Гора Татоэки

Однажды, сидя на вершине горы, Татоэки увидела плывущую по морю лодку. Нос судна был согнут в спираль, как хобот у бабочки, пестрый парус на единственной мачте трещал на ветру. В задней части лодки на шестах был натянут изорванный полог, скрывавший ее пассажиров. Качаясь на огромных волнах и чудом избегая рифов, окружавших гору-остров, судно приблизилось и наконец уткнулось носом в один из песчаных пляжей.

Татоэки поднялась на ноги и спустилась с горы, чтобы поближе взглянуть на непрошеных гостей. Те уже выбрались из своей лодки и привязали ее к обломку черной скалы, лежавшему в песке. Мужчина и женщина, совсем молодые, в пестрой, но сильно потрепанной и выцветшей на солнце одежде, были очень худы. Лишь только они вышли на берег, они отправились вглубь острова.

Татоэки последовала за ними, не показываясь, однако, на глаза. Они тем временем пробирались внутрь, пока не вышли к ручью. Найдя пресную воду, оба бросились к ней и пили с огромной жадностью. Какое-то время они смеялись, лежа на берегу, затем поднялись и попили опять. "Вот это дурни," думала про себя Татоэки, глядя, как они бросаются в заводь и распугивают рыб, черепах и улиток.

Напившись, мужчина и женщина обнялись как два котенка и заснули, но скоро опять пробудились и принялись рыскать в лесу — в поисках, как скоро стало ясно, еды. Татоэки не понравилось, как они сметали ягоды, на созревание которых ушло много лун, и как целиком глотали сочные фрукты, а потом мыли липкие пальцы в ручьях. Незаметно для незваных гостей она накрыла самые сочные ягоды листвой, а фрукты, где смогла, приподняла так, чтобы их стало трудно достать. Когда люди снова проголодались и увидели, что самое вкусное оказалось вдруг вне досягаемости, они полезли на стволы и стали так потешно с них сваливаться, что Татоэки, сидевшая на корточках за самыми высокими деревьями, наконец прыснула со смеху. Еще смешнее было, как испугались люди: они понеслись наутек, спотыкаясь и падая кубарем, и останавливаясь только, чтобы помочь друг другу, и бежали до самого корабля, где забились под рваный полог. Прижавшись друг к другу, они долго дрожали.

Даже когда зашло солнце, они не легли спать, а по-прежнему прислушивались и тихо переговаривались. Татоэки ждала, что они вот-вот уплывут, но они даже не пытались столкнуть свою лодку в море; позже выяснилось, что она была непоправимо повреждена и, не встреться им остров-гора, вскоре ушла бы ко дну. Не получив никакого удовлетворения от того, что люди оставили лес в покое, Татоэки теперь принялась дуться на их испуг. Безлунной ночью она вышла на пляж и бросила горсть фруктов на палубу лодки, а потом вернулась к себе на вершину, полная недоумения.

Днем к ней в гости пришел Кōдано, с которым они, как всегда, пили чай на вершине. Дым от чая поднимался от горы и тянулся до самого горизонта. К вечеру, когда он ушел, Татоэки, вспомнив о своих визитерах, решила снова навестить их на пляже, чтобы выяснить, не умерли ли они там от страха.

Они не умерли, а, напротив, что-то сооружали — какой-то навес, под который они перенесли плоский камень. На камень были положены собранные в лесу фрукты. Пораженная их глупостью, Татоэки жалела, что не показала их Кōдано.

Так как лодка была непригодна для плавания, люди разобрали ее и построили дом, сделав из мачты бестолковейший шпиль. Каждый день они ходили в лес за фруктами, часть из которых они клали на плоский камень и там оставляли на съедение муравьям.

— Это тебе, бестолковая. Они задабривают тебя, — сказал Кōдано, когда в его следующий визит она рассказала-таки о незваных гостях.

Услыхав это, Татоэки так хохотала, что расплескала свой чай.

— Ну ты дикарка, — сказал ей Кōдано, поглаживая свои чешуйки, переливавшиеся в закатном солнце всеми цветами.

