Один счастливый осколок


МИНЯ ЗАВУТ РАЗРУШИТИЛЬ. Я ЛЮБЛЮ ВСЬО ЛАМАТЬ! ХА-ХА-ХА! Что-то не так. САМАЛЬОТ ХОЧИТ МИНЯ УБИТЬ?! Я СИЛЬНЫЙ И ЛОФКИЙ. Я ЕВО СХВАЧУ! Что-то не так. Что-то совсем не так. САМАЛЬОТ, ТЫ ПАПАЛСЯ! ОЙ. О нет. Нет-нет-нет! Что мы делаем... ОЙ-ОЙ-ОЙ!

 

Падение. Сильный удар, затем ещё один, слабее, потом ещё. Грохот, хруст, треск — и внезапная тишина. Как обычно после разъединения, Мусорщик сначала ощутил пустоту внутри себя и только потом вспомнил, кто он такой. Секунду назад Мусорщик был частью огромного робота Разрушителя — двадцатиметровой и невероятно тупой машины убийства. А теперь он снова заурядный трансформер-десептикон, который из человекоподобного робота с ковшом-хвостом может превратиться в экскаватор и… ну... выкопать яму, например.

 

Разум Мусорщика, вырвавшийся из безмятежного небытия, с неохотой вернулся в собственное механическое тело. Датчики трубили о повреждённой броне, зрительные сенсоры бесстрастно созерцали обломки сосен. Должно быть, Разрушитель погнался за кем-то и свалился в гигантский овраг, где развалился на части. Кажется, это был самолёт? Жаль, но подробностей существования в Разрушителе Мусорщик не запоминал и в лучшие из дней.

 

Десептикон осторожно поднялся на ноги. На свои ноги — ощущение самости приходилось вспоминать всякий раз после возвращения. Земля, покрытая толстым многолетним ковром из опавшей хвои, мягко пружинила под стальными ножищами. Сочно хрустели молодые деревца, которым не повезло оказаться на пути. Мусорщик стоял на дне оврага, куда скатилось их тупое порождение. Их — остальные пять трансформеров-конструктиконов валялись рядом, застряв в густом частоколе сосен. Сверху они, должно быть, походили на осколки огромной жёлтой чашки, которая вывернулась из неловкой руки. Сверху — где там этот проклятый самолёт?

 

Бригадир конструктиконов Скрепок лежал без сознания на раскрошившемся под его весом валуне. Роботу-бетономешалке Смесителю обломок сосны пробил плечную броню, повредив сервомоторы. Из раны сыпались искры и тянуло горелой проводкой. Хвалёное качество Уралвагонозавода, ехидно подумал Мусорщик, не лазер, дерево не выдерживает! Помогать раненным товарищам он не спешил. Вместо этого робот посмотрел вверх, где по голубому небу плыли редкие облака, перистые и почти прозрачные. Щедрый подарок короткого амурского лета — вражескому самолёту негде спрятаться. Неужели он действительно улетел? Если так, им крупно повезло. Накрыть с воздуха бригаду покалеченных идиотов было проще простого.

 

— Товарищи, капиталистический прихвостень улетел? — Через поваленные деревья к ним пробирался плюгавый человечек в кожаной куртке и форменной фуражке. Убедившись, что бой действительно окончен, генерал-комиссар инженерных войск НКВД Шумейко приосанился, как будто даже прибавив в росте, и втянул животик. Его голос, секунду назад заискивающий и надтреснутый, зазвучал командирским набатом.

 

— Бригадир ударной комсомольской бригады имени двадцатипятилетия правления бога-императора Сталина, десептикон Скребок, доложите о работоспособности отряда!

— Бульк, — уверенно ответил лежащий на расколовшемся валуне робот. На его голове красовалась солидная вмятина. — Ычпоктя!

— Как пайку жрать, так вы мастера, — разозлился комиссар. — Да у меня зэки лучше работают, чем ваша шарашкина контора! Как теперь план сдадим?!

Мусорщик тоскливо посмотрел на небо, синеющее сквозь стволы гигантских деревьев. Хотя он возвышался над землёй на добрых семь метров, даже самая маленькая сосна на краю опушки была втрое выше, и это не давало десептикону покоя. Если бы строение тела Мусорщика позволяло втянуть голову в плечи, он бы обязательно её втянул.

 

— А ты, с ковшом в заднице, как там тебя, Мусорщик? Какого чёрта вчера в деревне колодцы копал? Я что, сру энергоном, чтобы его на лапотников тратить? Пусть хоть перемрут все! Заканчивайте саботаж на объекте, понятно?!

 

Небо по-прежнему было чистым, словно зеркало. Лишь над головой Мусорщика лениво кружил сапсан, высматривая неосторожную пичужку. Каким видит его эта птица? Две руки, две ноги, похож на человека, только большой и с металлическим корпусом грязно-зелёного цвета. И ещё фиолетовые ноги. Интересно, птицы различают цвета? В любом случае, растущий из спины ковш-хвост заметит даже слепой. И сделает выводы: Мусорщик не человек. Он робот-трансформер, прилетевший с другой планеты и вступивший в КПСС. Чужак.

 

***

Рабочий день начался с построения. Конструктиконов, выполнявших самые тяжёлые работы и заодно охранявших стройку от автоботов и кибертроцкистов, построили в линию. Комиссар Шумейко прошелся вдоль строя и, поздравив с началом рабочего дня, зачитал телеграмму из Москвы от самого Секретаря Партии Мегатрона:

 

— Товарищи десептиконы! Окончательная победа над буржуазным миром и фашиствующими приспешниками автоботов близка! Крепите трудовую дисциплину, будьте беспощадны к уклонистам и троцкистам, разоблачайте шпионов! Даёшь пятилетку за три года! Ура!

 

Десептиконы трижды прокричали «ура» и «служу Советскому союзу», после чего принялись за работу. Мусорщик трансформировался в экскаватор и засыпал в кузов Большегруза щебень. Ему нравился этот скромный робот-грузовик, повелитель дорог и король логистики. К сожалению, мысли тихони Большегруза вечно витали где-то в районе передовой. Маленький, но отважный грузовичок рвался стать солдатом на полях сражений и стеснялся своих, действительно впечатляющих строительных достижений. С Мусорщиком, не жалующим военную муштру, он старался не общаться. Но хотя бы не подшучивал, в отличие от остальных.

