Вызывая дождь


Я беспокойно ворочался с боку на бок: сны летели рывками и впотьмах. В них постоянно кто-то чего-то требовал, а я не был способен ничего из требуемого выполнить. Препятствия плодились на каждом этапе, веером. Во снах что-то неотвратимо приближалось. Наконец мне это надоело (удивительно, но именно так), и я решил проснуться. Отлично. Вот я сижу в постели и… И? И думаю. О том же, о чём думал еще глубоко за полночь. На циферблате семь.

Мрачный выбор. Честно говоря, я уже понял, что теряю бесценное время свободных от работы вечеров, теряю­­ – выбирая. Надоело. Пора решаться. Если я струшу, что ж, всё продолжится по-старому. Но ведь надо рано или поздно положить конец!..

Видите ли, я скуп. Это и оправданно, при моих-то финансах. Чем более я коплю, тем жаднее становлюсь. Это наверное банальность, но, открывая в себе непреложные законы впервые – видишь их с каким-то… трепетом. Согласитесь. Я ещё молод.

Что ещё? Последние дни я всё подбирался и подбирался к мысли, и вот нынче за полночь она предстала передо мной: кажется, что я вообще разучился жить. Кто в этом виноват? Работа? Скорее, мое к ней отношение. Что-то постоянно волнует меня, точит. Вот как эти сны… Наверное, как и всех людей. Но видеть, что дни, которые могли бы лучиться светом, пылью сыплются сквозь пальцы – невыносимо. Ведь у меня есть практически всё, чтобы строить простую светлую жизнь. Я знаю, это необходимо, ибо стрелка движется.

У меня есть Наташа. Я её люблю. Или так думаю. Во всяком случае, она мне нравится. Мне бы теперь веселиться, пить и целовать её, но вот я гуляю с ней, взявшись за её изящную ручку, и чем дальше тикает стрелка, тем в больший омут бессмысленности я падаю. Она смеётся и лепечет, а мне бы выдавить из себя улыбку…. Мне хотелось... Радовать её, делать её счастливой. Но не могу: я конечно сопротивляюсь своей скуке, скуке со здоровой примесью унынья, но скука – словно отдельное от меня существо. Скука, перемежаемая нервозностью. Всё не так да всё не то в этом моём мире.

Я не могу бросить работу – возможно, я слабоволен. Я не могу бросить Наташу, мне действительно хочется видеть её… Могу ли я теперь изменить себя? Ах, я не буду отвечать.

Засыпая сегодня, я понял, что должен совершить чудо – и канул во тьму. Этим утром я решил, что чудо должно стать экстраординарным событием, чем-то неизмеримо внешним для меня. Что даст желание жить.

 

Но за чудо придется заплатить, и немало. Вспомните, в какое время мы живём. У меня появились лишние деньги – и вот крамольные и дерзкие мысли уже не дают уснуть снова. Наверное, было бы спокойней, если бы я избавился от этих денег, просто купив подарок Наташе…

Но этим утром я неумолим. Я проведу хирургическую операцию над новым днём своего существования – какой-то же из дней ведь непременно будет выбран? И просто посмотрю, что из этого выйдет.

Именно так я себе все это рассудил, наскоро собравшись, спустившись лифтом на промозглую улицу и запрыгнув на подножку трамвая. Я отправился вызывать дождь. Конечно, я ей ничего не скажу. У нас назначено свидание – позже, когда я – надеюсь! – стану уже обновленным.

Да-да, не смейтесь, не кривите так презрительно губы: моя мечта и предмет моих мучительных размышлений – искусство грациозного вызывания дождя.

Я прекрасно понимаю вас, скептики: сейчас, на пике моды, это занятие дискредитирует себя, что конечно же нормально... на пике моды. Увлечение богемы – вместо элитных наркотиков.

Но я – не они. Я хочу вызвать дождь, и что-то во мне верит, я сделаю это элегантней всех. Я благодарен этому чему-то. Что-то во мне затаённо знает – я смогу устроить свою жизнь наконец-то в гармонии: и взлетит карьера мечты. Это последнее упование, что во мне осталось.

Трясясь в трамвае, пересекающем утренний туманный мост – а вдали парили словно в отрыве от земли шпили – я вдруг уловил, насколько вздорные мелочности завладели мной, паразитировали на смелом решении в ту минуту пробуждения. Я возмущенно отогнал их. Впрочем, вам интересно? Ну согласен, расскажу, только по секрету!

Я успокаивал себя тем, что выложу сейчас перед инструктором кругленькую сумму вдвойне не зря: солидная трата должна вырвать меня из сужающейся скупой дорожки: тогда я словно очнусь и буду тратить маленькие суммы в ресторанчиках с любимой уже без зазрения совести. Смешно? Да, смешно. Наивно? Наивно. Но, Бог мой, как же хотелось стать хоть чуточку спокойнее! Лишь бы только колени не тряслись.

Да, определенно я Наташе ничего не скажу, по крайней мере на первых порах, даже если меня будет распирать от гордости. Я стану счастливей, я возьму её на руки и наконец поцелую счастливо, она поймет и… А разве не это есть одна из моих целей?!

Конечно же, инструктор попросит оставить контакты, я выступлю со своим номером – клокочущей душой – ещё и ещё (я чувствовал в себе, чёрт возьми, какую-то силищу вызывания дождя! Как это объяснить?..), и всё с блеском откроется, но… потом, потом. Начинать стоит в одиночку. Плохо то или не очень, но Наташа не тот человек. Не человек дешёвых восторгов. Слишком она искренняя, слишком тонко в ней переживание красоты.

