Приемный сын Я всегда знал, что я приемный. Одного взгляда на меня, а другого - на моих родителей вам было бы достаточно, чтобы убедиться в этом. Оба они высокие, стройные брюнеты с карими, почти черными глазами. А у меня глаза голубые. К тому же я маленького роста, да еще и рыжий. Зачастую, когда меня одолевало отчаяние, я укрывался в ванной и часами разглядывал свое отражение в зеркале, надеясь в очередной раз заметить хоть малейшее сходство с матерью или отцом. Но все оказывалось тщетно. Надо отметить, что была у меня еще одна беда: я не мог говорить. Я понимал речь и пытался произносить слова, но вместо них из моего рта вылетали только невнятные, непонятные даже мне самому,звуки. Это обстоятельство удручало меня больше, чем моя несхожесть с родителями, потому что именно этот недуг подсказывал мне, что взяли меня из жалости. А жалость – это все-таки не любовь. Из-за моей неспособности говорить все и обращались со мной соответственно: как с маленьким и не очень умным ребенком. И родители тоже. Да и сам я, без сомнения, считал себя таким же. Я знал, что родители не любили меня. Как бы ни старались они всем своим поведением показать обратное. В обращении своих родителей, в их снисходительно-виноватом ко мне отношении виделась мне только фальшь. Ну, как можно было любить такого глупого уродца, как я? Анна же – моя старшая сестра – откровенно ненавидела меня и никогда этого не скрывала. Она ни разу не назвала меня по имени – Альбертом, только уродом или дураком. Своим отношением и словами, обращенными ко мне, Анна олицетворяла собой единственную правду в нашем доме. Долгие дни терзался я своим несчастным положением, утешая себя лишь тем, что у меня все же были дом и семья. Многие не имеют и этого. К тому же даже родные дети не имеют возможности выбирать себе родителей, сестер или братьев. Но однажды весь мой мир перевернулся с ног на голову. Точнее сказать, рухнул. Как в переносном, так и в буквальном смысле. И все совершенно изменилось для меня всего за каких-то девять дней. День первый. Когда маленькая стрелка на часах миновала цифру семь, Анна вернулась домой. Она влетела в кухню, как вихрь. Мама хлопотала у плиты, а я сидел возле нее, на табурете. - Я не буду больше ходить с таким телефоном! – заявила сестра, - Все вон с какими! А я, как нищенка! - и она бросила телефон на стол. - Да у меня и такого нет, - спокойно ответила мама, помешивая соус. - Так тебе-то он зачем? – Анна раскачала сумку в руке и та с грохотом приземлиласьу ножки моего табурета, - Все фоткаются в школе. А на моем даже камеры нет! - Если ты так хочешь, дочка, ты получишь новый телефон на день рождения. - И собаку! – прорычала Анна сквозь зубы, - Как договаривались! - Нет, Анна, - мама обернулась, - что-нибудь одно. У нас с папой нет таких денег. Анна засопела. - Нам надо кормить вас, - мама улыбнулась мне виновато, - обоих! Она отломила кусочек от вареного яйца и, подув на него, протянула мне. Я быстро проглотил его и зажмурился от удовольствия. - Фу-у! – Анна сморщилась, - Ты еще его с ложечки покорми! Зачем вы вообще взяли этого урода! - Будешь? – мама протянула Анне яйцо. - Ненавижу яйца! – Анна нагнулась и достала из сумочки зеркальце, - Они воняют! К тому же, если деньги нужны на еду, так я вовсе есть не буду! – она улыбнулась своему отражению и, защелкнув зеркальце, тут же нахмурила брови, - Но сейчас про собаку! Ты слышишь меня? - А ты спросила Альберта насчет собаки? – мама подмигнула мне. - Мама! – Анна