 

Когда кузов Большегруза наполнялся щебнем до краёв, тот отвозил камень к железнодорожной насыпи, где выгружал на строящиеся пути. И пока грузовик возвращался за новой порцией, остальные конструктиконы разравнивали балластную подушку. А в барабане бетономешалки грубияна Смесителя уже пропитывались креозотом сосновые шпалы. Этот конструктикон прекрасно справлялся не только с ролью автоклава, но и заменял сушильную камеру, так что на выходе получался готовый к укладке продукт. А вот рельсы конструктиконам не доверяли — для укладки из Ленинграда приехал сам министр транспортных путей и сообщений Астропоезд. Может оно и к лучшему: если они не уложатся в план, можно будет перевести стрелки на заезжую шишку.

 

Работа спорилась так, что согнанные из лагерей зэки едва поспевали заворачивать глухари, скрепляющие рельсы со шпалами. Люди выбивались из сил и падали, но комиссары пинками поднимали их с земли, грозя карами, которые ниспошлёт бог-император Сталин. Мусорщик жалел этих бедолаг. Он быстро понял, что многие попали в исправительно-трудовые лагеря ни за что, и видел, что их гнобили почём зря. Если бы не десептиконы и их технологии, здесь на каждом километре строящейся дороги стояло бы по кладбищу. Поэтому, когда Шумейко не было на объекте, Мусорщик охотно подвозил зэков и помогал с работой. За что и получил от авторитетов уважительную кличку Ковш. Остальных десептиконов, которых человеческие страдания забавляли, заключенные прозвали «ржавьём» и относились так же, как и к обычным вертухаям. То есть с показным презрением и тщательно скрываемой ненавистью.

 

После того как солнце встало высоко над головой, пинки и угрозы комиссаров помогать перестали. Только тогда Шумейко объявил обеденный перерыв. Людям привезли баланду странного цвета и запаха, а роботам перепал скудный салат из кубиков энергона, сделанных на ближайшей ТЭЦ. Уставшие заключённые ели, украдкой посматривая на небо. И хотя погода была ясной и солнечной, в человеческих глазах уже стоял страх надвигающейся зимы. Зимы, которая наверняка станет последней для многих. Кто-то надсадно кашлял, кто-то пел жалобную арестантскую песню. Но большинство молчали, угрюмо пережёвывая пайку.

 

Так строился БАМ — Байкало-Амурская магистраль, прорезающая безграничные земли Советского союза. Тысячи километров тайги, где нога человека если и ступала, то крайне осторожно, и только если рука при этом сжимала ружьё.

 

***

Вечером был урок политинформации, потому что запчасти для Скребка не привезли, а конструктиконы превращались в Разрушителя только вшестером. Ну а какая без Разрушителя строевая подготовка? Поэтому их собрали в ангаре с огромным телевизором, вокруг которого роботы расселись, словно большая человеческая семья.

 

Когда-то Мусорщик действительно пытался полюбить остальных конструктиконов, насколько робот вообще может любить других роботов. Старался быть полезным в бою, помогал на стройке. Но что-то всё время шло не так, и чем больше он прилагал усилий, тем сильнее отдалялся от товарищей. Возможно, в этом и был секрет: другие десептиконы не питали друг к другу особой привязанности и никому не доверяли. Особенно тем, кто набивался в друзья. Долгие годы внутри маленького экскаватора бурлил океан надежд и завывала буря разочарований. Потом океан выкипел, буря улеглась, и в душе Мусорщика стало тихо и пусто. Он молча тянул лямку военного строительства и ни с кем из сородичей не сближался.

 

И всё-таки, их было шесть. Шесть роботов, связанных общей судьбой. Всё ещё барахлящий Скребок. Угрюмый зелёно-синий Костолом, трансформирующийся в огромный бульдозер. Отремонтированный Смеситель, на фиолетовом торсе которого красовалась ярко-оранжевая заплата: запчасти Уралвагонозавода редко попадали в цвет. Мечтательный трудяга Большегруз. И, конечно, непризнанный гений Крюк, который был настолько высокого мнения о себе, что уселся прямо в центре, грубо подвинув раненого командира.

 

— Бы-ка! Туко-ча! — не то возмутился, не то скомандовал Скребок.

 

Крюк покосился на контуженного и сделал вид, что занят изучением своего автокрана. Ну, если ты такой умный, мстительно подумал Мусорщик, почему же наш Разрушитель такой тупой? Ты же трансформируешься в его голову, ты, заносчивая консервная банка! Но вслух Мусорщик ничего не сказал. Незачем было. Уже незачем.

 

Генерал-комиссар Шумейко изволил опаздывать с ужина, поэтому десептиконы включили программу «Время» без него. На экране проступила знаменитая серая заставка: название передачи, опутанное паутиной, что символизировало совершенство советских телекоммуникаций. Заиграла знакомая фортепианная мелодия, которая медленно перешла в гимн десептиконов «Инструменты разрушения». На экране появился ведущий Митя Звездунов, типичный пионер с красным галстуком, выбритыми висками и зелёными волосами, тщательно уложенными в «пилотку». Блеснув пирсингом в свете софитов, Митя поприветствовал телезрителей:

 

— Здравствуйте, товарищи! В эфире программа «Время».

 

Первый сюжет был не очень интересный. В Краснодарском крае вывели новую породу коров,   которые вместо молока доились чифирём. Диктор пообещал, что скоро животных привезут в исправительно-трудовые колонии, чем поднимут качество трудовой дисциплины и удвоят производительность труда. Хотя Мусорщик и прилетел с другой планеты, даже ему было ясно, что никаких коров никуда не повезут, а вот план на следующую пятилетку задерут до небес.

 

Зато второй сюжет оказался про них. На дисплее показали кинохронику: вражеский истребитель прочертил небо над тайгой и выпустил несколько ракет. После чего изящно увернулся от лазерных лучей и совсем уже собрался улетать, как над деревьями восстала громада Разрушителя. Гигантский робот неуклюже взмахнул рукой, но получил порцию ракет в бок и промахнулся. Затем побежал за улетающим наглецом и… бум. Мусорщику стало стыдно за очередной прокол их сильного, но абсолютно бесполезного союза. Другие конструктиконы тоже заёрзали, стараясь не смотреть при этом друг на друга. И только Митя Звездунов не унывал:

— Вот так, не жалея живота своего, ударная строительная бригада конструктиконов прогнала капиталистического наймита. Наши передовики социалистического труда себя в обиду не дадут! А сейчас — музыкальная пауза!

