Бремя Алтемора

Очертания деревьев у подножия холма скрывал полог тумана. Сизая пелена прятала стволы и высокие травы, оставляя нетронутым только одинокий, затерянный среди леса островок, поросший куртинами полыни и белого клевера.

Кости Ахидны, твёрдые и тёмные, как морёный дуб, горели всю ночь и только к утру истлели, рассыпавшись прахом. Когда кострище остыло, Алтемор поворошил пепел и, убедившись, что от тела ничего не осталось, спрятал остатки жгучего порошка в нагрудный карман. Он знал, что за ним следят, но не подавал вида.

Наконец Ромс вышел из-за за кустов жимолости. Бледностью и худобой он напоминал духа, решившего для забавы принять человеческое обличье. На нём была простая полотняная рубаха, шерстяные штаны и стоптанные башмаки, в которых не упрятать ножа. Алтемор надеялся, что успел сохранить его рассудок, но издалека глаз было не разглядеть.

Ахидна пила Ромса не один год. Она уже вытянула силу из его рук и выбелила кожу до цвета лунного камня. Казалось, румянец никогда не касался бледного лица, а тело вырезали из сердцевины снежного дерева.

— Зачем ты убил её? — Юноша произнёс это почти шёпотом, но Алтемор услышал каждое слово.

Ромс медленно шёл к кострищу. Каждый шаг давался ему с трудом. Непослушные ноги заплетались, руки, похожие на берёзовые ветви, безвольно свисали вдоль тела. Ни дать ни взять — ходячий мертвец. Только глаза, чёрные и блестящие, как полированный оникс, были живее живых и сочились ядом. Алтемору не раз доводилось выдерживать такой взгляд. За всё время, что он преследовал и убивал Ахидну, те немногие, кто не утратил остатки разума, встречали его с одинаковой ненавистью. И они были вправе ненавидеть.

Одного Алтемор не мог понять: как юноша пробрался в Средний мир? Как преодолел туман и вышел к костру, который обычный человек разглядеть не в силах?

— Ты сжёг её! Сжёг! — Ромс упал на колени, подгрёб к себе пепел и затрясся в беззвучных рыданиях.

Ахидна запечатала слёзы несчастного, чтобы вся горечь оставалась внутри и травила душу. Ромс опустил голову и бездумно смотрел на чёрный пепел, в котором измазались его руки, колени и лицо.

— Она мертва, — повторил он, будто не веря своим словам.

Его сильно затрясло, и Алтемор отступил на шаг, готовясь, что Ромс вцепится в него, точно дикий зверь.

— Убийца! — выпалил тот, задыхаясь от злости.

Плечо Алтемора полоснула резкая боль, но он не подал вида. Ярость внутри юноши клокотала, вырождаясь в погибель. Проклятие Ахидны брало над ним верх. Впервые Алтемор встретил кого-то подобного себе. Он опустился на колени, отнял руки Ромса от лица и заглянул в него, словно в собственное отражение. Как же похож! Будь у Алтемора сын, и тот наверняка уступал бы в сходстве. Ахидна всегда выбирала жертв под стать ему, таких же светловолосых и черноглазых, но этот был похож особенно, и ей недостаточно было просто выпить его.

— Теперь и ты проклят, — с горечью сказал Алтемор.

Юноша посмотрел на него с испугом, прежней ненависти на его лице не оказалось.

— Да, я проклят, — сказал он, обхватив себя за плечи и раскачиваясь. — Я обречён умереть в одиночестве. А всё потому, что ты убил мою сестру!

Теперь резануло грудь Алтемора, но рана на плече уже затянулась, не оставив ни рубца, ни шрама. Слишком большим подарком было бы наделить Ромса магией, способной убить Алтемора. Ахидна проклинала умеючи.

— Твоя сестра была уже мертва, я уничтожил лишь то, что засело в ней.

Ромс недоумённо посмотрел на него.

— Как ты вошёл в туман? — спросил Алтемор. — Тебе нужно скорее вернуть тело, иначе его растащит зверьё или вселится бродячий дух.

— Какое тело?

Глаза юноши от удивления стали круглыми, как у совёнка.

— Вставай и постарайся вспомнить дорогу. Я проведу тебя, раз уж ты оказался здесь по моей вине.

