I

Она напряженно всматривалась в это измученное, но по-прежнему выразительное лицо… «Что делать?..Неужели все кончено?.. Мне уже двадцать восемь...и…надо что-то делать!». Поправив рукой упавшую на лоб прядь смоляных волос и снова взглянула на себя в зеркало: «Ведь как хороша! И ведь любил, так любил, что, казалось, задохнется!.. Что же произошло… натек, не так все должно было быть!..».

Зинаида так и не смирилась за эти годы с уходом от любимого мужчины, с новым браком, таким удачным и многообещающим, с блестящей карьерой актрисы. Зачем это все, если его нет рядом? Даже дети, рожденные в самые счастливые дни ее жизни, не радовали ее. Она начала медленно одеваться. Ей пора на репетицию - она теперь известная жена известного мужа, и опаздывать просто непростительно.

Каждый день, отправляясь знакомой дорогой в ГосТИМ, Зинаиду мучили размышления о ее прежней жизни, которая была намного обездоленней и несчастливей теперешней, но без нее она проживает чью-то другую, не свою, судьбу. Эта внутренняя жизнь была глубоко скрыта от окружающих, которые привыкли видеть красивую, уверенную в себе женщину, променявшую гениального поэта на талантливого режиссера, и таким образом сделавшая себе карьеру. Этот путь до театра был единственной возможностью побыть наедине с собой и, мысленно, с ним…с ее Сергуней, пусть бывшим, но до конца единственным мужем.

Каждый раз, оставаясь наедине с собой, она вспоминала строчки, посвященные ей. Только ей!

Любимая! Я мучил вас,

У вас была тоска

В глазах усталых:

Что я пред вами напоказ

Себя растрачивал в скандалах…

Уже больше года она не видела его. В последний раз, когда он приезжал повидаться с детьми, они даже не поговорили: он торопился на поезд, его ждала его новая избранница, а у нее через час должна была состояться премьера новой пьесы.

Ее взгляд скользнул по столу. На столе лежала свежая газета, на первой полосе которой она увидела свое фото и крупный заголовок, извещающий поклонников ее таланта о предстоящей премьере. Ну вот, она добилась, чего хотела. Знаменита, по-прежнему молода и красива, любима и желанна. Когда ее бывший муж бросил ее беременную вторым ребенком ради известной американской танцовщицы, она испытала жгучий прилив ревности и отчаяния. Именно тогда машинистка Райх решила доказать бывшему возлюбленному, как он ошибся, как он недооценил ее.

Так, мысленно ведя диалог сама с собой, она отправилась знакомой дорогой. Однако сегодня она совсем замечталась, и незаметно для самой себя свернула на Пречистенку, которую всегда предпочитала обходить стороной. В Москве это место пользовалось дурной славой, а Зинаида, хоть и была революционных взглядов, но все же верила в неслучайное название «Чумного переулка (так раньше называлась Пречистенка): еще царь Алексей Михайлович был напуган привидениями, обитавшими в этом районе, вот и велел переименовать его в Пречистенку в надежде, что упоминание имени Матери Божьей избавит переулок от дурной славы. В театре поговаривали, что в старые времена сюда свозили нищих и бродяг, они здесь творили беззакония и умирали без покаяния. Костюмерша Василиса рассказывала шепотом актрисам в театре, что, якобы, с тех пор жителям окрестных домов перед смертью являются призраки - свидетельства скорого исхода души.

II

Зинаида никогда не верила этим фантасмагориям, но сегодня что-то заскребло у нее внутри, когда она проходила мимо Доходного дома. Здесь она заметила странного мужчину, стоявшего у ограды. Мужчина был в черном пальто и черной шляпе, высокий, с правильными чертами лица. Он пристально смотрел на Зинаиду. Что-то одновременно притягательное и пугающее было в его внешности. Он продолжал смотреть прямо ей в лицо, так что она невольно подошла к нему в ожидании вопроса.

- Зинаида Николаевна, добрый день! А я вас тут дожидаюсь, - незнакомец улыбнулся, но у Зинаиды осталось какое-то неприятное ощущение чего-то ненастоящего и зловещего. Она даже не успела спросить его, а почему он именно здесь ее дожидается, ведь она не собиралась к нему на встречу….

- Ну не надо, не надо так на меня смотреть. Я же не призрак. А вы актриса, и хотя бы ради приличия могли бы сыграть просто легкое удивление. Мне было бы приятно.

- Вы кто? Вы из… - она и испугалась закончить фразу.

- Ну что вы в самом деле. Разве там могут так галантно обращаться с женщиной. Если это было бы так, мы сейчас разговаривали бы с вами совершенно в другом месте. И не так дружелюбно. Правда? - незнакомец опять улыбнулся. Какое красивое лицо. И опять это ощущение. Зинаида попыталась взять себя в руки. «А и правда, чего это я? Наверняка это по какому-то делу».

- Так что вы хотите? - с наигранным равнодушием спросила она и надменно вздернула бровь.

- Ну вот, уже лучше, - черный человек, казалось, внимательно наблюдал за ее театральными ухищрениями. - Дело в том, что это вы хотите…а я просто хочу вам помочь. Просто помочь.

- Я хочу? Это интересно. Так чего же я хочу, можно поинтересоваться?

- Всенепременнейшим образом, любезная Зинаида Николаевна. Вы хотите вернуть своего бывшего мужа. Хотя, откровенно говоря… любая другая женщина на вашем месте…Ну да ладно, я вижу, вам неприятен этот разговор, поэтому перейду прямо к делу…

«Кто вы такой? Вы подслушали? Кто вам позволил…», - эти фразы кружились у нее в голове, она задыхалась от возмущения. Ну конечно, это все театральные, их козни. Жалкие завистники. С этим она разберется потом, а сейчас надо скорее уйти.

- Это какое-то недоразумение, вы меня принимаете за кого-то другого, - сказала она вслух и театрально улыбнулась.

Не глядя на незнакомца она развернулась и резко зашагала в сторону театра. «Наглец! Кто его послал? Кому это так хочется поставить ее в глупое положение?». Были одни вопросы, но она постаралась переключиться на повторение своей роли.

В театре ее давно ждали.

Репетиция началась как никогда плохо, она это чувствовала, хотя все по-прежнему восторгались ее игрой.

- Зина, да что с тобой сегодня? - отведя ее за кулисы, стал допытываться Всеволод.

- Ну почему, почему тебе всегда что-то кажется, думается, мерещится?

- Наверное, потому, что я твой муж, - он мучительно поморщился. Его раздражение усиливалось болезнью, которая не давала ему покоя в последнее время.

