Крыса, кусающая небо


 

«Обезьянник» около входа в метро был образцово-показательным: здесь пахло мочой и грязью. От стен тошнотно-синего цвета несло холодом, словно где-то спрятался кондиционер, вращавшийся на всю катушку. У июльской жары никак не получалось пробраться внутрь, вероятно, из-за толщины бетона. Отметка термометра: десять-двенадцать градусов. Если, конечно, здесь находился термометр.

На почерневшей от времени деревянной лавке сидели два следователя. От одного взгляда на их измятую форму со следами ежедневного перестирывания хотелось завыть. Шариковая ручка летала по бумаге туда-сюда, запечетляя оттенки моего правонарушения. Рядом с протоколом – две эмалированные чашки, в которых настаивались пакетики копеечного «Высокогорного» чая.

Снаружи - многолетние потеки заварки.

Для таких как я в «обезьяннике» подготовлено целое представление. Гвоздь программы - бомж за решеткой для буйных. Он с периодичностью в полторы минуты орал: «Не имеете права, гады, я с документами!», брызгал слюной и театрально хватался за прутья.

Словом, антураж как из бородатого анекдота.

Шла двадцатая минута пребывания в этом месте. Каждая секунда раздражала. Веко правого глаза дергалось. Я знал, что это первый признак нервного тика, однако старался не заострять внимания.

С поверхности заваривающегося чая поднимался молочный дымок. Смешивался с кислым воздухом.

- Командир, может, договоримся?

Миролюбивые интонации. Голос, противный самому себе.

Внутри пылало желание: передушить этих помойных крыс, медленно, со вкусом. Подумаешь, поймали с открытой бутылкой пива! Конечно, закон есть закон. Неположено – сам виноват. Но если судить по справедливости: разве здесь нет кандидатур поинтересней? От некоторых веет аурой грабежей и убийств на расстоянии в несколько километров.

Однако, зачем? Если у человека пивное пузо, очки, кое-как держащиеся на изоленте, неряшливая борода и рубашка с соляными кругами под мышками, то и справиться с ним гораздо легче, верно? Кому нужны трудности, когда можно найти обычного работягу. Расслабился после работы, потерял бдительность. Много из кармана не вытащишь, но продуктов купить хватит.

Таким я и старался выглядеть со стороны. Все бы ничего, но любая роль время от времени выходит актеру боком.

Злополучная бутылка стояла неподалеку от протокола. Из-за сдохших флюоресцентных ламп не было непонятно, сколько в ней осталось алкоголя. На горлышке - отвратительная капля старческой слюны.

Один из следователей, тот, что постарше, разыгрывал плохого полицейского. Получалось вполне достоверно. Возможно, в обычной жизни он добросовестно содержал семью, собирал на выходные компанию из бывших однокурсников, вел их на совместное распитие водки в ближайший парк, вооружившись пакетом маринованной свинины и одноразовым мангалом… однако сейчас он угрожал мне несколькими сутками заключения. Говорил, что распишет протокол так, что я вылечу с работы быстрее, чем успею допить остатки пива.

Набивал цену.

Его коллега молчал, помешивал в чашке рафинад, и уж точно не собирался становиться хорошим парнем. Либо этот спектакль не был рассчитан на две роли, либо я ничего не смыслил в современном искусстве вымогательства.

Самое ироничное, - одно движение моего пальца, - и страдать будут не только эти двое, но и их «не-имеете-права-гады»-реквизит. Заскулят от страха, подавятся собственной кровью и станут подбирать неизвестно почему выпадающие зубы.

А потом их пальцы выгнутся против костяшек. Щелк-щелк. Собранные зубы окажутся на полу. Так забавляться можно бесконечно, раз за разом вводя новые условия и наблюдая, как идиотский протокол перестает занимать место в их головах.

Как же велик соблазн.

Раньше я не потерпел бы такого отношения. У крыс нет имен и личностей, они все одинаковые. Сильные используют зубы и когти. Слабые убегают и прячутся. Убивай их тысячами, миллионами – меньше не станет. Кричащие, зараженные, с перебитыми лапами, они забираются по прутьям клетки только для того, чтобы упасть в разъяренную толпу сородичей. От поколения к поколению имена стираются.

Но с годами стареет не только тело, - чувства также наполняются усталостью и благоразумием. Пожалуй, моя жизнь слишком долго петляла среди людей. Становлюсь похожим.

 «Успокойся, старик. Ты же знаешь, в чем проблема. Эксперимент зашел слишком далеко. Эти двое - всего лишь результат пищеварения. Организм – лабораторная пробирка, загаженная временем. Если в ней когда-то находились полезные соединения, - они давным-давно распались или высосаны паразитами».  

- Командир, ну не надо, ну дурак я, зря сунулся под горячую руку, давай разойдемся…

- Это не дело, уважаемый, не дело. Зачем на жалость давите? Я на работе, провожу все строго по закону, ущемлений и несправедливостей никаких нет. Верно? Верно. Так что уймитесь. Хорошо бы еще паспорт ваш по базе пробить, на всякий случай.

