Ветер качал ветви аурелии, которые водопадом устремлялись к земле. Глянцевые листья отражали блеск лунного зрачка на небе, расцвеченном крупными звёздами. С цветочных гроздьев осыпались лепестки. Днём они напоминали крошечные раковины с алым зевом, а ночью были белыми, как снега на горных вершинах. Вдруг волна холодного воздуха с железистым привкусом потеснила, а потом смела тёплый ветерок. Мимо дерева проплыли тени чернее печной сажи. Крайсы… Это их ночь. Через некоторое всё ожило, и над землёй снова закружились лепестковые облачка. Раздвинулись ветви, и кто-то в сером плаще выбрался из лиственного шатра. Кому пришло в голову бродить в темноте, за пределами каменных оград с рунами, когда крайсы вышли за данью? Этот человек либо сумасшедший, либо самоубийца.

 

Луна посеребрила плащ, скрыла ветхость и грубость ткани. Высветила лицо с измождёнными тенями в глазницах и на впалых щеках. Ордана, дочка пекаря… Неуёмное и странное дитя, которое изводило семью дикими выходками. Одни её видения могли вывести из себя человека более спокойного, чем угрюмый изработавшийся пекарь. А чего стоило рождение этой чертовки уважаемому и благочестивому пекарскому роду?.. Семь жён, каждая из которых не продержалась у плиты, колыбели и на супружеском ложе более двух лет. Сурово, ох, сурово наказан незадачливый хлебопёк.

 

В ночи поплыл душераздирающий вопль. И будто пригнулись рощи извеков, прижались к земле и подобрали ветки аурелии. Крайсы вошли в Лёрбуд. Ордана дёрнулась, накинула на голову капюшон. Вздрогнула не от страха – от отвращения. Каждый год горожане замирали в своих постелях, ожидая прикосновения ко лбу ледяной лапы, возникшей из темноты, прятаться от которой бесполезно даже в подземном сохране. Гадали, кого из домашних недосчитаются. А утром скоблили чёрные потёки на оградах, заново освящали оскорблённые руны и жгли очистительные костры из пахучего волчника. Семья уже потеряла семь женщин. Четырнадцатилетняя девушка почувствовала, что этой ночью придут за ней. Но решила не дожидаться, когда крайсы просочатся в отчий дом и выпьют душу, а тело распылят прахом. Нужно бежать. Только куда? Никто не ждёт её ни в соседнем Марбуде, ни в деревушках долины, ни во временных пастушьих домах на склонах гор. Да и как убежать, если отец глаз не спускает, запрягает то в одну работу, то в другую. Так и промаялась до темноты возле печи да во дворе, изредка поднимая глаза к слепящим снегам, за которыми скрылось солнце.

 

Но усталый пекарь, загонявший до изнеможения двух работников, допустил промах: велел дочери отнести слоёные пироги к ужину в дом начальника стражи. Ордана для отвода глаз поморщилась, похныкала: ноги-руки ноют, за день не присела ни разу. Отец разразился бранью и замахнулся на неё кожаным фартуком, в котором месил тесто. Девушка подхватила плоскую корзину, накрытую полотном и сверху – листьями аурелии, хранившими выпечку от остывания. И - за калитку, только плащ мелькнул. Не увидела, как на маленьком балкончике тревожно нахмурился брат, который часа без Орданы прожить не мог. И для чего сестрице плащ в такую теплынь? Вспомнил, как она твердила: «Лучше в горах сгинуть, чем стать добычей крайсам». Значит, разминуться с судьбой решила. Вот и слава Невидимому… Только далеко ли убежит, если непроглядная темень вот-вот скроет дорогу?

 

Ордана отшибла ладонь о дверь, пока служанка её открыла. Крайсы так запугали горожан, что люди стали загодя прятаться. Девушка передала корзину прямо на пороге, без слов развернулась и зашагала по улице. Как ни страшна была наступающая ночь, но цепкие, в веках-щёлочках, глаза углядели, что не всё ладно с пекаревой дочкой. Плащ накинула, а вежливость дома, видно, позабыла. Про плату не вспомнила. Ох, и задаст ей отец за это! Почему же Ордана в другую сторону направилась? Если бы кто-нибудь сейчас увидел служанку, то подумал, что её нос вытянулся от любопытства. А может, это ночные тенёта коснулись лица женщины. И она, покрутив головой, втянула грузное тело в дом. Спряталась, как улитка. Что ей чужие дела? Своих забот хватает.