- Нет, ты не муж, ты…

- Да, не просто муж, а еще и режиссер, и имею право знать, почему ты опаздываешь на репетиции, почему плохо играешь…Мне не все равно, что будут о тебе говорить в театре.

- Да ты меня просто ревнуешь! Это смешно.

- Настройся, пожалуйста. Сейчас начнем со второго акта, - он слишком любил ее, чтобы вступать в долгие споры и пререкания. Разница в возрасте была слишком большой, и это его ко многому обязывало.

День близился к концу, и эта странная встреча все никак не выходила у нее из головы. Зинаида думала об этом и все последующие недели: «Нет, я все же пойду на то самое место. Прямо сейчас!».

Странный туман стелился по земле, размывая очертания домов. Вот она подходит к знакомому дому на Пречистинке. Еще издалека ей показалось, что черный человек стоит на том же месте. Это действительно тот незнакомец, и он ждет ее! Это просто невероятно!

- Здравствуйте, Зинаида Николаевна! Я нисколько не сомневался, что мы с вами продолжим наш разговор, так внезапно прерванный вашим бегством. А еще считается, что вы женщина смелая и решительная.

- Я не сбежала, просто я не привыкла общаться с незнакомыми мне людьми.

- Так давайте познакомимся. Ваше имя мне известно, а меня называйте как вам будет угодно, имен у меня много. Скажем, Павел Николаевич. Так вот, я по-прежнему предлагаю вам свою помощь. Поверьте, вы лично ничем не пострадаете, напротив, спустя какое-то время вы получите все то, о чем мечтали.

- Кто вы? Зачем я вам?

- Я своего рода исследователь… душ человеческих. Я занимаюсь, как бы это выразиться, изучением природы страстей, их разрушительной силы и последствий. Ну да хватит обо мне. Вы же умная женщина, хотя и верите в революцию…Вот когда вы шли сюда, вы же знали, что это за место? Знали. И тем не менее, вы здесь. И я здесь. Не случайно, конечно. Место проклятое, и оно вас притянуло, потому что и вы прокляты тоже.

- Я?

- Да, вы. Вспомните о ряде эпизодов своей жизни. Когда вы увели из семьи…

- Я никого не уводила!..

- Ну это естественно. Так вот, когда, потеряв от вас голову, из семьи ушел знаменитый режиссер, бросив троих детей, его супруга прокляла вас. Так что мы с вами, как бы это выразиться… из одной труппы - я - режиссер, а вы - впрочем, выбирайте сами... А помощь я вам предлагаю потому, что и от вас кое-что потребуется. Повторяю, я здесь не случайно.

- Какую? Какую помощь вы хотите мне предложить?

- Вернуть Сергея, вернуть ваши с ним счастливые дни.

- Это невозможно, - с ужасом воскликнула она.

- Ну хорошо. Хорошо, - спокойно и невозмутимо, как бы ожидая такого поворота событий продолжал человек в черном. - Тогда оставайтесь со своими сомнениями, терзаньями и дальше. Живите с нелюбимым мужем все оставшуюся жизнь и скрывайте свои чувства пока не сойдете с ума. Вы же этого хотите? Вы же такая честная, вы же настолько честолюбивы, что можете себе позволить быть несчастной и делать несчастными близких людей, - его голос звуча ровно, почти без эмоционально, и именно это выводило ее больше всего.

- Замолчите! Кто вы такой, чтобы зачитывать мне приговор? - она не на шутку испугалась, и уже больше не думала о том, как она выглядит.

- Приговор выносится каждому, поверьте. Вопрос в том, когда и кем он будет приведен в исполнение. У вас еще есть время. Если передумаете, вы знаете как со мной встретиться.

В сгустившемся тумане очертания его фигуры все более стирались, и в какой-то момент она осталась одна. «Да где же он? Опять ушел, точно растворился!» - страх холодной волной прокатился по телу.

III

Она едва дождалась конца спектакля. Все уже разошлись, а она все сидела в своей гримерке.

- Зиночка, нам пора. Ты была великолепна как всегда, дорогая! - Всеволод восторженно хлопотал возле нее, помогая собраться. Он был сегодня. Он был и не зашел, чтобы узнать как она, что с детьми. И все-таки он приходил.

- Да, милый, уже сейчас пойдем. Я что-то устала сегодня.

Да, никому не известная машинистка заштатной конторы теперь любимица столичной театральной публики. Но разве этого ей надо? С какой-то пугающей безысходностью она понимала, что весь этот блеск и роскошь своей нынешней жизни она с радостью отдала бы за день, за несколько минут на берегу Белого моря рядом с ним… С ним! Но это теперь невозможно. Невозможно. Почему невозможно? В памяти быстро всплыло лицо того человека, который еще так недавно вселял в нее ужас, а теперь показался единственным спасительным источником. Она засобиралась.

- Зиночка, ты куда так поздно? - ее муж обеспокоенно смотрел на нее.

- Мне надо дойти до портнихи, я совсем забыла, что мы с ней договаривались сегодня…

- Я провожу тебя.

- Нет, милый, не стоит. Я быстро.

Тихая грусть пробежала по лицу Всеволода. Он ушел в свою комнату.

Зинаида вышла из дома. «Взять извозчика? Нет. Лучше смешаться с толпой и затеряться. Так будет лучше», - мысли маленькими быстрыми зверьками прыгали у нее в голове.

Быстрыми шагами она направилась в сторону знакомого дома на Пречистинке. В свете фонарей на фоне монументального здания неприятного желтого цвета отчетливо виднелись очертания темной фигуры в шляпе. Ледяной холод и страх пронизал ее насквозь, но решимость была непоколебимой.

- Добрый день, Зинаида Николаевна. Я знал, что в такой чудный вечер вы не усидите дома рядом с вашим старым мужем.

- Как вы смеете?

- Смею. Итак…

- Вы же все знаете. Я согласна.

- Ну вот и отлично.

- Что я должна делать?

- Дать мне автограф, и больше ничего, - снова эта улыбка и холод…холод как из подземелья вдруг коснулся лица и шеи Зины.

- И только? Давайте ручку, - она сделала резкое движение и вдруг охнула: задев рукой за острый край французской булавки, приколотой к ее пальто, она порезала палец. Кровь брызнула яркими бусинами.

- А вот и хорошо вы сказали про ручку - вашей будет вполне достаточно,- его лица вдруг стало каким-то близким, размытым и…страшным.

Этот момент она запомнила как сцену на репетиции, когда ее партнер забыл слова и длилась пауза… она в этот момент немеет и ждет следующего действия…Но вот оцепенение спадает, она отдергивает руку. У него в руках лист бумаги, на котором хорошо различимо небольшое красное пятнышко.

