Жил-был на свете Емеля-богатырь. Сила богатырская ему от отца досталась, а мать научила его недуги врачевать. Ходил Емеля по земле и носил с собой лист папоротника, на котором никогда не высыхали капли росы. Не простой лист то был, да и капли не простые. Если подходил Емеля к селению, где люди в нужде жили, и нужна была им силушка богатырская в помощь, то капли росы становились черными, а если люди болели, и нужен был им лекарь - то белыми становились. Всем Емеля помогал, и слабым и недужим. Но вот однажды капли росы на листе стали желтыми, золотистыми. Задумался Емеля о чуде таком, и пока раздумывал да прикидывал, что делать ему, дорога вывела его на берег морской - а там дуб стоит коряжистый, а на дубе том цепь златая, тяжелая, в девичий стан толщиною. Такая Емелю жадность обуяла, что схватился он за ту цепь обеими руками, а ни оторвать, ни поднять ее не может.

- Что ж, пропал ты теперь, богатырь, - говорит ему кот, что по цепи гулял. - Так многие до тебя и пропадали. Вот наступит утро, придет другой, вроде тебя, богатырь, жадность его обуяет, и начнете вы драться не на жизнь, а на смерть, и погубите друг друга, и пропадут ваши косточки во сырой земле.

Но не слушает кота Емеля, все цепь тащит, аж жилы на руках могучих трещат. Ноги в землю по щиколотку ушли. Пот по лицу градом катится. Вздохнул кот, покачал головой, взопрыгнул на ветку ловко, глаза прикрыл и стал ждать, что из того дальше выйдет. Котам ведь ждать не в тягость; умеют коты ждать.

Вот и утро наступило, и появился второй богатырь.

- Кто таков будешь? - спрашивает его Емеля строгим голосом.

- Зовусь я богатырь Иван, - отвечает богатырь тенорком скрипучим и ус крутит насмешливо.

- Что-то не больно ты, худой да нескладный, на богатыря похож!

- Да каков уж есть! - отвечает Иван и, увидев цепь, за меч хватается. Тут и стали они драться не на жизнь, а на смерть. Долго дрались иль коротко, а победил Емеля Ивана, повалил его на землю.

- Пощади меня, богатырь, - просит его Иван. - Не убивай, не секи мечом голову мою глупую!

Рассердился здесь Емеля и так ему отвечает:

- Да ужель я душу живую за какое-то золото сгублю! Плохо же ты обо мне подумал, богатырь! Иди и больше на глаза мне не попадайся!

С тем и ушел Иван. Слез кот с ветки, потерся левым боком о ногу Емели, и слова такие молвит:

- Ну что, Емеля, снова цепь тащить примешься, или как?

Рассмеялся тогда Емеля, расправил плечи могучие и отвечает:

- Нет, не для того я по свету хожу и людям помогаю, чтобы от глупой жадности пропасть!

- Вижу, что ты настоящий богатырь, - сказал ему кот. - Ну, прощай, знай только, что не испытание это было. Настоящее испытание впереди будет.

 

*

 

И на следующий год проходил Емеля по тем местам дальним и вдруг увидел он, что капли росы на листе папоротника стали синими. Задумался Емеля о чуде таком, свернул он к морю, где дуб стоял, и видит на ветвях русалку с глазами синими, как сорочье крыло. Захотелось ему ту русалку поцеловать. Снял он ее с ветки, сказал слово ласковое, второе добавил глупое, а третье такое молвил, что покраснела красавица что твой цвет шиповника. Взял ее на руки. Теплая русалка, мягкая, кожа нежная, как шелк, глаза девичьи, беззащитные. Начала русалка петь ему песню. Закружилась от той песни у Емели голова. Чует - не может он от русалки глаз отвесть.

- Что ж, пропал ты, богатырь, - говорит ему кот. - Вот наступит ночь, придут русалочьи подруги, защекочут тебя до смерти и утащат в море синее.

Ничего не отвечает Емеля, лишь в глаза русалочьи смотрит и дышит тяжело, с натугою, как будто болен он или вообще помирает.

Вздохнул кот, взобрался на ветку, глаза прикрыл и стал ждать, что из того дальше выйдет. Котам ведь ждать не в тягость; умеют коты ждать.