Старший потянулся к служебному телефону и набрал бессмысленную комбинацию якобы существующего номера. Напустил грозный вид. Переговоры ведутся с высшими инстанциями – никаких шуток. Разве что в трубке нет ни звука.

«Сколько они хотят взять с меня? – промелькнуло в голове. - Пять сотен? Тысячу? Скорей бы… Нет сил терпеть».

Я виновато посмотрел на листок протокола. Почерк корявый. Шариковая ручка расцарапала бумагу сверху донизу. Строчки, бесполезные, грязные, отвратительные.

Внезапно по моим рукам пробежала дрожь, особенная, не имеющая ничего общего с физической. Словно в бесконечности одинаковых лиц промелькнуло чье-то знакомое.

Тишина. Уставшие люди торопятся домой после рабочего дня. В метро суета: топот шагов по лестницам и едва слышные попискивания турникетов. Разговоры, наполненные сбивающимся дыханием.

А в воздухе – волны холода, более мрачного, чем холод «обезьянника». Где-то поблизости происходило то, чего я не чувствовал больше двух тысяч лет. Одна из крыс смогла прогрызть дыру в клетке. Прутья реальности разошлись в стороны. Чье-то тайное желание обретало новую жизнь, обрастало плотью, свободной от физических и нравственных законов.

«Материализация воли».

Как странно это звучит в мире, где составляются протоколы нарушения общественного порядка. По привычке начал искать причины проще. Например - показалось. Или нервы сдали. Людям всякое мерещится, а чем я хуже?

Но понемногу сомнения исчезали.

Он снова появился. Человек, создающий силой мысли новую реальность… знать об этом и оставаться спокойным, - все равно, что смотреть в глаза господу и не задать ни одного вопроса.

Я знал: километрах в двухстах отсюда из кабинетов выбегают представители власти. В замках зажигания черных автомобилей поворачиваются ключи. В гудящие машины запрыгивают люди с оружием в руках. Они ждали этого момента, может быть, не так долго, как я, но не менее упорно.

Листок протокола беспомощно цеплялся за расползающуюся реальность. Неплохо бы заламинировать его и повесить дома на видном месте. Вечером проходить мимо с чашкой кофе. Бессмысленная жалоба несуществующим инстанциям, написанная в стенах «обезьянника». Так похоже на мир.

Время делать грязную работу.

Я бросил на крыс особенный взгляд.

Старший,  секунду назад разговаривавший с телефонной трубкой,  внезапно умолк. В уголках его глаз появились слезинки, лицо покраснело от прилившей крови, а губы испуганно зашлепали: «Ма-ма… ма-ма…»

Его товарищ замер. Краешек чашки остановился в нескольких сантиметрах от побелевших губ. В эту секунду на нем можно было даже провести хирургическую операцию: все равно побоялся бы пошевелиться от страха.

Нелегко выдержать взгляд существа, живущего в мире с момента его сотворения. Эти двое пустят себе по пуле в лоб через несколько часов, или разобьют телефонную трубку и осколками пластика попытаются вскрыть вены.

Бомжу тоже досталось. Он забился в угол камеры, нагадил в штаны и теперь скреб ногтями штукатурку. Хотел выбраться наружу. Бетонное крошево и эмалированная краска забивались под ногти.

Взяв со столы бутылку, я допил оставшееся пиво.  Жидкость отдавала техническим спиртом, но казалась мне самым прекрасным напитком из тех, что довелось попробовать.

В голове всплыла одна странная картина.

Несколько дней назад я возвращался домой после работы и, проходя через автостоянку рядом с подъездом, заметил котенка. Он спрятался в тени проржавелого автомобиля, брошенного, со спущенными колесами. Вокруг, - новые блестящие машины, под которыми нет грязи или паутины. Никаких протекающих поддонов и стуков в двигателе. Но все они использовались. Разве под ними можно спрятаться от июльского солнца?

Еще одна пугающе крысиная мысль. Что бы она могла означать? Почему мне нравилось представлять себе этого котенка?

«Кажется, у пса расшатались клыки…»

 

***

 

Недалеко от метро прошел дождь. Крыши домов блестели, словно инкрустированные невидимыми драгоценными камнями. Завитки туч цеплялись к городскому смогу и лениво расползались в стороны, превращая небо в хаос штрихов и градиентов.

В центре переулка трое хулиганов обшаривали карманы мальчика лет тринадцати. Сам мальчик стоял на коленях, избитый, в разорванной одежде. Неподалеку валялся рюкзак со школьными принадлежностями. Учебники вывалились из его вспоротого брюха. Тетрадки в молочно-белых обложках разлетелись по асфальту.

Прохожие торопливо пробегали мимо, опасаясь, что им тоже перепадет. Переулок не подходил для игры в героя: оживленные улицы находились как минимум в трехстах шагах отсюда, а трое взрослых парней станут проблемой даже для тренированного человека.

Панели домов сжимали горло переулка своими бетонными пальцами. Беспомощный крик стен звучал даже в тишине, заставляя чувствовать себя неуютно.

«Здесь ловушка, обойди стороной».

На мокром асфальте засыхали капли крови.

