Под асфальтом


Магия нашего города ломает людей, не хуже, какой иной магии.

Мачеха попала в Ад, подписав чистый лист бумаги. Отец закатал жуликов-бесов в асфальт, но случайно раздавил голубя и теперь сам разносит письма в клюве. В наследство я получил меч, квартиру и право жить в пропахшем бензином мегаполисе.

Выйдя за минералкой, я трижды возвращался домой. Проверял, заперта ли дверь. Это не склероз и не паранойя – суровая необходимость. У нас магией владеют если не все, то гораздо больше, чем хотелось бы, тем, кто ею не владеет, например мне.

В городе действует всего один закон, один для всех: «Нарушил правила – заплати штраф». Не каждый способен его заплатить и не каждый потребовать оплаты.

Особенно это касается меня, любая ошибка может стать смертным приговором. Дело в том, что я не способен даже возразить правдолюбивым штрафорубцам. Это выше моих сил. Ключи болтаются в кармане пиджака, карман на дюжине булавок. Ножны сползают, путают ноги, я наступаю на штанины. Шнуровка башмаков затянута туго, под стелькой – монетка, хватит воды купить.

Ночью залитый светом реклам, Безтрамвайный проспект казался рекой, застывшей в железобетонном ущелье. Асфальт блестел после дождя, от похожих на могилки мусорных груд тянуло гнилью.

Крадучись, я выбрался на пешеходный переход. Ни души – только дыхание спящих многоэтажек.

Светофор вспыхнул красным, мигнул, но выдержал взгляд.

Визг тормозов застиг меня на середине пути.

Автомобиль – синий, с раскосыми фарами – выскочил из ниоткуда. Словно с привязи сорвался. Знаки на номере напомнили изрытые кариесом зубы – все что угодно, только не цифры.

Сейчас машина втопчет моё тело в асфальт. Потом выйдет водитель. Его пальцы сожмут рукоять меча, челюсти со скрипом раздвинуться, и начнется вивисекция мозга. Кто виноват, он не виноват, ты виноват. Вскоре водитель скажет, что я – дерьмо под колесами.

И мне придется отвечать, лежа на мостовой, спокойно и уверенно, как надо.

На этой мысли асфальт выбило из-под ног.

– Пешеход?

Моргаю. Темно.

Брюхо железной махины почти у самого носа.

– Вы живы?

Голос женский. Боязливый.

Темнота ползет прочь. Рукой прикрываю лицо.

Кажется, я попал под машину, вернее, едва не попал.

– Вот так дела! Живехонек!

Надо мной нависала девица лет на пять старше меня: темные волосы, серебристая помада на губах, лицо строгое-строгое. Ладони затянуты в потертые автомобильные перчатки. Пальцы, торчащие наружу, перепачканы чернилами.

– Вы меня сбили, – выдавил я.

Синие глаза сверкнули льдом.

– Ты видел красный? Видел?

– Вы меня сбили, – повторил я уже менее уверенно.

– Хочешь стать слепым? – Она схватила меня за грудки и начала трясти. – Из-за тебя, придурь, я едва не нарушила правила. Едва не нарушила!

– Прекратите… вы же…

Мышцы как приморозило. Вот что значит стресс.

– Ты нарушил правила. Правила дорожного движения.

– Пустите!

– А что ждет нарушителя правил? А?

Повисла пауза. Ясень пень, отрепетированная.

Девица умеючи разводила меня на штраф. Я это понимал – сам не раз тренировался рычать перед зеркалом. Только сейчас ничего сделать не мог. Ком возникший откуда-то из недр желудка внезапно поднялся и, застряв в гортани, наглухо перекрыл весь мой словарный запас. Нужные слова куда-то делись, осталось одно мычанье.

Не рычу – блею.

– Штраф, – отчеканила водительница. – Ну? Откуда будем кожу вырезать?

– Какую к-кожу? – поперхнулся я.

– Кофе у меня пролился из-за тебя. Чехлы менять надо.

В воздухе тускло сверкнули маникюрные ножнички.

Меня будто приковало к асфальту. Пустая улица, три часа ночи.

– Стойте! – я с трудом приподнялся на локтях. – Не надо ничего вырезать. Отпустите меня…

– Отпустить, говоришь…

– Да-да, – быстро-быстро киваю. – Отпустите меня и…

Водительница выудила из сумочки синий ежедневник.

Полистала, наморщив лоб, и воскликнула:

– Завтра в полдень, на этом же месте, ты должен попасть под автобус!

– Чего?

– Это и станет твоим штрафом. Ты шагнешь под колеса. Сам. Это справедливо? Ты согласен?

