пугнуть чужака утробным рыком?

Ивиц смело перешагнул три плоские ступеньки и потрогал одну из беломраморных колонн.

Здание городской библиотеки казалось мертвым монстром, остовом чудовищного скелета древнего города, проступающим сквозь время. Сквозь жалкие потуги маленькой окраинной деревеньки называться городком. Скелет древних развалин был и в особнячке городского головы, в пересохшем колодце на перекрестье улиц, в солнечных часах в центре площади... Город в городе. Город на городских костях. Городочек, пляшущий на останках городища.

На остов мертвого чудовища наползали домишки и избушки, и землянки, похожие на норы. Шалашики и странные лачуги, сложенные из чего-то грязно-желтого, гладкого, с острыми краями неровных сколов. Песчаник? Доломит? Кость?

Пока Ивиц шел по пыльной улице к библиотеке, на него смотрели. Смотрели отовсюду. Глазами, окнами, дверьми и ямками-входами. Смотрели щупальцами темноты, выползающей из тени костяных лачуг. Смотрели затылками – ни одна голова не повернулась проводить взглядом чужака, бредущего вперед, к беломраморным колоннам. Ивиц чувствовал на себе эти взгляды и тоже смотрел. Иногда из любопытства, а иногда с раздражением: ну глядите! Глядите! И я погляжу.

И смотрел. И даже таращился, поражаясь: ну кто сможет жить в такой норе-землянке?

В памяти услужливо всплыли строки чего-то древнего, вычитанного почти случайно на рассыпающихся в прах страницах. Строки, отдававшие то ли пророчеством, то ли предостережением:

«Коли ты не зверь, то в сырости и темноте долго не протянешь. Кров над головой не взлюбишь, если бела света не видишь. Коли ты не зверь...»

Землянки не имели окон. Как, собственно, большая часть лачуг и шалашей.

Ивиц шел, пока его не накрыла своей тенью громада библиотеки. Гигантский позвонок скелета. Мужчина взялся за ручки двери – две широкие створки – и решительно потянул на себя. Дверь поддалась неожиданно легко, без скрипа, в лицо мужчине дохнуло пылью старых свитков.

Свет тусклого дня припечатал силуэт Ивица к каменному полу, в застоявшемся воздухе повисли пылинки. Не похоже было, чтобы в библиотеку часто захаживали. Не похоже было, чтобы сюда захаживали вообще.

Каблуки гулко стукнули о каменные плиты, взметнулась потревоженная пыль. Любопытные, явные и скрытые взгляды остались там, вовне. В библиотеке царил сон и покой.

Весь первый этаж занимали две большие комнаты, уставленные трухлявыми шкафами. Между комнат – крохотный зал, из которого на второй этаж поднималась лестница.

Ивиц заглянул сперва в одну комнату, затем во вторую. Стены опоясывали полки. А на полках... Свитки, книги, фолианты, таблички. В беспорядке, вперемешку, кое-как. Ивиц поворошил старые свитки на одной из полок. Желтый пергамент легко крошился под пальцами, старые чернила давно выцвели, так что записи стало невозможно прочесть. Мужчина оставил свитки и наугад вытащил одну из книг. Массивную, переплетенную кожей, с обитыми медью, позеленевшими краями. Кожаный переплет оказался очень мягким, нежным, и Ивица вдруг посетила неприятная догадка, чья кожа это может быть. Книгу он открыл с отвращением, руководствуясь скорее некой надобностью, чем любопытством. Страницы были исписаны непонятными символами, похожими на червяков. Червяки ворочались, тяжело шевелили разбухшими хвостами, тянулись по странице хитрым переплетением ленивых тел. Ивиц брезгливо подцепил бумажный край и перевернул лист. На следующем развороте червяки образовывали сложную картинку. Магический знак? Чертеж? Гадать не имело смысла. Мужчина захлопнул книгу и запихнул обратно на полку.

Раньше Ивиц любил книги, но с некоторых пор стал испытывать к ним смутную неприязнь. Книги не давали ему ответов. Все необходимые знания Ивиц добывал по крохам. Выковыривал и выколупывал из громоздких бумажных гробов, куда те были запрятаны. Похоронены между строк. Выцеживал из сказаний, приданий, легенд, поверий, баек. Угадывал в предсказаниях Оракула. Конечно, когда в них можно было что-то угадать.

«Там будут монстры» – сказала Оракул в последнюю их встречу. Впервые за все время сказала внятно, без обиняков. Без фальшивых намеков и загадок, которые еще нужно суметь отгадать.

Ивиц окинул комнату тоскливым взглядом. Слишком много книг.

Мужчина вернулся к лестнице. Эхо шагов грянуло под потолком и нехотя затихло.

На втором этаже была всего одна комната и выглядела она даже хуже чем те, что уже видел Ивиц. Тьма здесь была плотнее, чем внизу, а шкафов еще больше. Под сапогами Ивица зашелестели устилавшие пол листы выпотрошенных книг.

Ивиц порывисто нагнулся, подобрал один лист наугад, поднес к самому лицу. Нет, не разобрать: слишком темно. И тут сообразил: окна! Здесь должны быть окна, ведь он видел их снаружи.

По дороге к предполагаемым окнам мужчина уронил не одну стопку книг и пересчитал собственными плечами и локтями, кажется, все встреченные им шкафы. Нащупал холодный камень стены, а затем и резную поверхность внутреннего ставня, прикрывавшего окно. Щелкнул задвижкой...

– А вот этого я вам очень не рекомендую! – мягко сказали справа и откуда-то сверху.

Ивиц дернулся, прянул к стене. В виски ударила боль, нежданная, тяжелая. Ну почему именно сейчас?! Захотелось сдавить виски ладонями, повернуться, прижаться лбом к холодному камню. Вместо этого Ивиц вытянул руку в сторону и вновь нащупал ставень. Вот он, край! Если резко потянуть на себя... Сердце часто билось в груди, и так же часто билась боль в висках. Кто может прятаться в темной комнате, не желая света?

«…не взлюбишь, если бела света не видишь. Коли ты не...»

Пальцы словно сами собой нащупали задвижку, впились в холодный металл.

– Ну в самом деле, не стоит! – настойчиво повторил голос. – Там на окне, за ставнем... Только не настежь, Творца ради! Щелочку скромную. Возьмите за ставнем зарянец.