Спустя сколько-то дней Татоэки сидела на вершине и смотрела издалека, как темная, очень тяжелая туча идет с горизонта. Молнии рассекали воздух, пенилось потемневшее море. Люди тоже смотрели на идущую к ним грозу из своей избы, но, в отличие от Татоэки, они, кажется, не радовались ее приближению. Действительно, когда брызнул первый дождь, они спрятались в дом и только глазели из окон, как свирепеют волны. Хлынул ливень. Купаясь в его густых струях, Татоэки резвилась на вершине горы до самой ночи, радуясь буре и шторму, и вместе с ней все на острове плясало от урагана и грома, очищаясь дождем. Ближе к сумеркам Татоэки спустилась на пляж и стала прыгать в огромных волнах. Затем, слегка заскучав, она вышла из воды и, увидев дом, снова вспомнила о своих незваных гостях.

Как и следовало ожидать, они не спали. В ужасе они перешептывались и переговаривались, втягивая голову в плечи каждый раз, как гремел гром. Татоэки встала на колени рядом с их домом и, глядя на них в окно, лениво раздумывала, что вообще с ними делать. Ее мысли нарушила молния, ударившая совсем рядом. Раздался гром, а следом последовала еще одна вспышка. Так как бестолковые люди приделали к своему дому мачту, что было пределом их глупости, молния направилась к ней. Думая о своем, Татоэки поднялась на ноги и, протянув руку, подставила ее пламени. Его сила уколола ладонь и, скользнув чрез нее, ушла в землю. "Что мне с вами делать?" думала Татоэки — и вдруг заметила, что люди стоят возле окна и смотрят на нее. Небесный разряд все еще потрескивал на ее ладони, мокрые волосы, в которые она недавно вплела подаренные Кōдано раковины, трепал ураган. Татоэки была выше их дома. Весь пляж испещряли ее следы, наполнившиеся дождевой водой. Глядя на незваных гостей, Татоэки покачала головой, улыбнулась и поймала еще одну молнию.

 

***

 

— В общем, в последнее время их стало так много, что теперь я уже не могу одного отличить от другого, — сказала Татоэки, растянувшись на коралловом кресле и пробуя сладкие водоросли. Легкое течение колыхало ее длинные волосы.

— Ну, так уж оно происходит, — сказал Кōдано. — Кстати, Имги передавала тебе привет.

— Ой, только не надо мне ее приветов. Что она сказала?

— "Передай нашей вспыльчивой Тато, что..."

— Достаточно!

Кōдано качнул плавниками.

— Хорошо, — сказал он. — Не будем о ней. Кстати, попробуй вот эту штуку. Растет на самом дне, а вкус — небесный.

— Вкусно, — сказала Татоэки, взяв в рот кусочек оранжевой водоросли. Затем сказала: — Вот, пока ты не заговорил об этой вот, ты знаешь, о ком я говорю, я тебе что-то рассказывала.

— Ты рассказывала про своих поселенцев.

— А, ну да! Забыла. В общем, их там десятки, и они строят свои домики, а перед каждым ставят плоский камень с подарками для меня. Представь себе! Это жуткая глупость. Более того, — сказала она, не давая Кōдано вставить ремарку, — недавно они построили дом специально, чтобы оставлять в нем подарки — и все, никто там не живет! В общем, они обалдуи. Но с ними не скучно. Они поставили туда фигурку, которую сделали первые двое — я клянусь, эта штука изображает меня, я клянусь тебе.

— Наверняка.

— Ну да, — сказала Татоэки. — А я вот хотела спросить...

Она осеклась.

— Что?

— Да так.

— Говори уж.

— Ладно. — Она повернулась в коралловом кресле и покрутила ладонью в знак того, что сейчас будет еще менее умная тема. — Скажи-ка, а ты когда-нибудь увлекался жителями твоего рифа?

— Что значит "увлекался"?

— Ну, как "что значит", что я должна объяснять тебе, вот, все эти русалочки — разве не  хорошенькие? Такие милашки. Неужели не любуешься ими? Изредка? А, Кōдано?

— Переходи к сути дела, Татоэки, — сказал он.

— Ответь на вопрос.

— Бывают хорошенькие. Что такого?