 

По экрану закружились балерины, переодетые в автоботов и десептиконов. Играл «Полёт Валькирии», десептиконы уверенно гнали со сцены американских приспешников, посмевших атаковать мавзолей Владимира Предтечи. В одной из балерин Мусорщик с удивлением узнал моложавого полковника Брежнева, к которому, по слухам, обращались за советами даже мудрый Мегатрон и бог-император Сталин. Полковник Брежнев оказался прекрасным танцором и, мужественно поджимая губы, выполнял пируэты с серпом в мускулистой руке. В кульминации он подскочил к картонному початку кукурузы и срезал его под корень. Зал взорвался овациями. Музыкальная пауза закончилась, камера снова вернулась в студию.

 

— В заключение, рубрика «Их нравы». В США продолжаются бунты молодёжных банд тунеядцев и бездельников. Эти молодые люди, так называемые «хиппи», злоупотребляют наркотическими веществами и предаются беспорядочным половым связям. На экране показался знаменитый автобот Шершень в окружении группы грязных и плохо одетых молодых людей. С приятным жужжанием трансформер превратился в гигантский кальян, к которому немедленно бросились подростки. Всё заволокло дымом, и камера переключилась на телестудию.

 

Ведущий тепло попрощался с телезрителями, и Мусорщик выключил телевизор. Стало слышно, как во дворе пьяный Шумейко стреляет из пистолета по звёздам и горланит песню про Бухарест и море дружеских улыбок. Тоска по неведомому, разлитая в голосе комиссара НКВД, недвусмысленно намекала, что политинформации сегодня не будет и можно расходиться.

 

***

Следующий день принёс новые хлопоты и новые тревоги. Всё начиналось как обычно: похмельный Шумейко просипел что-то о трудовой дисциплине и кодексе строителя коммунизма, после чего вохра повела зэков к насыпи работать. Настроение у всех было подавленным, словно перед грозой, когда сам воздух давит обещанием чего-то большого и страшного. Так оно и случилось.

 

Когда солнце приблизилось к зениту, из чащи донёсся треск ломающихся сосен. Что-то огромное и сильное приближалось к стройке, безжалостно сокрушая упирающуюся природу. Неужели робот, подумал Мусорщик, неужели автоботы рискнули напасть на них снова? Что и говорить, время выбрано удачно: на площадке было лишь пятеро конструктиконов, неспособных без раненого Скребка составить Разрушителя. Роботы переглянулись и достали бластеры.

 

Снова треск, ещё одна сосна накренилась вбок. До Мусорщика долетел отзвук, похожий на рычание дикого зверя. Десептикон заметил, что зэки вместе с ВОХРовцами медленно пятятся от леса к грузовикам. А Шумейко не только этому не препятствует, но и, напротив, сам запрыгнул на подножку ближайшего «ЗИЛа».

 

Наконец, между стволами деревьев показалось бурое пятно шерсти. Громоподобный рёв потряс тайгу. Медленно и неотвратимо на них наступал хозяин этих мест — модифицированный троцкистами медведь-мутант. Огромная тварь весом в несколько тонн. Добрых шести метров в холке, подвижная и невероятно злая.

 

Роботы открыли шквальный огонь, но лазеры не смогли пробить шерсть с зеркальным нанопокрытием. Неожиданно резво медведь прыгнул вперёд, оказался возле Смесителя и одним ударом смял трансформера. Большегруз бросился на помощь товарищу, но тут же отправился в непродолжительный полёт, неловко подставившись под удар. Оставшиеся конструктиконы бросились бежать, отстреливаясь на бегу. Шумейко возмущённо заорал и пальнул из табельного пистолета в спину дезертирам. Никто не обернулся и не сбавил скорость, поэтому комиссар гаркнул на водителя, и тот немедленно утопил педаль газа. Автомобиль понёсся вперёд, не дожидаясь, пока в него запрыгнут заключённые: генерал-комиссар спасал свою драгоценную жизнь.

 

На счастье брошенных зэков, чудовище не отвлекалось на мелочёвку. Медведь поднялся на дыбы и бросился вдогонку за убегающими роботами. Первыми сдали нервы у Костолома. Он обратился в ужасный грохочущий бульдозер, развернулся и помчался на медведя. Бурая гора мышц и зеленоватая громада стали столкнулись и разлетелись по сторонам. Самонадеянный Крюк торжествующе завопил и бросился добивать медведя, но тот поднялся вновь и, сверкнув вмонтированным в глазницу лазером, поразил десептикона. После чего потрусил к единственному оставшемуся на ногах Мусорщику. Тот посмотрел на неподвижного Костолома и, превратившись в экскаватор, помчался прочь от хищника. Медведь тоже ускорился. Тяжело дыша и переваливаясь с боку на бок, чудовище умудрялось не отставать от гусеничного транспорта.

 

Пасть медведя раскрылась, и оттуда зазвучал человеческий голос. Звонкий и слегка завывающий мужской тенор разлился над амурскими лесами.

 

— После долгого упущения времени вами взяты сразу слишком высокие темпы индустриализации и коллективизации!

 

Неприятный голос странным образом убаюкивал и сбивал с толку. Мусорщик почувствовал, что теряет скорость.

 

— Вместо гибкого руководства, считающегося с самой хозяйственной материей, открылся период нещадной гонки с закрытыми глазами. Ажиотаж темпов не мог не привести к кризису!

 

Складно брешет, подумал Мусорщик. Они там в Москве совсем с ума посходили с этими пятилетками и их досрочным выполнением. А этот… Тут он осознал, что монстр уже совсем рядом, и из последних сил поддал газу. Впереди внезапно появилось дерево, и Мусорщик, сам не понимая, что и зачем делает, трансформировался в робота и прыгнул вверх. Уже в полёте он понял, что это не обычное растение, а железная конструкция, слегка напоминающая тополь. Столкнувшись с необъятным металлическим стволом, десептикон вцепился в него руками и ногами и быстро пополз вверх. Снизу донёсся страшный удар, и ужасный рёв сотряс лес.

 

— Разочарование партии в нынешнем руководстве неизбежно ведёт к оживлению оппозиции, как левой, так и правой!

 

Да пошёл ты, зло подумал Мусорщик и подтянулся ещё выше. Тварь кружила внизу, но карабкаться по стволу боялась. Странно, медведи же лазают по деревьям, разве нет? Робот посмотрел вверх, на верхушку, но там светил ослепительно-яркий фонарь и температурные датчики предупреждали об аномально высокой температуре. Иди знай, может там ракетная батарея или огнемёт, подумал Мусорщик, а мне и посерёдке неплохо.