- Ну вот и славно. Как у вас там? Партнеры по сцене? Ну примерно так…Ваша мечта с этого дня начнет сбываться.

- Что теперь будет?

- Все будет хорошо. Ваш Сергей будет с вами, как вы и хотели, и страстно влюблен.

- Но Всеволод?

- А зачем он вам? Неужели вы сейчас будете думать о нем? В этот момент? Его роль, как это у вас говорится, сыграна.

- Как? Как же так?!

- Мадам, вы меня разочаровываете. Не надо переигрывать, здесь нет ваших поклонников. Вы обо всем, конечно же, догадывались, только предпочитали не обращать внимание на неприятные для вас моменты. За все в жизни надо платить. За любовь, за талант, за успех… за нелюбовь тоже…Таковы правила игры. Вот ваш Сергун, как вы его называете, все это теперь прекрасно знает…

- Вы меня обманули! Я хочу все вернуть!

Она кричала, взмахивала руками, пыталась схватить этого негодяя, но к своему удивлению, ей это не удавалось… она все время не то промахивалась, не то просто ловила руками воздушные очертания вместо своего ненавистного собеседника. И вдруг в какой-то момент она поняла, что стоит совершенно одна. «Как это произошло? Что произошло? Что же теперь будет?», - мысленно твердила она.

- Извозчик! Брюсов переулок дом двенадцать.

Она вернулась домой подавленная, и только выражение лица Всеволода заставило ее принять вполне домашнее состояние. Но это его не успокоило. Он даже не спросил ничего про примерку. Ей было все равно.

IV

В театре не было никаких перемен, все обсуждали успех Зинаиды, ее фотографии были на первых страницах газет и журналов. У Всеволода снова произошел припадок эпилепсии, но, поскольку все знали о его болезни, отнеслись к этому без особого потрясения. Вообще в последнее время его состояние стало ухудшаться. Она же, напротив, будто расцвела какой-то новой необычной красотой. Однажды, выходя из театра, она заметила в фойе знакомую невысокую фигуру мужчины, поправлявшего у зеркала копну курчавых волос. Он подошел к ней.

- Здравствуй, Зина… Какая ты…красивая. Нам надо поговорить.

- Здравствуй. Да, поговорить… Мы ведь столько не вeделись… целую вечность.

- Полтора года.

- Давай пройдемся.

Она взяла его под руку и они пошли, не замечая любопытных взглядов театральных и полного боли выражения лица Всеволода.

- Ты так изменилась… Вернее, я хотел сказать, что ты совсем не изменилась, все такая же красивая, просто стала другая… словно Золушка стала королевой.

- Я всегда была королевой… просто короля не было рядом.

- А теперь, стало быть, он рядом. Понимаю. И ты счастлива, конечно… Только имей в виду, что это мои дети, и только мои! И никогда твой такой замечательный и гениальный муж не сможет заменить им настоящего отца!

Он снова провел по волосам, словно желая удостовериться, что его прическа не требует вмешательства.

- Только и ты уж заметь, что настоящий отец в самый нужный для них момент не рядом с ними, а где-то с новыми женами и детьми! Что это у тебя на щеке? Пудра?

- Я встречался с журналистами, это моя работа, если ты еще помнишь. Потерпи немного, сейчас вернешься к своему престарелому муженьку, он не пудрится… его уже ничего не спасет.

- Не смей так говорить о нем! Да что ты понимаешь!..

Зинаида рванулась вперед, но он удержал ее. Этого было достаточно. Она всегда успокаивалась в его объятиях.

Они снова рядом. Он снова влюблен, она чувствует это…Да и какая разница в самом деле, пудрится он или нет, ведь он известный поэт. Да, теперь все иначе, все не так, как она хотела, но это не главное. Главное, что он рядом.

Он взял ее ладонь и прижал к губам.

- Мне надо увидеть своих детей.

- В чем же дело? Пойдем.

Он смотрел на нее с нескрываемой страстью.

- Ну пойдем. А там твой муж, и я... Боюсь, что мне трудно будет сдерживаться. Пойдем. Да и ты совсем равнодушна как будто.

- А чего ты хотел? Да, теперь все иначе, у нас давно нет семьи и тебе придется смириться с …

- Смириться?.. С чем? Что моя жена и дети больше не мои? Никогда! Зина, я люблю тебя, я всегда любил тебя! Давай все начнем заново! Ты же тоже любишь меня, я знаю, знаю! Что же ты молчишь?

- Ты знаешь, я актриса, и каждый день слышу такие монологи…

- Это не монолог, это крик души! Да, я ошибался, но ведь ты любишь меня, ты должна понять, простить… Зина! Зина…

Он крепко сжал ее запястья. Волна обжигающей страсти прокатилась по ее телу. Все теряло смысл и исчезало в глубине его синих глаз…Это длилось целую вечность.

- Почему ты оставил нас?

- Ты ничего не понимаешь. Я в опасном положении… я сильно рискую. Если вы будете рядом, это будет небезопасно.

- Конечно!.. Я все знаю про эту американку! Ты просто бабник, а теперь, когда я стала знаменитой…

Он не дал ей договорить, просто притянул к себе, и весь поток обвинительной речи прекратился.

- Я всегда любил только тебя. Давай начнем все с начала!

Она отстранила его.

- Нет, Сергуня… Параллели не пересекаются.

- Зина, они уже пересеклись! И как ты этого не заметила? Обещаю… теперь всегда вместе… только все вместе. Я счастлив! А ты? А ты, Зина?

- Да…да, да!

Не скрывая своего счастья с мокрыми от слез лицами они пришли в известный всей Москве дом. Всеволод встретил их, ничего не спрашивая, и прошел в гостиную. Татьяна и Костя с радостными криками бросились к нему.

- Папочка! Папочка приехал!!!

Весь день они общались, играли, смеялись…они были вместе! Танюшка все более походила на Сергея, такая же светловолосая и голубоглазая, отцовская любимица. Константин был весь в мать, темноволосый, с глазами-вишнями. Поначалу Сергей совсем не принял сына, когда увидел, только и сказал, что: «Есенины такими черными не бывают!», и больше не интересовался им долгие месяцы. Но теперь все изменилось. Его сын был так похож на его Зину! Он был несказанно счастлив! Без своих детей, без любимой женщины он больше не представлял своей жизни.

Только Всеволод ходил по дому как тень. Ему с каждым днем становилось все хуже и хуже. Приступы участились. Зинаида очень переживала за него, приводила в дом самых известных врачей. Все они давали утешительные прогнозы, но… Всеволод как-то сникал день ото дня.

Прощаясь, Сергей долго не выпускал ее руку из своей руки. Всеволод заметил это и вышел из прихожей.