Ивиц напряженно вглядывался в темноту. Справа на шкафу развернулось и перетекло вниз нечто бледное, едва различимое, принятое вначале Ивицом за груду свитков. Перетекло за шкаф и спустя пару мгновений выступило, плавно скользнуло в сторону Ивица. Силуэт казался невысоким и тонким, человеческим. То ли женским, то ли детским. Странная фигура замерла, не добравшись до Ивица шага три.

– Ну же, не упрямьтесь! Я вас не съем, даю слово.

Мужчине почудилось то ли сдавленное покашливание, то ли тихий смешок.

– От... От-тойдите! – выдавил Ивиц, пытаясь пересилить боль. Фигура послушно отступила на полшага.

Тогда Ивиц приоткрыл ставень. Сквозь образовавшуюся щель в комнату брызнул мутный дневной свет, больно резанул по привыкшим к темноте глазам. Боль грохнула в виски, словно молот о наковальню. Но мужчина заставил себя не зажмуриться. Перед глазами поплыли разноцветные пятна. Просунутая в щель рука нащупала на подоконнике теплый камень, сжала. Вытащив свою находку, Ивиц поскорее закрыл ставень. В руке ровным розовато-желтым светом горел зарянец, освещая незнакомца, замершего возле ближайшего шкафа. Ивиц разглядел тонкую, даже чахлую фигуру бледного юноши.

– Я так понимаю, вы пришли за картой? – юноша растянул бескровные губы в улыбке. – Ну что же, идемте... Будет вам карта.

Фигура повернулась и скользнула меж шкафами.

«Карта...» Ивица пробрала невольная дрожь. Она всё-таки существует!

И мужчина без раздумий двинулся за странным юношей. Цветные круги понемногу блекли, мягкий свет зарянца ложился на книжные шкафы и на спину проводника Ивица. Он двигался плавно, словно по невидимой нити, натянутой меж шкафами, и длинные его волосы были совершенно белыми. Нет, седыми. И легкими, как паутина. Ивицу вспомнился паук, которого он видел когда-то давно у себя в каморе. Там всегда было темно и прохладно, и хранились продукты. Однажды, выходя из каморы, Ивиц обнаружил над дверью паука. У него было маленькое тельце и невероятно длинные суставчатые лапы. И еще он был белым. Нет, седым. Абсолютно седым и неподвижным. Ивиц сначала решил, что паук мертв, что над дверью болтается сухое паучье тельце. Но едва протянул руку, чтобы его смахнуть, как паук с поразительной легкостью заскользил прочь по невидимым мужчине паутинкам. Ивиц поразился – ему никогда прежде не приходилось видеть седого паука.

Проводник Ивица остановился неожиданно, и мужчина, увлеченный воспоминанием, едва на него не налетел.

Вьюнош стоял перед большим письменным столом, заваленным всякой дребеденью: пустыми чернильницами и сломанными перьями, испачканными листами и полуисписанными тетрадями, грифелями, мелками, стилосами, обрывками кожи. Руки его, ловко и проворно сновавшие в этом бедламе, впечатлили Ивица куда больше бледности или седых волос незнакомца. Неестественно длинные белые пальцы уродовали узловатые старческие суставы. Однако такая странная анатомия пальцев нисколько не влияла на их подвижность. Руки напоминали двух проворных паучков, которых мама-паучиха отправила на поиски… Чего? Приманки? Обеда?

Руки-паучки нашли свою добычу, вцепились в неё и на миг замерли. Вьюнош осторожно вытащил из-под груды листков и протянул Ивицу кусок мягкой кожи. Развернув его, Ивиц разглядел в свете зарянца искусно рисованную чернилами карту. В самом низу на ней можно было разглядеть маленькую кляксу Тильца, странного городка-на-костях. К северу от кляксы, раскинувшись на всю карту и, кажется, даже желая выплеснуться за её края, лежала дикая земля. Древняя земля. Вытопь. Болотистая неприветливая глушь, где-то в глубине которой, если верить старым преданиям, жили монстры. Древние, самые первые Его творения. Первенцы Творца.

Из Тильца тонким замысловатым росчерком вилась-петляла нитка дороги. Огибала болотца и непроходимые дебри, и странные, отмеченные крестиками места, которые Ивиц принял бы за погосты, но… Какие погосты в Вытопи?

Память опять услужливо подсунула последние зловещие слова Оракула: «Там будут монстры».

А дорога всё петляла и петляла и обрывалась, не дойдя до кромки карты. В том месте рука мастера изобразила схематический ручей или родник.

Ивиц сглотнул и едва заставил себя оторвать взгляд от загадочных крестиков, от которых испуганно уворачивалась дорога к роднику.

– Карта довольно новая, – растерянно пробормотал он.

Выюнош радостно закивал.

– Само собой. Знаете… Вытопь – изменчивое место. Непредсказуемое, и с характером. Так что карту приходится периодически менять и дополнять, уточнять некоторые моменты.

Ивиц хмыкнул. Чтобы дополнить карту, нужно знать местность. Исходить её, изучить самому.

– Как вы это делаете? Вы бывали….ТАМ… сами?

Вьюнош покачал головой.

– Туда не каждый сможет дойти. Да и не всем это нужно. Например, мне. – паукообразный юноша изобразил зубастую улыбку. – Но вы можете попытаться. Более того… Я думаю, кто-нибудь из местных будет рад составить вам компанию.

Ивиц чуть заметно нахмурился. Он был не вполне уверен, что хочет чьей-либо компании в своём маленьком походе.

– Скажите, их было много? Тех, кто пытались до меня?

– Их будет много после вас, – странный обитатель библиотеки пожал тщедушными плечами. – Как было много после тех, кто был до вас. Но вы не сможете пройти Вытопь только с картой, вам нужен проводник. Местный. Отсюда, из Тильца…

Речь вьюноши прервало голодное завывание его желудка. Бросив на визитёра короткий взгляд, бледный отрок потупился.

– Простите, – обитатель библиотеки послал Ивицу извиняющуюся улыбку, – я слишком давно не ел.

Липкие пальцы страха, не добравшиеся раньше до оглушённого болью Ивица, нырнули за ворот куртки. Пробежали сзади по шее. Пошевелили короткие волоски на затылке. В библиотеке разом стало неуютно, а розоватые блики зарянца на бледной кожи вьюноши показались розоватыми потёками крови. Мужчине отчего-то неожиданно живо вообразилось, что в обеденное меню бледного паукообразного библиотекаря вполне мог бы войти он сам.

