Волчье сердце

 


Волк - это более милосердное отражение человека...

 

Костер неожиданно затрещал сильнее и громче, заставив маленького Ванко, зачарованно смотревшего в пляшущее пламя, отскочить, упав при этом на пятую точку. Дед добродушно засмеялся и потянулся за палкой, шурша ею в горящих толстых прутьях:

- Смола еловая. Да не пугайся ты так, Вань…

Старший Лён хитро прищурил свои голубые глаза, смахивая в сторону мешающий русый чуб и охватывая колени в светлых легких холщовых штанцах руками:

- Деда, ну расскажи еще чего. Интересно же!

Старик, седой как лунь, внезапно вскинул ладонь, призывая обоих внуков к молчанию, и прислушался. Мать Богиня, ну и занесло же их за редкими травами сегодня, леший подери куда от Ольховки! Вроде и отошли недалече, а тут на тебе – и опушка незнакомая, и дубы необычные, высокие, стройные, таинственно шелестящие… старые. Наверно, та самая Волчья Поляна, хоть волков давно уже нет… Очень давно. Ну, ничего, переночуют здесь – ночь летняя, теплая, с собой по краюхе хлеба с большой флягой красного, кисловатого морса взяли, а утром уже вернутся по предусмотрительно вырезанным меткам на светлой коре. Минутная тишина – и взрослый ощутимо расслабится.

- Показалось. Показалось, что серый воет. А это, видать, совы уже шумят. На охоту собираются.

Пацанята оживились, вскидывая головенки и высматривая ночных птиц. Старшому, Лёну-то, уже годков девять. Своевольный, решительный, все готов чуть что себя взрослым и серьезным показать. Ванко всего пять, но этот малёк в своей любознательности и стремлении до всего нового саму ведунью в их Ольховке обойдет. Чудное дитё. Но оба славные, хорошие, чего уж говорить… Поблекшие, выцветшие, когда-то пронзительно синие глаза, с любовью смотрят на детей. Лён снова смахнет непослушные прядки и нетерпеливо хныкнет:

- Деда-а-а!

Ванко переведет зеленые глазенки на старого мужчину и хлопнет в ладоши:

- Да, расскажи, расскажи!

- Расскажи про двух братьев! Это же их поляна, да? Ты никогда не рассказывал про них!

Старик потянется к трубке с табачком. Не всё там табачок, конечно, да только кому какое дело до этого:

- Да, их поляна. Так и быть – расскажу.

Ванко нетерпеливо заелозит на своей подстилке из лишнего куска тряпки, в которую они обычно заворачивали сорванные травы – «слезы матери», «лунь-траву» да «морсяночку», с красными цветочками которая: любую боль, если заваришь правильно, с шепотком, уберет. Корзина позади деда полна полнёхонька, все заказы ведуньи они выполнили. Только вот забрели от деревни порядочно… но да это не беда. Края-то у них тихие, спокойные. Дед плотно забьет трубку, Лён подаст тлеющую веточку. Клуб дыма, слабый, за ним – погуще, и вот уже старик попыхивает сладковатым табачком.

- Сказывают наши предки, давно было на сем месте поселение Ольшанское. Княжеством звалось. До стычки с соседями расцветало, а потом… Ну, - махнет рукой, шутливо разгоняя дым, - да ладно. Не о ней сейчас. Я вам расскажу, опята, про юную княжну, Ксану Ольшанскую, единственную дочь Князя Святослава. Много чего могут о ней поведать и мать с отцом, и странники, и ведунья наша ольховская, да только я слышал эту историю еще молодым, таким как вы, от правнука служанки той самой княжны.

Дед умолкнет, отложит трубку и протянет руку за туеском, что лежит возле корзины. Там живительный ягодный морс, что смочит его сухое от табака горло. И пока старик пьет, в лесу, что позади него, сначала послышится шуршание, а затем тихое потрескивание – словно шагает кто неторопливо по сухим мелким веткам. Открыто шагает, не таясь.