— Ничего, — оживилась Татоэки. — Короче, спускаюсь я как-то с вершины и вижу — один из людей схлестнулся с каким-то животным. Кстати, такая противная гадина, довелось же ему встретить у меня на склонах такого опарыша. Представляешь себе, такой червь размером с него самого. Потом скажешь, дай мне договорить. В общем, я остановилась и смотрю. Он пытается ударить копьем, опарыш не уступает. Человек ходит вокруг него, такой весь поджался, напрягся — и вдруг бац и проткнул гадину. Одним ударом! Но это еще не все. Он берет свое копье, поворачивается к горе и встает на колени. А я уже знаю, что это значит: значит, в мою честь. Ладно, тогда я беру и — вообрази себе — выхожу из-за деревьев! И знаешь, впервые я видела, чтобы они не бежали куда глаза глядят. Он заволновался, конечно, но так поднял глаза, окинул взглядом — и глядит прямо в упор. Смелейший парень, какого я видела у себя на острове.

Она замолчала и сделала большие глаза.

— Видимо, у этой истории есть продолжение, — сказал Кōдано, жуя водоросли.

— Видимо, есть. В общем, я оставила его в покое. Но потом опять его встретила на горе — случайно. В общем, вот. А кроме того, он засел за кусок дерева и резал его, пока не сделал — изображение моего лица! Как похоже! До этого у них стояла какая-то косоногая болванка, иначе не назовешь, а теперь там стою почти что я. Смел и талантлив, как тебе это нравится? В общем, я отвела его к себе на вершину.

Она замолчала.

— Отвела на вершину — и...?

— И, — сказала Татоэки с ударением и опять сделала большие глаза.

Кōдано рассмеялся.

— Ясно. Ну что ж, не ты первая, не ты последняя. Конечно, ты-то обычно на них внимания не обращаешь. Не знаю, надолго ли хватит твоего энтузиазма в этот раз. А так, да, как ты правильно заметила, среди моих подводных жительниц тоже иногда встречаются такие, что...

— Ладно-ладно, — сказала Татоэки, — хватит про тебя, давай еще про меня. В общем, он ушел обратно в их город, но периодически мы с ним встречаемся и я беру его на вершину. У людей он стал каким-то старейшиной, что, по-моему, полностью заслуженно. Мы с ним разговариваем. Единственное что, он боится "искр у меня в глазах". Так он сказал. Вот ведь, да? Слушай-ка, дай рассказать до конца, ладно?! В общем, я представилась ему, а он передал остальным, так что теперь они зовут меня не "Ман", как раньше, а называют нормально. Тоже неплохо. А его зовут все время по-разному: Лив, Бира, Нот, Со, Бао, Сил...

Кōдано хрюкнул.

— Что? — сказала Татоэки.

— Ты думаешь, это один и тот же?

— В каком смысле?

— А ты не замечала, что он — ведь, наверно, все время меняется? Цвет волос другой, оттенок кожи другой, даже характер..?

— Ну? И что? — сказала Татоэки.

Владыка рифа в очередной раз расхохотался, а затем положил в рот огромный пук сладких водорослей и стал жевать. Водоросли были действительно вкусными, так что Татоэки последовала его примеру.

 

***

 

Спустя какое-то время она, гуляя по склону, наткнулась еще на одного опарыша — белесого и жирного, копошащегося в свежей яме, из которой он, видимо, и появился на свет, — весьма наподобие того, с которым ранее дрался воин из деревни.

Гора была прекрасной. Татоэки ею гордилась. Меньше всего ей хотелось, чтобы на ней развелись подобные гадины. Поэтому как-то, после уже третьей встречи с червем — сожравшим на этот раз, между прочим, человека, что особенно рассердило ее, — Татоэки запретила себе лениться и направилась на поиски логова этих существ. Искать было нудно и трудно, и она много раз хотела бросить эту затею, однако в конце концов ей на глаза попалась укрытое зарослями отверстие в скале, из которой как раз выползал еще один гад. Убив его походя, Татоэки забралась в пещеру.

Шагая по подземному ходу, к своему ужасу она видела, что здесь копошились десятки червей, а забравшись еще глубже в гору, она нашла и омерзительные яйца, из которых те выводились. Пещера превратилась в тоннель, а тоннель в лабиринт, который Татоэки принялась исследовать, давя заодно отвратительные яйца и убивая опарышей, уже успевших из них вылупиться. Как все это могло завестись в ее милой горе, Татоэки ума не могла приложить. Решив разобраться с этим раз и навсегда, она стала прочесывать все тоннели. Они вели вглубь — так глубоко, что Татоэки начала опасаться, что само сердце горы может быть заражено.