Ивиц отступил на шаг, зажав в одной руке карту, а в другой – тёплый светокристалл. Потёки на отдалившемся бескровном лице оплыли, вместо них залегли хищные тени.

Седой паук замер в неподвижности над дверью кладовой. Беспечная моль кружила рядом с паутиной.

– Я, наверное, пойду, – выдавил Ивиц.

Он сделал еще шаг назад, наткнувшись спиной на угол шкафа. И тут, наконец, цепкие пальцы страха ухватили его за ворот и поволокли к выходу.

Скорей отсюда! Прочь! Прочь из паучьего логова!

Ивиц летел наугад, вздымая кучи пыль и ворохи палых бумажных листьев, сквозь книжный лес. Прочь из чащи! Там в своей паутине проснулся голодный паук.

Расшибая локти и прижимая к груди два главных сокровища – зарянец и карту. Свет и путь. Прочь!

В спину, вдогонку Ивицу нёсся тихий то ли смешок, то ли кашель. И когда мужчина вывалился сквозь узкий проём на лестницу, за ним всё еще тянулась паутина шёпота:

– Коли ты не зверь… Коли ты не зверь!

Ивиц скатился по ступеням, кинулся к двери. Дёрнул тяжёлую створку и с облегчением выпал на мраморные ступени. Розоватый свет зарянца утонул в багровых закатных лучах, пробившихся сквозь пелену серости.

На ступенях его ждали.

Прямо на холодном мраморе, прислонившись спиной к колонне, сидела девушка. Маленькая и серьёзная. Монохромная. Чёрное платье на белом мраморе, черные глаза на белом лице, черные волосы на белых плечах. В отличие от недавнего жуткого знакомца из библиотеки, она не была бледной, просто белой – каким бывает брюшко ужа. И чёрной, блестящей – как его спина.

– Вы идёте в Вытопь и вам нужен проводник, – сказала девушка. – Я могу вас провести.

Ивиц, по венам которого еще тек азарт и лихорадка побега из жуткой библиотеки, громко фыркнул.

– И монстры Вытопи вкусно пообедают не только мной, но и вами. Я не воин, и не смогу вас защитить. И я совсем не уверен, что смогу защитить хотя бы себя.

Девушка осторожно улыбнулась.

– Мне не нужна защита. Более того, я уверена, что смогу обеспечить её вам. По крайней мере, первое время.

Мужчина не нашёлся что ответить. Ивиц не мог сказать, нужен ли ему проводник. Подобная идея посещала его, как вариант выхода в случае, если бы ему не удалось найти карту. Но карта – вот она. Свежая, уточнённая и дополненная. Составленная… кем? Паукообразным библиотекарем, никогда, по его же словам, не бывавшем ТАМ? В месте, обозначенном схематическим ручейком. Свежая карта, составленная по чьим-то рассказам или даже по велению воображения. Мужчине подумалось, что побег из библиотеки не был разумным поступком. Нужно было остаться и поискать самому. Наверняка там нашлась бы более старая карта, может быть и не одна. Их можно было бы сравнить, сопоставить указанный путь.

Мужчина запихнул зарянец в свою дорожную сумку и развернул карту. Да, вот она – извивающаяся нитка пути. Но что она есть на самом деле? Дорога? Тропа? Всего лишь линия на карте, услужливо оставленная каким-то добродеятелем и показывающая наиболее безопасный путь?

Ивицу вспомнилась одна из легенд.

Жители маленького городка на границе с Вытопью – может быть и Тильца, в легенде город назван не был – время от времени приносили жертву монстрам Древней земли, чтобы задобрить их. Конечно, отдавать на съедение монстрам своих родных никому не хотелось, и жители придумали особый способ умилостивить чудовищ. Они составляли карты. Карты для путников, желавших попытать своё счастье и найти драгоценное сердце Вытопи – живой источник. Путники покупали карты и шли через Вытопь по отмеченной на них дороге, но вместо источника находили логово голодного монстра.

Конечно, это была только легенда. Однако каждая легенда где-то берёт своё начало. Почему бы не из правды? С другой стороны, Ивиц, сильно сомневался, что жители городка могли знать подробное расположение логова монстров Вытопи. Вернее, те, кто об этом могли знать, едва ли были в состоянии передать свои знания другим.

Так или иначе, у Ивица были основания сомневаться в достоверности карты. Равно как и в целесообразности своего похода вообще. Но больше всего Ивица смущало вот что: все сведения, которые мужчине удалось добыть из книг ли, из рассказов ли, из невнятных ли слухов, рассказывали об одном: о людях, ушедших в поисках чудесного источника. Но не было ни сказано, ни написано и словечка о тех, кто его нашёл и сумел вернуться.

Погоня за призраком. Ивиц стиснул кулаки в приступе беспомощной ярости, и тонкая кожа карты затрещала. Нужно было остаться и вытрясти из этого… этого…. всё, что он знает!

Ивиц вспомнил тихий смешок, паутиной тянувшийся за ним от дверей страшной комнаты на верху, и ярость уступила место страху. Ни за что! В библиотеку он больше не войдёт.

Виски тронули отголоски знакомой боли, и Ивиц беспомощно опустил руки.

– Соглашайтесь! – подтолкнул мужчину голос монохромной девушки, по-прежнему сидящей возле колонны.

– Я подумаю, – вяло отозвался Ивиц и побрёл от библиотеки прочь.

***

Остаток вечера и ночь Ивиц провел на местном постоялом дворе, где он оказался единственным постояльцем. Обеденный зал был пуст, холоден и неприветлив. Никто не заходил поделиться с хозяином новостями, пропустить кружку-другую браги и поглазеть на чужака.

Ивиц терпеливо просидел в зале несколько часов, вяло ковыряя миску с каким-то варевом, но никто так и не появился. Когда терпение мужчины окончательно иссякло, он поинтересовался у хозяина двора – высокого сухого старичка с длинными конечностями и смешными глазами на выкате, напоминавшего Ивицу богомола – где он мог бы найти себе проводника по Вытопи. Если кто-то, конечно, согласится стать проводником по… подобному месту.

