Ястребиная метка

Проповедник кричал сбитым голосом, хриплым от холода поздней осени, а вокруг стягивались заинтересовавшиеся жители. Толпа слушателей образовала кольцо, за ним начало замыкаться второе, третье, и спустя всего несколько минут на дороге с замерзшей грязью собралась почти вся деревня, способная стоять на ногах. Проповедник сжимал впереди себя дрожащий кулак, стоя на кафедре, приколоченной прямо на крестьянскую телегу, и больше походил на крысенка, нежели на человека. Причем на крысенка не полевого, не исхудавшего, не покрытого болезнями, но амбарного, хитрого, забивающегося на день в самый дальний угол, прячущегося в одеждах, под полом, и делающего вид, будто нет его вовсе, да и вреда никакого от него не может быть. Любой крестьянин, хлебнув один раз горя от такой напасти, знает, что нет худшего вредителя: амбарные крысы каждую ночь прогрызают новый мешок, как назло, гадят в урожай и ведут себя словно хозяева, как маленькие божки, превращая зерновое хранилище в место для своих излишне жертвенных трапез. Деревенские мальчишки с радостью по команде своих отцов, как только в амбаре заводятся крысы, затаиваются где-нибудь возле куч сена с охапками розог, оставляют томиться крохотную свечку и, недвижимые, ждут всю ночь, пока из своих укромных уголков не появятся жадные вредители, пока не покажутся из убежищ тонкие ехидные мордочки. Мальчишки тут же вскакивают и хлещут розгами по деревянным половицам до тех пор, пока ошеломленные крысы не свалятся без чувств, свернувшись полумертвыми калачиками. И здесь можно было бы закончить, бросить серые, едва дышащие тушки в печь и забыть о вредителях на недолгое время, но слишком уж много пакостей творят крысы простому народу, и так легко попрощаться с ними не позволяет поднимающееся в крестьянах, слабо ощущаемое чувство справедливости. Те же самые мальчишки, поймавшие вредителей, крепко-накрепко привязывают их на деревянные дощечки, делая крыс беспомощными и испуганными, обсыпают их краской, намалевывают на шерстке рисунки, одевают их в крохотные чепчики и штанишки. Доски с извивающимися наряженными вредителями мальчишки прибивают ко входным дверям, и каждый сосед, и каждый, кто заходит по делу, видит уставшее, выбившееся из сил разукрашенное животное, которое через неделю или две прекращает свои биения и опускает голову в чепчике, чтобы больше никогда ее не поднять. Доски снимаются с дверей и выставляются вокруг амбара, и неделю-другую или даже месяц крысы туда не суются. Вот на такого наряженного, приколоченного к двери вредителя, визжащего, грозящего своим бессильем, был похож проповедник.

Когда собралось довольно народу, проповедник закончил свою пространную речь о временах лишений, которые всегда шествуют впереди великих времен, и дважды постучал по дереву кафедры, знаменуя тем самым, что дальше он будет говорить от имени тех, кто говорит от имени Бога Оберегающего – устами проповедника заголосила Церковь.

– Подданные Непогрешимой! – заклокотал проповедник сбивающимся сиплым голосом, – Да никто не усомнится, что Наш Земной Покровитель оберегает нас от вредительств Проклятых Богов! Семью днями ранее, как вам должно быть известно из слухов, разносимых на посыльных лошадях, близ Южного Мыса над морем вился огненный шторм! Смею вас убедить, что Эпоха Драконов прошла бесповоротно, навсегда, неотвратимо, и у воды в тот час гремело не их невозможное возвращение! – на эти его слова по толпе слушателей пробежались отдельные вздохи: облегченные у стариков и разочарованные у мальчишек, – В открытом море произошло сражение! – разочарованные вздохи мальчишек сменились затаившимся удивлением, – Корабли Нашего Земного Покровителя выследили судно, похищенное некоторое время назад ведьмами и их гадкими приспешниками, лешаками! Враги Непогрешимой были окружены, зажаты в кольцо и повели себя как трусливые, загнанные в угол росомахи! Они собрали свои последние силы и обрушили на корабли Наших Защитников огненную бурю! К счастью, эти вредители обрекли сами себя на погибель! Их судно сгорело, как перина на пожарище, а все эти твари, пытающиеся осквернить Нашего Небесного Покровителя, отправились на съедение Проклятым Богам, которым они так ревностно служили! Все мерзкие ведьмы погибли, все до одной! Наши Защитники одержали победу!