 

А Орданины башмаки простучали мимо городских окон, мимо заставы, которая опустела только на эту ночь; пересчитали доски моста и запылили по дороге к Восточной горе. Она всегда привлекала девушку двуглавой вершиной, из седловины которой по утрам поднималось солнце. Наверное, Невидимый хорошо присматривал за Орданой, которая была готова упасть от усталости, но не соблазнилась мягкой травой обочины; рискуя сломать ноги в темноте, пробралась между сплетениями корней к аурелиям, затаилась во мраке. Правильно сделала, иначе её прах испятнал бы сейчас широкую песчаную тропу, а несчастную душу умчали беспощадные крайсы. Но почему они пришли с восточной стороны?.. В Лёрбуде считали, что посланницы Безглазой обитают во льдах Северного перевала. Ордана вернулась под полог аурелии, выстелила полой плаща углубление между корнями, улеглась, накрылась другой и решила ждать утра.

 

 

***

Кто же эта девушка, которая впервые в лёрбудской истории взбунтовалась против традиции, ставшей неписаным законом, согласно которой город должен был отдавать людские души взамен шаткого равновесия двух миров: живого и мёртвого? История появления Орданы на свет могла бы стать легендой, но злобные, жадные до грязи языки превратили её в сплетню.

 

Дед Орданы, старый пекарь, почувствовал зов Невидимого, когда его единственному сыну Кильдуру исполнилось четырнадцать. Позвал его, потребовал срочно жениться и завести потомство, ибо только в этом случае он мог передать наследнику пекарню и кожаную бляху с золотым караваем – знак уважаемого зажиточного рода. Кильдур, который пока только во снах мял девичьи прохладные груди, поначалу обрадовался. Что может быть слаще молодой жены? Но чуть не уселся мимо лавки, когда узнал, что его ложе разделит одиннадцатилетняя сирота Найла, дочка усопшего винодела. Мост через реку имел более плавные линии, чем плоская грудь тощей девчонки. А уж о других прелестях и речи не было. Зато Найла богата, а пекарню не худо бы расширить.

 

- Батюшка, но ведь этой Найле ещё дозревать и дозревать. Какое от неё потомство?

- У тебя другие заботы. Не подведи… - сказал старик, после каждого слова делая шумный вдох синими губами. – Найлина тётка разжилась бальзамом из желёз змееловок. Самцы покрывают зверушек, едва они обрастут шерстью. Доспеет твоя невеста к свадьбе… Сам не оплошай…

 

Властный пекарь привык доводить дело до конца и о чём-то договорился с судомойкой, молодой вдовой, приятной и чистоплотной женщиной. Выдал ей половину содержимого кошеля, который не снимал с пояса даже во время болезни. И ночи стали для Кильдура самым желанным и блаженным временем. Под его глазами пролегли серые тени, а днём широкие зевки то и дело раздирали рот. Полусонный жених оживлялся только тогда, когда видел полосатую накидку судомойки.

 

Тётка пичкала едким снадобьем большеглазую молчунью Найлу, не отходила от неё ни на шаг. Нашёптывала советы, от которых девочка часто и подолгу плакала. Но наставница своего добилась: за две недели до свадьбы Найла проснулась на окровавленных простынях. Тут же известили Кильдура, и он отправился к невесте с подарками. Но бальзам не сделал худышку пышнотелой, поэтому жених быстро-быстро откланялся. Ворвался на отцовское подворье, уволок судомойку в клеть и заперся там до утра. Старый пекарь только рукой махнул на жалобы помощников и отсыпал ещё немного из кошеля для временного найма нового работника и судомойки.

 

Лёрбудские свадьбы тихие и скромные. С вечера родственники разбросают по улицам множество вещей и одежды, расставят угощение в плошках – подарки для Невидимого. С первыми лучами солнца всё должно исчезнуть. Тогда жизнь молодых будет безбедной. Позже жених и невеста пешком обойдут улицы, чтобы каждый узнал о новом союзе. Потом в доме городского правотворца составят уговор, и правомощник закрепит его городской печатью. Вечером в доме молодожёна состоится ужин, и супругов оставят наедине.