закатила глаза, - Довольно этих глупостей! Ты же прекрасно знаешь, что он даже не понимает, о чем мы сейчас с тобой говорим! Ненавижу этого идиота! – она прищурила глаза, - Ненавижу! И сестра удалилась в свою комнату. Я последовал за ней. Приоткрыв дверь, я осторожно спросил: - Можно? - Ой, заткнись! Что ты там мямлишь? – Анна причесывала волосы перед высоким трюмо, - И вообще вон отсюда! Я не разрешала тебе входить! Анна хитро улыбнулась своему отражению, а потом вдруг подскочила к дверям, повернула ключ в замочной скважине и расставила передо мной руки: - Попался, маленький уродец! Я разбежался и юркнул под кровать. - А ну вылезай, паршивец! Анна встала на колени и принялась вытаскивать меня из-под кровати. Маленькая фарфоровая лампа с цветастым абажуром задребезжала на тумбочке. - Вылезай, говорю! Я ухватился за металлическую ножку кровати. Но она оказалась такой скользкой, что я не удержался и в панике ухватился за край свисающего с кровати покрывала. На пол повалились плюшевые игрушки и кружевные подушечки. - Ах, ты гад! В окнах звякнули стекла и тут же брызнули осколками внутрь комнаты. - Анна! Альберт! Прячьтесь! Быстрее! - только и успел я услышать мамин голос из кухни, как кто-то внезапно выключил свет. День второй Очнулся я уже в сумерках. Я все еще лежал под кроватью. Я чихнул, подняв с пола тучку пыли, и ухватился за ножку кровати. Она отчего-то оказалась кривой. Я осторожно выглянул наружу, но ровным счетом ничего не смог разглядеть. Меня окружала плотная белая завеса, словно в комнате начался снегопад. - Землетрясение! Какой кошмар! – услышал я за своей спиной чей-то голос. Я обернулся: кричала Анна. Она лежала под кроватью, свернувшись калачиком и зажмурившись так сильно, что по щекам ее текли слезы. Она прижимала к груди правую ногу в разорванных джинсах. - Нога-а! – простонала она. А потом вдруг рявкнула, достала из-под слоя пыли какую-то палку и принялась колотить ею о ножки кровати. Они зазвенели, словно колокола. - Помогите! Помогите! Я здесь! Меня завалило! Эй, кто-нибу-удь! - Ты же не одна! – я уткнулся ей в плечо, - Я с тобой, не бойся! - Уйди, придурок! – Анна вытолкнула меня из-под кровати, - Угораздило меня очутиться здесь именно с тобой! - Телефон! – она похлопала себя по карманам, - О, Боже! Он же в кухне остался, а ее завалило! И что теперь делать? Хотя это к лучшему. Все равно меня найдут и теперь уж никуда не денутся: как миленькие, новый купят! - Кухню завалило? – я огляделся: кровать стояла в центре комнаты, почти вплотную зажатая со всех сторон обломками бетонных блоков. От шкафа осталась только одна половинка с разбитой зеркальной дверцей. И больше ничего. Абсолютно. - Мама!– завопил я, - Мамочка-а! День третий Утром нас разбудил шум. Словно широкое шоссе вдруг проложили возле нашего дома. Моторы жужжали так, что пыль осыпалась сверху и тут же поднималась вверх тучами. Мы кашляли, задыхаясь ею. Вдруг Анна встрепенулась и, выскользнув из-под кровати, ловко вскочила на одну ногу. - Меня ищут! Ищут! – закричала она, - Эй! Я здесь! Зде-е-есь! Она все кричала и кричала, делая короткие перерывы на то, чтобы прокашляться или сглотнуть пыль. Но даже я плохо слышал ее из-за оглушительного гула работающей техники. В конце-концов сестра выдохлась, сникла и опустилась на металлическую решетку кровати. Та скрипнула под ней и задребезжала, содрогаясь от каждого судорожного движения ее плеч. Я сам устал, от шума у меня раскалывалась голова, поэтому я забился в самый темный угол под кроватью и попытался заснуть.