Проповедник остановил свою речь и дважды тихо стукнул по кафедре своим одеревеневшим кулаком. Это означало, что подданные могут проявлять свою радость. Женщины принялись плакать от счастья, мужики заголосили, будто отмечали итоги великой охоты или рождение первенца в одной из семей. Проповедник растер свою озябшую шею и продолжил, отрывисто выкрикивая слова в холодный воздух.

– Но испытания на этом не закончились! Хотя Непогрешимая избавлена от всех до последней мерзких ведьм, хотя Наши Защитники прямо сейчас прочесывают леса в поисках последних лешаков, радоваться рано! На судне был большой груз проклятых амулетов, которые теперь захвачены морем! Как вы знаете, власть Нашего Небесного Покровителя простирается только над нашими землями, море же принадлежит Проклятым Богам! И они, не до конца растоптанные, не до конца побежденные, не до конца униженные, могут попытаться отыграться! Они могут смутить наших братьев и соблазнить их к пороку! Они могут вынести проклятые вещицы мертвых ведьм к нашим берегам! – проповедник взял паузу и прокашлялся, тем самым давая понять, что сейчас начнется самая главная часть его послания, – Вы должны знать, что ни в коем случае никто не должен прикасаться к вещицам, вынесенным на берег! Их стоит засыпать камнями, а при следующем визите проповедника вы обязаны указать на них, чтобы Носитель Святого Поручения мог забрать и уничтожить их по правилам, которые диктует Наш Небесный Покровитель! Всяк, кто коснется ведьминых штуковин, обрекает себя на вечное проклятие! Все его потомки будут также прокляты и после смерти отправятся на съедение Проклятым Богам! Наш Небесный Покровитель видит все, и не стоит пытаться Его обмануть! По Его милости мы избавились от ведьм, и Он не потерпит, чтобы гнилые искусства вновь обрели сторонников в Непогрешимой!

Проповедник трижды постучал сухим закостеневшим кулаком по кафедре, и люди, переглянувшись, разошлись по своим делам, по своим домам, освобождая дорогу. Лошади брыкнулись под ударами вожжей, и телега со скрипом начала удаляться. Спустя некоторое время она исчезла за лесным поворотом, оставив в деревне только насторожившихся взрослых и раззадоренных мальчишек.

 

– Ведьмины силы! – излишне восторженным, а потому громким шепотом сказал один из мальчишек, когда они собрались вместе за амбаром, едва проповедник скрылся на пути к следующей деревне, – Я хочу себе ведьмины силы!

– Зачем они тебе, Пурто? – так же громко, но стараясь держать себя в рамках шепота, сказал другой.

– Я смогу больше никогда не пахать! Не собирать урожай! Просто взмахнул рукой! – Пурто будто подкинул невидимый глазу камень, – А оно все само посеялось, выросло в ту же минуту и пожалось! Только представьте!

Мальчишки зардели огоньками в глазах. Сейчас каждый из них прокручивал в голове, как было бы здорово, если бы все происходило лишь по взмаху руки. У некоторых фантазии не ходили дальше полевых работ, но были и те, кто загорелся размышлениями о великом.

– А если мы больше не будем ни сеять, ни пахать? – спросил один из них, – Вообще.

– А что тогда? Что мы еще умеем? – почесал голову другой, – Биминк, что ты придумал?