Для нее важно, откуда к ней приходит эта красота. Мне кажется, я понял её: послание облачится в душе в дорогую раму, станет вневременным и величественным тогда, когда душа примет послание извне, из тайны еще незнаемого. Искусство должно быть трансцендентным – даже лицо скульптуры, скрупулезно передающей личность.

И следование этому может и преждевременно называть мудростью, но это следование природе красоты как движения. И второе, Наташа чересчур честна. Если восхищение вдохновляет творца, то до результата вдохновения восхищение – ложь.

Сначала Наташа от неожиданности удивится, засмеется, промолчит. А меня всё то, увы, обидит. Да, уж вот так. Я поясню. Наташа была совсем не прочь по телевизору порой посмотреть выступления виртуозов (будущих классиков или однодневных маргиналов?) и даже иногда, очень редко, оброняла:  "Мне это нравится!"

Помню, обнявшись, мы смотрели с ней из окна дома на зелёный холм за линией электропередач – на площадке как раз проходил фестиваль вызывателей дождя. Тучи водили хоровод вокруг горы, завихрялись молнии. Дождь бил и прекращал – вторил хитрым мелодиям. Наташа молчала, и нам было хорошо смотреть на это. Было тепло, хоть капли и брызгали со случайными порывами в стекло. Знаете, это совсем как проходить мимо уличного гитариста – пусть и играет он неважно и голос не поставлен, но становится теплее на душе. Ты не слушаешь, ты просто проходишь. И пусть не о нём, но о самом этом моменте и о себе – в моменте – ты можешь сказать (если бы было кому спросить): "да, хорошо".

Но что бы случилось, если бы я заявился к Наташе, скажем, на кухню, и выпалил: "Я тоже вот подумываю поупражняться в вызывании дождя"?! Она переведет всё в шутку, что унизит меня, ведь я серьёзен. Ведь… Ведь я преисполнился гордыни - гордыни тех гламурных мальчиков – вчерашних школьников, а также относительно бездарной богемы, которые вдруг посчитали себя Поэтами, но просто по законам вероятности Поэтов не может быть столь много!

...Вот я уже вижу здание на том берегу реки, башню с причудливыми антеннами на крыше, именно там за плату инструктор проводил с желающими вызывание дождя. Сердце мое колотилось, желая выскочить из груди; в душу начал было вползать черный страх - что я не справлюсь именно из-за своего волнения. Но чем ближе я приближался к месту, уже пешком, тем сильнее азарт охватывал меня, оттесняя тревогу куда-то на периферию себя: кто знает, быть может сегодня – поворотный момент всей моей личной истории!

Я смотрел на небо, спускаясь с моста, и обозревал дали, именно они придавали мне сил. Сырой и прохладный бриз бил в лицо. На краю неба подрагивали темные края туч – как это было ново для второй недели лета, до сих пор чересчур великодушно перенимавшего эстафету весны по испепелению жарой!

Откуда-то издалека, словно из длинной-предлинной трубы, долетали раскаты грома. Я удовлетворённо усмехнулся, и каждый новый раскат добавлял мне уверенности, утверждал каждый новый мой шаг, шаг к мечте, и уносил тревогу всё дальше и дальше. Пока что прогноз погоды на сегодня полностью оправдывался: пасмурное предгрозовое небо – вот что необходимо (по крайней мере, новичку типа меня) для вызывания дождя. Требовалась поддержка, я отдавал себе в этом отчёт.

Наблюдая волшебный танец краев тёмно-синих облаков, я впитывал их энергию – их жизнь, и восторг скорого сотворчества богам – да, ни больше ни меньше! – уже захватывал меня.

С замирающим сердцем, но уже почти точно уверенный, что всё получится, я позвонил в звонок у массивной двери входа в башню. Какова же оказалась моя досада, когда сонным и несколько неохотным голосом инструктор сообщил, что он еще не выпил свой утренний кофе и вообще только проснулся.

"Не торопитесь – сказал он, – вот распогодится еще немного, и дождь сам пойдёт". Шутит? Плохая шутка. Пришлось мне ждать. Это было странно, ведь я записывался именно на это время, еще находясь дома. Я пришел очень пунктуально, словно именно это обеспечивало мне успех. И вот что?.. И зачем мне дождь?! Это только помешает его вызвать мне, лично. Да, дурацкая шутка.

Ладно, подождём. Я стоял, прислонясь к фонарному столбу и, успокоившись, размышлял с вдохновением, ведь в душе я поэт, что есть самое важное в любом искусстве.

Дождь - это чудо?.. Это природный феномен. Это явление притягательно потому, что в нём мы чувствуем ритм природы, ритм, отбиваемый мельчайшими ее частями, но слышимый отовсюду. То, что есть всегда, но скрыто, оно вдруг становится явью.

Но природа должна приготовиться. Приготовление словно к грандиозному действу, великому спектаклю. Смолкают птицы, издалека приплывают тяжёлые небесные корабли. Тени наползают на деревья. Тишина. Ветер уносится. Необычайно резко проступает всё то, что в кипучести пыльного и солнечного дня смазывалось, ускользало. Будто точёные, вырезанные из зеленого стекла, парят листья вокруг крон. В воздухе замирает ожидание, и птицы это чувствуют. Где-то у края мира прокатывается колесница грома, и даже долетают отсветы. Душно, ибо все ждут, когда распахнется окно, все непременно подсознательно ожидают: окно в нечто необыкновенное, как будто тяжелый черный полог – лишь пол небесного дворца. И это действительно верно. И нам кажется – по нему ходят исполины.