А еще в глазах мальчика… эту эмоцию я знал очень хорошо. Беспомощность. Момент, когда исчезают возможности и варианты. Истина очевидна: ты ничем не отличаешься от соринок под ногами. Еще одна крыса, загнанная в угол, как и все остальные. Будущее – воля случая.

Я подошел ко входу в переулок со стороны метро. Солнце напекало лысеющую голову,  поэтому первым делом я нашел затененное место, откуда хорошо просматривалось происходящее. Хулиганы заметили меня, переглянулись, достали ножи и для вида покрутили их в руках. Увидев, что я не собираюсь ничего делать, они проигнорировали мое присутствие.

Правда, успехом у них не пахло: единственной ценностью мальчика был проездной в метро, поэтому по ходу действия приходилось импровизировать:

- Посмотри, что за футболка. Дорогая, нет?

- Да черт его разберет. Какая-то «Bona».

- А-а-а, не знаю! Китайщина копеечная! Нищеброд!

Пинок в живот. Мальчик неестественно дернулся.

«Кусай! Вставай и кусай! Давай же…»

Слева от меня упала дождевая капля. Я поднял глаза и увидел над собой пожарную лестницу, прикрученную к стене многоэтажки. На ее перекладинах висело еще несколько капель. Они незаметно двигались из стороны в сторону под действием сил, о которых никто, кроме меня, не знал.

Я чувствовал в воздухе беспокойство, давление. Так, порой, идешь рядом с электростанцией и вслушиваешься в гудение линий электропередач. Глаз не замечает ничего странного, но звук… кажется, он вот-вот проломит пленку между воображением и реальностью. Зажмурься - и вкус катастрофы вспенится на языке ложкой соды.

По асфальту пробежали трещины. Стены домов затрещали. Пожарные лестницы заскрипели, изгибаясь с легкостью медной проволоки. Пространство превращалось в ожившую галлюцинацию, где каждый предмет просыпался, обретал душу и начинал двигаться. Мусорные баки задребезжали.

- Чего происходит? – спросил один из хулиганов.

- Может, землетрясение? – предположил другой.

Воздух задрожал, наполняясь призраками. Словно кто-то разлил цистерну с бензином, и теперь топливо испарялось.

Мусор и пыль сворачивались в клубы дыма, сгущались и становились плотнее, образуя коконы с пленкой из полиэтиленовых оберток и щепок. Пленка шевелилась, как будто под ней что-то двигалось, росло, и теперь собиралось выбраться наружу.

Завороженная, троица безучастно наблюдала за происходящим.

 «Кусай!»

Коконы парили в воздухе, подвешенные невидимыми нитями к невидимому пространству. На одном из них появился выступ: что-то собиралось пропороть поверхность. Оболочка растягивалась, но не поддавалась.

Еще раз.

Еще.

Пленка натянулась и прорвалась.  Из зияющей раны полилась кровь и желчь.

Наружу показалась когтистая лапа.

Один за другим пленки рвались, и из коконов вылезали чудовища, покрытые мокрой шерстью. Они напоминали волков, но только не тех, что можно увидеть в зоопарке или телепередаче, а тех, что представляют себе дети, когда прячутся под одеяло и отказываются засыпать. Зубы, размером с ладонь, горящие желтые глаза, тела, огромные, как автомобили, а еще – длинные острые когти.

Вертикальные зрачки тварей светились злобой и жестокостью. Лучи солнца бликовали в каплях желчи на кончиках шерсти.

Мальчик поднялся на ноги, набрал в легкие воздуха и закричал изо всех сил:

- Убейте их! Убейте! Убейте!

Чудовища оскалились и несколькими прыжками сократили расстояние до хулиганов. Их когти кромсали тела на клочья, словно те были сделаны из бумаги. Клыки вгрызались в хлипкие ткани так легко, что меньше, чем за минуту, переулок оказался полностью залит кровью. Дымящиеся куски мяса заляпали стены.

И это было все, что осталось от трех безликих крыс. Они ничего не успели понять или почувствовать. Даже испугаться. Не было криков, просьб о пощаде. Их просто раздавили.

Воздух наполнился запахом внутренностей.

- Видели?! – закричал мальчишка в мою сторону. – Я всех их убил! Я самый сильный! Меня больше никто не тронет!

- Молодец.

- Смеетесь, да? Вам нравилось наблюдать, как меня бьют? Думаете, я не заметил?

Мальчишка улыбался. Победа над беспомощностью опьяняла. Сказка обернулась реальностью. Он стал героем, которому все по плечу. Кто бы ни встал на пути - чудовища разберутся. Заплывший жиром пенсионер, - ну что я мог ему сделать?

Его улыбка – тот же крысиный оскал.

Самоуверенность мальчишки разбередила воспоминания, которые почему-то приносили мне боль. Все повторяется по-новой. Я видел такое же торжество, когда один талантливый парень научился превращать воду в вино. Люди носили его на руках, слушали внимательно и трепетно. Когда он произносил речь, их сердца стучали тише. Их жизни превращались в священные пути.

Как наивно. Один считал, что сможет научить окружающих любить друг друга, а второй считает, что если есть сила, то нужно наказать тех, кто достоин наказания. Оба – ошибки в функционировании системы. Моя задача - устранять их, уничтожать следы деятельности, пресекать случайные и неслучайные открытия. В отличии от других крыс, эти две бежали по лабиринту безумия с динамитом в пасти.