-- Да-а, -- будто издалека я услышал чужой, но тем не менее мой собственный булькающий голос.

Все совершилось. Формула произнесена. Ей осталось лишь зарегистрировать штраф в городской управе, заплатить штрафную пошлину и всё… а, учитывая, что все это можно сделать за несколько минут с любого терминала, это было не просто всё, а совсем всё и всё навсегда всё.

Захлопнув книжку, девица нагнулась, и бесцеремонно отстегнула с моего пояса ножны.

– Меч не игрушка, придурок, – она сунула клинок подмышку, – Надеюсь, сломанные ноги научат тебя правилам.

Бормоча, пошла к автомобилю.

– Это же самоубийство! – закричал я, убираясь из-под колес.

Хлопнула дверца, заурчал мотор.

Стальной демон фыркнул и вновь сорвался с цепи.

Я стукнул кулаком по поребрику. Вышло совсем по-детски, словно ножкой топнул.

Это ж надо, под автобус бросится. Попробуй, заставь!

Сон прямо на проезжей части, пусть и в дюйме от тротуара – не очень полезная штука.

Но мне было плевать.

На рассвете, когда по мостовой помчали вереницы машин, асфальт вышел из берегов.

Спросонья я даже не понял, как это случилось.

По глади дорожного покрытия вдруг побежала рябь, потом битум окончательно потеряв плотность, вспучился буруном, и асфальт захлестнул тротуар.

Меня потянуло ко дну. Уйдя в пустоту футов на пять, я рассмотрел под собой ржавые остовы фургонов, выеденные огнем легковушки и неприбранные кости мертвецов.

Погост, свалка, кладбище автоаварий.

Первыми опомнились руки. Заработали, мощными гребками выталкивая наверх оцепеневшее тело. Пальцы ткнулись во что-то жесткое, ребристое, точно сапожная подошва. В смутных ощущениях я запоздало узнал автомобильную покрышку.

Железная акула понесла прочь, рассекая черные волны, которые текли водой лишь для того, кто плыл под асфальтом. Брызги битума таяли в воздухе, ветер рвал за волосы.

Отсюда, на ослепляющей скорости, мир над дорогой казался бургером: слой асфальта, полоска зелени и сверху – ломоть вкусного синего неба.

На повороте меня выкинуло на обочину. Несколько секунд я лежал, пытаясь набить легкие воздухом. Безумные мысли штурмовали крепость рассудка, лезли из смирительной рубашки сознания, как черви из трупа.

Солнечный свет жег глаза, и кто-то грыз каблуки.

– Твою мать! – обернувшись, я быстро подтянул ноги к животу.

На меня, наполовину высунувшись из асфальта, смотрела девушка.

Мокрая копна волос, бледные тонкие руки, в огромных зрачках – бездна чувств.

Красотка. Только вот ребра торчат из бурого мяса и проволокой оплетены, чтоб не отвалились.

Тварь захрипела, показав зубы, и нырнула обратно в асфальт – лишь сверкнул на солнце размахаистый русалочий хвост. Волна сшибла меня и, потеряв равновесие, я рухнул следом.

Под асфальтом меня ждал сюрприз.

Дюжина мертвых русалок и, все как одна, с подвязанными салфетками.

Наверху проносились автомобили, по поверхности бежали тени. Недолго думая, я схватил за колесо грузовичок – не знаю, как шина не оторвала мне пальцы – и дал «плавуна». Мерзкая костлявая девичья ручка уцепилась за мою лодыжку. Не отпуская колеса, я принялся яростно лягаться свободной ногой. Она оторвалась. Русалка понятное дело, а не нога.

Шнурки не выдержали такого издевательства. Я остался без башмака и без монеты, русалка же, и с тем, и с другим, но зато без меня. И очень вовремя, прямо под моими ногами в бездонном котловане горделиво покоился трехтрубный пассажирский лайнер, судя по всему, пострадавший в столкновении с самолетом, крыло которого матово блестело в глубине.

На вершине проржавевшего металлического безобразия почивал черный, пупырчатый спрут. Размером с особнячок. Огромная, как шар, голова качалась в такт работе пищеварения – чудовище жевало дохлых русалок, беря по одной из кучи…

Надеюсь, никто уже не удивляется, почему в полдень я ждал автобус на указанном ведьмой месте.

Наш город это не то место, где можно уклоняться от оплаты штрафов.

Несколько раз, я тупо пробовал сбежать по каменному тротуарному поребрику, наивно полагая, что гранит не асфальт. Больше минуты удержаться на твердом не получалось, камень оплывал, не хуже асфальта, лизал ботинки, затягивая, словно пасть.

Автобус вывернул из-за угла.

Современный кирпич с огромным стеклянным лбом. Школьно-оранжевого цвета.