 

Конструктикон посмотрел на кружащего внизу медведя. Теперь тварь уже не казалась неуязвимой: зеркальная шерсть выгорела от попаданий бластерных зарядов, бок чудовища смят от столкновения с бульдозером, из пасти сочится кровь. Медведь задрал голову в поисках Мусорщика, висящего в каких-то пяти метрах, но почему-то не увидел его.

 

Из дупла железного тополя показалась любопытная беличья мордочка. Рыжий зверёк  выскочил из убежища и метнул вниз орех. Тот звонко отскочил от металлической каски, защищающей медвежий мозг. Следом полетел ещё один орешек. И ещё. Медведь, уже почти совсем переставший ходить, вдруг улёгся под деревом и положил голову на израненные лапы. Никакой он не хозяин тайги, понял Мусорщик. Этот модифицированный безумными троцкистами монстр такой же чужак для леса, как и сами трансформеры. Словно услышав его мысли, бер задрал голову к небу и тихо зарычал. В каску врезался ещё один орех.

 

И тогда Мусорщик решился. Навигационный компьютер обсчитал оптимальную траекторию, и робот прыгнул вниз, в полёте трансформируясь в экскаватор. Всей своей массой он обрушился на мутанта, сминая каску и проламывая череп. Кровь брызнула во все стороны, по гигантской туше прокатились последние судороги. Наступила тишина.

 

Бьющая из размозжённой головы кровь не оседала на земле, а висела в воздухе, превращаясь в портрет мужчины с остроконечной бородкой, хитрым прищуром и пенсне. Рот мужчины открывался и закрывался. Мусорщик попробовал читать по губам, но быстро понял, что Троцкий попросту смеётся над ним. Потом наваждение исчезло, и кровь пролилась на землю красным дождём.

 

Робот обернулся к таинственному дереву, спасшему его от неминуемой смерти, но тополя к тому времени и след простыл. Десептикон стоял на лесной прогалине, на перекрёстке двух дорог. Белочка, что характерно, тоже куда-то запропастилась.

 

 

***

Медленно, с отставанием графика, БАМ прирастал новыми километрами. Извиваясь и забираясь заметно южнее Транссибирской магистрали, подальше от любопытных китайских глаз, железная дорога ползла к далёкой Советской гавани. Впереди были ещё тысячи километров, но когда-нибудь поезда всё-таки помчатся к водам Тихого океана. Из Москвы, долгими извилистыми тропами Транссиба до Тайшета, а оттуда по БАМ в Советскую гавань, поедут сотни ракет с ядерными боеголовками. И тогда-то коммунизм победит: советский мирный атом обрушит пролетарский гнев на Йеллоустонский национальный парк, где дремлет гигантский супервулкан, а у подножия покоится родовой корабль автоботов. Взорвать проклятую гору, освободить океаны кипящей магмы — и США вместе с проклятыми автоботами канут в пылающее небытие. А на руинах старого мира расцветёт новый, прекрасный и справедливый. По крайней мере, именно так рассказывал Шумейко на политзанятиях.

 

Планета Кибертрон, родной дом всех трансформеров, ждала где-то там в чёрной пустоте космоса. Пустая и безжизненная. Кладбище, которое десептиконы и автоботы покинули, когда междоусобная война уничтожила их дом. Когда-нибудь, когда на Земле наступит окончательный коммунизм, они добудут достаточно энергии, чтобы оживить Кибертрон. Восстановят и наполнят энергией прекрасные гигантские города, где каждый дом связан миллионами незримых информационных нитей с остальной планетой. Тогда Кибертрон засияет ярче любой звезды. И всё будет как раньше, если, конечно, они вспомнят, как было раньше и почему их золотой век обернулся эпохой разлада и разрушения.

 

Память роботов была настолько совершенной, что Мусорщик в принципе не умел забывать, но хранящиеся в железной голове данные становились всё менее значимыми. И если раньше сияющий Кибертрон с его летающими солнечными фермами, скоростными транспортными платформами и светящимися ярче кремлёвских звёзд небоскрёбами снился ему по ночам, то сейчас… Сейчас Мусорщик обходился без сновидений.

 

***

После встречи с косолапым троцкистом комиссар Шумейко запил всерьёз, без перерывов на труд и партийную работу. Видимо, от пережитого чекист окончательно сгорел на работе, с головой уйдя в мифический Бухарест, где цветут яблони на реке Прут, шумит южная листва и ласково поют скрипки. Среди уходящих в небо карандашей сосен песня Марка Бернеса, которую Шумейко однажды услышал в «Новогоднем огоньке» и почему-то крепко запомнил, звучала особенно тоскливо. По ночам сухие пистолетные выстрелы по звёздам заменяли комиссару точки. И всё чаще — многоточия.

 

Долго так продолжаться не могло. Однажды к десептикону подошли двое хмурых ВОХРовцев в компании с авторитетным заключённым Индейцем, осуждённым по доносу профессором антропологии. Этот интеллигентный человек, посвятивший жизнь изучению первобытных обществ, серьёзно относился к выбранной науке и до Великой Октябрьской успел поездить по укромным уголкам планеты. Большая теоретическая база не подвела: ещё на этапе Индеец украл заточку и зарезал четырёх блатных, издевавшихся над «политическими».

 

— Здорово, Ковш, — начал Индеец. Ты правильный робот, вникаешь в наши дела. Помоги ещё раз, всем легче станет.

— Что такое?

— Нашему певцу в погонах пора мозги прочистить, пока он и нас, и их, — арестант кивнул на понурых охранников, — не пострелял. Если его просто придушить, из Москвы нового на расправу пришлют. А на хрена это надо, если и так план горит? Пойдём по саботажу на «вышак» стройными рядами. И мы, и вертухаи, — он снова кивнул на угрюмых спутников, — и вы, — он кивнул на Мусорщика.

— Товарищ десептикон, — подал голос охранник, — дорога плохая, грузовик застрянет. А на экскаваторе доползём. Товарищ Шумейко с утра обосрамшись, так мы его аккуратно в ковш положим, а на обратном пути на речку заедем, помоемся. Войдите в положение, погубит он всех. Вчера хотел половину личного состава расстрелять, чтобы спирта подольше хватило, да мы пистолет спрятали…

— Куда вы хотите его везти?

— К Шаману. Дорогу покажем, поехали!