– Пока что ничего, нужно еще подумать! Но посуди сам, стоит только обрести ведьмины силы, и нам уже не нужны будут ни пашни, ни скот! Тебе, Валсек, больше не придется раздувать меха в отцовской кузне и чистить нагар на кочергах! Мы можем уйти в лес и построить себе огромный замок, не меньше королевского!

– И заведем себе прислугу! – восторгался Валсек, – И они будут носить нам еду, а мы им щелчками пальцев дадим столько золота, что они сами смогут себе построить себе замки! Будет настоящий дворцовый город, самый большой и красивый на всей земле! На крышах раскинутся сады!..

– Нет, так мы делать не будем! – шепотом заговорщика сказал Биминк, – Прошлые ведьмы были глупыми, поэтому они теперь кормят рыбешек! Мы же все сделаем умно! Мы не будем нанимать прислугу и колдовать для нее золото! Мы лучше наколдуем саму прислугу или будем, когда захотим есть, просто колдовать еду! Или наколдуем, чтобы есть не хотелось и одежда не пачкалась! Перенесемся на ту сторону гор и в недоступном месте, куда не попадет ни одного человека, воздвигнем невидимый дворец! Нельзя никому доверять, нельзя никому показывать! Будем жить тысячу лет вот так, всемером, и больше нам никого не нужно! Станем искать древние сокровищницы, отправимся на поиски последнего дракона, который израненный улетел, и которого так и не нашли! Будем совершать великие подвиги, а потом наряжаться в крестьян и ходить по деревням, слушать легенды  баллады о самих себе! – Биминк оглядел всех мальчишек, которые были, в основном, двенадцати лет, на что трое, а за ними и самый младший, беря пример со своего старшего брата, вышли из тесного круга.

– Не-не-не! Мы не участвуем! – один из них с округленными глазами попятился, – Это проклятие! Навечно! Вы слышали, что сказал проповедник? Я не участвую! Меня отец убьет!

– Да что ты заголосил, Ликит? – Биминк подошел к нему ближе, но тот поспешил отбежать на безопасное расстояние, – Проповедник – старик, выживший из ума, разве это не понятно? И проклятие это он выдумал! Он наверняка хочет все прибрать себе! А ему зачем дворец? У него уже есть один! Ничего не будет, Ликит, не бойся! Заживем как короли! Сами себе хозяева!

Но Ликит не слушал. Он уже убегал от плохой компании, а за ним медленно уходили еще трое. За амбаром остались только Пурто, Валсек и Биминк, друзья, вечно держащиеся вместе.

– Только взрослым не смейте говорить! – напоследок выкрикнул Пурто, а самый младший, восьмилетний мальчуган показал ему фигу в ответ и засеменил своими коротенькими ножками.

– Ну что же, нам больше ведьминых сил достанется! – потер руки Биминк и показал в сторону берега, до которого нужно было идти через поле и сосновый лесок, засевший в песке.

 

Через несколько часов скучных поисков мальчишки выдохлись. По их скромным расчетам, доступным двенадцатилетним, с Южного Мыса за неделю течением должно было принести хотя бы бочку. Но берег был пуст, и только водоросли вперемешку с редкими палочками мореного дерева разнообразили бледный холодный песок.

– Пусто! Ничего мы не найдем! Я замерз! Я хочу есть! Я пошел домой! – сказал Валсек и направился обратно в деревню.

– Ну как же! Ведьмины силы же!

– Нет их тут, Биминк, – согласился Пурто, – Не вынесло еще. Давайте лучше завтра вернемся и проверим, а то я уже продрог.

– Завтра спозаранку сюда нахлынут всякие старики и все себе заберут! Давайте еще немного поищем! – Биминк с надеждой смотрел на других мальчишек, но те уходили домой, – Да и идите! Такие как вы не заслуживают ведьминых сил! Вы всю жизнь будете сидеть на поле в жару и дождь или лопатой нагребать уголь в печки! Вы отстойники! – но мальчишки уже далеко отошли и не слышали.