Старик быстро заткнет пробкой флягу, отложит ее и встанет, опираясь на свой крепкий суховатый посох, с коим обычно по лесу ходит. Хоть и в возрасте, с белой бородой – но крепок, а надо будет – так и постоит за себя и родных внучков. Да только из лесного сумрака с дикими блуждающими огоньками неспешно выйдет парень. Нет, скорее уже – мужчина. С длинными темными гладкими волосами, короткой бородкой темно-русого цвета, внимательными зеленоватыми глазами и правильными чертами лица. Кафтан на нем бурый, красивый, узорчато белыми нитями вышитый, с меховыми наплечниками и воротником… и не жарко ему. И штаны. И лапти добротные. И сумка черезплечная, руками искусной мастерицы расшитая – морда волчья в завитках папоротника. На странника мало похож… Скорее, из града Прибережа - версты две до него – и тоже заблудился. Дед не спешит улыбаться незнакомцу, пристально глядя на ладную фигуру.

А тот уже подошел совсем близко к костру, миролюбиво вскидывая руки:

- Мир вам и вашему очагу. Клянусь Матерью Богиней, с добрым сердцем и помыслами я пришел к вам. И прошу места рядом у огня.

Мальчики внимательно осмотрели неожиданного гостя и робко заулыбались. Понравился. Дед негромко крякнул и кивнул, принимая традиционное приветствие:

- И тебе мир, добрый человек. Проходи к нам, присаживайся. Далеко ль путь держишь?

Путник пожал плечами:

- Далеко. Заблудился. Да уже понял, куда идти… Только вот ночь застала. Не хочется ходить по лесу да ноги о корни и сухие ветки ломать. Позволите - переночую у огня.

Дед снова согласно качнул седой головой:

- Оставайся. Как зовут тебя?

- Светозар.

- Хорошее имечко. А я, стало быть, дед Михай. Так меня и зови.

Мужчина согласно улыбнется и переведет яркий, зеленый взгляд на малышню. А те все рассматривают его, во все глаза, без стеснения. Старшой откашляется и по-взрослому, стараясь сделать тонкий голосок солидным, скажет:

- Я Лён, а это брат мой – Ванко. Ваня.

Светозар и им улыбку пошлет, скупо сверкнув белыми ровными зубами, а затем спросит у деда:

- Я слыхал, что-то ты, дед Михай, рассказывал. Да перебил своим появлением.

Мальчуганы вновь требовательно посмотрели на старика. А тот фыркнул, беззлобно, с смешком, как старый кот:

- Просят они, стало быть, байку на ночь. А я им уши грею. Старыми преданиями про братьев и княжну.

Светозар скрестит ноги в расшитых темных штанах и усядется поудобнее, вежливым кивком приглашая рассказчика продолжить:

- Расскажи, дедо. И я послушаю..

Михай выбьет трубку – теперь уже толком и не покуришь, да и дымок ослабел, также вольно устроится, вытянув чуть ноющие от дневных переходов ступни в старых походных лаптях, и негромко заговорит…

 

***

Ксана, юная дочь князя Святослава Ольшанского, приложила к себе очередной наряд, смотрясь в металлическую амальгаму зеркала. Богатая парчовая ткань так хорошо оттеняет своим глубоким, насыщенным зеленым переливом ее светло-русую, пшеничного цвета, тугую косу и глаза молодой весенней листвы! Девушка вздохнет. Отложит роскошное платье и притянет следующее – синее, как волны озера близ Княжеского Замка, в кипенных белых оборках…

- Госпожа моя, княжна, ты просто чудо как прекрасна!