Внезапно все стихло. Такой тишины я в жизни не слышал. От нее звенело в ушах, словно в них попала вода. Хотелось зевнуть или, склонив голову набок, потрясти ею. Анна сидела неподвижно на кровати, неестественно выпрямив спину, и тоже не издавала ни звука. Мне стало казаться, что я оглох. Чтобы проверить это, я позвал сестру по имени. - Заткнись, кретин! – шикнула она на меня, - Неужели не ясно, что они нашли меня! Вот и остановились. Сейчас, наверное, разбирают завалы вручную, чтобы не обрушилось ничего! - Ты говоришь шепотом или мне так слышится? – спросил я. - Да заткнешься ты или нет? – громче шепнула она. - Эй! – закричал я во все горло, - Что за тишина? Э-эй! Наверху вдруг послышалась какая-то возня и гул голосов. - Я понял! – заорал я, - Это специально. Специально остановили технику, чтобы послушать, где зовут на помощь! Надо кричать! - Я здесь! Помогите! – вдруг взвизгнула Анна, - Вы же теперь слышите меня? Ау-у! Но тишина снова взорвалась шумом моторов, и слова Анны утонули в нем, как в вязком болоте. - Сволочи! Гады! – Анна плюнула в потолок, но ее слюна тут же угодила ей на лоб. Она тряхнула головой и вдруг замерла. Приступая на носок одной ногой, она медленно подошла к уцелевшей половине шкафа. На дверце, словно гигантский зуб, торчал обломок зеркала. - Это что я что ли? – Анна смахнула пыль со щек, - Ужас! И меня найдут в таком виде? Позор! Нет-нет, надо привести себя в порядок. И она принялась пальцами раздирать спутавшиеся волосы. День четвертый - Господи, как же хочется пить! – Анна открыла глаза. - Мне тоже, - отозвался я. Сестра зевнула и, прикрыв руками от осыпающейся сверху пыли свои волосы, пробралась к шкафу. Взглянув на свое отражение в зеркале, она вскрикнула: - Какой ужас! У меня потрескались губы! Вот страшилище-то! Где-то за бетонным блоком послышался грохот. - Копают! В кухне копают! - Мама! – закричал я, - Мамочка! Хоть бы они спасли ее! - Идиоты! – Анна забарабанила кулаками по стене, - Вы не там ищете! Я же здесь! Зде-есь! К вечеру грохот уже раскатывался прямо над нашими головами. Но пыль больше не осыпалась и каменные завалы были неподвижны. А потом что-то зашуршало и в малюсенькие щелочки между остатками потолка просочились тоненькие ручейки. - Дождь! – завопил я, - Дождь! - и, подбежав к образовавшейся на пыльном полу лужице, стал торопливо пить из нее. - Фу! Пакость! – Анна сморщилась. Я покосился на нее: - Перестань! Привередничать в такой ситуации глупо! С минуту Анна завистливо смотрела в мою сторону, потом с трудом сглотнула, подставила руки под струйку и осторожно поднесла ладони к лицу. Едва смочив сухие губы, она с жадностью втянула в себя дождевую воду. Она набирала ее снова и снова, и пила, пила, словно ничего вкуснее в жизни не пробовала. Анна рассмеялась и принялась умывать водой лицо. Довольная, она любовалась своим отражением в зеркале до самого вечера. После дождя в нашей бетонной тюрьме стало еще прохладнее. День пятый Я проснулся от толчков, но я старался не двигаться: Анна прижималась к моей спине. Когда толчки повторились с новой силой, она открыла глаза и, заметив свою руку на моем плече, отпрянула. Пол снова дрогнул, и кровать заскрежетала по бетону металлическими ножками. Анна тут же бросилась к шкафу. Придерживая дребезжащий осколок зеркала, она, задрав голову кверху, крикнула: - Эй, а нельзя ли поосторожнее! Кровать надо мной заходила ходуном. Сквозь металлическую