— Ты думаешь, я пойду за тобой?! — Ромс поднялся и едва удержался на ногах. — Ты бесчестный убийца! Тебе не… не…

Слова путались у него на языке.

— Послушай. — Алтемор положил руку ему на плечо. — Это не твой мир, и ты умрёшь, если пробудешь здесь слишком долго.

Ромс схватился за голову, покачнулся, упал на колени и завыл:

— Ненави-и-и-жу!

По телу Алтемора словно прошлись калёным прутом. Раны жгло, на штанах и рубахе расплылись пятна крови, скрытые тканью плаща.

Глаза Ромса застила пелена, он повалился набок и часто задышал, не видя, как склонился над ним покрывшийся испариной Алтемор, и не слыша его голоса.

Алтемор посмотрел в то место, откуда появился Ромс, но как знать, следил ли он за ним с самого начала или шёл на свет костра? В какой стороне искать тело, пока ещё не поздно?

Трава на вершине холма прижалась к земле, будто примятая огромным сапогом. Над головой Алтемора заскрипели ветви клёна, листья закружились в воронку, земля под ногами зашевелилась и пошла буграми, выпуская на поверхность узловатые пальцы корней, потянувшиеся к Ромсу.

— Не смей! — выкрикнул Алтемор, поняв, что имеет дело с духом.

— Он мо-о-ой, — протяжно завыл возле уха ветер, принёсший сладкий запах цветов валерианы.

Плети дикого винограда обвили ноги Ромса, бледно-зелёные усики пытались забраться под одежду.

Алтемор вынул нож. От щепотки жгучего порошка лезвие тотчас раскалилось добела и легко разрезало твёрдые плети. Дух закричал, его визг эхом повторился в пронзительном свисте ветра.

— Ты мерзкий челове-е-е-к!

— А ты мелкий дух, и я могу сжечь тебя дотла.

— Сначала найди меня, — зашептала листва.

— Найди-найди, — вторил ей скрип веток.

— Найди-и-и, — протяжно голосил ветер, в котором кружилась серебристая паутинка и поднятый с земли мусор.

Холм заполнился десятком голосов, но Алтемор знал, где искать. Он подошёл к кусту начавшего желтеть шиповника с красными каплями ягод и начал одну за другой срезать колючие ветви.

Многоголосье тотчас стихло, и послышался единственный тоненький писк:

— Прекрати, человек!!!

Алтемор остановился, но не спешил убирать нож за пазуху.

— Как ты узнал, что я здесь? — спросил обиженный голос.

— Низший дух вроде тебя не может вселиться в дерево, которым ты так стремился меня напугать. Он выберет что-нибудь небольшое и колючее, как этот шиповник, чтобы никто лишний раз не потревожил его вместилище.

— Но почему ты решил, что я низший? — прошипели листья.

— Истинному духу ни к чему сила, которую ты так жаждал получить от этого несчастного. Видно, совсем плохи твои дела?

— Дай мне выпить его, человек! Дай! Листрий не останется в долгу!

— Ты не получишь его, — твёрдо сказал Алтемор, — Но я позволю тебе выпить часть себя, если ты сейчас же найдёшь тело этого юноши и проведёшь меня к нему.

— Это клятва, человек, — радостно зашелестели травинки. — В мире духов ты не сможешь не уплатить долг.

— Поспеши, — сказал Алтемор, подходя к Ромсу и закидывая ставшего почти бесплотным юношу на плечо. — Если он умрёт, никакой сделки не будет.

— Следуй за знаками, человек.

В ту же секунду у ног Алтемора появилась дорожка голубого мха, спускавшаяся к подножию холма. Внизу лежал неподвижный густой туман, но ветви перед Алтемором расступались, высокая трава приминалась, а маячки красных листьев, кружа в воздухе, призывали следовать за ними.

Скоро стало светлеть, впереди показалась опушка леса, пронизанная лучами восходящего солнца, а с ней и тело Ромса, ставшее уже синим. Алтемор опустил в него юношу, бережно, как мать укладывает младенца в колыбель, укрыл плащом и дождался, пока на бледных щеках заиграет румянец, а из груди вырвется белый пар дыхания.