- Перестань, это неудобно…

- Неудобно было чужих жен уводить. Зина! Я буду теперь всегда неподалеку. Мы теперь не расстанемся. Поверь мне, скоро весь этот кошмар закончится. Еще немного, потерпи.

Они прощались как молодые любовники, не стесняясь никого, а даже напротив, словно бросая вызов этой несправедливой судьбе, которая разлучила их.

- Ты где теперь!

- Не переживай за меня, я сейчас у Вовочки. Он меня бережет не хуже дебелой девы, стерегущей свою невинность, ты же знаешь.

- Да, знаю… меня это пугает. Что тебе в нем? Он недобрый. Обещай, что съедешь от него.

- Ну, обещаю, обещаю. Бедный Эрлих! Если бы он только знал, какие чувства он вызывает у женщин, он бы перестал писать «О влюбленной Наде». Не забудь же, завтра на Пречистенке в шесть. Целую, любовь моя… жена моя!

 

V

Она была счастлива! Но… была ли она по-настоящему счастлива? Это чувство, которое таилось у нее внутри, было словно украдено. Чувство постоянной тревоги отравляло ей душу, цепко держало в повиновении. Она привыкла прислушиваться к каждому шороху, отсчитывала каждую минуту, проведенную с Сергеем.

Весь следующий день она ждала назначенного времени. В театре все шептались, Всеволод был молчалив и почти не разговаривал с Зинаидой. «Ну и пусть! Это моя жизнь, и я буду счастлива, даже если целый мир будет против меня!»

Ровно без четверти шесть она была в указанном месте. Только теперь до нее дошло, что это то самое место, которое она в последнее время старалась обходить стороной. Напротив Дома городской усадьбы она присела на лавочку, скрытую в зелени аллеи. Прошло минут пять, и со стороны Доходного дома №25 показались две мужские фигуры. Это был Сергей и тот самый человек в черном.

- Ну так сколько же времени вам нужно на размышление? - взгляд, брошенный из-под полы шляпы не предвещал ничего доброго.

- Я же сказал, пару дней. Но вы должны мне гарантировать, что с моей семьей ничего не произойдет.

- Это много, но хорошо. Имейте в виду, если вы меня подведете, мои коллеги не будут так деликатны с вами. У вас красавица-жена и маленькие дети, так что, я думаю, вы ведь к ним спешите? Что ж, скоро увидимся, Сергей Александрович.

Высокая фигура в шляпе отделилась и стала медленно удаляться. Сергей направился к ней. Он был растерян.

- Кто это был? Что ему нужно?

- Не беспокойся, я скоро все улажу.

Он обнял ее. Она хорошо знала своего бывшего мужа, любимца женщин, бесшабашного скандалиста, а теперь рядом с ней сидел испуганный мальчик, которому нужна была не женщина-любовница, а женщина-мать. Вдруг он застонал как будто что-то причиняло ему боль.

- Что он сказал тебе, Сергуня? Я знаю этого человека.

- Знаешь? Откуда?

- Он приходил ко мне… на спектакль.

Рассказать ему всю историю с каплей крови на каком-то листке бумаге было для нее сейчас слишком сложно.

- Он про меня спрашивал?

- Нет, просто… ему нравится моя игра.

- И все? Больше ничего?

- Да, а что должно быть?

- Ничего. Странно…

Он пристально посмотрел ей в лицо.

- Что он хотел от тебя?

- Они хотят, чтобы я писал стихи… какие им надо стихи, понимаешь?

- Кому?

- Тебе это не надо знать.

Он снова мучительно застонал.

- Зина, я боюсь его! Он страшный человек и… я его знал раньше! Я откуда-то давно его знаю! Только никак не могу вспомнить где мы с ним встречались? Когда?..

Вдруг, тряхнув золотыми кудрями, он схватил ее за руки.

- Знаешь, вам надо уехать. И не к родственникам, а лучше куда-нибудь за границу.

- Что ты говоришь? Ты же сказал, что ты все уладишь! Ну послушай их, раз это так надо. Что тебе стоит, ты ведь все равно пишешь стихи целыми днями… ну какие-то для души, а какие для них.

- Что? Для них? Ты хоть понимаешь, что значит писать стихи! Каждая строчка - это часть меня! Ты хочешь, чтобы я им продался? Это не будут просто плохие стихи, это не будут даже очень плохие стихи… это будет ложь! Ложь, понимаешь? И уже не будет меня как поэта, как просто человека - будет один из них… А этого не будет никогда!

Он уронил свою курчавую голову ей на грудь, и она услышала, как тяжело он дышит.

- Что же делать?

- Я не знаю. Нам надо уехать. Другого выхода нет.

- А как же Всеволод? Театр?

- Всеволод? Театр? Ты хоть понимаешь, что нас могут убить! И детей наших!

- Да что ты такое говоришь! Да кто они?

Он огляделся по сторонам и продолжил шепотом, приблизив к ней свое разгоряченное лицо.

- Я был сегодня на Лубянке. Его фамилия Медведев. Он занимается моим делом. Если я не соглашусь…

- Твоим делом… Медведев…

- Да. Завтра нам надо быть на вокзале. Решайся! Другого выхода у нас нет.

Сначала их объединяла страсть. Потом дети. Теперь они снова вместе на краю судьбы.

 

VI

Приятно опустошенная после исповеди, она возвращалась домой. В ее душу пришел долгожданный покой, а вместе с ним - ощущение конечности всего…этого дня, жизни вообще, ее жизни. Бросить Всеволода - значит убить его, бросить Сергуню - значит погубить себя… Она всегда мучила себя этим ужасным выбором, только теперь все было иначе. Она больше ничего не хочет менять. Так спокойно Зинаида предавала свою жизнь в руки Того, кто волен решить ее судьбу и судьбу тех, кто был с ней рядом все эти годы….

Церковь Покрова Пресвятой Богоматери находилась на Пречистинке, недалеко от того самого Доходного Дома, на углу которого черный человек встречал ее.

- Силы небесные, опять эта улица! Да что же это такое…

Зинаида свернула на другую дорогу. Ну вот и знакомый поворот, за которым ее всегда ждут. Но, к ее величайшему удивлению, за поворотом ее ждал тот самый проулок, которого она так сторонилась.

- Что за чудеса!..

Она повернула назад и побежала. Прохожие с удивлением оборачивались на растрепанную женщину, бегущую по дороге с выражением ужаса на лице.

- И как назло ни одного извозчика! - произнесла она в ярости и зло обернулась, чтобы удостовериться, что это так.