 

Торжества утомили и разозлили Кильдура. Он не заметил, что его юная жена не притронулась к горячим колбасам с салом, каждая из которых была толще её рук и шеи. Даже не посмотрел на колыхавшуюся рядом занавеску, за которой беззвучно рыдала судомойка. К чести вдовы нужно сказать, что горевала она не по Кильдуру, а от всей души жалела узкобёдрую Найлу-тростинку.

 

Через полгода Найлино чрево вспучилось горой. Умер старый пекарь, и дом превратился в улей: правомощник не захотел признать Кильдура наследником, а правотворец перечил ему, так как в семье ожидалось прибавление. Сошлись на том, что нужно дождаться родов. Через месяц стало ясно, что Найле не выносить плод до положенного срока. Кидьдур отнёс её в сохран, чтобы на улице не было слышно криков. Приглашённая пеленальница сообщила, что головка ребёнка слишком велика и ему не выжить. Найла сама попросила мужа убить её ради спасения младенца. Так появилась на свет Ордана.

 

Люди осудили Кильдура, но очень скоро забыли о Найле. Хула и сплетни оказались весомее скромной самоотверженности.

 

Когда Ордане исполнился месяц от роду, её колыбель стала качать мачеха, добрая и тихая женщина, которая полюбила младенца, как своего. Увы, ненадолго: в одну из ночей её забрали крайсы. Кильдур привёл в дом новую жену, уже из села, потому что горожане боялись отдавать за него дочерей. Дом полнился здоровыми, крепкими и шумными детьми, а сердце пекаря – тоской и злобой: его ложе проклято, он обречён на одиночество. А всё из-за кого? Из-за первенца - Орданы… Вёрткая темноволосая девчонка всюду совала нос, по ночам будила дом криками. Самыми непонятными и страшными были приступы ярости, с которой негодница уничтожала на подворье полезных змееловок. Животные повывелись, клети и подземный сохран заполонили грызуны, а ползучих гадов можно было увидеть в любом месте. Кроме того, Кильдур заметил: если нелюбимая дочь ластится к новой мачехе, ходит за ней по пятам - жди беды. Всякий раз, поднимаясь с осиротевшего ложа в ночь крайс, он находил Ордану по другую сторону дверей. Девчонка не могла объяснить, какая сила вытащила её из собственной постели и что она делала ночью у отцовской спальни. Но нужно отдать должное, Ордана самозабвенно любила братьев, и не сыскать было лучшей няньки для оравы мальчишек. И всё же Кильдур с тревожной надеждой ждал, что следующей жертвой окажется Ордана, а не кто-то из сыновей. Отчего-то знал, что сам совершенно им не нужен.

 

***

Ордана проснулась от ощущения, что ей на лицо положили мокрое полотенце. Это нападали за ночь лепестки аурелии, а утренняя роса пропитала их. Девушка рассмеялась, будто и не было тревожной ночи. Над ней разгорались алой зарёй цветочные кисти, шелестели листья. Что делать? Сбивать ноги о неведомые дороги, искать спасения среди новых опасностей или… вернуться? А над аккуратным отцовским подворьем сейчас плывёт густой хлебный дух, белобокое тесто жаждет сильных и умелых рук, горячей печи. Садятся за стол братики и обиженно оглядываются: где Ордана с молитвой Невидимому и сытной кашей? Пока голова думала, ноги сами припустили по дороге к дому.

 

Мир очистился от скверны, и ничто не напоминало о вторжении крайс. Но у городской заставы сердце нехорошо сжалось: куда подевались стражники, которые обычно пропускали телеги, повозки и пеших? Где хлопотливая толпа, которая торопится на марбудский рынок, в поля и горы? Может, в городе мор или пожар? Со стороны городской площади донёсся гул. Значит, беда… Война! Только с кем? С псоглавыми из-за Южной горы? Или…

 

Ордана додумать не успела, как оказалась возле площади. Гул распался на плач и гневные выкрики. Взвыли трубы, и люди стихли. Ордана, как детёныш псоглавого, вскарабкалась на изгородь дома правомощца, а с неё перебралась на громадный извек, который, по словам старейших жителей, шумел здесь резной листвой ещё в те времена, когда Лёрбуда не было.