 

***

Ехали долго, еле заметной дорожкой, по обе стороны которой сплошной стеной стоял сосновый бор. Дорога была заброшена, и природа постепенно брала своё. Мусорщик то и дело сминал траками молодые сосенки, а уж кусты лабазника, вымахавшие на полметра в высоту, росли прямо посреди пути. И, как оказалось, таили в себе опасность: то и дело из кустов вылетали гигантские комары-убийцы, чующие тепло человеческих тел. По счастью, пассажиры Мусорщика отлично стреляли из охотничьих ружей, так что насекомые превращались в фарш ещё на подлёте.

 

Старые сосны неодобрительно глядели вниз с высоты прожитых лет и почти полностью скрывали за собой солнце. Лишь самые верхушки деревьев золотились в летних лучах, оставляя дорогу в сыром полумраке.

 

Наконец, их экспедиция прорвалась на небольшую поляну, в центре которой росло знакомое Мусорщику железное дерево. Всё здесь было залито солнцем, и даже оптические сенсоры трансформера на секунду ослепли, поэтому он не сразу заметил небольшой домик, стоящий возле корней. Возле дома горел костёр, на котором стоял котелок, а рядом сидели на корточках двое мужчин.

 

Увидев подъехавшую делегацию, один из них, рыжий мужичок с хитрым лицом, в котором нет-нет, да и мелькало что-то беличье, вскочил и засуетился. Помог ВОХРовцам вылезти из кабины, после чего выгрузил из ковша спящего Шумейко. Второй мужчина, с типичным русским лицом и светлыми волосами, решительно непохожий ни на какого мага или волшебника, сидел возле костра и лениво помешивал ложкой варево.

 

— Мир твоему дому, Шаман, — поприветствовал его Индеец. Мусорщик, уже не первый год работающий с зэками, сразу определил, что Шаман сидел, и долго.

— Присаживайся, Индеец, — мужчина жестом подозвал к себе авторитетного зэка, — вот и чифирь как раз заварился, с чабрецом. Для лагерной дыхалки самое то! Ковш, — Шаман посмотрел на десептикона, — спасибо за услугу. Без тебя бы они сюда не добрались.

 

Мужчины обстоятельно обсудили лагерные дела, после чего Индеец передал старому знакомому послания из лагеря, и ещё что-то обсудил с ним на пониженных тонах. Мусорщик в этот момент тактично снизил чувствительность микрофонов, чтобы не лезть не в свои дела. Скучая, робот бесцельно глазел по сторонам. Если не считать уже почти привычного железного тополя, интересного на поляне оставалось немного. Разве что забавно было наблюдать, как вохра держалась подальше от костра, тихонько потягивая самогон. Стоило доехать до места, как между людьми из разных социальных групп воцарилась невидимая, но крепкая, как бетон, стена отчуждения. Точно как между нами и автоботами, невпопад подумал Мусорщик. А то и прямо как в нашей бригаде...

 

— Ладно, давай сюда этого синяка конторского, будем ему мозги на место ставить.

 

Шаман навис над Шумейко, который до сих пор не проснулся и только беспокойно ворочался во сне, будто чувствовал, что сейчас случится что-то недоброе. Некоторое время этот странный человек, настолько нездешний, что Мусорщик заподозрил в нём чуть ли не заграничного шпиона, молча смотрел на пьяницу. Затем громко хлопнул в ладоши. Свет на поляне потускнел, словно солнце зашло за облако. Шумейко тут же открыл глаза и сел. Несколько секунд мужчины смотрели друг на друга, затем чекист гаденько улыбнулся и погрозил пальцем Шаману. После чего с вызовом затянул любимую песню:

 

— У друзей не бывал я в Бухаресте!

Но душой мы всегда и всюду вместе!

 

— Ясно. До Бухареста добухался, значит, душа страдающая. Не боись, поправим тебя, чёрт легавый.

 

Шаман властно поднял руки, и распоясавшийся певец замолчал. И молчал всё время, пока его собеседник шевелил губами и морщил лоб, будто вспоминая что-то. Наконец, лицо Шамана разгладилось:

 

— Вот тебе новая песня, забирай.

 

Шумейко вытаращился на него, силясь сказать что-то. Затем глубоко и словно бы против воли вдохнул, и над лесом разнеслось:

 

— Если с другом вышел путь, если с другом вышел путь, —

веселей дорога!

Без друзей меня чуть-чуть, без друзей меня чуть-чуть,

а с друзьями много!

 

Солнце снова засияло в полную силу, защебетали птицы, и даже витавшие над поляной сивушные нотки стихли, уступив душистому запаху цветущего тимьяна. Шумейко улыбался. Не обычной гаденькой улыбкой, а широко, во весь щербатый рот. Он был счастлив, и его счастье передалось и ВОХРовцам, и Мусорщику, и даже настороженному Индейцу. Всё теперь будет хорошо. Всё.

 

— Не стоит благодарности, — кивнул им Шаман, — Вы привели Ковша, я сделал вам доброго начальника. Сочлись.

 

Не успел Мусорщик удивиться этим словам, как Шаман повернулся к нему:

 

— Давно за тобой наблюдаю. И не потому, что ты больше человек, чем эти фраера с погонами. Ты почему-то почувствовал притяжение. Почувствовал же?

— Ничего я не почувствовал! Наоборот, проблемы у нас с синхронизацией. Ну, то есть, робот большой такой, Разрушитель, он и раньше был тупой, а сейчас...

— Ваш Разрушитель — это вот они, — Шаман указал на пьющих самогон охранников и Шумейко. — Напьются, почувствуют единение, что-нибудь сломают. Лягут спать. Всё! Раньше тебе этого хватало, а теперь не хватает. Вот и весь секрет.

— И как всё вернуть назад? Ребята из бригады мне как семья...

— Не знаю, — задумчиво протянул Шаман, — но из мира духов ко мне малява пришла, чтобы я твоей проблемой заморочился. Видать, нужен ты кому-то, маленький несчастный осколок. Не дрейфь! В целом нет личности, в личности нет целого. Ты, можно сказать, только сейчас и начал жить на полную. Это я тебе как профессор кафедры религиоведения говорю. Тут в тайге дураки помирают быстро, зато у интеллигенции случаются козырные расклады, верно, Индеец? И ты, Ковш, тоже не дурак, жить будешь. Как именно — не знаю, не моё дело. Мне велели показать тебе троих, таких же, как и ты сам. Узнаешь их судьбу, может, и свою разгадаешь. Готов?

— Я разгадаю судьбу, и Разрушитель снова будет работать?

— Боюсь, эта чашка разбита навсегда, Ковш. Но как знать? Ты садись давай, а то ещё упадёшь на вашего дружелюбного комиссара, вот ведь трагедия случится.

— Хорошо-хорошо, давай, а как это будет происхо...