Когда в очередной раз она повернула за угол, она заметила человека в черной шляпе. Лицо его было перекошено, глаза грозно сверкали. Схватив ее за руку он злобно зашипел

- Вы что же думаете, что теперь все кончено? Да?

- Отпустите меня! Оставьте меня в покое!

- Я оставлю вас в покое. В полном покое… на Лубянке. Вас и вашего любовника.

- Вы мне угрожаете?

- Да вы представить себе не можете, что я с вами могу сделать!

- Так в чем же дело? Вы думаете, я вас испугалась?

Он страшно посмотрел на нее. Она не выдержала этого тяжелого ненавидящего взгляда и отвернулась.

- Скажите, вы действительно думаете, что теперь все и для всех счастливым образом разрешится? Зачем вы сегодня ходили на исповедь?

- Откуда вы знаете?

- Ну теперь об этом знаю не только я. Вы навредили не только себе. Режиссера больше нет, просто он и сам еще не догадывается, что он мертвец. А вот у вас еще есть шанс.

- А вы не думаете, что я напишу товарищу Дзержинскому?

- Да, я так думаю. Я даже уверен, что вы именно так и сделаете. Только когда будете писать, не забудьте приложить это.

Он достал из кармана бумажный конверт, открыв который достал небольшой, исписанный мелким почерком, листок.

- Что это?

- Я…, так…проживающий по адресу… Вот, «данная гражданка сего числа указанного года была замечена выходящей из Церкви, расположенной по адресу ул. Пречистенка, 22, что является порочащим для актрисы нового революционного государства».

Пока он читал, она успела в самом углу увидеть загогулины крупной подписи, в которой отчетливо угадывались две буквы «В» и «Э». Он свернул листок и сунул в конверт.

- Кто же автор этого гнусного доноса?

- Зачем это вам? Это не имеет никакого значения. Вы бы лучше о детях подумали. С ними-то что будет.

- Что? Что?

- Ну сами посудите, отчима расстреляют, вы в тюрьме…в лучшем случае.

- Вы не посмеете.

- Я посмею, будьте уверены, если вы, наконец-то, не возьмете себя в руки. А то до тюрьмы даже дело не дойдет, - он так пронзил ее леденящим взглядом, что не осталось никаких сил сопротивляться.

- Теперь вы будете слушаться меня во всем, и тогда жизнь вашего поэта можно будет продлить еще на несколько лет. Заметьте. Я не обещаю вам невозможного, я не говорю, что вы будете жить долго и счастливо.

- Зачем вам это все? - слезы медленными струйками потекли по ее щекам.

- Я не могу сказать вам всего. К сожалению, в тот момент, когда вы соединили свою жизнь с Есениным, для вас все было предрешено. В ранней молодости ваш Сергун смеха ради прошел древний таинственный обряд, дающий человеку богатство, власть над людьми, над женщинами…словом, все, что сулит плотское наслаждение. С этого момента он перестал себе принадлежать, и все, кто оказывается рядом с ним, обречены.

- Но ведь все можно еще исправить…

- Исправить… да он даже не вспомнит, что натворил по пьянке тринадцать лет назад. Забавно, но это произошло на этом самом месте. Он тогда был молодым и никому неизвестным вольнослушателем на историко-философском отделении народного университета. Тогда он был абсолютной посредственностью. Ему, конечно, не хватило ни знаний, ни таланта, чтобы поступить, и он изо всех сил искал средство стать лучше других. И нашел. Готовясь к занятиям он нашел в архиве университета древнюю рукопись.

- Откуда вам все это известно?

- Я был там. А вот и договор.

Из рукава темного пальто он вынул свернутый лист бумаги, примерно такой же, на какой нечаянно попала ее капля крови.

Словно перехватив ее мысли, он продолжил…

- Да, да… что скреплено кровью, того, к сожалению, исправить нельзя. Можно только оттянуть миг расплаты.

- Я не хочу вам верить! Это все ложь!

- Это ваше дело.

Он равнодушно посмотрел на нее. Зинаида была потеряна. Казалось, она уже плохо понимает, что вообще вокруг нее происходит. Вынув круглые тяжелые часы из кармана он взглянул на стрелки.

- Часы отсчитывают уже даже не месяцы. Но у вас есть шанс. Договор, который ваш замечательный Сергун скрепил кровью, действовал ровно тринадцать лет, и он истекает в последних числах декабря.

Она молчала. Взгляд ее был затуманен.

- Вы должны помочь ему настоящим революционным поэтом. Он уже был на пути к этому, но что-то или кто-то ему помешали. Его ждут за границей наши враги, и он может быть орудием в их руках. Если он станет там символом диссидентства… Но он забывает, что здесь останутся его дети. Ну так как?

Последние слова долетели до нее уже в полубреду.

- Я постараюсь…

- Постарайтесь. Теперь все зависит от вас. А вот и ваш экипаж. Всего доброго, Зинаида Николаевна…всего доброго.

Он помог ей сесть в повозку и, когда она обернулась, но его уже не было.

VII

Кто хоть раз в жизни побывал в мрачных застенках Лубянки, тот никогда не забудет этого ощущения, когда душа становится маленькой-маленькой, сжимается в комочек и оседает где-то внизу живота… Место более мрачное трудно себе представить.

Сергей, в сопровождении людей в штатском, спускался по темным выщербленным ступеням. Сначала он все считал их, стараясь не думать о своей участи в этих подвалах, потом сбился со счета. Гнетущую тишину нарушали только звуки шагов поэта и его конвоиров. Наконец они подошли к тяжелой металлической двери, густо выкрашенной темно-зеленой краской, с смотровым отверстием посередине. Дверь туго поддавалась. Войдя в небольшое, хорошо освещенное помещение, с маленьким окошком под потолком, затянутым наглухо решеткой из прочной стали, Сергею стало не по себе… Хотелось только одного, бежать, бежать, бежать!

Его не на долго оставили одного, и за это время у него была возможность еще раз прокрутить в памяти все последние события. Истерики Зинаиды, его метания между женщинами, пьянки у Эрлиха и постоянное ощущение, что за ним следят. Даже во сне он все время видел одного и того же человека… в черном пальто и шляпе. Он подходил к нему близко-близко, садился на край постели. Его глаза, отвратительные, мутные.

- Сергун, давай лучше выпьем! - Эрлих всегда старался угодить своему другу. - Вон, Ванька давно мается с пустым стаканом. Да брось ты эту галиматью, выбрось из головы! Перепили малясь, тебе не пошло это французское дерьмо… я Лазарю в морду дам, чтоб в следующий раз не травил, зараза!

- Не в этом дело, Вовочка, друг ты мой милый! Не понимаешь ты…

- Нет, не понимаю. За это и выпьем! Ну…

Чокнулись.