— Долг, — прожужжала стайка комаров.

В глубине леса ждал Листрий. Едва Алтемор ступил на пропитанную туманом землю, как со всех сторон на него ринулись побеги плюща, взбираясь по ногам, как по колоннам разрушенного храма.

— Бери, — сказал Алтемор, прижимая ладонь к палой листве.

Вырвавшиеся из-под земли тонкие корни тотчас впились в его пальцы, вонзились в кожу и проделали путь до самого плеча.

Алтемор согнулся и охнул.

— Вкусно! Вкусно! — радостно застрекотали цикады.

— Сила! — взревел ветер, ломая верхушки деревьев.

На кленовые листья стекала алая кровь. Рука онемела, а корни продолжали вгрызаться в плоть Алтемора, подбираясь к груди.

— Тебе уже достаточно, — сказал он, стиснув зубы.

— Я хочу разорвать твое сердце, человек. Хочу сжать его и разорвать. И тогда я получу всю твою силу. Вкусно! Вкусно!

— Остановись!

Алтемор с трудом оторвал безвольно повисшую руку от земли. Корни выскользнули из неё и спрятались под трухлявым стволом берёзы.

— Сила, — вздохнула листва тряхнувшего кроной исполинского дуба. — Глупый человек отдал Листрию силу вместо того, чтобы скормить ему заблудшую душу. Человек быстро умрёт, если будет жалеть таких, как он.

— Человек давно мёртв, — сказал Алтемор, поднимаясь и выходя из тумана.

***

Ромс толкнул дверь деревенской питейной и вошёл. Внутри стоял острый запах натёртых чесноком бараньих рёбрышек, от воображения которых рот наполнился слюной. Оставшихся денег едва хватало на кружку не самого хорошего пива, но возвращаться домой Ромс не хотел. Никакой голод не мог заставить его переступить порог лачуги у подножия леса, где всё пропиталось смертью. Лучше забыться, выпив чего-нибудь крепкого, и уснуть в объятиях первой попавшейся девушки.

Сегодня Ромс готов был любить даже дочку владельца питейной — пышногрудую Мати, вившуюся вокруг него юлой не первый год. Ромс называл её уродиной и любил подтрунивать, пока трактирщика не было рядом. Мати терпела и краснела, размазывая слезы по круглому лицу, а стоило Ромсу улыбнуться, тотчас забывала обиды и сияла, как начищенный песком медный поднос. Что и говорить, Ромс был удивительно красив, и в свои семнадцать очаровал не одну девушку.

Признаться, он не помнил, когда был в питейной в последний раз. Кажется, совсем недавно. Вчера или за день до этого. Воспоминания накрылись мутной пеленой, и половина событий теперь казалась сном.

Едва за Ромсом захлопнулась дверь, как увидевшая его Мати вскрикнула, роняя поднос. В воздухе повис кислый запах разлитого по полу пива. Все как один постояльцы уставились на вошедшего. Из другой комнаты появился тучный хозяин, обросший щетиной и похожий на медведя. Он молча снял со стены мясницкий нож и направился к Ромсу. Тот отшатнулся, врезавшись спиной в обитое железными пластинами дерево.

— Как ты посмел явиться сюда после того, что сделал с моей дочерью?

— О чем ты говоришь?! — выдохнул Ромс, испуганно глядя на дрожащую Мати.

Только теперь он заметил, что ее лицо и руки покрыты мелкими подсохшими порезами.

— Не помнишь?! — взревел хозяин, замахиваясь ножом. — Не помнишь, демоново отродье?!

— Папочка! Не надо! — пухлая Мати вцепилась в отца. — Не трогай его! Не трогай!

Ромс рванул ручку двери и выскочил на улицу. Хозяин побежал за ним, размахивая ножом. Следом, обхватив отца и ревя навзрыд, волочилась несчастная Мати.

Ромс нёсся без оглядки, пока не добрался до проселочной дороги. Там он рухнул в разросшуюся у обочины полынь и пролежал неподвижно, пока не замёрз.

Рядом послышались чьи-то шаги. Человек присел на корточки и похлопал Ромса по спине.

— Поднимайся, мне нужно много чего тебе рассказать.