Меня создавали так, чтобы я не различал лиц. Все люди одинаковые. Подопытные животные.

Тогда почему у некоторых из них никак не получается подохнуть в глубинах памяти?

Чудовища повернулись в мою сторону. Двинулись навстречу. Их ноздри раздувались. Мальчик играл в кошки-мышки: вот-вот старик испугается, позовет на помощь, побежит. Однако вместо этого я сделал шаг навстречу. Как будто бояться должен сам мальчик.

Раскрыв пасти, чудовища рванули ко мне, но, не преодолев и половины пути, начали запинаться о невидимые преграды и падать. Их позвоночники ломались, пропарывая шкуры. Каждую тварь скручивало в мешок из мяса и костей. Конечности изгибались под неестественными углами. Ткани рвались, разбрызгивая в стороны кровь.

Рубиновые капли шлейфом перьевых облаков падали на асфальт, создавая грандиозные узоры, столь же непонятные сознанию, как течение жизни и смерти. Меня давно перестало прельщать насилие, но в такие редкие моменты я по-прежнему восхищался красотой жестокости, проступающей сквозь швы протекающей реальности. Но я не стал наслаждаться этим зрелищем. Волки сдохли всего за несколько секунд. Все-таки, это одно из первых чудес мальчика. Стоит отнестись к нему с должным уважением.

Сам же мальчик сделал несколько шагов назад. Он хотел убежать, но тело его не слушалось, поглощенное эгоистичной болью синяков и ссадин. Разрывалось перед выбором: плакать или кричать.

- Дяденька… пожалуйста…

- Не бойся. И заранее - извини. У нас мало времени. Инквизитор близко.

Размахнувшись, я изо всех сил ударил его по голове. Мальчик обмяк и упал на свой разорванный рюкзак

Переулок замер, будто бы переспрашивая, - зачем?

«Извини. Я не умею по-другому. Меня таким создали.

К тому же совсем скоро тебе не понадобится тело. По крайней мере, свое».

Ступеньки пожарных лестниц трескались из-за деформации и теперь падали на асфальт под весом собственной тяжести. Каждое падение сопровождалось коротким отрывистым ударом, отражавшимся от стен переулка.

 

***

 

Резиновый коврик с надписью «Добро пожаловать» я положил около входной двери, рядом с этажеркой, забитой домашними тапочками. Приветствие набрано курсивом. Если перевернуть, с обратной стороны можно увидеть нацарапанные мелом каракули. Символы, которые вряд ли расшифрует хоть один специалист по древним языкам. Все специалисты, вместе взятые.

Впереди стены, пол и потолок. Уйдут часы, прежде чем закончится подготовка ко встрече с инквизитором. Он на заднем сиденье оголтело несущегося через город автомобиля. Перебирает четки, достает из нагрудного кармана шелковый платок и стирает им капельки пота со лба.

Я дал приют крысе… Проклятое человеческое племя испортило сторожевого пса.

За окном стояла жара. Сквозь раскаленный бетон просачивались испарения городских канализаций.

Мальчик очнулся. Сначала неуверенно пошевелил пальцами, все еще ничего не понимая, а потом попытался вытащить руку из наручников. Захрипел. Рывок за рывком на кисти все ярче проступала отметина металлического браслета. Наверное, в эти секунды мальчик видел во мне маньяка, прячущего в шкафу молотки для отбивки мяса.

Противоположный конец наручников пристегнут к батарее отопления.

Можете считать это профессиональной болезнью. Из всех вариантов я выбирал тот, в котором был уверен больше всего. Логично: мальчику некуда бежать, и при этом он постоянно перед глазами, ни один трюк не останется незамеченным.

- Заткнись, - попросил я. – Кричащие дети, это… это… невыносимо.

- Что вам нужно?

- Справедливость. Нормальный ответ?

Мальчик посмотрел на мои перепачканные мелом пальцы. Умолк. Сконцентрировался, собираясь призвать чудовищ.

- Бесполезно. Это очень простой трюк. Ты еще не знаешь, как можно убивать. Например, сбросить на город атомную бомбу. Стереть людей, получить медаль за отвагу и потом показывать ее внукам. Это назовут подвигом. Твоим именем будут гордиться. Или, скажем, прибить к полу двух человек и высыпать на них ведро тифозных блох. Вести журнал наблюдений. Что произойдет с подопытными, как скоро они умрут, от укусов или от тифа. Тел не найдут, зато ты напишешь отличную медицинскую статью, станешь экспертом в своей области и, может быть, однажды получишь нобелевскую премию. Собаки…

Мальчик уставился на меня непонимающим взглядом.

Да, действительно, что это было? О чем я могу рассказать человеку, с которым такая огромная разница в возрасте? Может быть, этими словами я хотел что-то доказать самому себе? Или меня покинула уверенность.

Крепче сжав в руке кусочек мела, я начал разрисовывать стену рядом с батареей. Линии получались блеклыми, приходилось проводить их по нескольку раз, вычерчивать каждую закорючку. Почему-то это меня расстраивало.