Наконец она услышала новый звук и, свернув на него, вышла в большую пещеру, некогда образованную газовым пузырем. Яиц и червей здесь кишело кишмя — пол, стены, даже зазубренный потолок были усеяны коконами. В дальней же части пещеры Татоэки увидела сгорбленное и раздутое существо.

— Ну и кто ты такой? — крикнула Татоэки, а про себя подумала: "Какая гадость!"

Вместо ответа послышалось карканье. Раздутое существо впереди так засмеялось, что из него посыпались свежие коконы. Хохотали и его тошнотворные отпрыски, цепляясь за камень короткими лапами и свешиваясь с потолка.

— Отвратительно! — крикнула Татоэки, глядя на все это. — Знаешь что, убирайся из моей горы вместе со своим потомством. Или, клянусь, я тебя разорву тебя на части и никто за тебя не заступится!

Она начинала сердиться.

— Я не собираюсь никуда уходить, — произнесло существо. — Можешь разорвать меня, если хочешь. Я — Омодут, бесконечно возрождающийся из потомства. Ходи по туннелям всю вечность и убивай моих деток до скончания света, пока я пложу новых!

— Ты что это, дразнишь меня? — сказала Татоэки, про себя подумав: "Вот незадача!"

— Ты глупа, бывшая хозяйка этого места, — сказал Омодут. — Я пронизал твою гору насквозь, а ты только заметила. Все здесь становится частью меня. Я чувствую гнев... О, гневайся, сколько влезет. Можешь убить меня. Я не чувствую боли и бессмертен в потомстве. Ты уже проиграла. Вот мой совет — беги, пока твое тело не послужило жилищем для моих деток, как это стало с твоей горой.

Существо говорило и каркало, при этом не прекращая производить на свет яйца. Когда поток его слов иссяк, Татоэки еще секунду стояла молча, а затем камень под ее ногами расплавился, и она провалилась вниз.

Подобно тому, как Татоэки плавала в море, она поплыла через самую плоть горы. Пробираясь все ниже, она чувствовала, как копошатся в туннелях опарыши, ощущала их тем больше, чем ближе было сердце горы, знала, что как бишь его не солгал — все здесь было заражено. Гнев вскипал в Татоэки. Теперь уже камень плавился на много шагов от нее, опережая ее приближение. Она плыла в жаркой толще, пока не прибыла в раскаленное сердце.

Остров вздрогнул. Клубок ярости, собравшийся под ним, разорвался. Вся земля затряслась, вода вспенилась, а затем вся гора раскололась, и в небо ударил столб пламени. Дым и огонь поднимались все выше, взлетали над облаками, а следом из жерла лился расплавленный камень. Те черви, что не лопнули от удара, теперь жарились заживо. Все небо потемнело; из черных облаков в море падали молнии. В центре же пламени поднималась все выше хозяйка вулкана, таща за собой обожженное, мертвое тело Омодута, бывшего бога-опарыша. Гром, вызванный гибелью божества, тонул в оглушающем реве.

 

***

 

Татоэки сидела на черной вершине. Ветер трепал ее волосы. К ней на гору взобрался Кōдано, хозяин окрестного рифа. Они заварили чай, и дымок от их чайника потянулся за облаками, смешиваясь с облачками парящего пепла.

— Ну, ты все правильно сделала, — сказал Кōдано. — С такими, как этот, разговор, конечно, короткий. Ясно, что можно было так не горячиться, но, зная тебя, я не удивляюсь.

— Но зачем он залез в мою гору? — сказала Татоэки, глядя в сторону.

— Ну, он был паразит.

— Он был тот еще паразит, но зачем он залез в мою гору?

— Я имею в виду... Ах, Татоэки, простая, как всегда.

Вершина горы остывала, но некоторые части еще дымились. Море давно успокоилось, и волны ласкали черные пляжи.

— Все сгорело, — сказала Татоэки и вздохнула. — Сколько мне теперь ждать, пока вырастет новый лес? Дурацкий опарыш, откуда он только взялся.

Она насупилась, уставилась себе на руки. Ее плечи вздрогнули. Она всхлипнула. Большая слеза с мягким шипением прокатилась по ее щеке и испарилась у скулы.

— Да уж. Ладно, не расстраивайся, все это своим чередом, — сказал Кōдано. — А, кстати, как там твои люди?

Татоэки шмыгнула носом, подняла глаза и сказала:

— Кто?

 
 
 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 15. Оценка: 3,80 из 5)
Загрузка...