 

***

Вспышка. Удар. Мусорщик почувствовал, как вывалился из мира, и его потащило куда-то в сторону и вниз. Перед глазами проносились странные картинки: люди, роботы, животные, леса, поля. Всё это было слишком быстро даже для электронного сознания. Затем карусель остановилась, и робот увидел перед собой дивный новый мир.

 

***

Охотница на демонов Валла опустила тесак, отделив голову единорога от туши. Затем отсекла упругий радужный хвост и копыта. Королева варваров Сонечка подтянула к себе тушу и вспорола живот, чтобы извлечь розовые лоснящиеся кишки. Здесь, в волшебной стране Эквестрии, вместо мух над требухой кружились крохотные феечки, что было… мило?

 

Остальные бойцы не сидели без дела. Волшебник разжёг костёр, рыцарь Джайна осенила мясо священным символом, чтобы вместе с мясом в едоков не проникла скверна. Колдун Назибо наполнил живот единорога пряными травами и щедро посыпал специями, отбивающими неприятный сладковатый привкус. Затем они насадили животное на вертел и поставили над костром.

 

Только монах Каразим не помогал товарищам. Он сидел на изумрудно-зелёной траве, свесив голову. Мы облажались, думал он. О, как же мы облажались.

Валла подошла к нему.

— Что случилось? Не держи в себе, говори.

Монаху не хотелось снова ссориться, но, боги свидетели, он так больше не мог.

— Валла, я повторю снова: что мы здесь делаем?

Эбеновые глаза Валлы оставались непрозрачными и холодными. Однако Каразим видел янтарную прожилку безумия в глубине зрачков и знал о том, какой опасной может быть эта девушка, если янтарь победит эбен.

— То, что и всегда. Убиваем демонов. Точка.

— Валла, единороги и плюшевые медвежата не похожи на адских тварей.

Охотница фыркнула.

— Демоны околдовали тебя, Каразим. Очнись, мы всё ещё на войне! И всегда будем, ибо враг силён и нет ему числа. Вспомни, как мы выживали в огненном аду Преисподней, как прикрывали друг друга. Как… как… Каразим, в бою я не всегда понимаю, где заканчивается моё «я» и начинаетесь все вы… ты. Понимаешь? Помнишь?

 

Монах вздохнул. Он всё понимал и всё помнил. И для него не было никого дороже этих обожжённых войной людей. Но вокруг простирались зелёные луга Эквестрии, а не истерзанные демонами окрестности горы Арарат. Бабочки и феи порхали над цветами, радуга не сходила с пронзительно-голубого неба, а местные зверушки были ласковы и дружелюбны. По крайней мере, пока их не начинали убивать.

— Нет, Валла, наша война закончилась. Мы убили владыку ужаса Диабло и отправили ангела смерти Малтаэля в небытие. Всё. Больше никого не осталось, только мы.

 

Валла насупилась. Остальные бойцы их маленького отряда растеряно переглядывались. Время слов стремительно уходило, уступая янтарю.

— Если ты устал, можешь уходить, Каразим, — голос охотницы на демонов, казалось, доносится со дна глубокого ледника. — Мы справимся без тебя.

 

Впервые в жизни Каразим не поверил соратнице. Это было совершенно новое чувство, обжигающее душу сильнее адского пламени. Он растерянно посмотрел на остальных. Они молчали и прятали лица. Если он повернётся к Валле спиной, они, в лучшем случае, останутся в стороне.

 

Огненные прожилки пожирали эбеновое дерево зрачков, а вместе с ним и остатки самоконтроля охотницы. Монах был силён и невероятно быстр, но шансов выстоять против пятерых у него не было. А убежать от идущей по следу охотницы на демонов невозможно: людей она загоняет так же хорошо, как и адских тварей.

 

Тёплый ветер ласкал изумрудную траву. Издалека доносилось пение волшебных цветов — где-то там сказочные звери, которым повезло уцелеть в сегодняшней бойне, водили хоровод и не думали о том, что ждёт их завтра. Впрочем, о завтра не думал и сам Каразим, глядящий в пылающие глаза Валлы.

 

***

Карусель миров вновь ускорилась, смешав миры и их обитателей. И снова остановилась.

 

***

Человеческое море штормило. Надсадно, во всю мощь лужёных глоток, надрывались рабочие метизного комбината. Важно дышали перегаром водители троллейбусного парка. Визгливо хохотали школьные учительницы, сбросившие ненадолго бремя чужих детей. Болтающемуся в волнах демонстрации Никифору стало дурно. Саныч, подлец, кинул с опохмелом и вместо обещанных ста грамм выдал полрюмки. Что, конечно, никакое не лечение, а одно сплошное издевательство. Во рту рабочего пересохло, но воды у Саныча тоже не было, вот же организатор хренов! Каждое резкое движение отзывалось болью в висках, свет резал глаза с безжалостностью военного хирурга. Такого похмелья у Никифора не было аж с Нового года. Но ведь на то и праздник, чтобы гулять!

 

Обычно Никифор любил такие собрания и даже здорово отличился на прошлом. Выпив сверх меры, он снял брюки и, оставшись в исподнем, размахивал предметом одежды в воздухе, словно диковинным флагом с заплатой на интересном месте. Вероятно, именно поэтому ответственный за их колонну Саныч сегодня поскупился на водку, пообещав опохмелить уже после праздничного концерта. Но дело, конечно, было не только в выпивке. Просто в такие минуты, когда на площади собирались все свои, Никифор чувствовал себя на месте, как хорошо вкрученный в дюбель шуруп. И это ощущение единения пьянило не хуже водки.

 

Море лиц качалось и гудело на разные голоса. В желудке Никифора тревожно ворочались с таким трудом съеденные на завтрак варёное яйцо и бутерброд. Голова звенела от каждого толчка. А с возвышавшейся посреди площади сцены надрывался очередной оратор:

 

— Слава рабочему человеку!

— Ура! — ликовали собранные со всего города бюджетники.

— Мудрая политика лидера нации приведет страну к успеху!

— Ура!

— Они там в заграницах своих рехнулись вконец!

— Ура!!! — с чувством грянула толпа, которой наступили на больную мозоль. Даже Никифор промычал что-то одобрительное.

 

Микрофон продолжал орать, но Никифор уже не слушал. И не только из-за приливов дурноты. Он вдруг почувствовал: что-то идёт не так. Не было единения. Мир обыкновенного рабочего метизного завода дал трещину ещё раньше, и теперь маленький человечек в большом океане соплеменников со страхом прислушивался к тому, как растёт у него внутри что-то новое, холодное и страшное.