Мужчина уже обращался к нему с вопросом ранее, утром. Только с другим, о карте. И именно от него получил совет посетить библиотеку…

Старичок внимательно осмотрел мужчину своими большими выпуклыми глазами и сказал, что Ивицу ведь уже предложены услуги проводника. Почему бы ему этим предложением не воспользоваться?

Раздосадованный Ивиц не нашёл ничего лучшего, чем пробурчать что-то полувежливое и убраться к себе в комнату.

Соглашаться на монохромную девушку-проводника мужчине отчаянно не хотелось. Хорошо, пусть она знает лес, хотя бы окрестности Тильца – это, конечно, облегчило бы Ивицовы петляния по топкому редколесью меж трясин. Но…

«Там будут монстры»

Слова Оракула намертво засевшие в памяти не давали покоя. О монстрах говорила не только Оракул, старые легенды об источнике все как одна твердили, что его стережёт… чудище, зверь, нелюдь. Полчища зверей, нелюдей, чудищ. В числе предполагаемые монстров легенды обычно расходились.

В самом деле! Почему бы источник с живой водой, дарующий исцеление и облегчение, жизнь, единственное лекарство от всех напастей не стеречь… кому-нибудь? Если он вообще существует, этот источник…

Ивицу оставалось только надеяться. В конце концов, ему уже нечего было терять.

И всё же, всё же, всё же… Неприятно оказаться сожранным какой-нибудь мерзкой тварью.

Свой дом, а, вернее, место, последний раз бывшее его домом, Ивиц покинул тихо, прихватив с собой только самое необходимое. Не раз и не два мужчину посещала мысль нанять себе в попутчики какого-нибудь дюжего вояку, который умеет махать острыми колюще-режущими предметами гораздо лучше, чем думать. Останавливала стеснённость в средствах. И нежелание доверять кому-то знания о конечном пункте своего путешествия и его причине. Всё это, несомненно, раскрылось бы рано или поздно, так или иначе. Но если уж нанимать кого-нибудь, то здесь, в Тильце. По крайней мере, они знают ближнюю Вытопь. Кого-нибудь покрепче да половчее. Если всё-таки нанимать.

Ивиц не рискнул бы никому признаться, но ему было комфортно и даже, наверное, уютно быть один на один со своим маленьким горем, имевшим значение только для самого Ивица. Было удобно тихонько жалеть себя и гнаться, безуспешно и бессмысленно гнаться за мифическим спасением. За источником с живой водой. Без чьего либо вмешательства и постоянного присутствия. Без чужой жалости и сострадания. Он и сам достаточно себя жалел.

 

Ночью, когда Ивиц пытался уснуть, пришла боль. Она перекатывалась в голове раскалённым добела железным шаром и ударяла в виски. Ивиц ронял злые слёзы и беспомощно грыз уголок подушки.

Боль унялась только с рассветом. Неохотно отступила, признавая право Ивица на последний шанс. Последнюю отчаянную попытку в этой неравной и заведомо проигрышной схватке.

Но бледный и измученный Ивиц чувствовал себя разбитым, сонным и совершенно не готовым попытаться.

Тем не менее, торчать в странном городке и дальше не имело смысла, а пути назад уже не было.

 

Она ждала внизу, подперев плечом деревянную опору навеса. Тёмные глаза безучастно разглядывали сначала серое утро, затем – Ивица.

– Мне, наверное, не хватит серебряков оплатить ваши услуги проводника, – честно сказал Ивиц. Девушка смотрела на него, не моргая.

Мужчина вздохнул.

– Ивиц. Хотя вы, наверное, знаете.

– Аспида, – представилась девушка и протянула Ивицу пальцы, холодные и гладкие, как чешуя змеи.

***

Это был очень странный лес. Живой и подвижный. Ивицу чудилось, что он слышит дыхание, ощущает, как вздымается и опадает под ногами влажная жирная земля, словно грудь гигантского великана во сне.

"Только бы не разбудить!" – проскользнула невольная мысль.

Они нырнули в холодный полумрак еще сонных деревьев, и лес сомкнулся за их спинами. Густо пахла цветущая акация, путая ленивые мысли, окутывая разум сладким дурманом. Думать не хотелось.

Как и следовало ожидать, ни дороги, ни тропы через Вытопь не оказалось. И Ивицу ничего не оставалось, как послушно плестись за своей черно-белой проводницей. Аспида шла, уверенно выбирая дорогу. На предложенную мужчиной карту только едва взглянула, не проявив особого интереса. Ивиц подумал, стоило ли мучиться, обшаривать библиотеку с паукообразным вьюношей… При воспоминании о странном существе из библиотеки Ивица пробрала дрожь.

К полудню, когда белое око солнца заглянуло в Вытопь сквозь мутную пелену облаков, Ивиц и Аспида набрели на странный камень. Он уходил глубоко в землю и имел черты чудного зверя, силящегося выбраться на поверхность. Аспида мимоходом глянула на камень, обойдя его по большой дуге. Ивиц последовал за ней.

Через пару десятков шагов они наткнулись еще на один камень. Он выглядел еще старше и сплошь порос мхом. Однако и под зелёными наплывами можно было угадать чьи-то диковинные черты.

Дальше камни стали попадаться всё чаще и чаще. Все они выглядели древними и напоминали диковинных зверей или даже чудищ. Аспида старалась держаться от камней подальше.

– Не все они ушли насовсем, – предостерегла девушка, когда Ивиц решился подойти рассмотреть один из камней. – Не будите лихо.

Мужчина не вполне понял, что имела в виду Аспида, но рисковать не стал. Однако заглянул в карту. Ивицу было сложно определить, сколько пути уже пройдено, сколько еще предстоит. Когда он пытался заговорить об этом со своей проводницей, она лишь пожала плечами в ответ. Мужчина предположил, что они добрались до первой группы крестиков. Вот только что это могло быть? Древнее капище? Погост?

К полудню они сделали короткую остановку. Ивиц перекусил прихваченным с собой вяленым мясом и хлебом. Аспида куда-то исчезла. Её не было с полчаса и мужчина решил, что она пошла разведать дорогу дальше.

Ивиц снова заглянул в карту.

Доходил ли кто-нибудь из жителей Тильца до источника, жемчужины жизни? Надёжно ли Вытопь скрывает своё сокровище? И, возможно, монстров… Вероятно. Ивиц опять вспомнил странного вьюношу в заваленном книгами зале и криво улыбнулся. Некоторые жители способны сами дать фору любому монстру Вытопи.