- За мной следят. Постоянно. Я даже заснуть не могу, кто-то все ходит под дверью. Я бы давно уехал, да она все кочевряжется. Ну и хрен с ней. Все они дуры! Детей жалко, но, может, так и лучше. Пусть пока останутся, а то неизвестно еще как там все будет… Вовочка, ты мне ответь, ты-то хоть со мной? - с надеждой и требованием Сергей заглядывал вглубь темных омутовых глаз Вольфа.

- Ты сомневаешься? Я всегда служил тебе, и сейчас…Я только считаю, что ты это зря... Хоть я и не люблю твоих баб, а с Зинкой я, пожалуй, согласен. Нельзя тебе сейчас уезжать.

- И ты туда же!

- Ну ты сам подумай. Кто тебя там ждет? Что там могут тебе обещать? Ты думаешь, тебя там не достанут? Да сделай ты, что им надо, ведь делал же уже… раньше и ничего!

- Ничего…Ничего, кроме того, что я себя теряю! Ты не понимаешь? Я не поэт уже, а девка трактирная! Не могу так, лучше в петлю!

- В петлю, Сергуня, мы всегда успеем, а вот выпить…кипит уже!

Вино окончательно размягчило поэта. Сергей уткнулся головой в плечо Вольфа.

- Ты обещал служить мне… Ты не баба, ты не предашь! Любишь меня? - Сергей поднял на Вольфа свои хмельные, и от того еще более красивые глаза.

Тот вместо ответа горячо поцеловал его в губы.

- Ты мне ответь, Сергун, ты уже окончательно решил что ли?

- Я на Лубянке уже прописался. Сил больше нет.

- Прописка - это еще не постоянное место жительства. Все может плохо закончиться.

- Ты прям как Зинаида, сейчас хоронить меня начнешь. Наливай лучше и давай целоваться.

Оглушительный лязг открываемой двери вернул Сергея в холодное полусырое помещение, в которое вошел Медведев. Он был в неизменном черном пальто, шляпа была у него в руках.

- Ну вот, как будто и не прощались. Так на чем мы остановились в прошлый раз, не подскажете?

- Я не знаю, чего вы от меня хотите! Я сказал вам все в прошлый раз, что я не могу писать стихи на заказ! Я же все сделал, как вы хотели!

- Да, вы сделали, но и получили не мало. Вас знают, любят, печатают. Вы ни в чем не нуждаетесь. Костюмчик-то у вас из Парижа небось. За все надо платить, Сергей Александрович.

- Я с вами расплатился!

- Революция не терпит полумер. Как там у вас? «…Настал ожидаемый час!.. В России теперь Советы, и Ленин - старшой комиссар…». Хорошо сказано! Вы талант. Наш, советский, а корчите из себя какую-то институтку. Сергей Александрович, мы с вами столько времени потратили зря на выяснение очевидных вещей, что мне теперь просто не понятно, чего вам не хватает? Вам мало? Вы получите больше.

- Я не могу! Не могу! Не могу я, поймите вы!

- Жаль. Жаль, что вы так упорствуете. Сегодня уже пятое декабря. У вас ведь на завтра литературный вечер намечается в Доме писателя. Жаль, что ваши поклонники обойдутся без вас. Видимо, наши скромные апартаменты нравятся вам больше, чем московские квартиры. Да и сотрудники у нас не такие любвеобильные, как ваши приятели. Никишин!

Дверь тяжело поддалась, и в коморку вошел молодой сержант.

- Проводите задержанного до сто пятой.

- Есть!

 

VIII

- Простите, сегодня какое число? - прохожий остановился, бросив взгляд на молодого мужчину с болезненным цветом одутловатого лица и кровоподтеком под левым глазом. От мужчины исходил странный запах карболки, грязного белья и кислых щей.

- Восьмое, товарищ!

«Вроде не пьяный!» - прохожий на всякий случай поспешил отойти подальше.

Уже через полчаса за столиком небольшого кабака на Пречистинке на углу дома №22 двое молодых мужчин оживленно разговаривали. Они заказали графин водки и холодную стерлядь.

- Вовочка, милый мой, я больше не выдержу! Они били меня! Они три дня били меня, а следов нет! Я почти не спал все это время. Если они меня еще раз заберут, ты меня больше не увидишь, я это чувствую!

- Что ты думаешь делать?

- Мне надо уехать, но… не сразу. Надо усыпить их бдительность. Сделаем так. Ты сегодня с вечерним едешь в Ленинград, там останавливаешься в гостинице и шлешь мне телеграмму. Я приеду, и мы решим вопрос с переправкой в Финляндию. У меня человек есть.

- Ну а как же Софья? Ты ведь женат теперь.

- Все пустое, все потом.

- Тогда пойдем, времени мало, мне надо собраться и… попрощаться. Ведь не скоро увидимся.

- Да. Постой! Мне надо кое-что записать. Попроси у трактирщика лист бумаги и чернил.

Вольфа не было минут пять.

- Ты чего долго так? - Сергей нервничал.

- Да нет ни бумаги, ни чернил, говорят «не держим». Вот все, что есть, - в руках у него была почти высохшая чернильница и ручка с испорченным пером.

- Постой-ка! - Вольф высыпал из солонки на стол всю соль, взял нож, которым только что резали рыбу и тут же полоснул им по большому пальцу левой руки. Кровь, фонтаном выбросив брызги, начала быстро струиться в грязную емкость.

- Вовочка, милый мой друг! Ты сумасшедший! А бумага?

- А вот и бумага. Я из приходной книги вырвал. Не бойся, никто не заметил, - он протянул Сергею небольшой лист желтоватой бумаги.

Сергей стал очень быстро безостановочно что-то писать. Через пару минут он показал Вольфу исписанный листок.

- «До свиданья, друг мой, до свиданья. Милый мой, ты у меня в груди. Предназначенное расставанье обещает встречу впереди…», - голос Вольфа с каждой строчкой становился все тише и тише. Глаза его лихорадочно заблестели, он схватил руку Сергея и жарко заговорил, словно боялся, что кто-то прервет поток его страстной речи.

- Сергун, милый, не надо! Все обойдется! Здесь, здесь, не надо никуда ехать. Это страшные люди, они кого хочешь сломают! Я сам буду писать за тебя, они не догадаются. Я же уже придумал, как все будет! Ты скажи им, что на все согласен и подпиши, а я за тебя буду…, - листок со стихами дрожал в его руке.

- А ты таким мне даже больше нравишься. Сколько страсти… - Сергей скользил пьяным взглядом по разгоряченному лицу Вольфа. - Пойдем, Вовочка, устроим попойку на прощанье.