 

Ну, водка, допустим, подешевела, непривычно трезво рассуждал он, но закусь-то в полтора раза вверх ушла. Минус выходит! Так что же теперь, натощак пить? Так какая же пьянка без еды! Без огурчика, без картошечки... Срам один! Свет в три раза вырос, грозятся отрезать за долги. А где деньги брать? Кризис, говорят. Иностранцы эти, пропади они пропадом. Но если кризис, то почему Саныч новую машину купил? Не отечественная, не китайская. Я крыло пнул, пока он не видел, — хороший металл оказался, вмятины почти не видно. Вещь! Что-то тут не так, ребята. Разобраться бы, почему у одних кризис, а у других машина новая.

 

Ушедший в размышления Никифор совершил роковую ошибку — пропустил начало концерта и не успел приготовиться к девятому валу. Из огромных, в человеческий рост, колонок рванулась на свободу гармонь. Дробно ударили бубен и струнные инструменты, гулко загремел барабан. Люди пришли в движение, особо впечатлительные даже начали танцевать. И когда чей-то локоть влетел Никифору в бок, бутерброд оскорблённо заворчал, после чего устремился ввысь, к спасительному выходу из тюрьмы желудка.

 

***

Карусель провернулась ещё раз.

 

***

Ник и Бриджит вошли в обитель разврата, держась за руки, словно молодые влюблённые. Маленький уединённый пансион в горах, только знакомые лица, абсолютная приватность. Неразговорчивый персонал и комнаты со множеством игрушек. Всё говорило о том, что это будет самая крутая свингерская вечеринка в истории. Они готовились к ней несколько месяцев, синхронизируя расписания и сочиняя алиби. Адвокаты и киноактёры, стоматологи и дизайнеры интерьеров приложили титанические усилия, чтобы оказаться здесь, в царстве полумрака и шёлковых простыней. И это было их время.

 

Ник посмотрел на свою Бриджит. Карамель кожи и мёд волос. Весенняя зелень глаз и жемчуг зубов. Чего греха таить, Ник безумно любил Бриджит. Но и разнообразие тоже любил. Как, впрочем, и она сама.

 

Люди двигались, словно в медленном танце. Мужчины и женщины превратились в единый организм, дрожащий от предвкушения и сокращающийся от ласк. Ник целовал Стефани, брюнетку с белоснежной кожей, пока её муж вовсю занимался Бриджит. Мельком глянув на жену, Ник невольно залюбовался тем, как большие с накачанными предплечьями руки Стива скользят по тонкому гибкому стану. А затем расстегнул блузку Стефани. Альпийские склоны грудей и пологий овраг яремной впадины — высокий взлёт и долгое затяжное падение.

 

Даже сердца обнажённых, утомлённых страстью людей бились в такт, словно гигантский арифмометр. Тук. Тук. Тук. Тук. Тук.

 

И в этот момент сердце Ника потеряло мелодию.

 

Всё началось вполне невинно. Он лениво посматривал по сторонам, присматривая себе следующую партнёршу, и остановился взглядом на новой жене Тома. Ещё совсем девочка. Сколько ей, восемнадцать? Девятнадцать? Невероятно хорошенькая и свежая, как полночный ветер в горах. Том сыграл свадьбу всего месяц назад, поэтому мало кто успел узнать имя этой красавицы. Зато все стремились познакомиться в куда более интимном смысле. И только Ник совершенно не хотел её, хотя и не мог оторвать взгляд от светлых волос и загорелой кожи. Лимон и кофе с молоком. Утреннее небо в глазах, как у него самого. Девушка слегка напоминала Бриджит, когда Ник познакомился с ней в Сан-Фран. Если бы тогда они решились на ребёнка, сколько ему исполнилось бы сейчас? Столько же? На год-два моложе? Тогда это казалось невозможным, но теперь Ник понимал, что они бы справились. Затянули бы пояса, пересели на дешёвые машины, дольше выплачивали ипотеку. И сейчас было бы кого учить подавать мяч. Или было бы из-за кого седеть, глядя на часы в ночь выпускного бала. Но они не решились. Это чертовски страшно, знаете ли. Дети! Но ледяное дыхание вечности, которое Ник только что ощутил на себе, показалось ещё страшнее.

 

Вокруг ритмично двигались люди, сплетаясь в причудливых сочетаниях. Кто-то положил Нику на плечо руку и сказал что-то. Но Ник не слышал. Шум и смех звучали в каждом номере их маленького греховного гнёздышка. А Ник всё смотрел, и смотрел, и смотрел.

 

***

Карусель завертелась ещё раз и уже было остановилась на знакомой Мусорщику поляне, как вдруг барабан миров крутнулся вновь, и робот почувствовал, как кто-то несравненно более сильный и могущественный потащил его за собой. И всё, что оставалось, — отдаться этой грубой силе, как смиряется с морем лодка вдали от берега. Всё изменилось, даже течение времени стало совсем другим, осязаемым и живым.

 

***

Маленькая ручонка зависает над банкой с нехитрыми детскими сокровищами, затем извлекает большую жёлтую пуговицу. Это будет солнышко. Мама не разрешает брать коробку с иголками и нитками, поэтому солнышко пока посидит на клее. Но вечером мама обязательно пришьёт его к картонке самыми крепкими нитками. И если в целом мире только один папа знает, где продается такой прочный и толстый картон, то мама лучше всех умеет пришивать солнце к небу.

 

Детские пальчики хватают отрез синей ткани. Небо уже зарисовано синим фломастером, а вот внизу… Пусть это будет море. Ткань плохо приклеивается, но, в конце концов, море разливается по картонке. Вскоре на нём появляется остров, сделанный из спичечного коробка, а на нём вырастает пальма из засушенного в книжке листочка.

 

Наконец очередь доходит до осколка фарфорового блюдца из кукольного набора. Мама велела выбросить, но что-то в нём есть такое, что выбросить его ну никак нельзя. То ли сохранившийся изгиб, похожий на ковшик крохотного экскаватора, то ли полукруг ободка, который напоминает что-то ещё, что-то очень знакомое. Рука с осколком замирает в воздухе, взвешивая его судьбу на невидимых детских весах. Глупый маленький Мусорщик замирает и целую вечность со страхом вслушивается в тишину. И благословение приходит. Бывшее блюдце прикрепляется — клей и иголка такое не возьмут, но есть пластилин — рядом с солнышком.

 

Это будет облачко!