Биминк расстроился, что остался один. На его глазах появились бусинки слез. Друзья бросили его одного, на холодном морском берегу среди водорослей и веточек, скинутых ветром с берега в море и возвращенных обратно. Биминк шел и пинал песок, отбрасывая светло-желтые песчинки в сторону крошечных волн, тихо разбивающихся о линию берега.

Прошел еще один час. Биминк шел вдоль берега и некрасиво ковырял песок впереди себя найденной тут же палкой. Он смирился с тем, что ничего сегодня не найдет, и что удача отвернулась от него. Биминк размахнулся и бросил палку-копалку по высокой дуге обратно в море. Он развернулся и пошел обратно, с досадой разглядывая свои же следы, бегущие ему навстречу. Где-то на полпути он заметил черный блеск в одной из ямок, оставшихся от сапога. Биминк стер со своих глаз подсохшие слезы обиды и подошел ближе. Из-под песка на него смотрел глаз, мрачно сияющий. Биминк наклонился и раскопал ямку, вытащив на ладони белую горсть, на вершине которой одиноко лежала большая брошь в форме ястребиной головы. Черный цвет, как в самом глубоком подвале, ярко сиял в предзакатном красноватом свете, выделяя свои очертания на светлом песке. Серое око посередине смотрело внутрь души мальчишки. В полузабытьи Биминк вытянул вперед свободную ладонь и накрыл ею брошь. Он почувствовал жжение, толчок, отнял руку, но под ней была только горсть песка и ничего больше. Мальчик потряс головой и освободился от полудрема, накатившего на него.

– Показалось, – вслух проговорил Биминк, медленно высыпал бледный песок из худенького кулачка и пошел дальше, ускорив шаг.

 

Позже вечером Биминку крепко влетело. Произошло это по двум причинам. Во-первых, младший из их компании запросто выдал родителям, куда и с какими целями пропали мальчишки на половину дня. За это наказали, в основном, Пурто, как зачинщика плохого начинания, позвавшего всех на важный разговор за амбар. Во-вторых, на банном дне, где собрались все соседи, у Биминка на груди обнаружился рисунок ястребиной головы. Он выглядел как клякса и поначалу не обращал на себя внимания, но когда настала пора выходить из бани, а грязное пятно все еще не исчезло, отец Биминка присмотрелся внимательнее. Чаша терпения, легко проглотившая поход на берег, переполнилась, и, недолго думая, он вытащил розгу, повалил сына пузом на банную лавку и принялся полосовать спину с выпирающими худенькими лопатками.

– Ах ты негодный мальчишка! Наколол себе грязи под кожу! Чуть только отвлекся отец, а ты уже все святое попрал! Что ж ты, скотина этакая, семью позоришь перед всей деревней?! Когда ты успел, мерзавец?!

Биминк плакал, но не вырывался, хорошо осознавая бесполезность любого неповиновения, навлекающего только больше ударов розгами. В его голове, переполняющейся жалящей болью, постепенно формировалась полная картина. И он начал понимать, что помутнение на берегу не было помутнением. Он посмотрел себе на грудь, покачиваясь от ударов по спине. Там была нарисована ястребиная голова, словно выжженная на коже, точь-в-точь такая же, как лежала у него на ладони в виде броши. Биминк забыл обо всем на свете, перестал плакать, и все его мысли, радостно озарившись, занялись тем, что у него, у Биминка, у мальчишки отныне и навсегда теперь есть ведьмины силы и он может делать все, что только ему заблагорассудится. Он начал смеяться, а слезы капали с носа и подбородка на деревянные доски, сливаясь с мыльными подтеками.

– Чего ржешь?! Зачем себе грязь под кожу загнал?! Отвечай! – отец отложил розгу и перевернул сына, который хохотал, будто и не били его, а одарили на какой-нибудь праздник.