Когда Аспида вернулась, они продолжили путь.

Ближе к вечеру из стремительно темнеющих недр леса выполз туман. Он повис меж деревьев рваными клочьями, протянул щупальца к уставшим путникам. Ивиц теперь хуже различал идущую впереди девушку и начал опасаться потерять её из виду. Саму Аспиду темнота и туман, похоже, ничуть не смущали – она продолжала идти вперёд ровным твёрдым шагом.

Поколебавшись, мужчина достал из сумки зарянец. Может, конечно, небольшой огонёк и привлёчет кого нежелательного… но остаться одному в темной неприветливой Вытопи Ивицу хотелось еще меньше.

Тусклый свет кристалла выхватывал из темноты прямую спину девушки, бросал причудливые и тревожные тени на застывшие силуэты деревьев.

Ивиц безумно устал за день пешего перехода, глаза слипались, висков коснулась уже привычная боль. Зарянец медленно тускнел в ослабшей руке, отдавая остатки поглощенного света. Ивиц забыл: кристалл нужно было целый день держать на свету, позволить ему напитаться. А теперь зарянец погаснет. И он, Ивиц, заблудится в темноте.

Боль наступала, пульсировала в голове. Но усталость, скопившаяся за день, оказалась сильнее. Глаза слипались. Ивиц моргнул, затем еще раз – уже медленнее. Он шел наугад, как слепец, вытянув вперёд руку с потухшим зарянцем. Аспиды не было. Ивиц знал, что потерял её, упустил из виду и теперь бредёт совершенно один в темноте, возможно, в лапы к притаившемуся чудищу. Пару раз мужчине мерещилось, что он видит темную прямую спину Аспиды впереди. Но приближаясь, различал, что спина эта удлиняется, уходит вверх, распускаясь в темном небе могучей кроной.

Веки набухли и отяжелели. С каждой минутой держать глаза открытыми становилось всё тяжелее. Влажные щупальца тумана забирались за шиворот. Куртка сделалась тяжёлой от влаги, сковывала движения и тянула к земле.

Наконец Ивиц заметил Аспиду. Она стояла посреди небольшой поляны и смотрела вверх – все три головы её были запрокинуты к хмурому небу.

Дрожа в пропитанной влагой одежде, мужчина ступил на поляну. С каждым шагом тёмный силуэт всё меньше напоминал девушку. Кроме того, Ивиц никак не мог вспомнить, в самом ли деле у неё было три головы. Мужчина подошёл вплотную к темной фигуре, и на миг прояснившееся ночное небо пролило свет звёзд на змеиные головы, устремлённые ввысь. На два обломка крыла, которые силились и не могли поднять тяжёлую драконью тушу.

Ивиц разжал затёкшие пальцы, и темный кристалл с глухим стуком ударился о каменные лапы чудовища.

Кажется, он кричал.

Деревья на краю поляны расступились, и из зарослей вышла Аспида. Взгляд её долго блуждал сперва по неподвижному каменному чудовищу, затем по шаткой фигуре Ивица.

Девушка вздохнула.

– Ну что же… Думаю, остановимся прямо здесь.

Чтобы согреться, они развели небольшой костёр под каменной статуей. Вернее, развела Аспида. Ивиц уже был мало на что способен. Вяло прожевав кусок черствого хлеба, мужчина вытряхнул из сумки короткое шерстяное одеяло и, завернувшись в него, мгновенно уснул.

Мужчину одолевали странные сны. Ивицу чудилось, будто Аспида стоит, прижавшись к трехглавому змею, и маленькие белые руки девушки гладят шершавый камень. Аспида шепчет что-то на непонятном наречии и глядит вместе с монстром в небо. И слёзы, горячие горькие слезы текут из четырёх пар глаз, оставляя блестящие дорожки на камне и бледных щеках.

Видение сменилось новым. Ивица окутала темнота, тьма ночного леса. И из этой тьмы на мужчину взглянули два огромных огненных глаза. Он не мог понять, кому принадлежат глаза. Казалось, они плывут сами по себе в туманном мареве над деревьями. Горячие, прожигающие душу насквозь. Глаза чего-то ждали от Ивица. Возможно какого-то ответа, но мужчина не мог сообразить, каков был вопрос и только сдавленно шептал сквозь сон:

– Я хочу жить…. Я всего лишь хочу жить!

 

Утром они продолжили путь рано.

Голодный Ивиц с аппетитом съел кусок вяленого мяса с хлебом, гадая, надолго ли хватит его запасов. Аспида терпеливо ждала, пока мужчина позавтракает. Она сидела по другую сторону остывших за ночь углей и смотрела в небо. Совсем как каменный идол за её спиной.

К удивлению мужчины, Аспида не ела ничего. Вернее, он не видел, не мог припомнить, чтобы девушка ела. Дорожная сумка её была маленькой и совсем тощей.

Когда Ивиц вежливо предложил Аспиде кусок вяленого мяса с хлебом, девушка взглянула на угощение с брезгливостью и покачала головой.

Второй день странного путешествия мало чем отличался от первого. Путники шли – белая девушка в черном плате, мягко стелящемся по весенней траве, и хмурый ссутулившийся мужчина, на плечи которого давил невидимый груз.

Лес вокруг понемногу менялся. Земля становилась более зыбкой, влажной. Местами меж деревьев встречались небольшие разливы, будто поблизости была вышедшая из берегов река. В разливах жизнерадостно пели лягушки, воздух пах болотом.

За день они сделали всего одну остановку, и Ивиц обратил внимание, что Аспида по-прежнему ничего не ест.

К вечеру путники вышли на довольно большую поляну. Она оказалось сухой и вполне пригодной для ночлега. Ивицу приглянулась симпатичная ель на краю. Её широкие сизые лапы свисали до самой земли, образуя некое подобие природного шалаша. В нем мужчина и вознамерился устроиться на ночлег.

Видя возню Ивица под елью, девушка только хмыкнула.

– Не советую. Вздумает прогуляться ночью – затопчет и не заметит.

Ивиц не понял странных слов Аспиды, но на всякий случай решил последовать её совету.

Девушка развела костёр.

А Ивиц жевал засохший хлеб и думал. О странном путешествии, бесполезной карте, жутковатом городке Тильце и живом лесе, в котором не поют птицы.