Ромс побелел, по телу прошлась волна холодных мурашек. Голос принадлежал мужчине, убившему его сестру.

— Чтоб ты сдох! — процедил юноша сквозь зубы, чуть приподнимая голову.

На серебристую полынь одна за другой падали красные капли.

— Тебе придется очень постараться, — спокойно сказал убийца. — А мне купить красную рубашку.

Ромс поднял голову и отпрянул. На груди незнакомца расплывались алые пятна, по руке струились кровавые дорожки. Ромс дёрнулся от протянутой ладони, как от пощечины.

— Моё имя Алтемор, — сказал мужчина. — Мне не нужно твоё прощение, достаточно и того, что ты выслушаешь меня. В твоих словах таится яд, и ты покалечишь много людей, прежде чем это поймёшь.

Голос убийцы был спокойным и приятным. На вид ему не исполнилось и тридцати. Лицо обрамляли кудри светлых волос, подбородок покрыла лёгкая щетина, глаза были чёрными, как смола угольного дерева. Весь он походил на тростник — высокий и стройный, закутанный в серый плащ, скреплённый странной пряжкой. Она выглядела незаконченной, как будто кто-то хотел вырезать из кости женскую фигуру, но забросил дело на середине.

— Поднимайся. Отойдём подальше от деревни и разожжём в низине костёр. Ночи теперь холодные.

Ромс невольно подчинился и поплёлся за убийцей, чувствуя болезненную слабость во всём теле.

Над холмами замерло бледное пёрышко месяца. Небо остывало, но оставалось прозрачным, и лишь у горизонта розовый след заката подёргивался сиреневой дымкой. Силуэты деревьев и гор неумолимо темнели. Контраст лазури и потерявшей свет земли обещал вскоре слиться в единую ночь. Осенняя прохлада казалась Ромсу пронзительной. Её нельзя было сравнить с сыростью дождливого лета, как невозможно спутать аромат любимой с запахом чужой женщины.

Поля заросли колючкой и побуревшими репьями. Пришлось потрудиться, чтобы отыскать место для костра. Алтемор сам принёс дрова и хворост, достал из сумки огниво и зажёг искру. Весёлый огонь заплясал по веткам, разогревая воздух и обдавая жаром. Алтемор достал пару картофелин с тем, чтобы позже испечь их в углях. Нанизал на палочку ломоть хлеба и передал Ромсу.

— Кто ты такой? Зачем тебе моя сестра, и что теперь будет со мной?

— Моё имя ты уже знаешь, — сказал Алтемор, нарезая на ломти головку сыра и раскладывая на чистой тряпице. — В месте, откуда я родом, давно нет ни дома, где я жил, ни людей, которых знал, но всё началось именно там. До прихода Ахидны мы жили в мире и покое, поклоняясь богине Уртас — защитнице деревни, пожертвовавшей своё тело скальным божествам, чтобы те защитили нас от великого мора. Благодаря ей жителям открылся путь через туман в Средний мир, где горные божества помогли им выжить, пока в обители людей свирепствовал мор. Не знаю, было ли это правдой, но наполовину погруженная в утёс окаменевшая фигура вселяла в меня трепет. Старейшины говорили, будто Уртас живет в мире людей только как скала, а ее душа скитается по Среднему миру, но там я никогда её не встречал.

Тело твоей сестры заняло древнее божество, состоящее из женских душ, покинутых, обманутых и брошенных. Ахидна разрастается, как снежный ком, питаясь обидами и местью мужчинам, но она бесплотный дух, и для того, чтобы вершить расплату, должна родиться человеком. В тот раз, когда я впервые встретил её, она заняла тело девушки, жившей по соседству и не сводившей с меня глаз. Я был молод, грешон и перепробовал много красавиц, не спеша связывать себя женитьбой, а она все ждала, поглядывая на меня тайком, как испуганный птенец, и рдея от одного моего голоса. Я смеялся над ней, а сам втайне развлекался с её сестрой. Вскоре она узнала. Сестрам трудно удерживать друг от друга секреты. Вот тогда-то в ней проснулась Ахидна.

Ромс слушал, затаив дыхание. Он так и не притронулся к еде.