Ксана слабо подожмет розоватые губки и шепнет:

- Лишь бы им понравилась…

Рыся знает, о ком сейчас думает ее хозяйка. О двух братьях – охотниках, что живут в лесу. Ксана встретилась с ними случайно, сопровождая отца в охоте, пару декад назад. Княжна не знает их имен – парни рассказывают всё, кроме собственной истории, но различает братьев по глазам. У старшего – он совсем как ее брат Олег, что на два года вперед ушел - взгляд подобен ее взгляду: такая же яркая зелень. У младшего – янтарь, словно солнце при рождении поцеловало парня в веки с густыми черными ресницами. Оба хороши. Высокие. С темными мягкими волосами, ложащимися ниже плеч. Статные. Вежливые. Всегда нарядно одетые – даром, что в лесу живут. Мать теперь часто провожает дочь на охоту, когда та нетерпеливо оседлывает белую Стрелу. А девушка уже в лесу отпускает свиту из дружинников, оставляя их почтительно ждать на расстоянии – и на опушке дожидается охотников. Те словно знают, что она прискакала – выходят, не треща ни одной веточкой, из-за толстых дубов да сосен, здороваются да все, что расспросит – отвечают.

Рысе они тоже понравились, но девчонка не столь наивна, как ее княжна. Что братья в лесу забыли, раз такие умные да красивые? Где живут? Кто их родители? И вообще, попросились бы к князю в дружину – и не надо было бы девушкам раз за разом в лес тащиться из Замка – а дорога неблизкая – да потом кусочки ткани из дорогих нарядов Ксаны по кустам оставлять…

Вот и сегодня. Оденет самое нарядное – а ей потом зашивай… Эх, нелегка судьба прислужницы.

Ксана же повернется, синее платье от тела в ночной рубашке не отнимая.

- Да, это. Готовь бадейку умываться. Да краюху хлеба с молоком принеси. Не хочу в горницу матери идти – есть заставит… А я такая… буренка стала.

К слову – тонка княгиня, будто тростиночка. Но как все влюбленные… Рыся понятливо хмыкнет и мигом исполнит желаемое.

… Солнце клонится к полудню, но его ласковые летние лучи слабо ласкают личико Ксаны, запрокинутое к кронам деревьев; коса бьет по груди в такт с покачивающимися в неторопливом ходе Стрелы плечиками. Девушка жмурится, как кошка, и от щекотливых ласк Дажбога – и от предвкушения скорой встречи. А вот и поляна. Дружина привычно отстает, не забывая, впрочем, об основном наказе Князя – глаз с нее не спускать. Поляна отсюда просматривается хорошо, только вот разговаривают тихо… Впрочем, беседы чужие подслушивать нехорошо. Главное, что всё миром да по согласию Ее Княжества.

Княжна в наряде цвета утренних небес присядет на искусно вышитую алой нитью подушку, кою уложит прямо на траву. И лишь о погоде успеет перемолвиться с умостившейся на подстилке рядышком Рысей, как выйдут парни из противоположной стороны чащи. У Ксаны на миг замрет сердечко – старший маняще улыбнется, а младший одними загоревшимися глазами выскажет всю ее красоту и прелесть… Братья аккуратно достанут из сумок свертки темного полотна, усядутся – и завяжется разговор…

Декады полетят за декадами. Каждый день – непогода или вёдро – Ксана Ольшанская пропадает после всех своих девичьих дел в лесу. Нет, с служанками и наставницами по делам обучающим русокосая вежлива – с первыми, и по-прежнему исполнительна - со вторыми… Да только вот все свободное время, каждый миг, что в палатах проводит – все у окна, откуда лес виден. А когда пошли сплошные осенние дожди, и Хорс скрылся за облаками, а неистовый Позвизд решил смести с лика земного всё, что есть, своими ледяными порывами – загрустит Ксана. Долгую, выдавшуюся свирепой, злую зиму бледная девушка проведет в своей горнице, лениво плетя пряжу да вышиванками для братьев занимаясь – всё чаще тонкие пальцы иглой до крови колет, нежели с рисунком воюет…

Весна. Первая капель, подснежники… За ними – нарциссы да гиацинты лесные. Птицы поют об освобождении от ледяного гнета. Весь замок на ушах – перебрать белье, постирать, сменить наряды Княгини и ее дочери, готовиться к приему важных гостей из соседних городов-княжеств… А где же Ксана Ольшанская?