сетку сыпала пыль и каменные крошки. Я прижался к полу и зажмурился. И вдруг почувствовал, как к моему боку что-то прикоснулось. Не открывая глаз, я нащупал что-то круглое и твердое. Я приоткрыл веки. - Яйцо, - проговорил я, - Вот это да! Еда! Но как оно здесь оказалось? Я взглянул на бетонную плиту, за которой когда-то находилась кухня. У самого пола я заметил небольшое отверстие в ней. Я неторопясь подошел к нему. Да, я вполне мог протиснуться там. - А вдруг доберусь до кухни? А там мама! - О, боже! – Анна схватила яйцо, - Еда! Я так голодна! Еда! Не очистив яйцо и наполовину, она засунула его в рот и стала жевать, хрустя скорлупой. В моем животе кто-то жалобно заурчал. День шестой Я протиснулся в лаз и обомлел: на меня пристально смотрели два огромных мутных глаза. В испуге я попятился назад и замер в ожидании. В дальнем конце лаза показалось что-то белое, а затем я увидел старика с седыми, опущенными книзу усами. Из его больших ушей торчали клочки волос. - Кто это? – спросил я сам себя шепотом. - Кто, кто, - заворчал старик, - Он меня, видите ли, не знает. А я так тебя очень хорошо. Меня зовут Карл. Я завертел головой в своей пыльной пещере: никого, кроме меня в ней не было. - Сам с собой что ли разговаривает? - Это я-то сам с собой разговариваю? – прошипел Карл, - Я что, по-твоему, сумасшедший? Это ты сейчас разговариваешь сам с собой! А ну-ка вылезай! Я высунул голову: - Вы меня понимаете? - А то! И почему это я не должен тебя понимать? Нашелся иностранец! Я выбрался наружу и, отряхнувшись, громко чихнул. - Меня никто раньше не понимал, - шмыгнул я носом. - Ну, говоришь ты, конечно, невнятно, но довольно понятно, если слушать внимательно. - Я не представился. Меня зовут… - Да знаю я! Альберт тебя зовут. Я все про тебя знаю. Слышал я через решетку вентиляционную, как ты в ванной вздыхаешь все время да на жизнь жалуешься. Ваш сосед я. Сбоку. А в ванной я тоже частенько сижу: грею свои старые кости. Вот и подслушал, - он покосился на меня, -Случайно, конечно! - Они меня жалеют, - я опустил голову, - Думают, что я того. - Да знаю я все, говорю же. Сам же не слушаешь внимательно! Молоде-ожь! Вот ты мне лучше скажи, разве мама с тобой никогда не разговаривала? А папа? Я кивнул: - Разговаривали. И даже очень часто. - Ну? А стали бы они разговаривать с тем, кого считают глупым? - Наверное, нет, - неохотно ответил я. - Вот то-то и оно! Всегда принимаешь желаемое за действительное! - Я этого не желал! – с пылом возразил я. - Жела-ал! Вечно ноешь чего-то. А нытье очень удобно, правда? – Карл округлил глаза, - Я такой бедный, несчастный. Анна права: я урод и дурак! – старик потряс головой, - Вместо того чтобы увидеть все вокруг и себя самого! Реального! С изнанки! Нет! Ты все время смотришься в зеркальное отражение своей лживой оболочки. В животе у меня снова заурчало. Только теперь не жалобно, а требовательно и громко. - Есть хочешь? – Карл склонил голову набок, - Ты ж за этим сюда пришел? - Нет, я маму ищу, - всхлипнул я. - Раскопали маму твою! Не ной! Я этого наслушался в своей ванной! В моем горле неизвестно откуда вдруг оказался твердый, как камень, комок, будто я проглотил что-то, как следует не прожевав. - Жива она! Жива! Немного, конечно, помята, но жива. Я присел на пол. - Я сейчас тебя угощу! Я специально сюда перебрался. Ку-ухня! – довольный собой протянул Карл. Он вытащил из теплого холодильника без дверцы сосиску, и я мигом проглотил ее. Перед глазами у меня все закачалось, и