***

Ему опять снились глаза. Огромные, горящие. Как две гигантские огненные плошки, плывущие над лесом. Глаза пытливо смотрели на Ивица. Глаза чего-то от него ждали. Глаза требовательно ловили взгляд, цепляли и медленно жгли нутро. Ивиц корчился от боли и липкого холодного страха. Страх, как слизняк, заползал в открытый в немом крике рот, проваливался в обожженное нутро и там лениво ползал, оставляя за собой склизкий след.

Ивиц вздрогнул и проснулся. С полминуты лежал неподвижно, боясь пошевелиться и открыть глаза. Пытаясь понять, что же его разбудило. Вокруг стояла тишина. Лес замер, застыл на вдохе, навострил чуткие уши и смотрел, смотрел во все глаза. Потому что перед ним собиралась развернуться короткая, но очень кровавая трагедия.
Мужчина почувствовал затылком, влажной кожей, чье-то пристальное внимание. Навязчивое, продиктованное многолетним голодом, обреченностью истощенного безумца, все еще способного на последний смертельный рывок.

Ивиц распахнул глаза и уставился в темноту.

Милостивый Творец! Какая нелепая, чудовищная смерть – стать ужином для обезумевшего монстра. Уж лучше тихо истлеть, выгореть изнутри от неизлечимой болезни, чем так...

Нужно было что-то делать. Всего в нескольких шагах от Ивица, по другую сторону потухшего костра спала девушка. Хрупкая и еще более беспомощная, чем Ивиц, перед голодным монстром.

Вскочить, разбудить и... бежать? Нет, на дерево. Или лучше развести огонь? Звери боятся огня...

Но скованное страхом тело не слушалось. Ивиц лежал, намертво прикипев к своей куцей подстилке, боясь шевельнуться или издать звук.

В гремящей, неистовой тишине замершего леса ему чудилось, как вязкая слюна капает с клыков на прошлогоднюю листву. Как часто и ритмично бьется сердце невидимого монстра, и желудок сводит голодной судорогой в предвкушении долгожданной трапезы.
Ивиц зажмурился с тихим всхлипом, признавая себя пораженным и поверженным без схватки, без малейшего сопротивления. Съеденным заживо, медленно и со вкусом. И только отчаянно молил Творца: пусть монстр примется сперва не за него... Еще несколько, всего пару мгновений никчемной жизни перед агонией.

На краю бреда сломанной воли Ивицу почудился тихий смешок-покашливание, совсем

как тот, в библиотеке...

Сзади зашелестело, смачно чавкнула раскисшая земля под чьей-то гигантской лапой – поддразниваемый людским страхом зверь вышел из укрытия.

И тут вдруг над Ивицом поднялась тьма. Развернула слежавшиеся крылья и бесшумно оттолкнулась от земли.

Лес смотрел, затаив дыхание.

За спиной Ивица пролетела смерть. Пронеслась на мягких крыльях и рухнула, придавила к земле голодного зверя. Навалилась гигантской тушей, сминая, ломая кости, кромсая плоть. Смерть тоже была голодна.

Лес дрогнул, пошатнулся от безумного крика боли и обиды обманутого хищника, который сам стал жертвой.

Потрясенные деревья отползали, выворачивая из земли корни. Отступали от жуткой бойни, услужливо давая смерти место.

И смерть пировала, жадно хрустя костьми. Хрипел и стонал поедаемый заживо зверь. А всего в паре десятков шагов от кровавого пиршества корчился на подстилке Ивиц, давясь страхом и отчаянным желанием жить, теряя рассудок и остатки воли быть человеком, пока разум его не накрыла долгожданная тьма.

***

Когда он открыл глаза, было утро. Деревья тихо перешептывались кронами. Вокруг поляны их как будто стало больше, словно любопытные подтянулись послушать рассказ свидетелей ночного происшествия и посудачить о более мелких событиях.

С трудом разогнув затекшие ноги, Ивиц поднялся, потоптался. Одеревенелые мышцы слушались неохотно. Ивица неудержимо тянуло посмотреть туда, на другой край поляны. На место сражения двух неведомых монстров, на останки ночного пира. Вместо этого он посмотрел вниз. По другую сторону остывшего костра на спине, отвернув к лесу голову, лежала Аспида. Мужчине была видна темная волна волос, маленькое ухо и белая бескровная щека. Грудь девушки мерно вздымалась – Аспида спала спокойным тихим сном, которого не коснулось ночная драма. Ивиц почувствовал облегчение, приправленное отголосками стыда. Как мог он ночью желать смерти Аспиды вперед своей? Смерти беззащитной спящей девушки?

Липкая паутина отвращения к себе, уже давно обернувшая сердце мужчины, сделалась плотнее. Появилась она вместе со знанием о неизлечимой болезни. Знание это навалилось на Ивица невыносимым бременем и со временем раздавило, изменило почти до неузнаваемости. Телесные страдания мужчины углублялись страданиями душевными – Ивица тяготило не столько осознание неминуемой и внезапной, скорее всего, очень скорой смерти, но понимание того, что он уже не вполне жив. Что он ходит – живой мертвец – среди людей. Бродит, бродит выеденная оболочка, распространяя чуть слышный запах тлена и смерти. С виду – человек. А внутри гниль и труха. Ивиц не мог об этом думать, но и не думать не мог тоже. Наверное, он давно бы расстался с жизнью добровольно и самостоятельно, но тронутый болезнью разум сковывало страхом при одной только мысли о смерти окончательной, настоящей. И хоть Ивица выворачивало от отвращения к себе, он ничего не мог поделать с единственным глупым желанием. Желанием жить. Во что бы то ни стало.

Ивиц постоял, глядя на спящую девушку. Наверное, её нужно было разбудить. Вчера они продолжили путь еще затемно.

Мужчина перешагнул влажные останки костра, нагнулся, заглянул в спокойное лицо Аспиды.

И застыл.

Белый подбородок и губы девушки уродовало пятно тёмно-бордовой, почти черной запёкшейся крови.

Аспида открыла глаза, повернула голову. И из девичьих глаз на Ивица глянула сытая смерть.

***

Он бежал, не разбирая дороги, не понимая, куда ему бежать и зачем. Метался, меняя направление.