… Стрела мчит по вновь пряно-зеленому и пышному лесу, да так прытко, что просто дух вон! Тропки не забыты. Сердце девичье трепещет в унисон бурному сердцебиению ее белогривой лошадки. Поляна, поляна! Скорее! Рыська, вытянувшаяся за зиму еще на ладонь, не успевает подгонять своего вороного Ветерка – да и куда ему до охотничьей породы лошади ее хозяйки. А Ксана притормаживает, натягивает поводья – чтобы шею себе не свернуть перед спуском на опушку… Ей плевать, что позади неуспевающая дружина, что позади встревоженная Рыся – ей хочется увидеть их.

И они ее ждут, сидя на поваленном дереве, застланном темным полотном и улыбаясь.

Не изменились ни капельки. Все та же стать, все тот же нарядный вид. Старшой только встает с подстилки, а младший уже сам летит ей на встречу, помогает спуститься с брыкливой Стрелы, ну а после, встречаясь с ярким халцедоном ее взгляда своим прозрачным, насыщенным янтарем – крепко поцелует. А Ксана робко ответит… Влетевшая в этот миг на весеннюю полянку ошеломленная служанка увидит и этот поцелуй, и сузившийся, настораживающий взор старшего брата, что с отстраненным лицом скрестит руки на груди и даже отступит на шаг назад, вместо того, чтобы подойти и поприветствовать княжну…

 

 

 

***

Умирающий костер вновь резко затрещит и тут же почти потухнет. Дед Митяй потянется за палкой, которой ворошит угли в пламени, Лён поднимется:

- Деда, я принесу еще хвороста… А ты пока не рассказывай.

Пацаненок в шуршащих по густой сочной траве лаптях прытко сбегал на краешек небольшой поляны, где заготовил и прутьев, и мелких старых веток для костра. Ванко же порой громко сопит и упрямо таращит на слабые язычки уже слипающиеся глаза, но молчит. А Светозара так и вовсе не слышно – путник тих и задумчив, подогнул одно колено, на второе умостил предплечье, а уже на него – подбородок в чуть серебристой щетине. И тоже на костер смотрит, что-то свое видя в оранжевом танце язычков.

Внучок вернулся, неся кипу сухого дерева, привычно умело умостил ее на оранжевые жадные язычки, столь же аккуратно раздул пламя. При очередном треске младший внучок уже не вздрогнет – мальчонка умудрился уснуть в той самой неудобной позе – руками обхватил тощеватые коленки, а головенку – прямо на них. Брат потянется за куском ткани, бережно уложит малыша на бочок и накроет, а затем тихо усядется рядом со стариком:

- Ну, продолжай.

- Да что продолжать… Княжна полюбила младшего. И Ярослав – ее. А потом оказалось, что братья – волки.

- Перевертыши, - молчавший до сего момента Светозар подал свой негромкий, приятный голос. Лён даже охнет беззвучно, с изумлением глядя на Михая:

- Честно, деда?

Старик кивнет, вновь принимаясь забивать свою древнюю трубку. А пацаненок неверующе уставится в вновь весело запылавший огонь:

- Такого… быть не может… Это же неправда… Выдумка…

- Правда, - Светозар даже позы не сменит. Но внимательным, серьезным взглядом встретится с чуть расширившимися глазами старшего михаевского внука. – Я слыхал уже эту историю. Знаешь, что было потом? Догадаешься?

Лён только и смог отрицательно мотнуть головой.

 

***

- Стой, стой, княжна!

Ветерок споткнулся, а затем понес. Совсем неожиданно. Рыся слетела с седла; девушку сбило выступающей с бока тропки веткой, кою она обычно благополучно объезжала… Но не в этот раз. Что-то напугало ее конька, что-то нехорошее…

Дружина тоже приостановилась – помочь служанке. Ольшанскую уже и не догонишь – ветром унеслась на свою поляну… с которой через одно биение сердца донесся чей-то грозный рык, вой и быстро оборвавшийся девичий крик, полный боли и отчаяния, словно смазанный:

- … Помогите!

Лица дружинников побелели – Князь им лично головы снесет, случись что-то с его дочерью! А Рыся вовсе потеряла сознание… ибо только она с княжной знали, кем на самом деле были братья. И как позже, после их откровения пару дней назад, темноволосая служанка не отговаривала Ксану больше не ездить в лес - все напрасно. Ольшанской будто вдвое интересно стало – что же они за перевертыши такие!