Выходя из кабака Сергей вдохнул ароматный запах вечерних московских улиц.

- Пречистенка. Ты знаешь, меня все время почему-то тянет именно сюда. Здесь я как будто счастлив и безумно несчастлив одновременно. Жаль, что долго не увижу этой улицы…

 

IX

- Что он еще говорил? Может, еще о чем-то просил? - Медведев пристально смотрел в лицо высокого худого человека.

- Да нет, больше ничего. Вчера ответ получил ответ на телеграмму: «Немедленно найди две-три комнаты. 20 числах переезжаю жить Ленинград. Телеграфируй», - молодой человек, опустив голову, передал телеграмму.

- Вы будете жить в центре, с гостиницей определимся в специальном номере. Обо всем докладывать каждый день. В соседнем номере будут дежурить наши сотрудники. Вы плохо выглядите. Не высыпаетесь?

- А как вы думаете?

- Ну да, понимаю. Рядом с Есениным может находиться только человек, крайне устойчивый к алкоголю. Да, вот возьмите, это вам на расходы триста рублей.

- Много как.

- В этот раз и задача посложней. Ну теперь идите готовьтесь к приезду вашего друга, - Медведев криво улыбнулся и отвернулся к окну.

Вскоре приехал Сергей. Под толстым слоем грима угадывались ссадины и кровоподтеки. Он был не один, с ним вместе приехал Лазарь.

Сергей выглядел расстроенным. - Меня опять вызывали. Я неделю почти там провел…

- Как ты себя чувствуешь?

- Ничего, заживет.

- А его зачем взял? - Вольф мотнул головой в сторону Лазаря, расплачивающегося с извозчиком.

- А… - Сергей попытался улыбнуться. - Да наши мне такие проводы устроили, что по пьяни Лазарь «проводил» меня до самого Ленинграда. Представляешь, просыпаюсь - он рядом дрыхнет. Пусть поживет с нами, может, в приличное издательство вотрется. Лазарь! Да брось ты эти чемоданы, иди за вином!

- Нашел кого посылать. Принесет сейчас какую-нибудь бормотуху.

- Вовочка, давно ли ты такой разборчивый стал? Неси чемоданы.

Они прошли внутрь гостиницы. В номере не было ничего лишнего, мебель была из недорогого дерева, но подобрана со вкусом, на стене рядом с зеркалом висела картина с изображением горного пейзажа, тут же этажерка, на которой стояла тяжелая бронзовая статуэтка древнегреческой богини. В углу находилась односпальная деревянная кровать, рядом - круглый стол и два кресла. В центре комнаты стоял еще один четырехугольный стол, покрытый белой льняной скатертью.

- Я просил тебя снять две-три комнаты, здесь тесновато как-то… Ты же знаешь, я люблю простор. Ну да ладно. Сойдет.

Вскоре пришел Лазарь, в его руках был пакет с едой и несколько бутылок портвейна. Через час обе были пусты, и за новой партией снова отправили Лазаря. Оставшись вдвоем, друзья стали более откровенными.

- Я встречался с Зиной, с детьми…Так тяжело. Она уговаривала меня не ломать жизнь. Мы опять поссорились. У Приблудного был обыск, всю прошлую неделю я жил у него. Они нашли мои стихи… после этого меня опять возили на Лубянку. Меня хотят убить! Я, как зверь, чувствую это!..

- Да дура твоя Зинка! Ей Медведев сколько раз говорил…

- Погоди, погоди, Вовочка, а откуда ты знаешь… Сволочь!

Сергей набросился на своего недавнего друга. Они повалились на ковер. При падении Вольф сильно ударился об угол стола головой, и теперь лежал без движения. Из внутреннего кармана его пиджака выпали аккуратно сложенные листы бумаги. Сергей развернул его. «Начальнику ГПУ…агента Эрлиха…донесение…».

Сергей в пылу борьбы не заметил вошедшего Лазаря. Услышав шорох, он поднял лицо и… тут же получил удар в голову бронзовой статуэткой. Лазарь вышел в коридор, где дежурили сотрудники ГПУ, переодетые прислугой. Он быстрой походкой пошел к телефону.

- Павел Николаевич! Нет… Он сейчас лежит без сознания… Меня не было минут двадцать всего. Понял. А с ним-то что делать? Он видел донесения. Да. Хорошо. Понял.

Быстрыми шагами он направился по коридору. Проходя мимо охраны, он сделал жест рукой и они все вошли в номер. На ковре лежал Вольф, он все еще не приходил в сознание. Сергей стоял у окна и пытался его открыть. Налетев сзади, Лазарь схватил его шею сзади и стал крепко сдавливать руками. В какой-то момент он нащупал галстук и стал душить Сергея, который пытался левой рукой перехватить пальцы своего недавнего приятеля, а правой рукой продолжал держаться за ручку окна, все еще надеясь его открыть.

- Кажется, кончено, - задыхаясь, прохрипел Лазарь. - Номер надо подготовить, кровь замыть. Приведите Вольфа в чувство.

- Что еще?

- Пока ничего. Надо дождаться Петра Николаевича.

В этот момент Сергей пошевелился, изо рта стала вытекать рвотная масса.

- Вот зараза, живучий какой!

Через пару минут прибыл Медведев. Посетителям гостиницы объявили о карантине и просили не покидать по возможности свои номера. В коридорах было пусто.

- Что с ним делать? - спросил Лазарь, нервно теребя веревку, которой был перевязан чемодан Сергея.

- Ничего. Просто доделать то, что вы не смогли сделать сразу, - он взял из рук Лазаря веревку и посмотрел в угол номера, где, как оказалось, были водопроводные трубы.

Потолки были очень высокие. На стол пришлось ставить еще один стол, чтобы дотянуться до труб. Полуживого Сергея обмотали наскоро веревкой вокруг шеи и подвесили к трубе. В последний момент он пришел в себя и стал сопротивляться, хватаясь за трубу одной рукой, а другой рукой пытаясь разжать пальцы убийц, схвативших его за рукав и тянущих вниз.

Скоро все было кончено.

- Рукав ему оторвали. Не могли поаккуратнее что ли!

- Петр Николаевич, что теперь?

- Завтра… нет, не успеем подготовиться, послезавтра утром здесь должна быть пресса. Лазарь, ты сейчас в своей редакции, и алиби у тебя будет. Приедешь вместе со своей братией. Статью потом мне покажешь. А где Вольф?

- Ему еще плохо.

- Поработайте с ним. Он мне не нравиться в последнее время.