 

Горожане пришли на площадь с непокрытыми головами. Стало быть, дело и вправду коснётся жизни и смерти. На помосте из древесины извеков стояли оба правника: правомощец и правотворец. Кто-то распростёрся у ступенек, за спинами стражников не рассмотреть. Но вот один из них нагнулся и поднял за шиворот человека в знакомом кафтане. Помилуй Невидимый, это же отец Орданы!

 

Толпа с воплями прихлынула к стражникам, но откатилась и замолчала, когда трубы вновь заревели над головами. Правотворец поднял руки к небу и обратился к Невидимому. Ордана, как и всякий на площади, шёпотом повторила слова молитвы, но под конец сбилась и стала думать о своём. В чём провинился отец? Почему не заступились родственники и допустили такой позор? Из-за горьких размышлений часть речи правотворца прошла мимо ушей.

 

- … Кильдур обманом проник в дом правомощца и похитил жезл Невидимого. Повесил его над дверью дома… - донеслось до Орданы.

Негодование всколыхнуло толпу, а отец вновь повалился на колени.

- Так он защитил своё подворье от крайс и нарушил Правило городского единоравенства в беде. Крайсы удалились без жертв, но оставили вот это! – выкрикнул правотворец и высоко поднял обломки священного жезла. – Лёбурдцы! Это означает конец договору с Безглазой! Это война! В неё нас втянул человек, который поставил личную безопасность превыше общей!

Ордане показалось, что взревела вся площадь и даже листья извека гневно что-то зашептали. Она скользнула вниз по стволу, опираясь на ветки. Негоже дочери прятаться, когда отец держит ответ перед горожанами. Её долг - встать рядом. Принять на плечи общую беду. Приготовилась спрыгнуть, но услышала срывавшийся на визг голос Кильдура:

- Это Ордана виновата! Сбежала! Её должны были забрать! Я всего лишь спасал сыновей. Если бы не украл жезл, кого-то из моих мальчиков растерзали крайсы. Я хотел справедливости для сыновей! Они не должны умереть из-за негодницы!

- Значит, ты плохо воспитал дочь! Она преступница перед Лёрбудом, но большая часть вины на тебе! – прогромыхал над головой несчастного правотворец. – И искупить её невозможно.

- Смерть ему! – заверещал чей-то голос, и толпа охотно подхватила: - Смерть! Пусть отправляется к Безглазой!

- Смертью отступника равновесие не восстановишь! – рыкнул правомощник. – За малодушную дурость одного придётся ответить всему Лёрбуду! И мы не можем уклониться от вызова, потому что на границе земель Невидимого и Безглазой есть ещё два города и полсотни деревень. Повелеваю: готовиться к военному походу! Правотворец возьмёт на себя жеребьёвку. С каждого подворья внести военную мзду сразу за три года.

 

После этих слов женские голоса слились в единый вопль. Сначала несколько человек, а потом и большинство, достали и надели шапки: не согласны! Правотворец угрюмо и устало отошёл в сторону, чтобы любой мог подняться на помост и высказаться. Желающих не оказалось, но метко брошенный камень рассёк Кильдуру ухо. Орданин отец даже не вскрикнул, только потряс головой и взахлёб разрыдался. Девушка прыгнула с извека на мостовую и ввинтилась в толпу. Люди не обратили внимание, кто пробирается к помосту.

 

- Это Ордана виновата… - по-женски причитал несчастный. – Лучше бы я позволил ей умереть при рождении… Лучше бы захлестнул за святотатственные речи… Позвольте, я сам отволоку её к Безглазой… или вздёрну на ветке извека… Она измучила семью… братьев испортила… Всех обрекла на гибель…

Девушка приняла отцовские слова как удары плётки. Он прав. Не подумала, чем может обернуться для города её бегство от крайс. Для того ли мать рассталась с жизнью, чтобы потом из-за дочери погибли люди? Набрала в грудь воздуха и приготовилась было рвануть к помосту…

 

- Ордана… - кто-то с горячной торопливостью зашептал прямо в ухо. – Сестра… Зачем вернулась?..

Девушка замерла, не смея глянуть в сторону, но по запаху ягод вертилаза, которые клали в сладкое тесто, поняла, что рядом – братишка Дильрад.

- Беги отсюда, Ордана! Пока никто не заметил… Отец убить грозился… и точно убьёт! Если правомощец не опередит… Беги, прошу!.. – взмолился Дильрад.