Сейчас прыгну под колеса. Сломаю ноги. А потом у меня вырастит русалочий хвост и всё будет «хорошо… совсем хорошо и навсегда хорошо».

Моргаю и, вдруг вижу, раздавленного голубя – колышется на волнах, кишками наружу.

Я вышел на асфальт, отрезая автобусу путь к отступлению. Надо же, твердый, гад!

…Автобус резко остановился в дюйме от меня.

Дверь сложилась гармошкой, приглашая войти. Над дверью висела алюминиевая табличка с текстом, смысл, которого со скрипом сложился у меня в голове в мысль, что автобусное управление нашего города с первого числа этого месяца ввело предоплату за самоубийство.

Ошалевший от происходящего я тупо протиснулся в дверь и поднялся в салон.

В салоне шум и гам.

По проходу – между рядами желтых пластмассовых кресел – катались жестяные банки, сталкиваясь и гремя. Явно не из-под лимонада. На сиденьях бесились мальчишки в ученической форме; многие ели яблоки с кинжалов и лузгали семечки.

За рулем царствовал светловолосый пацан в накинутой на плечи безразмерной кожаной куртке. Он выглядел взрослее своих пассажиров – почти мой ровесник. Выпяченный подбородок, цепкий взгляд, на губах – усмешка.

– Кир, – представился водитель, выруливая с обочины. – Ты кто такой будешь?

– Инс, – я шмыгнул носом.

– Инс без меча?

– Нет, – я покраснел. – У меня украли меч.

– Украли?

– Забрали.

– Случайно не дама с серебряными губами?

– Да! Откуда ты знаешь?

– Левёвна! – пацан резко крутанул руль. – Чертова ведьма!

– Кто?

Кир нажал на клаксон. Обернулся.

– Кто такая Левёвна, народ!?

Ответил хор голосов:

– Ведьма!

– Гадина!

– Наша училка!

– Людоедка!

Я не поверил своим ушам.

– Ваша учительница? – осторожно переспросил.

– Да, – подтвердил Кир, переключая передачи. – Наша учительница. Мы не сразу ее раскусили. Но после контрольной разобрались, – в голосе зазвучал металл. – Ведьма она, вот кто. Кричала постоянно, двойки ставила. Из-за нее Упс повесился. Она забрала его кинжал. Сказала, игрушка, типа, во время урока должна лежать в столе. Тогда мы и решились.

– На угон автобуса?

– Нет, круче. На выбор профессии. Мы теперь охотники на ведьм.

Я облизнул пересохшие губы. Появилось острое желание выпить.

– Мы Левёвне, считай, в затылок дышим. – Кир нагнулся, и выудил из-под сиденья бутылку портвейна со смазанной этикеткой. – Ты с нами?

Первый глоток обжег нутро, глаза поддернула влажная пелена.

– А что вы с ней сделаете? – вопрос сорвался с языка помимо моей воли.

Кир задумчиво потер мочку уха.

– Оштрафуем ее.

Мы нагнали Левёвну на выезде из города.

Стемнело, и воздух бодрил. Позади остывала громада города, впереди блестел асфальт, выхваченный светом фар из сумрачной зыби, затопившей шоссе и окрестности.

Ведьму выдали задние фонари, налитые кровью, точно глазки бесов.

Кир поддал газу. Зубы его скрежетали.

– Она заметила нас, – я стоял рядом, сжимая поручень. – Уйдет ведь!

– Ага, – осклабился пацан. – Но нас дюжина, с тобой чертова, а ей надо спать.

Минут десять ехали молча, разговоры в салоне стихли.

В открытые окна залетал ветер, раскиданные по полу банки и бутылки звенели, будто на похоронах огородного пугала. Ведьма едва плелась, охотники сокращали дистанцию.

– У тебя меч-то откуда? – неожиданно спросил Кир.

Я пожал плечами.

– Получил его в наследство. Не так давно.

– Ты слишком молод, – задумчиво протянул он.

– Опять дурацкие правила?

– Правила, – Кир выделил первую букву, – создают люди.

Внезапно автобус тряхнуло, точно он налетел на бордюрный камень.

– Асфальт! Что с асфальтом!? – заорали сзади.

Ученики прильнули к запотевшим окнам. Стекла загремели под ударами камней.

Кир снизил скорость, и я увидел зрелище, от которого мне поплохело.

Девицы из плоти и проволоки с черными тухлыми хвостами плыли справа и слева, корча жуткие рожи. Некоторые трясли человеческими скелетами, вздернутыми на копья, точно знаменами, и кидали в нас черепа. Автобус прокручивал колесами ирреальный асфальт.