Вломившиеся на опушку стражники увидели княжну, что покоилась в ласковых объятиях огромного бурого волка. Они лежали на сочной, смятой зелени травы, ее руки крепко обвивали его шею. И все было бы прекрасно и чудесно, если бы из ее разорванного горла не вырывалась бурыми жуткими толчками яркая алая кровь, заливавшая и ее искаженное в муке боли лицо, и морду волка с мутнеющими, уже белесыми от встречи со смертью, янтарными глазами. Зверю повезло еще меньше - его внутренности лилово-серыми пузырями вываливались на светло-серое платье Ксаны, на зелень, шипя и дымясь отвратительным от вони парком…

 

***

Лёну неожиданно стало холодно. Мальчик протянул к костру руки, неуверенно обращаясь к седому:

- Это… это старший брат сделал? В отместку?..

Дед Михай невесело усмехнулся, дымя серыми в ночи ароматными клубами:

- Да. Нашли его, тоже изрядно пораненного, почти в версте отсюда. – Старик коротко махнул рукой с трубкой куда-то в сторону захода солнца. Над темным лесом в той стороне горели яркие звезды. Волопас, Дева, Рыбка…

Пацан спросил еще тише:

- Он… умер?

- Его сразу же подняли на мечи. – Это снова Светозар, правда теперь путник с еле слышным вздохом вытянул ноги к огню, который в охотку хрустел ветками. – Подняли – и дело с концом. И ревущего медведя через пару саженей добили – волк, убегая, встретился с рано проснувшимся косолапым, задрал… Взбесился.

- Вот такая вот байка, Лён.

Мальчуган, еще непроизвольно вздрагивающий от своих картин в детском воображении, невесело улыбнется, а затем придвинется еще поближе к огню. Разговор еще немного повертится вокруг погоды, что обещает быть с самого утра солнечной и очень жаркой, а затем стихнет и он, словно в такт пламени. Дед поклюет носом и уснет довольно скоро, загипнотизированный и табаком, и искрами, щедро костром разбрызгиваемыми.

Заворачиваясь в холстину, старший внук думает о волках, о братьях, которые по итогу их жизни оказались разделенными одной девушкой… и не сразу поймет, что Светозар куда-то исчез. Умирающее пламя осветит только нос Ванко да седую бороду деда Михая. Но где же их спутник?

И уже на грани сна, сна, окутывающего коконом разум, туманящего предвкушением заманчивых сновидений, Лён увидит… звериный силуэт. И страха не будет – мальчуган уже переступил порог грез, замеченная фигура мальчишке кажется гостем из сонного царства… пока волк не подойдет поближе и не лизнет в лоб старшого, вглядываясь в полуприкрытые глаза своим прозрачно-зеленым, человеческим взглядом. И Лён знает, знает, кому он принадлежит. Вялый, словно ленивый детский шепот без малейшего нарочитого намека на взрослость:

- Светозар?...

«Я покажу тебе, я покажу, как всё было…»

 

***

Та же самая полянка, на которой они сейчас играют в свето-тени с затухающим костром, только много-много лет назад… Окружающие лысый пятачок теперь могучие дубы – тогда совсем саженцы, молоднячок, который нерешительно покинул родительские теплые древа и пошел вверх, к солнцу, к весеннему небу чистого лазоревого цвета… Духмяная сочная трава…

Ксана вылетает на поляну. Она знает, что Ярослав – младший волк – уже на ней, уже ждет ее с распростертыми объятьями. Но увиденная картина заставляет ее содрогнуться – медведь, еще сонный, зевающий, но полный ненависти и гнева, что мелькают искрами в черных глазах, кружится в смертельном танце с ее серым возлюбленным.

- Ярослав!