Снова рявкнули трубы, и Орданины слова потонули в содрогании воздуха.

- Люди Лёрбуда! Мы объявляем набор доброгибельников! Кто хочет быть в первых рядах защиты города, подходите!

- Ну… что же ты стоишь, сестра?.. – не отстал брат, потянул за руку.

Девушка словно окаменела, и Дильрад скрыл слёзы, уткнувшись ей в плечо.

- Погоди, Дильрад. Есть одна мысль… Но мне нужна твоя помощь, - Ордана поцеловала вихры на макушке и тихо, но с твёрдостью распорядилась:

- Сейчас мы отойдём, и я спрячусь за стволом извека. Ты отправишься домой и принесёшь еду и одежду прошлогодних работников из деревни. Всё возьмёшь в сохране, в клетях ничего не трогай. Только быстро! Ну, пошли…

- Что ты задумала? – насторожился Дильдар. – Лучше бы тебе скрыться…

Но Ордана вывернулась из его рук и змейкой скользнула в толпу.

 

Между громадным стволом и высокой изгородью было сумрачно и сыро. Дильрад еле втиснул мощные не по возрасту плечи в убежище, разодрал рубашку о бугристую кору. Что поделаешь, с пяти лет помогал отцу в пекарне, а потом вместо работника мял тесто. Вот и вымахали руки и плечи, фигурой стал похож на молодого псоглавого.

 

Орданины глаза льдисто замерцали от набежавших слёз. В тесноте не обнять брата, не попрощаться по-людски…

- Вот всё, что ты просила, - сказал Дильрад с ухмылкой.

- Спасибо братик, - еле слышно прошептала Ордана, чтобы голос её не выдал. Раскрыла мешок и не удержалась, прикрикнула: - Зачем два кафтана и столько штанов? Ты… догадался?.. Хочешь со мной смерти искать? Никогда! Лучше отцу в ноги броситься…

- Не бросишься, сестра. А я буду рядом, по нраву тебе или нет… Помню, как нас в одной колыбели матушка качала. Тебя, сиротку, и меня… И песни нам пела…

- Дильрад, не ври. Я на десять месяцев старше, и то ничего не помню. Выдумал всё, чтобы хвостиком за моей юбкой таскаться, - сказала Ордана, стараясь посильней обидеть брата. Авось уйдёт и спасётся.

- Не в памяти дело, сестра. Во мне. Не хочу жить, зная, что ты в любое время можешь потерять голову. Понял это сегодня ночью, когда отец пошёл на преступление, спасая нас… Проклиная тебя.

Только сейчас Ордана почувствовала, что Дильрад вырос. Вот женится на следующий год, и пойдут в роду лёрбудских пекарей умные ребятишки, не чета ей. Натворила дел…

 

Девушка прижала руку к сердцу, готовясь к страшной клятве, и случайно заметила руну на ограде. Она почти стёрлась от времени. Её вырезали на камне, когда неохватный извек был ещё гибким тоненьким деревцем. Ордана подошла поближе, чтобы успеть коснуться древнего знака, закрепив свои слова, и произнесла:

- Да услышит Невидимый! Клянусь искупить вину перед Лёрбудом и родом моего отца, пекаря Кильдура. Отдаю в залог свою жизнь…

Но брат ухитрился выкрикнуть вперёд неё: « … и жизнь Дильрада!»

И тронул руну первым. Ордане ничего не осталось сделать, как прижать ладонь к его пальцам. Дильрад снова ухмыльнулся:

- Ну что, сестра, пора записываться в доброгибельники. Переодевайся.

Очень скоро из-за ствола вышли двое молодых сельчан, которые, видно, решили попытать счастья в Лёрбуде. Воровато оглянулись и заспешили к площади.

Никто не увидел, что древняя полустёртая руна вспыхнула огнём. А потом угасла, почернела, осыпалась вместе с частью камня. И слилась с сырой землёй.

Клятва была услышана.

 

Доброгибельников среди лёрбудцев оказалось немного, человек двадцать. А пришлых и того меньше: кому захочется рисковать жизнью ради чужого города? Начальник стражи недовольно оглядел низкорослых новичков: один ещё ничего, чувствуется сила в широченных плечах и длинных мускулистых руках, а вот второй… Тощий, как щепка, из-под шапки сверкают глазищи – только людей в ночи пугать. А что делать? Придётся брать. Город три поколения не воевал, потери предстоят нешуточные. Любой сгодится. И начальник стражи отошёл к крикливой толпе вокруг помоста, где проводилась жеребьёвка.