Еще и вечер не наступил, еще и шестую песнь русалка не окончила, а появился у дуба второй богатырь. Икнула русалка от удивления и песнь свою прекратила.

Обернулся Емеля и видит: стоит перед ним богатырь, как родной брат на самого Емелю похож.

- Ты кто таков будешь? - Емеля его спрашивает, а сам знает, что брата у него отродясь не было.

- Буду я Иван-богатырь, - богатырь ему отвечает.

- Здоров ты врать, - усмехнулся Емеля и посадил русалку на ветку. - Ивана я хорошо знаю. Поплоше тебя он будет!

- Да уж каков есть! - отвечает богатырь и за меч хватается. Вот и стали они драться не на жизнь, а насмерть. День дерутся, дерутся второй, никто победить не может, а на третий день чужой богатырь прекратил бой и сходить в кусты отпросился.

- Не могу терпеть больше, - говорит. - И так два дня терпел, мыслимо ли дело? Еще и водицы я перед самым боем напился!

Вернувшись из кустов, рассказал богатырь свою историю:

- С детства, - говорит, - особый талант я имею: как попью водицы свежей, дождевой, так сразу и превращаюсь. Выпью из козьего копытца - козленочком становлюсь, напьюсь из следа от лаптя - стану мужиком лапотным, выпью из отпечатка богатырской ноги - богатырем обернусь. Однажды чуть было не напился из ямки, в которой раньше камень лежал: так бы и коротать мне век мертвым камнем.

- Да ты бы из фляги кожаной пил, - Емеля ему предлагает.

- Пробовал. Бычком становлюсь. Кожу-то с бычка содрали.

- Ага! - догадался Емеля. - Стало быть, напился давеча ты из отпечатка моей ноги на песке.

- Не на песке, а на глине, - поправил его Иван. - Песок, он долго воду не держит.

- Чудная жизнь у тебя, - говорит Емеля. - Сегодня ты один, завтра другой, а потом, может, и вправду камнем станешь. А то и телегой несмазанной, если из колеи тележной напьешься. Каков же ты на самом деле, Иван?

- Не помню я того, - отвечает Иван, вздохнув сокрушенно. - Почитай, тридцать лет я в себя самого не превращался. Чтобы обратно мне самим собою стать, нужно мне подпрыгнуть и трижды в воздухе перекувыркнуться.

- Трижды перекувыркнуться - дело не простое, - согласился Емеля.

- Как ни старюсь я, а не получается перекувыркнуться даже единожды. Вот и не могу я вернуть себе свой родной облик. Видно, уж не суждено мне собою стать, не суждено людям родным на глаза явиться, в дом родной вернуться не суждено!

Сказав это, смахнул Иван слезу, отвернулся и пошел по дороге к лесу, повесив буйну головушку. Подивился Емеля его истории, да мало ли чудес в земле родной водится? Земля, она-то большая да просторная, нет ей ни конца, ни начала, ни правого краю, ни левого.

А кот в это время у русалки на коленях сидел, голову положив на брюшной плавник, что русалке срамное место прикрывает. Спрыгнул кот на землю, потерся правым боком о ногу Емели, и слова такие молвит:

- Ну что, Емеля, снова русалочью песнь слушать примешься, или как?

Рассмеялся тогда Емеля, расправил плечи могучие и отвечает:

- Не для того я по свету хожу и людям помогаю, чтобы от нечисти хвостатой смерть принять!

И отвел он глаза от глаз русалки синих, взглянув на них сперва в последний раз.

- Вижу, что ты настоящий богатырь, - сказал ему кот. - Ну, прощай, только знай, что не испытание это было. Настоящее испытание впереди будет.

 

*

 

И на следующий год шел Емеля теми же местами, и вот увидел он, что капли росы на листе стали огнем гореть. А тут и заяц дорогу перебежал - знать, беда будет: зайцы, они ведь беду чуют заранее. Нахмурился Емеля, стало ему тяжело на сердце. Пришел он к морю и видит: серой стала даль текучая, пенятся над нею тучи черные. Стоит дуб на берегу, весь топорами изрубленный, и нет на нем ни цепи, ни кота, ни русалки. Сидит на дубе том один Соловей-разбойник, и голову свесил, как будто спит он или думу думает.