– Я могу тебя в жука превратить, если захочу, вот и ржу! – засмеялся Биминк пуще прежнего, – Теперь мне все нипочем! – радостно заключил он.

– Ах, в жука, значит?! – отец перевернул его животом на лавку, взял розгу и продолжил хлестать, на что сын только звонко смеялся, а из глаз против его воли стекали слезы по складкам довольной улыбки.

 

Биминк больше не ходил на берег. Пурто и Валсек предприняли еще несколько попыток отыскать что-нибудь, но после того, как их родители поняли, где ошиваются дети, после хорошенькой трепки они больше туда не ходили. Деревенские во время своих редких визитов не нашли на берегу ни одной вещицы, а вскоре вообще забыли про то, что было какое-то судно с ведьмами, которое разбилось в каком-то огненном шторме.

Отец хлестал Биминка целую неделю, после чего ему надоело и он просто перестал, сказав, что сын может жить, как ему вздумается, если он негодный мальчишка, которому нравится выставлять родителей дураками перед всей деревней. Мать пыталась выпарить грязь из-под кожи, накладывая сквозь мокрую ткань сыну на грудь горящие угли, но это было бесполезным занятием, и рисунок от этого ни капли не потускнел, будто что-то потустороннее удерживало его на месте.

Сам Биминк, как только от него отстали пристальные взрослые взоры, начал практиковаться в ведьминых силах. Он забирался в подпол, убеждался, что никто его не видит, и приступал к занятиям. Биминк выкидывал правую руку вперед и выкрикивал команды. Его окружали одни котомки и ушаты со съестным, так что в его голову не пришло ничего более оригинального, чем кричать: «Разбейся!», «Взорвись!», «Лопни!», «Скисни!». Он мог пропадать в подполе по несколько часов в день, менял руки, команды, но за несколько коротких зимних месяцев ни разу так ничего и не произошло. Биминк чувствовал себя глупо: на его груди был чудом появившийся знак, но никаких чудес от этого знака не было. «Значит, ведьмина сила в чем-то другом!», рассуждал Биминк. Он, бывало, пробовал напрячь свое зрение и увидеть города за горизонтом, но ничего из этого не выходило. Он щурился, прикладывал пальцы к вискам и весь сжимался, произносил понятные команды, а затем просто начал перебирать звуки, потому что подслушал где-то, что у ведьм был свой колдовской язык, ныне навсегда утерянный. Биминк пытался силой своего взгляда двигать предметы, ладонью пробовал разогревать дерево, жмурился, затыкал уши и воображал, что он перемещается в другое место, но так ничего и не случалось, а Биминк стоял там же, где и закрывал глаза, поверхности не теплели от руки, а предметы даже не шелохнулись.

Проходили месяцы, но ни разу не случилось ничего из ряда вон выходящего. Жизнь текла своим руслом, а Биминк неумолимо взрослел. Он не мог останавливать воду, это он знал точно. Его не слушались крысы и лесные звери. Погода не изменялась, в каких только комбинациях он не пробовал на нее повлиять. У Биминка не получалось захватывать умы людей. Камни не становились золотыми в его руках. Он не врачевал прикосновением. И у него не выходило даже чуть-чуть приподниматься над землей, отрывая свои подошвы на несколько пальцев высоты, и повисать так.

Постепенно Биминк отгородился от всей деревенской жизни. Он неохотно участвовал в пашнях и сборе урожая, за что к нему прикрепилось прозвище «Лентяй». Месяцы проносились, их сменяли года, Биминк Лентяй надолго уходил в лес, и каждый раз возвращался оттуда вымотанным и расстроенным. Будучи в возрасте, когда стоило позаботиться о семье, Лентяй не имел ни жены, ни отдельного дома. Его не интересовало ничего из мира вещей, и все время он думал лишь о том, что он избран посланием свыше, и насколько это послание сложное и жестокое. «Может быть, я что-то упустил в детстве?», размышлял он, перебирая в памяти все жесты, все слова, которые пробовал, и все предметы, которыми пытался повелевать. «К сожалению, я испробовал все», говорил он себе и с понурой головой садился на пенек где-нибудь в чаще леса.