То, что я вкладывал в рисунки, раньше назвали бы магией, заклинаниями, рунами. Однако все они – бессмысленные линии, если не подтолкнуть их особенной силой. Материализацией воли. Наверняка эта сила существует в природе естественным образом, как, например, гравитация или магнитное поле. Есть, но нельзя потрогать руками. Существа, способные чувствовать ее и взаимодействовать с нею, становятся богами. Они могут творить миры, наполнять эти миры всем, чем захотят, а потом смотреть на дело рук своих, и хмыкать под нос: «Это хорошо».

Но сложно сразу сделать так, чтобы сказать «Это хорошо». Нужна тестовая планета. Лаборатория, где подопытные крысы станут пожирать друг друга, передавая из поколения в поколение одни и те же вопросы: кто их здесь держит и зачем? Смогут ли они попасть после смерти в достойное место, где не надо ни с кем бороться?

- Кто вы? – мальчик напомнил о себе. Его голос дрожал, однако я не мог уловить интонации. Не знаю почему, но детские эмоции для меня оставались чем-то непонятным и непредсказуемым.

Я ничего не ответил. Зачем? Через несколько часов он сам все узнает.

Мальчик оглянулся по сторонам и поежился.

Вид у квартиры неважный. Мебели нет, линолеум на полу пузырится. Десять лет назад я купил эту квартиру в новостройке. Какой она попала в руки, - такой и оставил. Здесь не нашлось места даже для кухни и кровати. Центром мира стал переклеенный на тысячу раз надувной матрас и лежащая рядом с ним гора одежды. Большего мне не требовалось. А вот прихожую пришлось обустроить, чтобы случайно звонящие в дверь люди не почуяли неладное.

С каждым прожитым годом дни летят все быстрей и быстрей. Становится неважно, где и как существовать. Достаточно не выделяться в обществе, ходить на неприметную работу, пить пиво рядом с метро и наблюдать, как день за днем вокруг становится все больше мусора.

Мальчик зашмыгал носом.

- Вы убьете меня… я видел в кино…

Мел в моей руке остановился. Линия осталась незавершенной, у меня не получалось сосредоточиться. И это рушило весь план. Мне казалось совершенно логичным то, что мальчик должен быть в поле зрения – так я смогу защитить его. Потому наручники и батарея. А истерики я не предвидел. И даже толком не мог понять, что ее вызвало. В голове крутилась мысль: «Ты слишком жесток с ним, это всего лишь ребенок», но я не понимал ее значения. Наверное, услышал в каком-нибудь фильме.

Что сказать ему, чтобы он успокоился?

За меня все решили рефлексы. Я снова ударил его по голове, ровно с той силой, чтобы он выключился. И тут же почувствовал себя идиотом.

Разжал кулак.

Пальцы заляпаны раздавленным куском мела.

- Эх, парень-парень, - сказал я в никуда ни для кого. -  Ты даже не понимаешь, что натворил. Потерпи немного. Второй ошибки не будет…

Настало время сделать последнее чудо. Когда-то я на него так и не решился.

Что мне делать, когда мальчик придет в себя? Выслушать еще больше истерик? Наверняка я только усугублю ситуацию. Придется что-нибудь придумать.

Перекинув тело мальчика через плечо, я вышел на лестничную площадку и вызвал лифт. Нажал кнопку последнего этажа. Обычно там никого не бывает. И в этот раз тоже не было. Крепче уцепившись за перекладины пожарной лестницы, вытащил ребенка на крышу и положил рядом с лениво крутившимся вентилятором кондиционера.

Здесь дул приятный ветерок, хотя солнце в небе палило изо всех сил. Никакой духоты. Захотелось расстелить полотенце и лечь загорать. А еще поставить рядом ящик со льдом и доставать оттуда пиво или минералку, в зависимости от настроения. Наблюдать, как облака смешиваются между собой в фантастические формы и уплывают вдаль, чтобы никогда не вернуться.

«Прощай, сторожевой пес!».

Как же печально прозвучали эти слова в моей голове…

Я наклонился к мальчику и сомкнул пальцы на его горле. Почувствовал биение сердца: неторопливое, сонное, безмятежное. Словно не существовало инквизиторов, лаборатории, крыс и всей той круговерти проблем, в которую он вляпался.

Секунда - и мы поменялись телами.

Окружающий мир обрушился на меня, словно многоэтажное здание: расплющивая, опутывая беспомощностью. Я не мог даже закричать в этот клетке. Это намордник, самый настоящий намордник, добровольно нацепленный. Но хуже всего – чувство разочарования.

Мальчик ничего не умел. Всего лишь обычный ребенок. Иногда он прогуливал школу, иногда перечил родителям. Приносил дневник с тройками и мечтал стать автомехаником, хотя и не понимал, что это за профессия. Его чудовища оказались стечением обстоятельств. Случайностью. Неосознанным колдовством. Он не был достаточно зол, агрессивен, и не так уж мечтал о переменах.

Еще одна крыса. Ничем не примечательная.

«Порой ирония ставит необычно жирные точки», - промелькнуло в голове.

Тело старика, где я находился несколько секунд назад, сотрясали судороги. Сознание мальчика барахталось в водах информации, пытаясь сохранить целостность. Нелегко впитать такой объем знаний.