 

***

— Эй, братан, ты живой? — склонился над десептиконом Шаман.

— Тут я, — с трудом выговорил Мусорщик, — Спасибо тебе, Шаман.

— Нашёл себя?

— Не знаю, — Мусорщик внезапно понял, что почти ничего не помнит о случившемся, — но настроение хорошее.

— Вот и славно, — мужчина хлопнул в ладоши и... пропал. А вместе с ним исчез и его рыжий прислужник, и даже железный тополь постоял ещё немного и тоже растворился в воздухе. Мусорщик переглянулись с Индейцем и без лишних слов засобирались назад. Робот превратился в экскаватор, а зэк помог пьяненькой вохре залезть в кабину. Мотор завёлся, и они покатили.

 

Обратная дорога ничем интересным не запомнилась.

 

 

***

РАЗРУШИТИЛЬ ХОЧИТ ИГРАТЬ. ХАЧУ ЛАМАТЬ. ХАЧУ БАБАХ. Что я здесь делаю? Это же просто разбитая чашка. НАГА. У МИНЯ БАЛИТ НАГА! Не собрать, не склеить. ПАМАГИТЕ! ПАМАГИТЕ! ПАМА…

 

— Вашу ж мать, бездари безрукие, бракоделы чёртовы. Вы же прямо на пути попадали! — Шумейко махнул рукой и неожиданно для всех пошёл восвояси. — Ну вас к чёрту, товарищи, скучные вы. Не знаете, что такое крепкая комсомольская дружба!

 

Сознание медленно возвращалось к конструктиконам. В этот раз Разрушитель распался сам собою, чего раньше не случалось никогда. Роботы неуклюже поднимались с раздавленных железнодорожных путей. Они ничего не помнили, но догадывались, что проблема в ком-то из них. И без особой нужды старались друг на друга не смотреть, чтобы не выдать раньше времени собственных страхов и подозрений.

 

Рабочий день кончился. Тренировка, по всей видимости, тоже. Поэтому десептиконы просто пошли в казарму. Молча. Когда Мусорщик встречал боевых товарищей с больничного, который они провели в цехах Уралвагонозавода, наивный робот был полон надежд, что уж теперь-то всё наладится. Ведь он спас их, он доказал свою полезность, он получил орден, и о бригаде опять рассказали в вечерней телепередаче. Появилась надежда, что даже если они и завалят план, то выволочки не будет и всё спустят на тормозах. В общем, он прикрыл бригаду со всех сторон, но…

 

Но Большегруз ему завидовал, а Костолом боялся, что потерял авторитет сильнейшего из них. Скребок, должно быть, корил себя за то, что без него отряд крупно вляпался, а Крюк не мог простить Мусорщику, что тот видел его в минуту слабости. Что же до Смесителя, этот десептикон и раньше презирал всех, кроме себя, и отношения, ясное дело, не изменил.

 

Да и хрен с ними, со злостью подумал Мусорщик и отстал от товарищей. Робот понял, что именно он со всеми своими метаниями и разочарованиями виноват в проблемах Разрушителя. А остальные десептиконы, напротив, относятся друг к другу именно так, как и нужно. Но ради чего они терпят друг друга? Чтобы вернуться на Кибертрон? Некогда родная планета вспоминалась бестолковым мельтешением огней, заговорами и дрязгами. А вот мужики из барака просили вырыть новую выгребную яму, и это внезапно показалось ему важнее великого возвращения.

 

Шумейко, ранее строго следивший за расходом энергона, сменил пластинку и перестал ходить за роботами по пятам. Теперь стройка была ему до лампочки, а жизнь он коротал в пьянках и походах с друзьями — комиссарами, снабженцами, главным инженером и прочей строительной элитой. Вместе они охотились в лесу на медведя. Вместе закалялись и делали зарядку, напевая «что мне снег, что мне зной». Мусорщик немного завидовал этому весёлому братству чекистов: о, если бы конструктиконы были так же дружны! Но ничего не поделаешь, им выпала другая судьба.

 

Яму он вырыл в два счёта и уже собрался возвращаться, как столкнулся с Индейцем. Тот поблагодарил за заботу и спросил:

— Ковш, как дальше жить будешь?

— Строить будем. А что такое?

— Ну ты же видишь, стройка стала. От плана отстаём, Шумейко с вертухаями бухает — даром возили к Шаману, только хуже стало. Ну, добрый теперь, так это нас не спасает. Завалим план, и тут же комиссия приедет. Шумейко за шкирку, нас следом за ним, а вас… У ржавья есть НКВД?

— Есть, — если бы Мусорщик умел, обязательно бы поморщился или сплюнул, — говна везде хватает.

— Во-во, — сплюнул Индеец, — так думай, Ковш. Я решил рвать когти с надёжными кентами. К Шаману прибьёмся, он тоже из беглых и живёт же как-то. Хочешь, поехали с нами. Хочешь — сам что-то придумай.

 

И Мусорщик придумал. Вернее, позволил себе услышать то, что и так зрело в душе уже многие годы.

 

***

Через несколько дней, когда конструктиконов позвали вытаскивать министра Астропоезда из трясины, Мусорщик сначала отстал, а потом тихонько свернул в сторону, пробираясь едва заметными звериными тропами и заброшенными дорогами. Дело было даже не в грядущей инспекции или НКВД. Просто больше так было нельзя. Мусорщик чувствовал, что уже не может прятаться за прежние привязанности и притворяться, что всё ещё жив. Ему хотелось стать частью чего-то большего, и это большее тянулось к нему, звало его.

 

В условленном месте он подобрал Индейца с товарищами. Они залезли на крышу: кабина и ковш были полны энергона, который Мусорщик выгреб из кладовой. Когда десептиконы, истощённые гигантской тушей министра, попробуют его найти, у них не хватит энергии. А следующая поставка в лучшем случае через неделю — достаточно времени, чтобы навсегда пропасть с радаров.

 

Теперь, разорвав привычные связи, Мусорщик особенно остро ощущал взаимосвязь каждого дерева с остальным лесом, осознавал важность каждой бабочки и каждой птицы. Чем дальше он отъезжал от стройки — грубого шрама посреди вечного алтайского леса, — тем сильнее чувствовал мир вокруг. И тем легче становилось на душе.

 

Несколько раз в оптике Мусорщика мелькал беличий хвостик, а на радаре возникала огромная металлическая конструкция, похожая на дерево. И это лишний раз подсказывало маленькому счастливому осколку, что он на правильном пути и что всё теперь будет хорошо.

 

Он будет облачком.