- Эй, ты! - крикнул ему Емеля. - Посмотри, разбойник бесчестный, что ты наделал!

Взглянул на него Соловей и так говорит:

- Хоть и злодеем-разбойником меня кличут, да не станет и разбойник родину губить. Враги лютые пришли на землю родную!

- Прости меня, Соловей Рахманович, - говорит ему Емеля. - Не разглядел я, что стрелой ты ранен. Спускайся сюда. Я стрелу выну и рану твою перевяжу. Умею я раны врачевать.

Вынул он стрелу, и рану перевязал, и спрашивает:

- А куда ж поделись цепь, русалка и кот?

- Да что цепь, - говорит Соловей. - Кузнецы новую выкуют. Русалка та в море синем сгинула. А кот тот вовсе и не кот был, а Индрик-зверь, что котом прикидывался. Тысячу лет он на дубе этом жил, а может быть и поболе того, с самого начала времен! Всякую правду он в душах читал да советы людям верные давал. Не станет правды без него, одна лишь кривда на земле останется!

- А не скажешь ли ты, Соловей Рахманович, как мне врагов тех лютых победить и правду на землю родную вернуть? - Емеля спрашивает.

Задумался Соловей и так ему отвечает:

- Было тех врагов как травы в лесу, и не убоялись они ни посвиста моего соловьиного, ни покрика моего звериного. Как победить их, я того не знаю и о том не ведаю. Но может быть, нечисть земная знает.

Кликнул тогда Соловей нечисть земную, и сбежались на его клич: из лесов - лешие, из воды - водяники, из дворов - дворовики, из бань - банники, из домов - домовики и домовухи с домовятами, из стогов - стоговики, из сараев - сарайники, из риг - ригачники.

- А не знаете ли вы, нечисть земная, - Соловей спрашивает, - как нам врагов победить и правду-истину на землю родную вернуть?

Но не знали о том ни лешие, ни водяники, ни дворовики, ни банники, ни домовики, ни стоговики, ни сарайники с ригачниками. И лишь один домовенок малый так сказал:

- А вы Мокошу спросите, которая по ночам кудели ворует. Может быть, она знает.

Тогда остригла нечисть земная овцу, приготовила кудель и в разные стороны разбежалась. Даже нечисть Мокошу боялась.

Стал Емеля ждать. Час проходит - нет Мокоши, второй проходит - нет Мокоши, а на третий час зашел месяц за тучу, и слышит Емеля - зашумели травы, заскрипели деревья, ветер завыл, знать, идет Мокоша-пряха.

Протянула Мокоша руку костлявую за куделью, и видит Емеля, что у Мокоши тринадцать глаз: двенадцать на щеках, а тринадцатый на подбородке. Но не испугался он, а схватил воровку за руку и держит крепко.

- Отпусти меня, богатырь, - говорит Мокоша, и глаза ее огнем загорелися. - Аль не знаешь ты, что могу я всякому саван смертный соткать, коль рассердит он меня? Аль не знаешь ты, что меня даже нечисть земная боится?

Но не отпускает ее Емеля, а спрашивает:

- Скажи-ка мне, Мокоша-пряха, как врагов победить несметное множество и правду на землю родную вернуть?

- Не знаю я того, - Мокоша отвечает, - но знаю, что в книге моей берестяной о том написано.

И открыла Мокоша книгу, где листки из распаренной бересты, и стала читать слова волшебные. И с каждым словом, что читала она, загоралась в небе звезда новая, яркая.

- Нужен тебе, богатырь, меч-кладенец, - сказала она. - А лежит тот меч в дальнем поле, и сидит на нем гоголь-селезень, и тот меч охраняет. Но знай: лишь откроет глаза гоголь-селезень и взглянет на тебя, то почернеешь ты и превратишься в цветок каменный.

- А как же найти мне то поле дальнее? - Емеля спрашивает.

- Мышка моя тебе поможет, - отвечает Мокоша. - Но знай, богатырь, за то, что не испугался ты меня, отплачу я тебе страхом. Ни чем другим отплатить не могу: ибо сама я - страх, из страха сделана, страхом питаюсь и страхом живу. Мысли мои страшны, боль моя страшна, а радость и того страшнее. Ну что, напугала я тебя, богатырь?