 

Вечером к длинному одноэтажному дому, где жили неженатые стражники, а теперь и доброгибельники, пришёл очумевший от горя пекарь. Поставил у крыльца две огромные корзины с сухарями, хлебом и другой снедью. Попросил дозорного передать самому молодому из новобранцев мешочек с вялеными ягодами вертилаза. Пекарь не дождался Дильрада и догадался, где он сейчас. Но доброгибельники не подчинялись ни родителям, ни законам, по которым жили обычные горожане.

 

***

Вышли затемно. С первыми лучами солнца всем предстояло принять посвящение в извековой роще. По преданию, именно там был заключён Договор великого равновесия и единоравенства. «Сброд», так втайне назвал отряд начальник стражи, ставший главой доброгибельников, сонно и лениво преодолел половину конного пути и подошёл к спуску в долину. Над ней редела розоватая туманная дымка. Ночь ещё гнездилась у громадных стволов, а кудрявые верхушки уже поливала утренняя позолота. Глава отряда внезапно остановился. Всякое довелось видеть седовласому Ильдеру… но такое… Гневный вопль застрял в лужёной глотке.

 

Весь склон был усеян валунами, покрытыми бурым, с грязновато-жёлтыми подпалинами, мхом. Но это не камни… Косматые туши псоглавых. Бессловесных тварей, наглых и злобных захватчиков с Южного горы. Да как они посмели разлечься у святилища? Или забыли прошлые уроки? Надо сказать, тактически верный ход: преградить непосвящённым доброгибельникам путь к месту, которое должно дать силы и личное оружие для любого боя… Но ничего, пращи, луки и мечи тоже сгодятся. Поди, не посланцы Безглазой… Из крови и плоти. Ильдер стал размышлять, как атаковать давнего врага, но заметил то, что поначалу ускользнуло из-за приступа ярости. Он не услышал визга «дозорных», которые всегда упевали поднять тревогу, прежде чем к псоглавым мог приблизиться противник. Да и возле больших тел заметны маленькие… Что-то здесь не так…

 

Отряд растёкся по границе спуска, несколько стражников, которым было поручено для опеки и обучения по десять новобранцев, подошли к Ильдеру.

- Псоглавые? Напасть и порубить в крошку! Какая наглость! – раздались тихие, но гневные голоса.

Слава Невидимому, что никто не разразился громкой бранью. Глядишь, будет толк с этого «сброда». А там и отобранные жеребьёвкой горожане подоспеют. Эх, дорого обойдётся городу долгий мир… Только обоих правников не убедить. Сразу в крик – регулярное войско и военные сборы противоречат закону Равновесия! Ильдер собрался было поделиться сомнениями, но увидел, как стоявший поодаль тощий парнишка повалился на землю в корчах. Вот тебе раз… И с такими вояками нужно выдержать первый удар со стороны крайс! Лучше бы дожидались саму Безглазую в Лёрбуде… Скрипнул зубами и отвернулся, вглядываясь в щедро залитых солнцем псоглавых. Горазды дрыхнуть. Сейчас нужно окружить их, а потом задать работу мечам. Ильдер не усомнился в победе, пожалел лишь об упущенном времени – посвящение обычно проходило ранним утром.

 

К нему подбежал товарищ заморыша, свалившегося в падучей.

- Могучий Ильдер, позволь высказаться… - выдохнул доброгибельник в одежде селян.

Глава отряда, не глядя на него, поднял бровь – говори!

- Моя… мой брат говорит, что псоглавые не с войной шли… За помощью… С ними детёныши… самки… - новобранец всё не мог выровнять дыхание, и Ильдер насторожился. Не от бега и волнения ходит ходуном грудь парнишки. Он чем-то потрясён.

- За помощью?! – Ильдер так резко повернулся к юноше, что тот отскочил. – За помощью к врагам? Твой брат лишился ума!