Мы чувствуем, что на небе что-то готовится – и это не оставляет нас безучастными; мы чувствуем ширь природных забот, и вот мы вдыхаем полной грудью эту духоту и это ожидание, хотя в беге поверхностного дня мы всегда дышим мелко. Мы всё чаще вскидываем голову и устремляем взор куда-то глубоко меж туч этого неба, ставшего осязаемым – и ищем там движения поднимаемого занавеса.

Сейчас вспыхнет мир откровением, сейчас выкатится на сцену сам Бог Грома в доспехах и на сверкающей колеснице – сейчас все тайны будут раскрыты… - а может быть и моя…

И мы не можем утверждать, что проворный беличий глаз не выглянет также в просвет тягуче-зеленой кроны, и не всколыхнет вопроса о тайне своего собственного маленького бытия – рыжего, хвостатого, пушистого.

"Бог грома, куда мы все идем, вместе со всеми этими бесчисленными зверьками, кто побольше, кто поменьше?"

Это момент… Момент, который...

Но большинство существ не успевает дойти до этого вопроса. Природа коварно обманывает нас; пообещав Бога Грома на колеснице, выезжающего на арену под трубы и барабаны, она пускает главного артиста через чёрный ход.

Ведь игры гениального артиста не заметно. И вот мы, напряженно созерцая то, что выдумали занавесом, не успеваем оглянуться, как уже окружены дождиком, спокойно и нежно шелестящим листьями.

Он пришел очень тихо – капли словно материализовались из тумана: сразу и везде.

И мы застигнуты врасплох грациозным движением природы, и мы промокли, не заметив как это случилось.

 

Будут потом и грозы и молнии. Но потом. Природа не сподобится выезжать на арену под бой барабанов и фейерверки, она не терпит ни малейшей вульгарности.

Как мне воплотить всё это?..

Резкий звонок – и меня выбросило из задумчивости обратно под фонарь, к двери в башню. Сторож лениво помахал рукой.

Мне дозволено взойти на крышу. Там бил порывистый ветер, а картина предгрозового напряжения небес выглядела еще величественней. Озноб пробегал по моей спине от возбуждения, возбуждения творчества. И плевать, что в такой области творчества, на которую вы все показываете пальцем.

Инструктор – оказалось, что азиат с редкими усиками (странно, по телефону не было слышно никакого акцента) – методично протирал спиртом электроды для крепления на голову. Исполинские антенны на подпорках мерцали, упираясь в облака.

Какой-то человек спешно спустился мимо меня по лестнице, толкнув плечом и, не извинившись, исчез во тьме.

Это казалось ещё более странным, ведь получается – до меня сеанс уже был, а инструктор врал про кофе… впрочем, ответа на эту загадку я так и не нашел. То что, подспудно, должно было мистически обеспечивать мне успех, заспотыкалось, застопорилось.

"Надевайте шлем…" Инструктор закрепил датчики на моей голове, поминутно сверяясь с протоколом. Вообще говоря, ведь после некоторого опыта я могу сказать и свое слово, заблуждаются те, кто считает инструктора техником, и – принципиально – никем больше. Мне хотелось бы поспорить с некоторыми мнениями из сегодняшних популярных журналов. Совсем коротко.

Конечно, самое важное – это воображение и "сила мозга" творца дождя, но и техник необходим как проводник новичка: он учитель, спутник и помощник в первом путешествии по пути не земному, но и не вполне небесному.

Хороший инструктор должен быть, как ни вульгарно, психологом, ведь стоит подбодрить где надо – и вскипит в вызывающем вдохновение, и дождь получится неповторимым. Инструктор всегда нужен лишь поначалу, но в той начальной точке он как раз – всегда дирижер, тогда как вызывающий – музыкант. Кто из них менее творец?

Впрочем, не принимайте близко к сердцу (или за чистую монету) – это всё моя красивая теория, не более. Грёзы, и только.

 

В моем случае азиат, впрочем, был даже расположен благожелательно. Он молча, с вежливым поклоном вручил мне пластину, на коей выбиты в шахматном порядке цифры и буквы. Я уже знал о технологиях, но воочию увидеть такие пластины ранее мог только на весьма шустро закрываемых интернет-ресурсах, стоило им только появиться.

"До этого уже было?.." – коротко осведомился инструктор.

"Да, один раз" – зачем-то солгал я.

Я должен был читать про себя этот код, сонастраивая мозг с вибрациями антенн. Они раскалялись, наливались искрами.

Остальное – дело уже вашего воображения, вашего чувства красоты, если оно у вас имеется. И я должен использовать себя сейчас полностью, дабы подняться в глазах опытного инструктора выше обывателей, которые приводили сюда, на крышу, своих возлюбленных или детей лишь для развлечения. Я ведь видел себя, не забывайте, настоящим поэтом дождя. Человеком призвания.

Мое кресло развернулось на автоматическом поворотнике к горизонту. Я видел бег облаков. Видел тьму их завихрений. Теперь я чувствовал и роение водных капель, бесконечно далеких в этой тьме. Поразительна сила технологий! Я сроднился с каждой каплей в её мире – кромешном ветреном хаосе. С мгновение я боялся её страхом и… завладел ею. Миллионами капель. Я создавал в себе музыку, я подстраивал грозу под свой ритм.

Вот облака потянулись к центру небосвода, и я испытал восторг: "да! Получается! Есть контакт! Ну, теперь уж точно можно отринуть все волнения – если начало так плавно…"

Я даже вскрикнул от радости.

Но мысль моя тут же сбилась, и вот облака расклубились, обратившись в туман. Ритм потерян. Я делаю рывок и вновь собираю облака. Но это не танец, это метания.