Назад, в Тильц! Нет, там все…. все!... Там такие как ОНА.

Вперёд, к источнику! А существует ли тот источник?

В глубь, к сердцу Вытопи! В лапы других голодных чудищ…

Лес мешал. Лес ловил, пытался его остановить. Деревья вытягивали цепкие ветви, хватали за одежду, царапали лицо, руки, заступали стволами путь. Корни выворачивались из земли, путались под ногами.

Ивиц спотыкался, падал, опять поднимался и бежал, бежал. Куда-нибудь, уже не важно, куда. Только дальше, дальше от страшной поляны, прочь от смерти.

Лес хитрил, вёл по кругу. Деревья загораживали Ивицу дорогу, открывая рядом тропку, заманчивый удобный лаз. И мужчина бежал, шёл, брёл по услужливо подсказанному пути.

Наконец деревья расступились, и обессилевший Ивиц вывалился обратно на поляну. Рухнул на влажную траву, пропитанные кровью липкие листья и зашёлся безумным криком.

– Не-ет! Оставь меня! Не тронь!

Аспида сидела на том же месте возле остатков костра и стирала ветошью кровавый след с лица.

– Никто тебя не тронет, – сказала девушка устало. И, подумав, добавила: – Прости, что ночью так вышло. Я просто… Есть очень хотелось.

Ивица трясло. Он пытался встать, но ноги не слушались, разъезжались на скользкой траве.

– От..пусти… Ска..жи им!

Аспида потрогала подбородок пальцами, машинально облизнула губы, словно сытый зверь. И от простоты и естественности этого жеста нутро Ивица скрутило, сдавило и вывернуло.

Девушка смотрела на мучения спутника в остатках своей ночной трапезы со странным выражением. Как если бы неподвижная и безразличная морда змеи пыталась отразить жалость, сочувствие, сострадание… Да хоть что-нибудь, в конце концов, отразить!

Наконец она встала, подошла к Ивицу и, ухватив его за ворот грязной куртки, легко вытащила на чистое место, где он безвольно обмяк и затих.

– Я не смогу ничего сказать или приказать деревьям, – объяснила она, – я и прежде ничего не говорила. Вытопь сама решает, кому и куда нужно идти. И суждено дойти. Поэтому, кстати, все карты относительны. На твоей указано только приблизительное направление.

Девушка подобрала свою тощую сумку, отыскала там флягу и смочила водой кусочек чистой ткани. Ивиц лежал безвольно. Опустошённый и выпотрошенный, как тряпичная куколка, которой вскрыли шов и высыпали начинку. И только слабо дёрнулся, когда Аспида, опустившись рядом на колени, принялась осторожно оттирать ему лицо.

– Наверное, я должна тебе кое-что рассказать…

***

…когда мир был совсем молод и Творец его еще юн и неопытен, заселялись земли диковинными существами. Одни были зубасты, другие – многоглазы, третьи – чешуйчаты, а четвертые сочетали в себе все эти свойства и еще множество других. Юному творцу нравилось экспериментировать, и творения его оказывались причудливы и не похожи друг на друга. Молодые монстры и чудища еще не умели быть злыми и кровожадными, причинять боль и убивать. Монстры еще не были монстрами. Просто творениями, детьми своего Творца. Они разбредались по миру, населяли самые дальние, спокойные и уютные его уголки. Монстры жили тихо. А Творец продолжал создавать всё новых и новых существ, пока однажды не глянул в чистую и гладкую, как зеркало, поверхность горного озера. И в ответ оттуда на него смело и лукаво глянул некто. Простой и понятный, давно и хорошо знакомый. И Творец решил воссоздать сам себя. Так явился в мир род людской.

Сперва монстры и люди жили мирно. Хоть и было обидно первенцам Творца, что к людям он питает большую привязанность, они не выражали гнева или недовольства. Но постепенно род людской разрастался, плодился и множился, вытесняя монстров из привычных мест. Созданные по образу и подобию Творца, люди получили лучшие его качества: любопытство, желание творить, созидать, открывать. Но кроме этого они получили и свободу воли, действия и выбора. И далеко не каждый человек выбрал для себя путь любви и созидания. Строились и рушились города, воздвигались и уничтожались державы. Монстры были изгнаны в самый дальний и неприветливый уголок мира – Вытопь и, недовольные такой участью, попытались потеснить человечество обратно.

Это была не война, но, скорее, бойня. Людской род оказался многочисленнее, изобретательнее и был лучше приспособлен к истреблению не только себе подобных.

Творец не вступился за своих первенцев. Прошло несколько веков, он немного повзрослел и теперь первые создания казались ему вздором и молодой причудой. Они были уродливы и несовершенны, и не имели всех тех замечательных качеств, которые Творец вложил в человека…

***

– Всё это было очень давно, люди почти забыли. Нас осталось совсем мало. Мы вернулись на развалины нашего единственного города. Кто-то, чей разум затопила ненависть к людям, остался в Вытопи и стал настоящим зверем. ОН отвернулся, и мы не умеем заслужить его любовь опять. Никогда не заслужим, если не изменимся. Со временем мы научились менять форму, походить на человека хотя бы немного. Но сущность изменить невозможно. Когда-то мы не были ни плохими, ни хорошими, но в той распре… Монстры стали монстрами.

Аспида помолчала, накручивая травинку на палец. Ивиц лежал неподвижно, и было непонятно, слышит он Аспиду или нет.

– Ты можешь не верить, но… каждый монстр хочет стать человеком. ОН в доброте и справедливости своей оставил нам шанс. И выбор. Где-то в сердце Вытопи Творец создал два источника: воды живой и воды мертвой. Испивший живой воды станет настоящим человеком, мертвой – останется монстром навсегда.

Ивиц судорожно сглотнул, разлепил спекшиеся губы.

– Ты лжёшь! Живая вода дарует жизнь.

Аспида покачала головой.

– Живая вода дарует право быть человеком. Всё остальное неправда. Арахнусу, хранителю нашей истории и библиотеки, пришлось придумать свою легенду. Для людей.

Горло Ивица раздирал горький смех, но вышел только хриплый судорожный кашель.

– Каждый монстр хочет стать человеком, говоришь?! Поэтому вы сочиняете небылицы, лишаете умирающих последнего шанса и тащите их в лес на сытный ужин в качестве главного блюда?

Девушка тяжело вздохнула.