Года сменялись десятилетиями. Давние товарищи заменили своих отцов: Пурто Здоровяк хорошо управлялся с плугом, счастливо женился, и вокруг него всегда бегали его многочисленные детишки, а Валсек Наковальня принял кузню и даже изобрел свой особый способ закалки, который делал деревенские топоры прочнее, настолько, что к нему часто приезжали жители соседних деревень за большими заказами. Один только Лентяй едва помогал своим стареющим родителям с посевами, но все больше проводил время в лесах, а иногда на целые дни запирался в подполе и что-то там выкрикивал сам себе. Когда подошло время смертного одра для старых родителей Лентяя, тот остался один под погнившей крышей, а соседи стали обходить стороной дом, из которого слышались крики. Через несколько месяцев его одинокой жизни в деревне Лентяя прозвали Безумцем, и отныне к нему обращались только так, и никак иначе: Биминк Безумец, чаще опуская имя.

Безумец дожил до пятидесяти лет, отрастил косматую бороду и не оставил после себя ни одного потомка. У странников, проходящих через деревню, он выпытывал, слышали ли они истории о необычных людях и волшебных вещах, видели ли они что-нибудь такое, чего быть не должно. Кто-то рассказывал ему байки, небылицы, собранные с разных концов света, и тешил тем самым его жадное до безумия любопытство. Другие качали головой и говорили, что Эпоха Чудес, сменившая Эпоху Войн, завершившую Эпоху Драконов, давно подошла к концу, и уже полвека, как в мире людей нет подтверждений о волшебных событиях. Безумец запирался у себя в доме и проклинал тот день, когда он связался с этой проклятой вещью, секрет которой он так и не смог раскрыть. Безумец был проклят, как и завещал проповедник, замерзавший давным-давно за кафедрой, прибитой к телеге. «Все могло быть иначе, не найди я эту проклятую штуковину тогда на берегу!», думал Безумец и жалел свою погубленную жизнь.

 

Однажды через деревню проходила странствующая библиотека. Безумец, как обычно в таких случаях, стал выпытывать у заезжих, существуют ли на свете магические предметы, слышали ли они что-нибудь об этом, сталкивались ли.

– Магические? Нет, определенно, не существует, – ответил молодой человек со стеклянным щитком перед глазами, когда Безумец допытывался у него ответов на свои вопросы, остановив посреди дороги, – У магии же совсем другая природа, разве Вы не знаете? Магия к людям снизошла в Эпоху Драконов, спустившись с небес на землю чашей драконьих слез, а дальше шла только по родственным линиям. Способность к магии есть наследственная черта, которой обладают предки одной женщины, – молодой человек спустил с плеч большую дорожную суму, открыл ее, достал оттуда книгу, перелистал на нужную страницу и стал читать высокопарным голосом, – …Наследницы же Марики по женской линии обрели способность повелевать различными аспектами окружающего мира: погодой, теплотой, растениями, зверьми и гадами. Любая рожденная в Мариковом колене девочка обладала одной из этих сил, а определить, которой, можно было по цвету ее волос… – молодой человек поправил стеклянную штуку перед своими глазами и закрыл книгу, – Теперь линия наследственности Марики прервана. Были уничтожены как все женские, так и все мужские продолжатели рода. Если Вы слышали истории прошлого, охота на Мариковых детей привела к крупной междоусобной войне, благо что многие из королей пришли к власти благодаря своим сестрам и матерям, наделенным магическими силами. Теперь же нет ни одного ее предка, так что и магия в наших краях больше не существует. Может быть, она есть в землях нелюдей, но нашего брата туда не пускают, а разведка молчит, – молодой человек по-дружески засмеялся и убрал книгу в свою суму.