"Вы все делаете грубо! – кричит инструктор, – попробуем плавнее. Вспомните любимую мелодию, например. Пусть ритм нарастает. Мы должны получить дождь, не так ли?"

Что я должен на это ответить?..

Я вновь расслабился. Главное, ведь я теперь узнал, что могу – и приобрел уверенность. Медленно, образ за образом, я собирал необходимые условия.

Тучи над башней слились в почти непроницаемую черноту. Через десять минут напряжение достигло предела, все мое тело покрылось потом. Стало жарко и душно.

Я видел, как инструктор заскучал за своим пультом и посматривает на часы. Но, чёрт возьми, не на это я должен смотреть! Я попытался закрыть глаза, но словно что-то уже утеряно. Когда я увидел, что не на одной волне с инструктором, что он зевает и глядит на часы, что-то во мне смешалось. Чёртов порочный круг.

Я стал пытаться как можно быстрее вызвать дождь. "Видно, засиделся просто, чувствуя тучи!" - пытался успокоить себя.

Но одновременно тужился и потел, а тучи бухли и наливались, и в последний момент что-то отбрасывало дождь обратно в небытие. Через двадцать минут мучений инструктор кажется и вовсе потерял ко мне интерес. Только отчаяние еще не успело сделать свое дело: рывок – и редкий дождик брызнул на нас.

Инструктор ловко натянул дождевик.

"Да!"

Дождь брызнул сильнее. На нас ударил довольно мощный четырёхминутный ливень. Но совсем без этого трансцендирующего грома – совсем не так, как я хотел. Скорее, нет… просто без чего-то неуловимого. Всё до оскомины предсказуемо, банально… Так может всякий. За это-то вот и платят продвинутые матери, когда приводят детей сюда, на дорогой и скандальный аттракцион.

Я желал эффектного дебюта, но увидел безразличие инструктора, и, кажется, желание поскорее со мной закончить. Еще с одним перепившим пива, коли не ребенок и не баба.

Дождь кончился так же резко, как начался. Конечно, ведь я совсем потерял к нему интерес. Кто бы мог подумать! Я не оценивал свою работу со стороны, для меня мерилом ее качества было чувство при создании. И я понял сразу, всё ясно, если эти чувства – спешка и… ничего особенного.

Я не унимался – я тут же решил собрать тучи вместе еще раз, не подозревая, что истощён. Это впоследствии виделось мне еще более фатальной ошибкой.

"Ну, куда ты? Отдохни, не нервничай" – устало проговорил инструктор.

"Д-да… Сейчас всё получится" - пролепетал я. Но в итоге безрезультатно промучился еще минут… не знаю сколько. Инструктор совсем потерял контакт со мной, ему кто-то звонил, а он говорил в трубку:  "Да, вот сейчас отпущу того, кто меня ждал…"

Я падал духом, я впадал в тихое отчаяние. Тучи разбегались, ни о каких молниях не шло уже речи, только бы собрать… Я отказывался признать простой факт, что разум тоже истощается. И один вызов дождя может его удовлетворить, где-то внутри. Это как физиология. Больше не хочет! Хотя нет, бред. А вот истина: паника запирает двери сочувствованию бытию навсегда.

"Слезайте – не выдерживает инструктор – далее ничего не будет".

"П-почему?" - я начинаю заикаться.

"Не вы первый – объясняет он, – это опыт. Если человек не может морально собраться и вызвать дождь во второй раз, то дальше только мучить себя будете. Ничего не выйдет. Слезайте."

"Но даже часа еще не прошло! Я платил..."

" Это уже бесполезно." Он сдирает с головы наушники и жестами показывает – всё, сеанс окончен. Опять звонит телефон, и он, отвернувшись, с кем-то болтает. Что мне оставалось делать? Лишь униженно уйти.

...Я шел обратно по мосту, к месту встречи с Наташей, оглушенный. Кто я и куда иду – я шел механически.

Сначала голова горела, горела от ненависти к инструктору, тот вел себя, будто продавал собачий корм в подворотне! "Господи, ну неужели им непонятно, ведь это так просто, ведь главное здесь – взаимодействие, совместный порыв, сочувствие красоте дождя... На то оно и искусство, как любовь…"

Впрочем, этот город продавал и любовь. Я шел, и меня не покидало стойкое ощущение чудовищной подмены. Люди грезили дождем, как только узнали о такой возможности, людей пьянила возможность управлять им, вступить в климатический танец с природой. Они хотели рисовать погоду.  Так вызывание дождя быстро стало эталоном стиля, чем-то элитарным. Так оно стало противостоять вульгарности масс, и очень скоро превратилось в мэйнстрим.  Теперь уже его, вернее боготворящую его толпу, желающую ухватиться за небесную кисть, клеймили другие, вечно критически настроенные толпы за вульгарность.

Сейчас же я на собственной шкуре испытал сдвиг истинной подмены, настолько грубый, что никем ещё не замеченный: кисть стала целью, но не чувство. Теперь за неё приходится платить, а она может позволить себе быть какой угодно – обтрепанной, оставляющей ворсинки в сохнущей краске… и мало кто увидит изменение, ведь она – теперь цель. С чем сравнить цель? Она просто есть, так нам кто-то когда-то указал на неё и сообщил: "вот это круто".

Только краска не сохла – ведь искусству вызывания дождя его создателями было предначертано стать мгновенным и неповторимым.

И не ворс, но гнилое послевкусие оставляли после себя, оставляли мне, кисти-инструктора, которые стали почти единственной наградой за заплаченные деньги.