Если в тело пианиста пересадить скрипача, то он не сможет играть на скрипке. Любое умение – это не только память разума, но и мышечная память, память нервов, рефлексов. Хороший музыкант во время игры не думает о том, где у него пальцы. Тело знает ответ. Музыкант думает только о мелодии.

Когда мальчик разберется в устройстве сторожевого пса и овладеет его информацией, лаборатория получит нового бога. Внутри мертвого тела поселиться крыса, способная укусить небо вместе со всеми его обитателями.

Но теперь я не был уверен, что мальчик справится с этим.

Я наклонился к своему бывшему телу и залез в карман брюк, в надежде найти немного мелочи, купить пива. Хотя бы разбавленного. Умирать так умирать.

Тридцать рублей.

Я улыбнулся. Этот мир заканчивается там же, где начинается. Разве что раньше за тридцать монет можно было нанять извозчика и покинуть город, а теперь на них не купишь даже самую дешевую алкогольную поделку. Едва хватает на акционную плитку шоколада. Но мне не хотелось шоколада.

Без сожалений монеты полетели в пасть города.

 

***

 

Сидя в дальнем углу квартиры, я чувствовал запах инквизитора: отталкивающий, неотвратимый, словно кто-то разом зажег упаковку ароматических палочек. Он был на лестничной площадке. Вместе с несколькими армейскими взводами. Солдаты заняли пролеты на три этажа вверх и вниз. Они сжимали в руках оружие, обливались потом и ждали приказа.

Их было так много, что даже сосредоточившись, у меня не получалось определить их количество.

И все же запах фанатика ни с чем не спутаешь. Инквизитор всего один, но безумием от него разит, как от целой армии психов.

Сложно сказать – кто такие инквизиторы. Я не разбирался в церковной иерархии: на какой они находятся ступени, отдельный ли это орден и назывался ли он когда-то по-другому. Но где бы не происходила чертовщина - появлялись эти фанатики. Инквизиторами их стали называть со времен средневековья, тогда они были на каждом шагу. Герои, для которых перестало хватать чудовищ.

Воображение человека творит странные вещи: неосознанно оно способно породить монстров из страхов, и даже не понять этого. Та же самая материализация воли, только на уровне подсознания. Нельзя считать ее полноценной, - ведь люди не понимают, что чудовища – дело их рук. Так появляются вампиры, оборотни, одержимые.

В чем-то инквизиторы были похожи на меня, и отчасти делали мою работу: искали дыры в клетках лаборатории. И со временем научились их находить. Как ни странно, при помощи той же подсознательной материализации. Фанатики теряли связь с реальностью, теряли личности, но в обмен получали интуицию, которую считали проявлением божественной воли. Методы работы  у них тоже были специфическими: они создавали щит из живых людей и изматывали противника. А затем - убивали.

Жара на лестничной площадке становилась невыносимой. Капли пота текли по напряженным лицам, падали на пол и тут же высыхали. Пахло пылью и отбросами из мусоропровода.

Капитан подразделения поднял руку.

Марш.

Входная дверь слетела с петель и врезалась в стену. Штукатурка под обоями покрылась сетью трещин. В прихожую забежало несколько затянутых в бронежилеты человек, с автоматами наперевес. Подошвы их ботинок отпечатались на коврике с надписью «Добро пожаловать».

Из коврика выскользнули тонкие черные руки. Искривленные пальцы схватили одного из мужчин и резко потянули вниз, на себя. Ноги человека провалились сквозь невидимое пространство, а сам он, ничего не понимая, нелепо взмахнул руками. Его тело, расслаиваясь на кожу, кости и кровь, исчезло, оставив на старом линолеуме кашу из раздробленных тканей, оружия и одежды.

Капкан заработал.

Первая жертва. Вторая. Третья…

Кровь и кожа разлетались по сторонам и падали тяжелыми гуашевыми мазками на стены. Стекали по когтям, торчащим из черных пальцев. Вязкие тяжелые плевки и крики. Люди по другую сторону дверного проёма не видели ловушки и напирали сзади, чтобы исчезнуть с воплями. На их месте появлялись следующие, подгоняемые криками и приказами.

- Стоять! - закричал кто-то из толпы. Толку от этого оказалось немного, - в суматохе никто не понимал происходящего.

В прихожую закатилась граната, и через несколько секунд коридор до неузнаваемости искорежило взрывом. Ловушка разлетелась в клочья вместе с останками, превратив пространство в смесь из плоти, металла и огня. Потолки и стены окрасились кровью. К их поверхностям прилипли клочки кожи, которые тут же начали оттягиваться вниз на красных слизистых стеблях. Срывались и звонко шлепались в вязкие лужи под ногами.

- Вперед, - голос инквизитора наполняла ярость. – Убейте тварь!

Я набрал в легкие воздуха и зарычал. Низкий глухой звук наполнил комнату. Стекла задрожали. Казалось, рычат сами стены.

Ступая по кровавой каше, шаг за шагом в прихожую заходили новые  люди. Они испуганно смотрели по сторонам, справа налево, вверх-вниз в поисках новых ловушек, но где-то внутри были готовы к смерти, даже учитывая ее непонятный характер. Это были хорошо обученные солдаты с натренированными рефлексами.