– А вещи?! Волшебные вещи, которые делают волшебником! – Безумец схватил его за тисненый рукав из фиолетовой ткани и крепко сжал кисть библиотекаря.

– Нет таких вещей. Все дело в крови, – сказал молодой человек, – Кровь, и больше ничего. Ее еще, кажется, пытались себе вливать, чтобы обрести способности. Были такие опыты, но добром они ни разу не кончились…

– Ну как нет?! Ну не может быть! – Безумец не отпускал рукав, – Я этого никому никогда не рассказывал, но я сам в детстве столкнулся с такой вещицей! Она дала мне ведьмины силы, но я никак не могу их открыть! Я уже полвека пытаюсь! Я перепробовал все! Кричать, махать руками, представлять себе картины!..

– Это любопытно, – сказал молодой человек, – В детстве, говорите? Полвека? Опишите, что произошло.

– Разбился корабль с ведьмами! – Безумец наклонился очень близко, так, что библиотекарь ощущал его восторженное, возбужденное, безумное дыхание на себе, – Вымыло к нам на берег побрякушку! Все говорили не трогать, задавить камнями, но я был мальчишкой! Я ее поднял, она исчезла, а на груди вместо этого появилась метка, вот такая! – Безумец поднял свою рубаху и показал библиотекарю голую грудь, на которой красовался четкий яркий силуэт головы ястреба, ничуть не выцветший за все эти годы, – Понимаешь?! Оно во мне! Я с этим слился! Но я не знаю, что за силу я обрел! Я всю свою жизнь ищу, но я так и не понял, что за власть эта штука мне дала, понимаешь?! – Безумец горел огоньками глаз.

– Полвека, говорите? – молодой человек открыл суму и стал искать книгу, которая покоилась на самом дне, – Это когда произошло великое сражение и колдуньи погибли в водовороте, вы про это? Да, есть у меня кое-что, – он извлек старый, рассыпающийся в руках переплет, бережно его открыл и начал читать, – …С западной береговой линии Непогрешимой Империи поступают сведения об амулетах в форме животных голов. Амулеты исчезают от прикосновения, а на месте, где коснувшийся амулета дотронется до себя рукой, проступает символ, изображенный на амулете. В настоящий момент выяснено, что небольшая партия амулетов доставлялась кораблем нелюдей с их островных владений, когда тот попал в шторм и затонул. Эти картинки нужны нелюдям для процедуры посвящения, но, как было выяснено с помощью длительных наблюдений, ничего кроме символа для определения роли в обществе не дают и для людей абсолютно безвредны… – молодой человек закрыл книгу и снял с лица стеклянный щиток, чтобы протереть его от грязи, – Наверняка у Вас тогда зачесалась грудь, вы коснулись, вот теперь на ней и метка. Это еще ничего, в книге описывается случай, когда крестьянин нанес себе на все лицо рогатое животное. Он просто чихнул несколько раз, зажал нос, а его из-за этого изгнали из поселения. Потом, кажется, он был замечен в бродячем цирке на другой оконечности…

– Но как же мои ведьминые силы?! – Безумец скрючился, обхватил себя руками и устремил свой жалобный взгляд в землю под своими ногами, на концы продранных сапог.

– У нелюдей корабль затонул за много-много лет до того происшествия с колдуньями, так что это все не более, чем занятное совпадение, – молодой человек закинул суму на плечо и поспешил к своим товарищам, которые увидали пятнистую свинью и доказывали хозяину, что с такими пятнами животное употреблять в пищу нельзя, что оно очень серьезно болеет, – Удачи Вам! – сказал он напоследок.

Безумец прокручивал в голове всю свою жизнь, все свои одинаковые дни, все свои мучения, поставленные целиком и полностью, без компромиссов, без остатка и сдачи на детскую выдумку, занесенную в его края случаем и вынесенную морем на сушу в те далекие дни, когда он еще даже не родился.

 
 
 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 7. Оценка: 2,86 из 5)
Загрузка...