- Не боюсь я тебя, Мокоша-пряха, - Емеля ей отвечает. - Нет у меня страха в сердце.

Тогда обняла его Мокоша, губами прильнула, вдохнув страх в сердце богатырское.

- А теперь боишься? - спрашивает.

- Не боюсь, - отвечает Емеля-богатырь.

- Ой ли? - засомневалась Мокоша. - Ладно, дело твое. Только знай, богатырь, что коль есть в тебе хоть капля страху, то станет меч-кладенец таким тяжелым, что не поднимешь ты его с сырой земли.

Связала Мокоша мышку из кудели, дохнула на нее, слова волшебные прошептала, махнула мышка хвостом, носиком повела и побежала дорогою лесною.

 

*

 

Долго ли бежала она иль коротко, но прибежала она к полю, где росли цветы каменные, черные. Каждый цветок был в рост человеческий. И каждый цветок стонал и плакал от ветра ночного, вспоминая, как человеком он был. Были цветы и на двух ногах: стоят, с ноги на ногу переминаются, а уйти с поля страшного не могут. Вышел Емеля на поле и видит: сидит гоголь-селезень на траве черной и спит, сунув клюв под крыло. Набросил Емеля на селезня рубаху, схватил его и в котомку кинул. Взял он меч-кладенец. Тяжел меч, будто скала каменная: видно, капля страха все же проникла в сердце богатырское.

Побежала мышка дальше, а за нею Емеля бежит. Бежит он лугами ночными, дымчатыми, бежит лесами нехожеными, пробирается тропами волчьими. Тяжело ему меч нести, из сил выбивается, потом обливается. Смотрит он: стоит телега на пути, но ни коня, ни хозяина не видно. Взгромоздил Емеля меч на телегу, впрягся в нее сам, вместо коня, и потащил. Полегче стало. Вдруг говорит ему телега человеческим голосом:

- Вот и снова встретиться довелось, Емеля-богатырь.

Узнал Емеля голос и отвечает:

- Привет тебе, Иван. Никак, в этот раз напился ты дождевой водицы из колеи тележной и телегою обернулся?

- Напился, - отвечает Иван. - Да не по глупости своей, а лишь потому, что тебе помочь хотел. Не справился бы ты без меня.

- За помощь спасибо. Да как же ты теперь снова человеком станешь? Телега ведь воду не пьет, ни из колеи, ни из копытца козьего, ни из фляги кожаной, ни из ручья лесного.

- О том после думать будем, - отвечает Иван. - Ты, Емеля, силы на разговоры пустые не трать. Силушка тебе вскоре понадобится.

Бежит мышка, не останавливаясь, среди трав мелькает, среди цветов юрко вертится, через ручьи перепрыгивает. Тащит Емеля телегу и чует: тяжелее становится меч. Как же я меч такой в руки возьму? - Емеля думает, и от дум таких меч еще тяжелей становится. Уж глубокая колея за телегой остается, с каждой верстою глубже становится. Еще немного - и завязнет телега в земле по самые ступицы. Вот и утро пришло, вот и день настал, вот и стал день к вечеру клониться.

И видит Емеля: стоят шатры на поле сизом, полынном, а вокруг шатров - множество врагов саранчою копошится. И видит Емеля: связал басурман Индрика-зверя, что на кота похож, и песню такую поет:

 

Костями твоими я дорогу вымощу,

Мясом твоим колбасу набью,

Из жира твоего свечей налью,

Из шкуры твоей шапку сошью!

Что ж ты чуда мне не кажешь, зверь волшебный, всезнающий?

 

- Покажу я тебе чудо великое, - отвечает ему Индрик-зверь, на кота похожий, - еще и день сей не закончится!

Хочет Емеля меч свой поднять, да не может: слишком уж много врагов вокруг, тревожно ему стало.

А басурман снова песню поет и снова Индрика-зверя спрашивает. И снова Индрик ему отвечает:

- Покажу я тебе чудо великое, еще и день сей не закончится!

А солнце уж к горизонту клонится. Заканчивается день, совсем немного осталось. И стоит Емеля, за деревьями спрятавшись, и меч его так тяжел, что не может он поднять его.