Все инструктора, я знал это, проходили обучение в единственной в мире Школе, а затем рассылались по своим родным странам, где строились филиалы. Создатели технологии тем временем разбогатели и расширили, как водится, спектр услуг, порой совершенно далёких от фишки компании. Они, думалось теперь мне, забыли себя – какими были в молодости, какими дерзнули впервые провести кистью по небу! Они не смогли бы произвести подобный прорыв сейчас, со столь плотно набитыми карманами и с настолько объёмным жизненным опытом. А впрочем, им  это и не надо – уже не надо. Так умерло волшебство. Всё, от начала и до конца, заняло менее семи лет. Невозможно продать красоту и вдохновение, как и любовь. Банально, но я пережил это сам.

Так я шёл по мосту, а потом и дальше, вдоль шумящих автомобильных дорог и по узким тихим улочкам с нависающими над ними балконами, увитыми плющом: с плюща капало, а я вбивал в себя эти мысли. Я был просто обязан это делать, перепрограммировать себя, иначе бы сошел с ума от самоистязания собственной ничтожностью (я себя знаю!): ведь ушла, ушла возможность вызвать и грозу, и молнии!.. Там не сориентировался, здесь смутился, и вот время ушло, и вот мой разум уже недееспособен, ибо панику нельзя унять разумом. И вот деньги пропали, а второго шанса почти нет...

"Почему инструктор ведет себя как продавец шмоток на рынке? Да и тот продаёт свой товар с большей душевностью!" Продавец должен любить товар. Потом я осознал простую вещь: ничего интимного и по-настоящему глубокого никогда не произойдет в сфере услуг. Это ведь аттракцион. Это я шел как на праздник, предвкушая опьянение дождем, предвкушая единение с инструктором и наш общий восторг, парящий над городом… Пусть наивно, но по-другому этот акт я не мог себе даже представить. Но на деле я для продавца – лишь один из многих обывателей, к тому же зелёный на вид юнец. Зачем ко мне серьёзно относиться? Я не похож на того, кто обратится в суд. Осталось ли в этом городе хоть малейшее ратование продавца за свой товар? Где те времена, когда от назойливых коммивояжеров было не отстать? Или их и не было никогда? Даже продажа должна быть вдохновенной, но подлинности нигде не осталось, все только отрабатывают своё время. "Это аттракцион – вдалбливал я себе – не случилось ничего серьёзного, просто они рассматривают это как аттракцион…" Я купил в киоске банку пива и залпом выпил. Надо будет где-то прополоскать рот, Наташе не понравится…

А время шло. Мне пришлось перейти на быстрый шаг, я чуть не заплутал в сети улочек, иначе не успел бы вовремя к любимой. В последнее время я так часто куда-то опаздывал, что это начинало бесить меня. Насмешка судьбы, и непреклонность, железная... Словно я – тряпичная кукла, которую дергает рассеянно ребенок, которого уже заинтересовала другая игрушка. "Чёрт побери, да на что я гожусь, если не могу даже раз в жизни не опоздать!"

Любимая… Я оглянулся на мост – конечно лишь воссоздав его образ в памяти, ибо мост давно скрылся из виду – и вдруг сердце мое сжалось: эта часть города отныне будет напоминать мне о моей неудаче – неудаче в сокровеннейшей надежде сердца, прошу помнить! Она потеряна для меня. Я словно неосторожно, надеясь лишь на лучшее, пролил капельку дегтя в бочку… потенциального мёда этого пейзажа. Замарал, осквернил часть города души. На нулевом уровне моей души, в ее неведомых вентиляционных шахтах и водостоках, которые определяют, не зальёт ли её мутной водой.

Где-то прогромыхало. Я поднял голову и увидел черный край туч. Стал накрапывать дождик, редкий и с ветром, перешедший в град через пару минут. Нет, его никто не вызывал. Это самостоятельный и бездумный ход природы, по инерции сил.

И что-то кольнуло вновь в сердце. Милая… Ведь я вынужден утаивать от неё, как бежал к башне вызывания дождя – новейшей постройке в городе, изменившей его облик, о которой столько говорили, бежал именно ради того, чтобы полнее чувствовать каждый момент счастья с ней. Вернуть, воссоздать счастье. Сделать себя значимым. Покончить с нервозностью и тревогами, заслоняющими мое сердце. Вызывание дождя – это был акт не тщеславия, я надеялся, что это будет акт конструирования, или хотя бы очищения, души. Но чёртова башня видна по всему городу. И весь праздный город до сих пор о ней только и говорит, как и обо всём этом новомодном увлечении, конечно в координатах "великолепно" и "отвратительно", так и только так. Впрочем, не важно. Нет, это выше моих сил… Город, лицо любимой – как мне это теперь пережить?!

Понимаете, я ведь гуляю по городу с любимой моей Наташенькой. Ведь она тоже живет в этой информационной реке и мы – часть этой странной эпохи. И небо над моей головой чернеет, и льет дождь, не только когда я стою в тени башни. Башню я мог бы обойти, я мог бы изменить маршруты наших путей и навсегда забыть номер трамвая, идущего к тому мосту. Но небо изливается дождем по прихоти природы – не человека – везде, над всем городом. Дикие дожди гуляют, и их прыжки через облака невозможно предугадать. Как бы я хотел сейчас, чтобы город вообще забыл об этой нелепице, вызывании дождя! Разве не прекрасна жизнь без нелепых пресыщенных забав? Появилось совсем недавно, как гром с небес, неожиданно, и уже символ… чуть ли не жизненного успеха.