- Могучий Ильдер, мой брат может иногда видеть скрытое временем или расстоянием. С малых лет… Клянусь милостью Невидимого! Он говорит, на псоглавых напали крайсы. Все, кто остался в живых, собрались в отряд и направились к людям за защитой. Но крайсы догнали… Сейчас там… - новобранец не глядя указал рукой на долину только один умирающий. Другие мертвы… Мой брат…

- Не морочь голову! – рыкнул Ильдер. – Все хоть раз да видели, как нападают крайсы. Они не оставляют трупов, а душу забирают с собой. Да и зачем крайсам псоглавые?

- Посланницы Безглазой хотят уничтожить всё живое… - еле вымолвил юноша, затрясся и захлюпал носом.

Ильдур словно окаменел. Какая ересь! Между Безглазой и Невидимым есть договор. С другой стороны, он что-то такое слышал… Но бредни следует пресечь.

- Как зовут твоего брата? Откуда вы? – спросил Ильдер.

- Мы из села под Марбудом, - лихо начал врать Дильрад, но чуть не выдал себя. - А брата зовут Орда… Орданом.

- Вот как? – Ильдер прищурил глаза и скомандовал: - Веди к нему.

 

Глава доброгибельников посмотрел на высокого худощавого юношу, понуро уставившегося ему на сапоги, и вдруг сдёрнул шапку с повинной головы.

- Кто же это тебя так неровно подстриг-то? Торопился, что ли? Даже волосы на воротнике остались, - хмуро спросил Ильдер и снял еле заметную длиннющую прядь. – В ушах по три дырочки, одна из них свежая. Как у девки, которой недавно четырнадцать исполнилось. Имя назови.

- Килук…

- А брат твой сказал, что прозываешься Орданом… - как бы между прочим сказал Ильдур и вдруг рявкнул: - Взять её! Доставить к правникам в город!

- Могучий Ильдер! – взмолилась Ордана. – Я готова за всё ответить. Но у меня было видение… Дозволь…

Ильдер отвернулся и распорядился:

- Выполняйте приказ. Её брат останется с нами. Коли девка сбежит… сам снесу ему голову.

Дильрад вдруг расплакался, как маленький, но потом отёр шапкой лицо и, растолкав доброгибельников, бросился к Ильдеру.

- Снеси мне голову сейчас, Могучий! Потому что к ночи это сделать будет некому… Ордана… моя сестра никогда не ошибается. Раз она говорит, что скоро поляжет отряд, а потом крайсы Лёрбуд с землёй сровняют, значит так и будет. Выслушай её, Могучий!..

Ильдер сгрёб юношу за ворот и приподнял над землёй. Дильрад захрипел.

- Здесь я никого не слушаю. Наоборот, все слушают меня. Ещё раз посмеешь указать мне – без зубов останешься.

Глава отряда так разозлился, что не видел ничего, кроме синего от удушья лица новобранца.

 

Меж тем опытные воины, крепко державшие Ордану мгновение назад, с изумлением потёрли онемелые ладони. Будто в ледяном горном источнике руки вымыли. Потом ошарашенно осмотрелись: где пленница-то? А девушка с белым, как ночные лепестки аурелии, лицом направилась к Ильдеру, трепавшему её брата. Доброгибельник из стражников подскочил было к ней, но словно наткнулся на стену.

- Отпусти Дильрада, - твёрдо сказала она. – Он ни при чём.

Ильдер отшвырнул юношу и выхватил короткий меч:

- Ты преступница! Два раза избежала смерти: не досталась ни крайсам, ни правникам. Это из-за тебя мир с ума сошёл! Но это можно изменить. Здесь и сейчас. Прими свою участь добровольно, и твой брат останется в живых. Будет жить и город, которому, по твоим словам, суждено быть разрушенным. Во имя великого Договора… Пусть Невидимый будет свидетелем.

Может, Ильдеру показалось, но вокруг стало больше людей, будто маленький отряд доброгибельников увеличился так, что возле спуска в долину яблоку было негде упасть.

- Могучий Ильдер! – Дильрад поднялся и встал между сестрой и старейшим воином в Лёрбуде. – Никто не знает, кого должны были забрать крайсы. Мой отец решил, что Ордану. Он её не любит… Во всём у него сестра виновата. Вот Ордана и убежала. Вернулась, а вы её преступницей объявили.

- Крайсы переломили жезл! Это означает, что Договор не выполняется! – Ильдер решительно отстранил юношу и шагнул к Ордане.