Вот и закончился день, вот и спряталась солнце за деревьями. Засмеялся басурман, лук свой натянул и говорит:

- Так и не показал ты мне чуда великого, зверь волшебный, всезнающий! Нет в тебе правды-истины! Нет ее и в земле твоей!

Отвечает ему на это Индрик-зверь:

- Погоди лишь немного, увидишь ты чудо великое!

Силится Емеля меч-кладенец поднять, да не может.

Рассмеялся басурман и пустил стрелу вострую прямо в сердце Индрика-зверя. Закричал тогда Емеля страшным голосом, так что верхушки берез наклонилися. Схватился он за меч и чует: стал меч легким, как лунный луч. Бросился он на врагов, и случилось тут чудо великое: дрогнули враги и побежали во все стороны, будто вши недавленые.

Много врагов тогда полегло - густо легли, что бурьян скошенный. Много крови вражьей тогда пролилось - на локоть в глубину кровь землю пропитала. Много воронов досыта наелось мясом человеческим. А, прогнав врагов поганых, поправил Емеля рубаху, что из-под пояса выбилась, пот со лба утер и вернулся к Индрику-зверю. И видит он: сидит зверь, жив и здоров, на кота похожий, и лапу свою облизывает.

- Как же так? - удивился тому Емеля.

- Запомни, - отвечает ему Индрик-зверь. - Нет такой стрелы, что может правду сразить. Нет той ночи темной, что сможет погасить правды свет. Нет той темницы сырой, куда можно схоронить от людей правду-истину. Нет того моря-океана глубокого, куда можно ее бросить. А теперь прислушайся, богатырь, и на всю жизнь запомни, что ты слышишь!

И прислушался Емеля, и слышит он женский плач скорбный, жалобный, что по всей земле течет, разливается. Туманом тот плач из оврагов поднимается, росою травы к земле гнет, ветром в соснах могучих шумит. Взглянул Емеля на лист папоротника и видит: капли росы стали красными, будто кровь пролитая, и увял лист папоротника, пожелтел, скукожился.

- Что это? - удивившись, спрашивает он Индрика-зверя.

- Это мать сыра земля плачет о детях своих, что погибли от меча твоего, - отвечает ему зверь. - Ибо, что народ твой родной, что басурманы поганые, - все они дети одной земли, все они ей равно дороги, и обо всех она плачет одинаково, как мать о дитяти.

Так он сказал, попрощался с Емелей, и отправился к берегу морскому, где дуб стоял, а может быть, и до сих пор стоит.

 

*

 

Впрягся Емеля в телегу и потащил ее по дороге, что в гору вела.

- Оставь меня, богатырь, - говорит ему телега человеческим голосом. - Брось меня гнить в лесу темном. Мохом я покроюсь, дождем меня умоет, снегом занесет, а к весне трухою я рассыплюсь да бурьяном обросту.

Ничего не отвечает на это Емеля, лишь тащит телегу в гору, от натуги покряхтывает. Вот и дорога закончилась, пошла бугриться непролазь, за нею камни круглые. Тащит Емеля телегу дальше по камням. Все круче гора становится, по правую руку дикие скалы поднимаются, по левую - горная речка грохочет. Остановился Емеля на земле неисхоженной ровно посредине между скалами и речкой и говорит:

- Вот тут, пожалуй, в самый раз будет.

Толкнул он телегу вниз. Понеслась телега, на камнях подпрыгивая. Раз подпрыгнула высоко, второй - еще выше. В третий - так подпрыгнула, что трижды в воздухе перекувыркнулась и упала на землю уже в облике человеческом. Застонал Иван, бока ушибленные потирая.

- Ох, и крепко же мне досталось! - говорит. - И главное, все зря!

- Отчего же зря? - спрашивает его Емеля, подойдя.

- Стоит мне один раз водицы напиться, как снова превращусь я неведомо в кого.

- Ох и глуп ты, Иван-богатырь, - Емеля ему отвечает. - Всякий раз, перед тем как напиться захочешь, упрись ногою и оставь на земле сырой свой след. Из него и попьешь. Вот так и сможешь ты сам собою остаться.

Поблагодарил Емелю Иван за спасение и за совет и отправился дом родной искать. А нашел ли - нам о том неведомо.

 

Обсудить на форуме