Нет, теперь мне хочется бежать не только от разговоров о том, где я оказался бессилен. Мне хочется бежать от дождя вообще. И я рискую очернить и заляпать уже куда большее пространство моего восприятия; брызги дегтя стекут по чернеющим облакам и падут на волосы возлюбленной. Откуда мне взять счастье, откуда мне взять хотя бы хорошее настроение, когда всё вокруг напоминает о том, что мечты не подвластны нам?

Мое вызывание дождя хотело стать секретным даром меня – Наташе, даром, о свершении которого она быть может и не узнала бы, но который расцвел бы во мне улыбками. Сложно дарить счастье, будучи рабом навязчивых мыслей о собственном бессилии. Приходится искусственно вызывать из небытия другие мысли, вооружая их на ходу и бросая тут же в бой: "Нет, это не я неполноценен. Еще ничего не решено! Я просто-напросто нетренирован. У меня может получаться лучше, намного лучше, ведь не случайно же дома, во снах, меня посещают ярчайшие образы дождя! Во всем виноват инструктор, нажива, деньги. Клиенты у него на потоке…. "Во мне нет спокойного места, той опоры, с которой я мог бы обозреть все противоборствующие банды мыслей. Я – капля дождя, бросаемая ветрами.

Дойдя до места встречи, я заметно продрог и потому сел за столик ближайшего ресторана. Стал листать подвернувшийся журнал. "Очень крупные капли имеют форму "парашют". Вопреки распространенному мнению, их форма вовсе не напоминает слезинку. Самые большие капли дождя на Земле были зафиксированы в Бразилии и на Маршалловых островах в 2004 году — некоторые из них достигали диаметра 10 миллиметров. Их большой размер объясняется конденсатом на крупных частицах дыма или столкновением между каплями при большой их концентрации в воздухе." "Вот как." - рассеянно проговорил я; мысли блуждали где-то далеко.

Любимая опоздала, я чуть было не поругался с ней. Вот они, первые плоды… Несчастье вещественно, оно копится, словно жидкость. Оно сгущается в тучу, и оно неминуемо прольётся, причем не важно на кого. И это всё при том, что я воображал утром, как на крыльях буду к ней нестись, целовать, смеяться!.. Господи, надежды разлагаются медленно, на глазах.

"Спокойно, спокойно – уговаривал я себя – это все ерунда. Главное – вы вдвоём. То, что вас двое... А то, что она тоже смотрит на небо и восторгается контрастом золотого заката и черных туч… Неужели ты и себя позволишь лишить этого великолепия какому-то инструктору-идиоту?!" В конце концов, только так, с твердого внешнего места души, можно наконец успокоиться и с твердой уверенностью пойти когда-нибудь на штурм дождя снова. "Иначе вечный страх поселится в тебе, страх бессилия, и ты не сможешь больше вызвать ни дождинки."

Да в том-то и дело, что не нахожу я в себе этого твердого места души...

Мы шли с Наташей по улицам, и на город вновь, в который раз, пала тень туч. Да, сегодня дождливый день.

Мы пошли в кино. Фильм о деревьях – цивилизации лесов. Лес – это почти мое хобби, и я завороженно наблюдал рождение леса на экране, пусть и фиктивное: разворачивающиеся розетки причудливых листьев, листья растут на глазах, стебли – петляя, изгибаясь, ломая, оплетая и руша – рвутся, рвутся к небу. Гигантские кроны на фоне неба. Клубящиеся облака на фоне тишины: музыка внезапно прекратилась. Мне стало неуютно, подкатил страх чего-то, я заёрзал в кресле. На попугая упала капля, взвившись облачком тумана и исчезнув. Птица встрепенулась и обратила глаз к небу. Громыхнуло из динамиков в стенах.

И над тропическим лесом пошел дождь.

Я закрыл глаза, слушая мерный шелест по листьям. Сжал руку любимой. Она сжала мою руку.

"Что ж, он успокаивает – этот дождь в лесу. Хочется выпить чаю и задремать…"

Когда я разомкнул веки, то увидел, что странные мерцающие шарики воспаряют над бескрайним зеленым морем. "Засуха, и лес обращает потоки своих феромонов уже не на коммуникацию между собой, но вверх, в небо" – сообщил диктор.

Хм, так режиссер изобразил вещества. Ну ладно. И…

"Молекулы феромонов служат ядрами формирующихся в облаках капель!"

Деревья вызывают дождь! Я мысленно застонал. Я шёл на фильм, я шёл на дегустацию гармонии в кинотеатре, сжимая ладонь Наташи – я получил лишнюю подпитку для расползающейся чёрной кляксы. Громыхнуло, и вновь мерный шелест по листьям...

Мы вышли на улицу. Шёл дождь. Туман брызг стлался над лужами. Негромко, в отдалении, гулко перекатывалось.

…Ведь дело не только в чисто субъективной кляксе, разбавляемой дождевой водой и теперь расплывающейся на весь мой мир. Я чувствовал себя неловко, опять мало говорил, опять натянуто улыбался. Мысли не отпускали меня, беспомощную каплю, или нет, облако! – которое состоит из тысяч капель и сходит с ума от своей хаотичности.

В эти каникулы мы с Наташей планировали ехать далеко, в Долину Величайших Бурь. Мы таким образом покупали минуты единства и любви – романтические минуты, когда , обнявшись, смотрели бы на грандиозное представление природы для людей, между небом и землей. Но клякса, возникшая сегодня во мне, получила бы там благодатную почву: покупка могла быть испорчена. И я опять буду улыбаться натянуто и буду молчать.

Я знаю, для вас все это звучит даже смешно, но вы не представляете, как я истосковался по моментам чистого вдохновения! Почему невозможно без пятен...