Однако все, что видели их глаза – голые стены с пожелтевшими обоями, исцарапанные закорючками. Круги, крючки, штрихи, стрелки, - неуверенные, ломанные, выведенные впопыхах детской рукой.

Воздух в комнате задрожал, подернулся бензиновой дымкой. По рисункам пробежала паутина трещин. Едва уловимый хруст штукатурки заставил людей остановиться. Указательные пальцы на спусковых крючках напряглись, балансируя между хладнокровностью и безумием.

Со скрежетом поверхности стен начали лопаться. Из рисунков со скоростью распрямленных пружин вылетали косматые пасти, хватая желтыми клыками замерших солдат, отрывая руки, ноги, головы. Выплевывали и кусали снова.

Испуганные люди палили во все стороны, пули с чавканьем расковыривали шерсть и исчезали внутри чудовищ. Раны набухали, словно язвы, из них сочилась черная слизь. Распухающие края соприкасались, проникали друг в друга воспаленными волокнами, и сквозь плоть прорастала новая шерсть.

Квартиру наполнил пороховой дым. В комнату затекала дымящаяся кровь. На фоне разбросанной одежды, книг и упаковок из-под еды, она выглядела неестественно, казалось, что все вокруг - страшный сон. Пропитанный кровью воздух сочился сквозь нитки кошмара. Пули и кровь разрушали рисунки, но жертв среди людей было несоизмеримо больше.

- По рисункам! По рисункам! – до кого-то из солдат дошел принцип действия ловушек. Автоматные очереди зазвенели с новой силой. Начерченные мелом линии крошились и падали на пол осколками штукатурки.

Один за другим крысы появлялись в комнате, щуря глаза в пороховом дыму.

Но здесь их ждало кое-что похуже чудовищ.

 

***

 

Тело мальчика было подобно сломанному инструменту. Я никак не мог сконцентрироваться, представить себе что-то, что могло сойти за защиту. Постоянно меняющийся фокус внимания портил любой замысел, но кое на что неказистых навыков все-таки хватило. Я смог изменить ткани. Голова стала в два раза больше, прорезь рта тянулась вдоль морды, словно молния наплечной сумки. Внутри – зубы в несколько рядов, как у акулы. Вместо рук – когтистые отростки, покрытые роговыми чешуйчатыми щитками. Ноги на манер собачьих - полусогнуты, чтобы быстрее передвигаться.

Однако, несмотря на метаморфозы, это тело оставалось телом тринадцатилетнего мальчика.

Люди с автоматами застыли на месте. Существо, представшее перед ними в клубах рассеивающегося дыма… его природа была чем-то новым. Вместо того, чтобы стрелять, солдаты побелевшими от напряжения руками пытались направить в мою сторону оружие, но им это не удавалось.

- Господи, - прошептал ближайший ко мне. – Прими меня в свое царствие небесное…

Я зарычал. Ноги оттолкнулись от пола. Стремительный прыжок. Когти прорезали воздух. Голова человека взлетела к потолку, получив ответ на молитву.

Тела распарывались на куски, и это было отвратительно. Язык во рту почувствовал солоноватый вкус, отдававший железом. Комната превратилась в ад, в трясину плоти, куда я нырнул с закрытыми глазами и теперь судорожно барахтался, пытаясь уцепиться за что-то крепкое и надежное. Но месиво из тканей и внутренностей, хлюпающее, распадающееся, напоминало кошмар. Бойню, у которой не было конца. Остатки ловушек продолжали рождать чудовищ.

Вокруг замелькали пули, врезаясь в стены, застревая между панцирных отростков. Ноги поскальзывались на залитом кровью полу, я падал среди оторванных конечностей, пытался подняться, падал снова. И продолжал убивать, слабея с каждым движением. Цеплялся когтями за стены, разрушая свои рисунки и пытаясь понять, - где еще остались крысы, попавшие в клетку.

Этот мир раздавливал меня, наваливался звуками смерти и насилия, которого я не хотел.

В живых не осталось никого. Я больше не мог подняться на ноги. Куски тел облепили стены и углы комнаты, а кровь, должно быть, уже просочилась через пол и теперь капала с потолка соседей, безнадежно уничтожая деньги, вложенные в многолетний евроремонт.

Только после того, как я затих, тяжело дышащий, пропитанный с головы до ног кровью… он осмелился зайти в комнату. Мужчина лет сорока с седеющими волосами и в очках. Длинная черная сутана, серебряный крест на груди, - он словно сошел с картинок тех историй, в которых демоны покидали одержимых и больше никогда не возвращались на землю.

Его бархатный голос звучал так приятно, будто в свободное время он подрабатывал диктором на радио:

- Ну что, чудовище, теперь ты насытилось?

Я усмехнулся. Он отлично справлялся с ролью.

- А ты как думаешь? Глянь сколько крови. Даже встать не могу…

- Искушай меня, исчадие, я не поддамся.

- Что ты несешь? Очень надо тебя искушать…

Инквизитор затрясся от смеха. Достал из кармана нож с рукояткой в форме креста.