— Обыкновенно всё заканчивает через пару лет, — помолчав, продолжил Алтемор. — Ахидна околдовывает виновного мужчину или юношу и медленно выпивает из него жизнь. Мне повезло меньше. Будь моя воля, тотчас выбрал бы смерть, но эта девушка слишком меня любила. Любила так сильно, что Ахидне было мало просто меня убить. В первый раз я попал в Средний мир по её воле. Она позволила мне пройти через туман, как некогда позволили горные божества, но не с тем, чтобы убить. Там, в среднем мире, где она обладала силой сотен покинутых душ, на меня обрушилось проклятье, которое я несу уже целую вечность.

Алтемор замолчал, глядя в огонь. Между бровей у него пролегла складка.

— В чём твоё проклятье? — спросил Ромс.

— Все, кого мне доводилось полюбить, тут же хирели и умирали на моих глазах. Все до одного. Моё тело не стареет и не поддается тлену. Я прожил в одиночестве не одну жизнь. Всё, что мне остаётся — искать по свету Ахидну и убивать её, пока она не выпьет жизнь из очередного несчастного. Я сжигаю её в Среднем мире, но она каждый раз возвращается. Через десять или двадцать лет, а я жду её с тем, чтобы снова убить.

Возле уха противно запищал комар, но Ромс не обратил на него внимания.

— Выходит, это я убил свою сестру? — выдохнул он. — Из-за меня в неё вселилась Ахидна? Это ты хочешь сказать?

— Ты проклят, как и я. — Алтемор разгрёб угли и зарыл в горячей золе картофелину. — Твоя сестра сильно любила тебя, а ты наверняка часто ранил её словами. Теперь они и правда могут убить. Любое зло, которое ты скопишь на языке, будет резать не только душу, но и тело.

— Что такое Средний мир, о котором ты всё время говоришь?

— Это место, куда тебе ходить не стоит. Там ты умрёшь, или тебя разорвут мелкие духи, падкие до человеческих душ. Для меня это не опасно. Я не оставляю тело снаружи, когда вхожу в туман, как это случилось с тобой. Это наш последний разговор, Ромс. Поставь замок на свой рот и думай трижды, прежде чем произнесёшь хоть слово, иначе останешься в одиночестве, как я, а это самое страшное, что бывает в мире.

Некоторое время прошло в молчании. Алтемор выкатил из золы первую картофелину и протянул Ромсу. В нос ударил аромат мякоти, от которой поднимался пар.

— Как ты убиваешь Ахидну? — жуя, спросил Ромс. — Она ведь божество.

— Я убиваю только человеческую оболочку, и пока Ахидна слаба для перерождения, сжигаю её в мире духов. Она продолжает искать юношей, похожих на меня, и это не даёт ей освободиться. Её проклятие — мой крест и оружие, которое позволяет мне её убить. Она никогда не противится смерти, но каждый раз возвращается и продолжает убивать мои прообразы.

***

Алтемор ушёл задолго до рассвета, когда угли ещё не остыли, а Ромс спал, укутавшись в плащ. Прах Ахидны предстояло запечатать в дупле дерева Таарма. Оно рассеивало сущности и некоторое время не позволяло им объединиться. Алтемор узнал об этом случайно, когда решил запалить из него костёр и едва не сжёг ошивавшегося рядом говорливого мелкого духа. С тех пор он совершал сюда паломничество всякий раз, когда избавлялся от Ахидны, и для того, чтобы получить из коры жгучий порошок, без которого путешествовать по среднему миру было небезопасно.

Под ногами стелился туман. Поля мерцали от белого пуха колючки и серебрились гребнями отцветшего ковыля. Дорога уходила вниз, верхушки темневшего впереди леса вставали вровень с холмом, на который поднялся Алтемор. Вдалеке темнели горы с полукруглыми вершинами, сглаженными ладонью времени. Где-то там стояло дерево Таарма, одинокое и древнее, как сам Алтемор. Его корни наполовину выступали из земли, а посреди ствола зияла расщелина, куда Алтемор каждый раз высыпал прах Ахидны.

Разглядев на фоне затянутого тучами предрассветного неба знакомый силуэт, Алтемор ускорил шаг.

— Куда ты идёшь? — заскрипели под ногами камни.