Мы пошли в кафе. Там я почти успокоился, думая о другом. В сущности, время лечит… Да, я почувствовал, что денежное лассо затянулось еще туже. Что ж, это тоже надо было предвидеть. Глупо надеяться, что большая трата распахнет ворота обратно! Глупо, очень глупо. Но вожделение дождя сегодня утром исказило мое восприятие реальности. …Реальности? Мне тогда казалось – вот стоит вызвать дождь с молниями и громом, и моя жизнь станет иной. И спадет груз с сердца, и я зашагаю легко. Но сейчас, в кафе, я позволил себе даже посмеяться над своим идиотским сходством с куклой, которую рассеянно дергает за ниточки ребенок – и мне немного полегчало. "Он просто не осознаёт, что я - чувствующее существо. Меня швыряет слепая природа. Ну и пусть!"

… Когда я возвращался домой, то по пути купил странную книгу.

Я люблю странные книги. Они - все - похожи на меня. Не столь имеет значение, о чем они. Мир живет на поверхности плоской карты-территории, и лишь странные книги вызывают рябь и, может быть, даже волны. Чем книга страннее, тем волны выше, и не имеет значения содержание книги. Чем выше волна, тем ближе она по форме к вертикальной линии. А я хочу мыслить и жить вглубь, вглубь и наружу – по вертикали.  Однообразные ландшафты карт повседневности меня удушают. Коллекционеры, собирающие с неё камни, удивляют. Я не могу найти с ними общего языка. Не успел мой лоб покрыться испариной, насколько сюжет странной книги оказался описывающим то, что происходило и в моей жизни, как рядом с моей лавочкой у пруда, под сенью ив, остановился человек, седеющий и в очках, с неопределенным, вполне, я бы сказал, стандартным лицом. Видимо, он прогуливался в крайне праздном настроении:

– Что, укрощением осадков занимаетесь, молодой человек?

Я растерялся, но быстро понял, что мужчина просто увидел рядом со мной рекламный проспект из Башни, дотоле старательно упрятанный в заднем кармане сумки. Буклет оказался весь измят.

— Да нет, это была только проба…Так вот, решил…

— А какие вообще перспективы у вызывальщиков этих? Однодневная мода, не более… Ими забит город уже, бездельниками. Эх…

Я вежливо пояснил, что вопрос всё же не ко мне. Однако вспыхнул и какой-то огонь внутри меня, обида за мечту.

— Это все же искусство! Это вопрос творчества, и говорить тут о перспективах…

— То есть хобби.

— Ну… вроде как – я опять растерялся.

Интересный поворот. Я-то в глубине души не далее как сегодня утром еще надеялся обрести мастерство, которое вызволило бы меня из ямы бедности. Я не то что бы тщеславен, но успех здесь, как и в писании картин, неотделим от некоторой славы…

— Знаете, это можно повернуть так, а можно повернуть и этак – резко буркнул он. Везде главную роль играет прибыль в конечном итоге. А еще важнее – фундаментальная наука, просто этого не понимают уже. Вы случайно не в курсе, раскрыли ли до конца тайну этих…этого….вызывания?

Я пожал плечами:

— Этот вопрос давно разрабатывался: интерфейс мозг-машина. Регистрация электрических волн мозга плюс зарядка-разрядка и еще Бог знает что – атмосферы. В принципе, как будто ничего невозможного.

— Это биология, а биология всегда была для меня какой-то такой, знаете… невнятной. Я ведь по образованию физик – произнёс он, усаживаясь рядом со мной. – Физика – вечная наука, как-никак.

— Ну, это и физика…

Я чувствовал, нет у меня общего и с этим человеком.

— Частники занимаются чем-то своим. Фундаментальная наука до сих пор не знает ничего…

— И считает вызывание дождя лженаучным – подхватил я.

— А институты распиливают бюджет вместо того, чтобы заниматься делом. Частники превращают возможно важнейшие открытия в аттракцион. Как невежды, они не публикуются, фактически выбрасывая науку на помойку в погоне за прибылью.

Он смачно и зло сплюнул, и вот тут понеслось. Он перешел на медицину и вслед за тысячами людей с такими же лицами и очками удивился, почему медицина стала барьером для бедноты, ведь речь идет о спасении жизни! Он говорил и говорил: о том, как плоха власть здесь, и как она хороша где-то там (хоть бы кто ради разнообразия высказал наконец, что она отвратительна везде!), о том, как разворовываются деньги страны, и почему наука катится не туда. О том, каким должно быть общество. И, несомненно, о растлевающем влиянии вызывания дождей.

— Этих людей, производящих таблетки от рака, говорящие телефоны, и вызывающих дожди, ведет жажда прибыли. Им не нужна наука.

— Возможно. Но теми, кто сделал это, двигало вдохновение, желание творить – это был бросок к чему-то, вверх, а не исследование – пытался возражать я – всё более неуверенно, ибо всё менее верил в собственные слова.

В конце концов меня эта абсолютно предсказуемая тирада утомила донельзя. Я развернулся к нему:

— Почему, почему вы все всегда – об одном и том же?? Ну сколько же можно? То, что  вы порицаете, будет всегда. Вашими мерами – всего лишь словами! – даже запишите их на куче приказов и законов, не изменишь мир.

" Когда со мной вот так же, просто так, заговорит на улице человек, но заговорит вертикально?"

— Гм... – только и успел озадачиться человек в очках, как пошёл дождь.

— Ну чтож…удачи!

Я вернулся к себе, и мне пришлось выдумать вертикальную беседу, глубокую беседу с вымышленным собеседником.