Мне хотелось наброситься на него, вгрызться клыками в ухоженную шею, но тело отказывалось служить.  Словно пытаешься увидеть то, чего  не существует.

Сторожевой пес. Творение самого создателя. Равен ему по силе, за исключением небольшого ограничения. Уязвим для служителей церкви.

Жертва хитроумного баланса лаборатории, часть симбиотической системы, до совершенства и простоты которой люди так и не додумались. У создателя не только отличное чувство юмора, но и толковая голова: он знает,  как организовать порядок.

Я следил за этим порядком, находил ошибки и пресекал их. Люди грызут людей, их система существования одна и та же: общества и цивилизации зарождаются, расцветают, гниют, и в конце концов гибнут, освобождая место следующим циклам. Моя задача, - искать таких, как мальчик, и уничтожать их.

Крысы обязаны оставаться крысами, ни одна из них не может и не должна укусить небо.

Инквизитор воткнул нож мне в живот. Лезвие со скрежетом влезло между пластинами.

Черт, как же это, оказывается, больно.

Из раны потекла кровь. Обычная, человеческая.

- Кричи, тварь, дрожи от святого креста!

Я стиснул зубы и изо всех сил старался не издать ни звука.

- Как же все это меня… достало,- прохрипел я, словно подводя итоги размышлениям. – Заканчивай…

Инквизитор замахнулся для последнего удара, но не сделал его. Голова священнослужителя оторвалась от тела, отлетела в сторону и раскололась о стену.

Артерия толчками выплевывала кровь, которую продолжало гнать накачанное адреналином сердце.

Безголовое тело накренилось и рухнуло на пол.

 

 

***

 

- Ну и урод же ты, - произнесло существо нечеловечески низким голосом. – Превратил квартиру в бойню.

Непривычно видеть себя со стороны. Словно ожившее отражение: мое лицо, тело, борода, которую я равнял по утрам, глаза, смотрящие безучастно и недоверчиво. Оно не собиралось подходить ко мне, спрашивать, серьезно ли я ранен, чем можно помочь. Такие мелочи его больше не беспокоили.

Так вот каков сторожевой пес в глазах смертных.

Мне не нравилось то, что я видел.

- Значит, собака решила, что тысячелетия одной и той же работы – неблагодарное занятие, - Когда-то у тебя был шанс дать власть человеку достойнее меня. Он мечтал сделать мир не таким… жестоким.

- В этом-то и проблема. Слишком хороший парень. Творил пустяки: ходил по воде, превращал воду в вино… радовался. Хорошие были времена. Как только я понял, что он не собирается ломать систему, то взял свои тридцать серебряников и ушел, куда глаза глядят. Дал себе слово, что в следующий раз крыса останется жива. Почему-то меня посчитали убийцей.

- Хм, значит, моя кандидатура выглядела не так уж плохо?

- Я не могу найти ответа на этот вопрос. Теперь я – человек.

- Откуда ты знал, что обмен телами не сохранит ограничений?

- Тело – всего лишь сосуд. Крысы создавались для того, чтобы ставить на них эксперименты. Какие тут ограничения? Разве что короткая жизнь. Ничего не понял толком, – а уже время говорить последнее слово. Хорошо, если успел хоть как-то подготовиться. Кстати, тебе бы стоило принять более величественный облик. Пивной живот не к лицу мессии.

Существо кивнуло. Старческое тело начало изменяться. Кожа задубела, из спины выросли перепончатые крылья, на голове – витые черные рога. Позади - раздвоенный хвост. Ногти превратились в когти.

- Не слишком ли провокационно?

- Не думаю. Кажется, люди именно так и представляют себе революцию.

- Может быть ты и прав…

Несколько секунд в комнате стояла тишина.

- Знаешь, я мог бы вылечить тебя.

- Не стоит. Я слишком… слишком долго здесь жил. Что, если мне станет грустно? Что, если стены лаборатории все-таки мне нравились? Может, еще пожалею о своем поступке. Теперь это не так уж сложно, - пожалеть о чем-то. Лучше собирай армию и штурмуй небеса, где бы они ни находились.

- Хм, я понимаю.

Он направился к выходу, но внезапно остановился.

- Знаешь… у меня было имя, и я хочу, чтобы ты его запомнил.

Существо произнесло слово, которое я не смог понять, но притворился, что понял. Некоторым вещам невозможно научится.

Пес запоминает только своих хозяев.

Новорожденный бог вышел из комнаты. Впереди его ждала долгая работа.

Мои глаза закрылись. В первый раз губы тронула улыбка. Я сдержал слово. Этого достаточно.

В комнате стояла жара, но с каждой секундой я ощущал ее все меньше. В этом было что-то приятное и завораживающее. То, что мне хотелось найти всю жизнь и никак не удавалось. Спокойствие. Не надо ни с кем бороться и не надо никого защищать. Мир прекрасен в той форме, в которой существует, и неважно, сколько у него будет создателей, мессий и сторожевых псов.

Кажется, теперь я понимал, что чувствовал котенок, спрятавшийся в тени старой ржавой машины.

 

 

май-июнь 2014

© Иванов Н. Л.