— Что ты прячешь? — спрашивали, цепляясь за полы плаща, любопытные кусты.

Дерево Таарма со стволом цвета глины и листвой, похожей на серебряные монеты, приветствовало Алтемора привычным молчанием, но едва он достал из-за пазухи и развязал мешочек с прахом, как бешеный ветер вырвал его из рук.

— Листрий не забыл человека! — захохотал гром. — Человек не получит кору мёртвого дерева, человек больше не сможет пугать низших жгучим порошком. Убирайся, человек! Теперь мое имя Таарма!

Огромное дерево распрямило ветви и встряхнулось, корни начали оплетать лодыжки Алтемора, затягивая под землю.

***

Уже месяц Ромс жил в доме лесника, притворяясь немым. Он помогал по хозяйству и терпел все причуды брюзгливого хозяина, старавшегося не показывать радости от того, что теперь есть с кем разделить ужин, пожаловаться на погоду и пустые ловушки. Ромсу часто снилась умершая сестра, покрытая порезами Мати, и окровавленный Алтемор. Прежняя беззаботная жизнь канула на дно колодца прошлого, и теперь каждый день Ромса начинался и заканчивался раздумьями о том, как быть дальше.

Чего он не ожидал, так это увидеть Мати, постучавшуюся в дверь избушки в начале пятой недели. Как она изменилась! Лицо, покрытое тонкими шрамами, стало белее глины. Карие глаза утратили блеск и сделались матовыми, будто их присыпали песком. Жизнь словно вышла из Мати, и Ромс с ужасом вспомнил, что также изменилась несколько лет назад сестра.

— Ты не впустишь меня? — спросила Ахидна в теле Мати, улыбнувшись самыми уголками губ.

— Проходи, — торопливо ответил Ромс, давая гостье войти.

Неужели и она умрёт из-за него? Ведь он издевался над ней так же, как Алтемор.

— Хозяина, я вижу, нет? — спросила Ахидна, оглядывая растянутые на стенах звериные шкуры и пучки подвешенных к балкам трав.

— Он проверяет силки, — сказал Ромс, стараясь не выдать дрожи в голосе. — Проходи, садись. Я заварю чай.

— Каков лис! — всплеснула пухлыми руками Ахидна и звонко захохотала. — Был колюч, как ёж, а теперь брюшком вверх лёг! Что ж, угости меня, да не бойся так. Эта дурочка никак не поддаётся, я всё жду-жду, пока она тебя возненавидит, а она и не думать об этом не хочет. Любит тебя, ядовитого лиса.

Ромс молча залил кипятком мяту, добавил смородиновый лист и пригоршню сухой малины. По избушке разошёлся сладковато-пряный аромат. Мати уселась за выскобленный стол, с улыбкой прослеживая каждое движение юноши. Перед ней появился душистый липовый мёд, хлеб и густые утренние сливки.

— Зачем ты пришла? — спросил Ромс, усаживаясь напротив.

— Соскучилась, зачем же ещё! — улыбнулась Ахидна, поворачивая ложку, чтобы не дать упасть медовой капле.

— Что тебе нужно? — Ромс со стуком поставил кружку.

— Алтемор! — прошипела Ахидна, потянувшись к нему через весь стол.

Задетая её рукой кринка упала, белая лужица подобралась к краю и лилась на пол тонкой струйкой.

— Ты видел его! Где он теперь? Куда ушёл?

— Я не знаю, — ответил Ромс, не отводя глаз от вцепившейся в него Ахидны. — Много времени прошло с тех пор, как я видел его последний раз, и он не сказал, куда ушёл.

— Ты не врёшь, — кивнула Ахидна, возвращаясь на место.

— Зачем ты ищешь его? Он сам находит тебя всякий раз. Неужто боишься, что ему надоело, и он больше не играет в твою игру?

— Замолчи, гадкий! — воскликнула Ахидна. — Он придёт! Иначе я убью тебя!

— Так убей, — твёрдо сказал Ромс, вставая. — Убей, я заслужил. Отомсти мне, но оставь эту девушку, пока в ней ещё осталась воля.

Ахидна захохотала, чуть не подавившись ломтём хлеба, с которого капали густо намазанные сливки.