– Это русалки! – Кир выругался. – Чертова магия!

– Магия? – удивился я.

– Магия просыпается лишь, когда люди нарушают правила. – Кир вдруг уставился на меня, как на зачумленного. – Левёвна, что, оштрафовала тебя?

– Да, – я нахмурился. – Она сбила меня на пешеходном переходе…

– Что же ты должен был сделать, чертов кретин!? – Кир побелел лицом.

– Шагнуть под колеса вашего автобуса, – ответил я, леденея.

– Чертов кретин! – Кир ударил по тормозам. – Ты просрочил штраф!

В глазах пацана мелькнули бесноватые искорки, и мне в горло уперся кинжал.

На лезвии чернели следы карандашного грифеля.

– Стой! Левёвна! – я оттолкнул клинок, всматриваясь за ветровое стекло.

Две красные точки впереди погасли, но из асфальта в небо бил свет.

Тусклый, как из-под воды.

– Кир! – я бросился к дверям. – Ее тачка упала под асфальт!

– Никто не покинет автобус, – сказал Кир. – Там русалки. Ты видел их морды?

– Надо ее вытащить!

– Народ! Ко мне! – заорал Кир. – Он сейчас всех потопит!

В ответ я ухватил его за ухо.

– А! – завопил пацан.

– Вы, – я повернулся к ученикам, – побросали железки и валим отсюда.

Ребятня отступила вглубь салона, качая головами.

Чертыхаясь, вырвал из пальцев Кира кинжал и ринулся к окну. Пролезть и не ободраться – трудная задача, но я сунул нож в зубы, скинул пиджак, сложил руки стрелой.

Набрал полную грудь воздуха и кувыркнулся в асфальт.

В глаза попал песок, моргая, я поплыл вниз, туда, где вырисовывался силуэт автомобиля. Он стоял, впечатавшись колесами в ил, внутри горели оранжевым лампочки.

Внутри металась Левёвна. Как крыса в кофейнике. Она пыталась совладать с дверью – та не открывалась, стекла были подняты.

В сотне футов, если под водой можно верить глазам, я заметил темные пятна. Русалки. Целая ватага хвостатых утопленниц. Мать-перемать, Левёвна, прекрати ломать двери! Давление слишком большое. Надо ждать, когда вода подберется к спинкам сидений и тогда уже открывать.

Можно бросить ведьму к черту, оттолкнуться от крыши и уплыть.

Другое дело, выпустит ли наружу асфальт. Не обратиться ли льдом?

Русалки налетели разом – стая диких морских фей с растопыренными пальцами.

Я рубанул ножом по хвостам, получил плавником. Они пытались задавить меня, тесня ко дну!

Клинок наткнулся на что-то мягкое: то ли волосы, то ли грудь, – без понятия. Рванул рукоять вверх, и русалочьи внутренности так и посыпались. Знайте, твари!

Ирреальный асфальт почти заполнил автомобиль, и я рванул дверной рычаг на себя, впуская в салон поток черной жижи. Ухватив ведьму за волосы, из последних сил рванул вверх, по направлению света, который бил из фар красного автомобиля.

Русалки молотили хвостами за спиной.

Школьный автобус стоял на обочине с задранными над склоном колесами. Ученики во главе с Киром толпились у кромки асфальта. Лицо заводилы украшало несколько ссадин, видать, отстаивать свое лидерство после ухотрепки пришлось кулаками.

Я перевел взгляд на Левёвну.

То же лицо, те же губы. Только вместо льда в глазах – страх.

– Вы живы? – спросил я.

Зрачки Левёвны расширились. Узнала.

– Пешеход… ты не уплатил штраф и умрешь под асфальтом.

– Нет, – я оскалился.

Сбросил с плеча ладонь подошедшего Кира.

– Инс...

– Марш в автобус.

– Но, Инс, она же тебя оштрафовала. Русалки…

– Марш в автобус или окуну тебя носом в асфальт.

Кир отступил в темноту.

– Ты умрешь, – сказала Левёвна. – Правила нельзя отменить, как и штраф.

– Под асфальтом нет никаких правил, – я посмотрел на дорогу.

Из шоссе бил столб света. В затопленном автомобиле все еще работали фары. Ветер холодил грудь, и я впервые не боялся смерти от воспаления легких. Если можешь открыть глаза под асфальтом, значит, можешь и под водой. Магия вот она, рядом, коснись ее вод.

– Мне больше не нужен меч, – сказал я и прыгнул в темную рябь.

…Асфальт вздыбился, забурлил. Из битумной пучины вырвался красный автомобиль, вцепился шинами в шоссе, и, развернувшись, рванул в сторону города…

Так, наверное, становятся магами.