– Есть… условие. Только двое могут отыскать источники: человек и монстр. И только человек сможет определить, где источник с живой водой, а где – с мертвой.

– И что же, на таких условиях их когда-нибудь кто-нибудь в самом деле уже находил? – в голосе Ивица любопытство мешалось с издёвкой.

Монохромная девушка-монстр опустила голову.

– Почти. Видишь ли, источники имеют еще одно свойство. Они обнажают истинную природу того, кто к ним приближается.

Мужчина молчал.

«Там будут монстры» – сказала Оракул.

По крайней мере, там будет один монстр.

И, если повезёт, один живой мертвец.

***

– Мне кажется, ОН хочет, чтобы мы дошли, – в голосе Аспиды звучала надежда.

Солнце садилось и в лесу начинало темнеть, но на этот раз идти было легко. Лес открывался, пуская чужаков в самое сердце. Деревья расступались, давая Ивицу и Аспиде дорогу. Дорога эта заботливо огибала разливы, болота и трясины, и просто большие лужи. Дорога была ровной и удобной.

Ивиц плёлся за Аспидой, безразлично глядя себе под ноги. В голове от виска до виска перекатывался тяжёлый шарик боли.

Мужчина шёл, и не знал – зачем? Зачем ходят мертвецы? Что их питает: надежда, страх, чья-то воля? Ивиц был уверен, что свою волю потерял уже давно. Её съела болезнь.

Конечно, он не поверил до конца словам Аспиды. Не мог поверить. Живая вода дарует жизнь. Должна даровать. И какое ему дело до того, во что там верят монстры? Какое ему теперь дело до всего?

Так и шли они – живой мертвец и монстр – по странной, для них одних проложенной тропе.

Пейзаж вокруг медленно менялся. Деревьев становилось меньше. Они поднимались на голых корнях над тёмной хлябью, в которую превратилась вдруг земля. Лес становился гигантским болотом. Идти было теперь труднее – мужчина и девушка брели то по колено в жидкой грязи, мерзко чавкающей при каждом шаге, или прыгали по кочкам от островка к островку сухой земли.

Вдруг Аспида остановилась, замерла на полушаге. Остановившись тоже, Ивиц осторожно выглянул из-за её спины.

Впереди из тёмной жижи болота вставал, как оазис среди пустыни, остров. Лучи заходящего солнца ложились бронзоватым свечением на блестящую поверхность каменной глыбы. Камень был изжелта бурым, вогнутым в середине, словно гигантская пиала. И лишь на дальней, северной его оконечности громоздилась груда скальных обломков. Из этого каменного навала вытекали с разных сторон две тонкие бледные струи, которые внизу смешивались, образовывали во впадине тихое тёмное озеро.

Едва Ивиц увидел, что источников в самом деле два, к нему пришло понимание. Это было невероятно просто, ведь они отличались, пусть и были на первый взгляд совершенно одинаковыми. И всё же разными. Как жизнь и смерть, красота и уродство.

Мужчина толкнул замершую девушку.

– Смотри, они ведь… – и осёкся.

С Аспидой что-то происходило.

Спина девушки сделалась жёсткой и холодной, лицо вытянулось. Взметнулись руки, превращаясь в крылья.

Миг, и в воздух взмыл черный аспид. К Ивицу обратились глаза, огромные и горящие. Они, как и прежде во сне, плыли в воздухе. Только теперь мужчина точно знал, чьи они и чего хотят.

Боль ударила в висок стальным молотом, бросила Ивица на колени. И, возможно, тем самым спасла жизнь. Потому что в тот самый миг аспид ринулся вниз.

Тварь промахнулась совсем чуть-чуть. Когти лязгнули, схватили воздух.

Ивиц барахтался, пытаясь встать.

Пядь твердой земли, подъём – второй удар, с замахом, насмерть.

Мужчина оглох и ослеп. Грязная вязкая вода сомкнулась над его головой, и Ивиц больше не знал, где верх, а где низ. И не нашлось опоры, чтоб встать.

Это была невиданная, безобразная несправедливость: чудовище и болезнь набросились одновременно.

«Смерть!» – бил набат в голове.

«Смерть!» – били по воздуху черные крылья.

Нет, не сейчас, когда он почти у цели!

Ивиц разинул в протестующем крике рот. Два больших пузыря всплыли и лопнули на поверхности. И тут же острые когти взрезали болотную грязь, сомкнулись стальной хваткой, дёрнули вверх.

Ивиц забился из последних сил, захлебываясь тиной пополам с гнилым воздухом.

Болото чавкнуло, неохотно уступая свою жертву.

Мужчина извивался ужом, чувствуя, как удаляется земля, как сильнее сдавливают рёбра смертоносные когти, готовые рвать, кромсать. Он молотил по твердым чешуйчатым лапам, не причиняя зверю боли.

Поток холодного воздуха, и выброшенная наугад рука вдруг поймала край перепончатого крыла. Ивиц потянул изо всех сил.

Хрипло крикнула удивлённая смерть, пытаясь высвободить крыло.

С трудом открыв залепленные грязью почти незрячие глаза, Ивиц различил, как мир наклоняется, медленно поворачивается. Услышал, как мелодично поют где-то совсем рядом два прозрачных ручья: воды живой и мертвой.

Они упали в бесконечно глубокий темный колодец.

Над головой их сомкнулось не болото, но жизнь и смерть, прекрасное и уродливое, чудовищное и человеческое, обидное и доброе. Они были теперь где-то вовне, за чертой привычного мира.

И со дна колодца на причудливый клубок переплётшихся тел взглянуло пытливое око Творца.

***

Она стояла на камне, на берегу озера. Раскинув руки, запрокинув голову к небу – светлокожая румяная девушка с тёмными волосами.

– Коли ты не зверь! – сказала Аспида. И в глазах её светилось счастье столь безбрежное, что могло бы заполнить собой целый мир.

Ивиц прислушался к себе. Боль ушла, исчезла как дурное воспоминание. Но теперь его заполняло какое-то новое, странное ощущение. Хотелось есть.

Мужчина заглянул в озеро, и гладкая поверхность вод отразила какого-то диковинного пучеглазого зверя с лягушачьим ртом.

Зверь выглядел озадаченным.

«Там будут монстры» – сказала Оракул.

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 22. Оценка: 3,86 из 5)
Загрузка...