— Ты хитрый ядовитый лис! — сказала она. — Не думай, что я поверю в твое раскаяние. Мати скоро станет частью меня и поймёт, как сладка месть.

— Оставь её! — выкрикнул Ромс, и в этот момент дверь распахнулась.

На пороге стоял Алтемор.

— Я знала, что он найдёт меня, если я приду к тебе! — взвизгнула от восторга Ахидна.

— Отойди, Ромс, — хмуро сказал Алтемор, доставая из-за пазухи нож.

Он выглядел усталым и измученным. Ромс встал перед Мати, закрывая её собой.

— Не трогай её, поганый убийца! Ты уже убил мою сестру, не смей трогать эту девушку!

— Она скоро выпьет тебя, глупый мальчишка, — вздохнул Алтемор, переступая порог. — Она уже не человек. В твоих глаза нет тумана, так почему ты защищаешь ту, кто погубил твою сестру?

— Уйди по-хорошему, — губы Ромса сжались в тонкую полоску.

Ахидна стояла за ним и переводила восхищённый взгляд с защитника на убийцу.

— Я не хочу ранить и тебя, — с горечью сказал Алтемор, — но её я заберу. Это мой долг.

— Долг?! — выпалил Ромс. — Убивать женщин и девушек твой долг? А ты пробовал хоть раз полюбить их, Алтемор? Ты же убиваешь всех своей любовью, так почему не убьёшь так же Ахидну? Не потому ли она наслала на тебя это проклятье? Не потому ли, что любит тебя до сих пор?

Лицо Алтемора вытянулось и побледнело. От гневных слов Ромса он весь покрылся глубокими порезами и истекал кровью. Ахидна замерла, как статуя.

— Дай мне её убить, — спокойно сказал Алтемор. — Это не человек, это демон. Ей не нужна любовь, только месть.

— Ты прожил столько жизней и не понял того, что понял я всего за месяц! — воскликнул Ромс. — Уж лучше пусть мир распрощается с тобой, а я займу твое место и исправлю ошибки, которые ты совершил.

Алтемор согнулся и рухнул на колени, закашлявшись кровью.

— Не убивай, — вцепилась в Ромса Ахидна. — Не убивай его!

Алтемор схватился за грудь и упал, хрипло дыша.

***

В избушке было душно и пыльно. Пахло сухим хворостом и мятой. Вымазанные кровью волосы прилипли к половицам. Алтемор поморщился, поднимаясь. Порезы давно сошли, не зажила только рана в груди, то ли новая, то ли старая, зарубцевавшаяся, поросшая мхом времени и снова вспоротая словами Ромса.

Через дверную щель сочился густой туман. Вот почему до сих пор не вернулся хозяин избушки. Он наверняка уже пришёл домой и разжигал печь, но в Среднем мире, где не было людей, лачуга по-прежнему пустовала.

Алтемор посмотрел на брошенный рядом нож и вздохнул. Как он мог полюбить ту, которую ненавидел всем сердцем? Как мог позволить ей жить и одного за другим убивать юношей?

Алтемор ощупал карманы и нашёл пустой мешочек из-под жгучего порошка, остатки которого истратил, чтобы выбраться из корней дерева Таарма, захваченного Листрием. Теперь, когда Ахидна могла возрождаться сколько ей вздумается, преследовать её бессмысленно. Был ли это знак остановиться?

За рассохшимся дверным полотном слышалась песня. Алтемор напрягся и прислушался. Где-то там голосом влюбленной в него девушки пела Ахидна. Алтемор толкнул дверь и вышел ей навстречу. В мире духов Ахидна выглядела иначе. Почти бесплотная, переливающаяся сотнями томящихся внутри душ. Она пела, и её песня, разносившаяся по лесу, была печальней воя осеннего ветра. Белые как снег волосы обрамляли лицо пушистым ореолом. Тонкие руки были протянуты навстречу Алтемору. Он сделал шаг, другой и сорвался на бег.