Он все так же стоял передо мной, а я сидел, в парке, у пруда. Он спросил, как я отношусь к вызыванию дождя. Я честно поведал бы о том, как нащупал сдвиг, поведал про слепоту Человека. И еще – пожаловался на трудности борьбы с черной кляксой, затягивающей мое сознание.

Он бы с интересом вдруг подсел ко мне на лавочку. Мы бы молча посмотрели пару минут на ослепительно блестящую воду и проплывающие лодки с разряженными отдыхающими.

— Знаешь – наконец с чуть заметно сломленным усилием произнес бы мой собеседник – я интересовался наукой в свое время: я стал ей заниматься, я ведь физик по образованию, но только недавно задумался, как много я потерял…. Не для знания или ума что ли, а… для чего-то еще – себя, души, да чёрт знает! Понимаешь, я не могу больше выносить научно-популярных книг… Ушло что-то живое, дух, который я осязал, будучи школьником. Когда я почувствовал, что черствею, я нашел себе хобби – поэзию. Я вновь уловил тот забытый дух и пришел в восторг. Но после мучений со своими собственными стихами, после того, как весь мир открыл мне глаза на собственную восторженную никчемность… Понимаешь, мир дал мне понять, что тот дух – его лишь осколок юношеской восторженности, пережиток гормональных бурь, нечто описанное, классифицированное и оцененное как недоразвитое… Так я отравил для себя поэзию. Понимаешь, я терял куски мира – я нищал?!

— Но если бы ты оставался невеждой и в науке и в поэзии…

— Не совсем. Я мог бы наслаждаться ими, не пытаясь завладеть.

— Ты бы ничего не узнал по-настоящему.

— Да. Но был бы счастливее. Мне кажется, в этом и состоит главная трагедия Человека.

— Путь уничтожает путь.

— Что-то вроде того. Наука, например, уничтожает сама себя, стоит ей развернуться…

— Но ведь вызывание дождя — это не мудрость, и не важнейшее знание… — рассуждал бы задумчиво я, — это просто аттракцион для детей и их мамаш, искусство для других. Да, тут лучше просто наслаждаться. Не пытаясь овладеть дождём…

...Но как это возможно, чёрт побери, когда у тебя за душой больше вообще нет ничего?! Нет, я не могу забыть о неудаче, научиться наслаждаться. Нет во мне твёрдого высокого места, с которого я со смехом мог бы наблюдать роение своих желаний.

Лишь если поставлю целью иную вещь, и буду биться за другое, оставив прежнее, позволив памяти и подсознанию делать с прежним то, что они сочтут нужным. У меня не будет времени страдать о прежнем. И тогда всё вернется на свои места. Просто я не святой. Я не могу стать собственником всего мира, отринув весь мир. И поэтому я должен стать одним из маленьких собственников, чтобы искренне, без зависти, похлопывать товарища по плечу. Или с умилением вспоминать самого себя — прошлого. Или с ностальгией смотреть на дождь. Отвоевать у черной кляксы это прекрасный многоцветный мир. Я должен теперь достигать другой собственности, ставить иные цели, упираться в новый камень. И пусть этот порыв таит в себе риск загрязнить своим разочарованием еще один кусок мира, но по-другому у меня не хватает сил. Только так мы и движемся к смерти, от разочарования к разочарованию, пока давнее перестаёт быть разочарованием и переходит во вселенную своего.

Через месяц мое желание что-то поменять в жизни опять стало невыносимым. И я теперь еду к другой башне – совсем уже на окраине города, и плачу куда большие деньги, не помня себя от вожделения… Вожделения вызвать солнце.

 

 

…Человек в плаще сидел в тени ив на упавшем стволе, укрываясь от дождя. Он завороженно смотрел, как капли били в водную гладь. Он видел краем глаза, что на другой стороне пруда старик с юношей резко распрощались, застигнутые врасплох дождём, и заспешили по домам. Он размышлял:

"А мне, пока я наблюдал водную гладь, обернутую взвесью капель, приходили обрывки воспоминаний молодости. Эх, сколько было энергии! Каких-то вопросов, желаний, поисков…Я всё никак не мог угомониться. Отчаяние, разочарования… А сейчас вот смотрю на дождь - как же здорово! Всё, что нам нужно – в малом."

— Небо дохнуло резким холодом мирового пространства. И издалека, все приближаясь, как бы все пригибая на своем пути, начал катиться медленный и важный гром. Он сильно встряхивал землю. Вихри туч опустились к земле, как в темные свитки, и вдруг случилось чудо – солнечный луч прорвался сквозь тучи, косо упал на леса, и тотчас хлынул торопливый, подстегнутый громами, тоже косой и широкий ливень. Он гудел, веселился, колотил с размаху по листьям и цветам, набирая скорость, стараясь перегнать самого себя. Лес сверкал и дымился от счастья.

Я слушал, полузакрыв глаза. После послушал еще пару секунд шелест капель по воде, очнулся и улыбнулся рассказчику.

Передо мной стоял тот самый старик в очках, что простился только что с юношей. Я удивился – он так спешил в дом, а сейчас стоял напротив меня, задрав клюшку, и глаза его по-доброму лучились. Но вот он застеснялся, опустил глаза.

"На всё найдутся блестящие слова из классики"извиняющимся тоном произнёс старик. "А молодёжь все так же непримирима" он махнул куда-то неопределенно клюшкой. "Ладно, побегу к жене. В моем возрасте отсыревать нельзя, всё болеть начнет. Да и бегать тоже. Эх…" Он пожаловался и, чему-то беззвучно смеясь, засеменил прочь.

Я остался сидеть - сухой под сенью ив. "Хорошо – думалось мне – да, хорошо и легко".