Номер закрывать не стали, просто не нашли ключ…

X

Узнав о смерти Сергея, Зинаида кричала дико, словно раненная львица рычала, металась по дому, все повторяла «Сказка моя! Сказка моя ушла!»…

Долгих тринадцать лет она будет лечиться в психиатрической клинике, но так и не отойдет до конца от этого кошмара.

В один из июльских вечеров в дверь их квартиры в Брюсовом переулке постучали.

- Вольф, ты? Как ты посмел сюда прийти?

- Зина, нам надо поговорить, впусти меня, - -взгляд Вольфа был затравленным.

Они прошли в гостиную. Эрлих стал говорить торопливо, сбивчиво.

- Зина, у меня тут дневник, я его веду с тех самых пор, как с Сергуней приключилась вся эта история. За мной следят, он не должен попасть в чужие руки. На, возьми, там все о его смерти, вся правда… Да не смотри ты так! Я виноват, поступил как Иуда, но ты же знаешь, как они могут заставить!… А жить с этим больше не могу. - разговаривая, он все время посматривал в открытое окно. - На, держи! Пойду я, нельзя мне больше здесь быть.

Уже в дверях, помедлив, повернувшись в пол-оборота, он сказал: «Прости!»

Больше она его не видела, только узнала в театре через пару месяцев, что поэта Вольфа Эрлиха арестовали. О том, что он будет расстрелян, узнают только через полвека.

Зинаида открыла толстую зеленую тетрадь. На страницы, исписанные бисерным почерком, лились ее слезы. Последним было стихотворение, написанное Эрлихом: «Пойми, мой друг, святые именины твои отвык справлять наш бедный век. Запомни, друг, не только для свинины, - и для расстрела создан человек»…

Вскоре арестовали Всеволода. Он молча собрался, обнял ее, простился с взрослыми уже детьми и ушел в ночь. Зинаида понимала очень хорошо, что все в ее жизни заканчивается. Уходят близкие ей люди, и они больше никогда не встретятся. Теперь она готова идти вслед за ними.

В тот же день она призвала к себе своего сына и сказала: «Побудь со мной. Твой отец приходил ко мне сегодня во сне. Ты знаешь, в сердце дырка не затягивается. Мне так тревожно. Посиди со мной, расскажи, как у тебя день прошел». Они разговаривали об отце, вспоминали.

- Костя, Костя… В жизни, в любви все так не просто. Ты пойми, что любовь - это счастье всей жизни, даже если в конце все заканчивается трагически. Эта дырка в сердце не затягивается. Мне всю жизнь, где бы и с кем бы я ни была, не хватало твоего отца… а ему - меня. Я это чувствовала. Мы и сами не понимали тогда, как много значим друг для друга. Я по-настоящему это поняла только тогда, когда его не стало.

- Мам, а эти строчки «Вы помните, вы все, конечно, помните, Как я стоял, приблизившись к стене, Взволнованно ходили вы по комнате, И что-то резкое в лицо бросали мне…» были посвящены тебе?

- Да, сынок, в нашей жизни были и такие сцены… Он никогда не был моим до конца… осознавать это было больно. Даже в последний год его жизни, когда я отказалась ехать с ним, он пообещал, что женится. И действительно женился через полгода. То ли мне на зло, то ли себе…

- Да, мама, страсти, страсти... Это может разрушить любого, даже самого сильного и талантливого человека. Но, успокойся. Со мной этого не случится. Мам, ну я пойду, а то Катя ждет.

- Да, да, конечно, милый. Не задерживайся, - она обняла его и крепко прижала к груди. Тревога, поселившаяся в ее душе, не отпускала. - Да, Костя, - голос ее дрогнул. - Костя, сынок, если со мной что-нибудь случиться, вот… береги и никому не отдавай.

Она передала ему в руки зеленую тетрадь.

- Что это, мама?

- Здесь страшная правда, которую пока никто не должен узнать.

- Почему?

- Это смертельно опасно. Может пострадать много людей. И сколько уже пострадало…

- Что мне с этим делать?

- Ты можешь спрятать так, чтобы никто не нашел?

Константин поразмыслил.

- Да, могу.

- Ну вот и спрячь. Иди же.

Сын ушел. Когда она вернулась в гостиную, она обнаружила на столике черную шляпу… Ужас охватил ее настолько, что она замерла на полушаге. Из сотен тысяч шляп она узнала бы ее. За ее спиной раздался голос. Кошмар из прошлого снова повторялся.

- Ну вот мы снова с вами встретились, Зинаида Николаевна. Вы простите, что я без приглашения, да и дверь была не заперта. - Он прошел, сел в кресло. В прихожей послышались еще чьи-то шаги.

- Это со мной, не волнуйтесь, - предупредил он ее вопрос. - Итак, Зинаида Николаевна, я жду ваших откровений и… маленькую зеленую тетрадку, которую передал вам Вольф Эрлих.

- Как вы посмели! Вы - убийца! Я не стану с вами разговаривать! Вон из моего дома! - она задыхалась от ненависти.

- Вы ничуть не изменились. Тем хуже для вас.

Она услышала сзади приближающиеся шаги.

Константин пришел через два часа. Дверь в квартиру была полуоткрыта. На полу в гостиной он застал окровавленную мать. Все в доме было перевернуто.

XI

Зинаида скончалась в машине скорой помощи…

Всеволода через год расстреляли по сфабрикованному делу...

Всех участников тех далеких трагических событий примирило Ваганьковское кладбище. Зинаида была похоронена вместе с Всеволодом недалеко от могилы ее знаменитого первого мужа. Константин распорядился оставить еще место.

Прошло еще тринадцать лет…

В один из дней Константин направлялся на футбольный матч и размышлял о трагическом роке, настигшем его семью. Вот он - успешный спортивный журналист, у него есть жена и дочь, и теперь он не допустит, чтобы его близкие люди когда-нибудь пережили подобный ужас в своей жизни. Он обязательно займется мемуарами, напишет всю правду о своем отце, о его непростой жизни... Но больше всего вопросов вызывало предсмертное стихотворение, написанное в день смерти Есениным:

Черный человек

На кровать мою садится,

Черный человек

Спать не дает мне всю ночь,

…Нагоняя на душу тоску и страх…

Ничего, он обязательно разберется с этими тайнами, тем более, что сейчас выдается для этого благоприятное время, когда он может уйти в отпуск. Повернув за угол, он увидел высокого человека в черном пальто и черной шляпе. Константин хотел пройти мимо, но человек пристально смотрел на него. Поравнявшись с незнакомцем, Константин спросил: «Простите… мы знакомы?».

- Нет, Константин Сергеевич, пока не знакомы, но, тем не менее, нам есть о чем поговорить…

По улице стелился серый туман.

 
 
 

Обсудить на форуме