Светила луна. Тёмный небосвод расчертил след падающей звезды. Ахидна не убегала. Она всегда встречала смерть, улыбаясь. Наверное, ей нравилось умирать, а может нравилось умирать от руки Алтемора, потому что именно тогда, в мгновение, когда он лишал её вместилища, а потом носил на груди прах, они становились близки, как никогда. Теперь у Алтемора не было ни жгучего порошка, ни ножа, оставшегося у порога лачуги. Был только он сам, и его бремя.

— Стой, — шептал колючий терновник.

— Не ходи к ней, — отговаривали низко склонённые ветви берёзы.

— Чего ты хочешь от меня? — спросил Алтемор, остановившись напротив Ахидны, когда до неё оставался десяток шагов. — Я не могу полюбить тебя, так чего ты хочешь?

Ахидна молчала, глядя на него полными тоски прозрачными глазами, в которых нет-нет и вспыхивали разноцветные искры.

— Вот он я, — сказал Алтемор, разведя руками — Всё, что я могу тебе дать, перед тобой. Выпей меня или дай умереть. Сделай, что хочешь.

Ахидна не подошла, но подплыла к нему, протягивая белёсые руки. Алтемор не отступил, и через миг Ахидна опустила бесплотную голову ему на грудь и замерла, как замирает лепесток на поверхности безмятежного озера.

— Ты всё-таки любишь меня, — сказал Алтемор.

— Люблю, — выдохнула Ахидна, и в этом слове была вся горечь мира.

Алтемор поднял глаза к небу. Сколько звезд, и всего одна луна. Сколько несчастных душ, и только один Алтемор. Где-то рядом змеёй между травы вился Листрий, и Алтемор вдруг понял, чего хочет Ахидна.

— Раз так, — сказал он, — я дам тебе то, чего ты так желаешь, а ты дай мне в обмен своё прощение.

Ахидна подняла на него полные звёзд глаза и улыбнулась. Жизнь стала покидать Алтемора. Одна за другой из Ахидны высвобождались цветные души и, напитавшись силой человека, поднимались ввысь, спокойные и свободные. Одна. Две. Десять. Алтемор потерял счёт. Он тяжело дышал. Воздух казался густым и вязким. Через туман в глазах проступала улыбка Ахидны, и на душе сделалось удивительно спокойно.

Древнее божество рассеялось, и умирая, Алтемор видел, как последняя искра поднялась к небу.

— Глупый человек! — шипел Листрий. — Никто не узнает о тебе! Никто не вспомнит! Духи посмеются над тобой! Глупый человек отдал силу и умрёт!

— То, что осталось, возьми себе, — сказал Алтемор, закрывая глаза.

К бездыханному телу потянулись ползучие ветки. Они оплели Алтемора и бережно подняли над землёй. Кора клёна расступилась, и могучий ствол вобрал в себя останки глупого человека.

***

В дверь тихонько постучали, и Ромс пошёл отпирать.

— Кого там принесло? — заворчал с полатей старик.

— Заходи, — с улыбкой сказал Ромс. — Не обращай внимания, это он так радуется гостям.

— А я пирожков принесла, — румяная Мати проскользнула в дом, держа в руках узелок и замерла у порога.

Лесник нехотя слез с печи — поглядеть, кто пришёл.

— Да ты совсем страх потерял, малец! — возмутился он. — Уже и девку привёл!

— Да ещё и с пирожками, — хохотнул Ромс, ставя на печь чайник и подкидывая дров. — Вставайте, отец, будем ужинать.

— Ты мне не балуй! — нахмурился старик, нащупывая ногой сапог. — Какой я тебе отец?

Давно наступила зима, спрятавшая под снегом золото листьев, но в избушке лесника пыхтела жаром натопленная печь, и было тепло от улыбок рассевшихся вокруг стола людей. Проклятье Ахидны спало, но Ромс до сих пор чувствовал на губах невидимый замок и знал, что он останется с ним до конца жизни.

На вершине утёса, где замерла навеки пленённая скалой богиня Уртас, выросло дерево, из ствола которого наполовину выступала фигура Алтемора. Это дерево не било грозой и не корёжило ветром. Оно никогда не сбрасывало листву цвета пшеницы, а его ветви были черны, как смоль. Так Листрий оставил в памяти мира жертву глупого человека, сделавшего его истинным, а сотни других душ свободными.

 
 
 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 11. Оценка: 3,91 из 5)
Загрузка...