Волк знал, что девушка уже здесь – ее чудесный запах, ее дыхание, фырканье Стрелы – и все-таки отвлекся на миг от косолапого, совершая самую нелепую и смертельную ошибку. Неожиданно быстрый, почти грациозный поворот обманчиво неуклюжей бурой туши - и вот уже волк рычит, взвывая от боли. А затем и вовсе валясь в траву, манящую и острой зеленью, и жирным взрытым земляным духом.

Медведь уже возле княжны. Лошадь встает на дыбы, сбрасывая всадницу, и мчится прочь, дальше от опасности. Ксана пытается отступить:

- Светозар! Где ты? Помогите!!!

Кричать русокосой девушке не стоило – этим она только раззадорила проснувшегося зверя. Темный, почти черный волк вылетел на поляну ровно через одно дыхание после того, как тварюка полоснула острыми когтями в волчьей крови по горлу девушки. И буквально воспарил над землей, рыча и метя в глотку медведю. Бурый не ожидал - маленькие черные глазки испуганно забегали. А старший брат в своей звериной ипостаси словно сошел с ума… Медведь не успевал отбиваться мощными лапами – и отступил. Шажок, еще… Еще.. Косолапый бросился прочь с поляны, на ходу отмахиваясь от не отстающего Светозара. Если волк и получал раны – он не замечал их: настолько сильно разумом брата овладела боль и ярость. И так эта то сцепляющаяся в странном диком и опасном танце, то снова расходящаяся пара отдалялась все глубже и глубже в лес, оставляя и поляну, и погибших, и дружину с Рысей… В конце концов, зубы волка вонзились в глотку врага, но и сам он словно впервые почувствовал в правом боку сильную боль… и разжал клыки от ее сильных, остро сжимающих сердце тисков. Медведь кое-как ушел еще чуть дальше, переваливаясь, хотя в скором времени и косолапого ожидала смерть от многочисленных ран и прокушенного меха мощной шеи.

Что видел волче в последний раз? Дружинника со сталью, который склонился только затем, чтобы добить зверя, чтобы принести на смену гневу, отчаянию, невыносимой острой боли – покой. И только память, память Светозара еще бродила по здешним лесам, пытаясь найти, рассказать, оправдаться… и уйти вслед за младшим братом и его возлюбленной княжной Ксаной Ольшанской в Зеленые Леса, полные света, солнца, пения птиц и веселых баек с плясками у вечерних костров на поляне, под крупными пьяными от любви и тепла звездами.

И наконец-то волк нашел Того, Кто Выслушает…

«Веришь ли ты мне, Лён?..»

«Веришь ли ты мне?..»

 

***

 

- Верю… Верю… Верю тебе, верю…

- Лёнушко, ты чего это? – дед Михай склонился над внуком, легонько тряся его за плечо в холстине. Мальчик открыл глаза, вздрогнул и тут же сонно спросил:

- Что, что такое? Где волк?..

- Волк? Мать Богиня, нет здесь никаких волков, ты чего, родной?.. Эх, намудрил я с байками вчера… Вставай, рассветает уже… До жары должны домой вернуться.

Ванко весело рассмеялся, тыкая тонким прутиком в раковинку какой-то ранней улитки, перепугано прячущей при этом «рожки»:

- Деда, смотри!

- А ну не мучай ее, оставь, оставь…

- Так я немножко… А почему она такая ленивая?

Лён приподнялся на локтях. Что-то мешало под левой ладошкой; ноги затекли в неудобной позе, но старший внук искал еще мутным взглядом их ночного гостя:

- Дед, а где Светозар?

Старик пожал плечами, сворачивая свои полотна перед тем, как уложить их в корзину, на травы:

- Не знаю, ушел еще до рассвета, наверно. Я проснулся – его уже не было.

Лён поднял наконец-то ладонь – а под ней нашел белый волчий клык, острый и красивый. И пока дед Михай и Ваня шутливо переругивались, пока собирали свои пожитки, пока засыпали черной жирной, с червячками и травинками, землей место костра – все рассматривал и рассматривал подарок Светозара. Старшего брата. Волка.

 «Веришь ли ты мне, Лён?»

 «Верю».


Оцените прочитанное:  12345 (Ещё не оценивался)
Загрузка...