я упал, как подкошенный. День седьмой Я вздрогнул от собственного храпа. - Я что уснул? Я осторожно толкнул Карла в бок: - Мне пора! Можно мне с собой? - Чего? – нехотя отозвался старик. - Ну, этого, - замялся я, - Еды. Там Анна. - Ну, и что? – Карл зевнул, - Она же ненавидит тебя. Она большая девочка и считает себя самой умной и красивой. Пускай сама о себе и позаботиться. - Да, но она моя сестра, - я опустил глаза, - И к тому же она всегда говорит правду. - Глупости! Если кто-то говорит о тебе гадости, это еще не значит, что это правда. Даже если ты сам с ним согласен, - Карл снова зевнул, - А, впрочем, как знаешь! - Только если можно, господин Карл, не кладите, пожалуйста, яйца. - Бери тогда хлеб! Я взял хвостик пакета в рот и пополз обратно, подтягиваясь и извиваясь всем телом в узком пространстве лаза. Не успел я и глазом моргнуть, как чьи-то руки разом выдернули меня наружу. Анна трясла меня так, что я думал, моя голова оторвется. Пакет выпал у меня изо рта. - Где ты был, Альберт? Где ты был? – повторяла она, - Я думала, ты погиб! Как ты мог?! Как ты мог оставить меня?! Я покосился на пакет на белом от пыли полу. Анна проследила за моим взглядом. - Ты что еду мне принес? Она бережно опустила меня, разорвала пакет и принялась жадно запихивать огромные куски хлеба себе в рот. - Мооове! Униша! – приговаривала она с набитым ртом, что, как я сразу догадался, означало «молодец» и «умница», - А ши? Ваешяуше? И-ы хлэнэлювишь? - «А ты? Наелся уже? Или хлеб не любишь?» Я тактично отвернулся и тут же зажмурился от луча солнца, упавшего в прореху между плитами. День восьмой Анна устало опустила руки, палка с грохотом упала на пол. - Даже в это время тишины, похоже, нас никто не слышит! Лучи прорезывали нашу тюрьму, как шпаги короб с ассистенткой иллюзиониста. - Так же невозможно постоянно кричать и стучать! – прохрипела Анна, - Мы скоро потеряем голоса, и тогда нас вообще никто не найдет! Я подставил нос под теплый луч: - А солнце? Оно же как-то попадает сюда? - Альберт – ты гений! – вдруг воскликнула Анна и бросилась к шкафу. Она вынула зеркальный зуб, с тоской посмотрелась в него секунду и тут же разбила его вдребезги. Я подпрыгнул от неожиданности. - Прости, - Анна подобрала несколько осколков и принялась раскладывать их по полу, прямо под лучами. Зеркала тут же возвращали свет обратно, на поверхность. - Вот так! – Анна присела на пол рядом со мной и положила руку мне на плечо, - Хорошо, что папа был на улице. Я надеюсь, с ним все в порядке. Хоть бы маму спасли первой. Мы-то с тобой вдвоем, так что еще продержимся. А она одна. День девятый Шум моторов и становящиеся все более интенсивными толчки пугали меня. Так что, едва заметив новый внезапно образовавшийся просвет между блоками, я тут же юркнул в него. В ту же секунду на другой стороне меня подхватили огромные шершавые рукавицы. - Чей? – закричали рукавицы. - Мой! – услышал я папин голос, - Наш! Альберт! Я почувствовал теплые папины ладони на своих боках и на секунду разомлел. И вдруг встрепенулся. - Анна! – я вырвался из папиных объятий и бросился к лазу. - Там видимо еще кто-то есть! – сказал кто-то, - О! Да там девочка! - Это Анна! – закричал папа, - Моя дочь! Он схватил меня и, крепко прижав к груди, поцеловал в нос. Одна незнакомая мне, но очень милая пожилая дама улыбнулась: - Какой у вас умный кот! - Да, - папа почесал у меня за ухом – Альберт у нас такой! И я довольно заурчал. Обсудить на форуме Обсудить на форуме