- Но жезл был над нашей дверью! И его повесила туда не сестра! – взмолился Дильрад. – Может, крайсы объявили войну из-за поступка отца…

- Ты… ты выступаешь против своего отца?! – Ильдер от такого святотатства даже опустил руку с мечом. – Против того, кто дал тебе жизнь? Может, ещё от Невидимого отречёшься? Да я теперь уверен, что именно ваше семейство втянуло Лёрбуд в войну. Подумать только: муж обрёкает на смерть жену ради наследования пекарни. Дочь бежит из дома. Отец заслоняет своих детей жизнями горожан. Спасённый сын предаёт отца.

- А горожане кричат на площади: смерть отцу! Они стали крайсами, жаждущими чьей-то крови? – взвился над всеми голос Орданы. – Они служат Безглазой? Когда Договор нарушается одним – это преступление? А когда всем городом – это великое равновесие и равноправие?

 

Занесённый для удара меч Ильдера застыл. Люди замерли. Но вовсе не от слов отчаявшейся девушки.

Человеческие тени на охряном песке стремительно разрослись и слились в гигантское чернильное пятно.

Оно зашевелилось и вспучилось безобразными изменчивыми фигурами, которые потянулись вверх и скрыли сначала людей, а потом и весь мир.

 

***

Сначала Ордана словно ослепла.

Потом мгла сгустилась в гигантскую гору. Потоки невыносимо яркого света поливали громаду.

Где она?

Девушка опустила глаза и не увидела землю. Под ней клубилось что-то странное, бесцветное и бесформенное. Как сама неизвестность.

В голове зазвучали голоса. Они спорили, и спор был бесконечен.

Слова на древнем наречии сплетались, бились, теснили друг друга.

Внезапно Ордана поняла их смысл.

 

В незапамятные времена Жизнь и Смерть, Невидимый и Безглазая, решали судьбу молодого мира. Невидимый даровал ему первозданную красоту и множество существ, которые могли ею наслаждаться. Безглазая обрела право забирать в небытие любую часть мира, чтобы дать начало его обновлению. Но гармония постоянно нарушалась теми из созданных существ, которые называли себя люди. Они вводили в гнев создателей, начиная действовать по их праву и от их имени. Человеческая воля отменяла законы, была противоречивой и непостоянной. Не оставалось ничего другого, как разрушить всё и сделать новую попытку…

 

Ордана только сейчас поняла, как дорого ей то, что окружало с рождения: печные дымки по утрам над невысокими крышами Лёрбуда, хлопотливые горожане, рощи извеков и аурелий, поля, горы… И над всем – солнце и луна, небесная глубина и гулёны-звёзды в ночной темноте. Стало ясным и то, почему крайсы появились не севера. Это горожане думали, что именно там живут посланцы Безглазой. А крайсы везде, где есть люди. Они словно часть сознания и, возможно, никогда его не покидают. Но как показать Невидимому и Безглазой, что в человеческой душе есть стихии, равные их могуществу? Девушке представила, что превратилась в пламя. И потянулась вверх, стараясь затопить собой и тьму, и свет. Поднимаясь и сгорая, мысленно выжгла землю с осыпавшейся руной возле извека в Лёрбуде, которая помнила клятву Дильрада.

 

Возможно, Ордана даже не коснулась древних богов. Но была услышана.

 

 

Люди очнулись. Мир был прежним: солнечным и понятным. Тени исчезли. Внизу горестно завывал над телами сородичей псоглавый. Дильрад бродил, вглядываясь в лица, искал сестру. Ильдер виновато опустил меч.

 

Весь день отряд доброгибельников хоронил тела псоглавых прямо около священных извеков. С ночной темнотой псоглавый ушёл в горы. Ильдур, глядя вслед, от всей души пожелал ему найти кого-нибудь из дикого племени, уцелевшего от нападения крайс. Когда выглянули звёзды, Дильрад, работавший вместе со всеми, заметил, что ближние аурелии словно охвачены огнём. Что такое? Ведь ночью цветы становятся белыми… Побежал к ним, ожидая чуда. А вдруг из-под ветвей выглянет сестра? Раньше она любила прятаться там. Облазил заросли, но никого не нашёл. А с аурелий осыпались алые, как пламя, лепестки.