В последнее время все чаще с небес стали падать ангелы. Габриель не понимал, в чем причина столь необъяснимых явлений, но задаваться вопросами на эту тему считал непозволительной роскошью. У него и так забот хватало. Да и не видел он ничего необычайного в том, что провинившиеся, обременившие себя человеческими греховными чувствами, запутавшиеся в сетях мелких пороков (за большие можно было попасть в ад) пернатые существа навсегда покидают вотчину всеблагого Отца. «Каждому воздастся по грехам его», – мысленно повторял Габриель, когда слышал от братьев о том, что еще одного непослушного, очернившего себя недостойными мыслями, переставали держать крылья, и он кубарем летел вниз, оставляя после себя золотистый разрезающий небо след. Что происходило с упавшими ангелами на земле, Габриель принципиально не интересовался. Он был на сто процентов уверен в собственной чистоте и добродетели, и не допускал даже мысли о том, чтобы быть замешанным в каких-либо грязных помыслах. Уже полусотню лет состоял он на ангельской службе, и за этот короткий промежуток возвысился на иерархической лестнице среди братьев до невообразимых высот. Отец был всегда доволен им, и с минуты на минуту Габриель ожидал, что его возвысят до архангела. Тогда, потрясая тяжелой связкой ключей, он будет подобно архангелу Петру, охранять райские врата и судить души людей, стремящихся проскользнуть в обитель святых и непорочных. Или, подобно архангелу Марку, одним своим видом отпугивать нечисть и внушать священный трепет и потребность в очищении в души отчаявшихся грешников. Или, в конце концов, он станет правой рукой Отца и подобно госпоже Смерти будет всегда вхож в его ослепительные покои. Вспомнив про Смерть, Габриель поморщился. Отец с достойным почтением всегда принимал эту черную вытянутую тень, молчаливую, древнюю как сам мир, которая шелестя синеватыми губами, ежедневно подробно отчитывалась перед Отцом сколько душ было собрано ею, какие из них умерли естественной смертью, а какие стали жертвами преступных замыслов собратьев по крови, какое количество решилось на богомерзкие поступки и запятнало себя грехами убийства. Отец слушал всегда внимательно, не перебивал, смиренно уточняя детали и вынося всегда наимудрейшие решения по делам бывших смертных. Габриель осознавал, что сотрудничество со Смертью является необходимым условием для поддержания баланса добрых и злых сил и соотношения умерших и родившихся. Но, тем не менее, эта черная старуха, которая, налагая свою костлявую лапу на лица уходящих в небытие, крала их души, вызывала у ангела лишь отвращение. Разве нельзя было назначить посла, который бы спускался на землю пообщаться с Бледной? И Смерть не нужно было бы отвлекать от излюбленного ею занятия.

Так, пребывая в размышлениях и восседая на краю золотисто-сиреневого облака, утопающего в лучах закатного солнца, Габриель увидел летящую к нему Софию. Златокудрая дева с удивительно белоснежным ликом и полноватыми руками, сложив крылья, опустилась рядом с Габриелем, который никак не отреагировал на появление гостьи.

– Я принесла тебе две новости, Габриель, – лучезарно вымолвила она и лицо девушки пронзила легкая неземная улыбка.

– Хорошие или плохие? – сухо поинтересовался Габриель, все же отвечая улыбкой в ответ. В среде ангелов смертельно быть не вежливым.

– Ты же знаешь, что плохих вестей не существует. Каждая весть есть благо, дарованное всевышним творцом для своих горячо любимых, светлых и преданных детей, – глаза Софии искрились затмевающим все вокруг блаженством и добротой. По сравнению с их блеском и глубиной, закат выглядел убогой жалкой декорацией.

Габриель промолчал и насторожился. Он словил себя на мысли, что временами его тошнит от этой слащавой манеры ангелов даже черное окрашивать в белые тона. Кроме того, София своим появлением прервала созерцание уходящего за горизонт багрового солнца, и разрушила очаровательную прелесть его уединения.

Дева же, сочтя молчание признаком безраздельно поглотившего Габриэля внимания и символом того, что он безоговорочно разделяет ее мысли, продолжила:

– Отец просил передать, что отныне твоя миссия будет заключаться в препровождении отходящих в мир иной человеческих душ. Твоя очистительная сила достигла того предела, когда одно сияние крыльев может заставить заблудших земных детей раскаяться. В чистой искренней идущей от сердца молитве сгорают все грязные помыслы, и душа становится ближе и угодней богу. Тем самым ты понесешь на своих плечах благородную задачу спасения хрупких созданий еще во время их пребывания на земле.

Пока София с ангельской кротостью передавала послание Небесного Отца, прекрасное лицо Габриеля мрачнело. Не различая последних слов, угрюмый и весь будто сжавшийся, он, забыв поблагодарить Софию за принесенную весть, спешно покинул деву и устремился куда подальше от места, где только что предавался радости, любуясь разводами вечернего небосвода. Ангел долго бродил среди облаков, пытаясь взять себя в руки  и овладеть бурей негодования, пробудившейся в сердце. Наконец, измученный мыслями, он спрятался в предгрозовых облаках и, обхватив плечи руками, невидяще уставился в окружающее пространство. Дарующая покой внутренняя тишина никак не приходила, и в который уж раз, не замечая, Габриель стал осуждать решение отца. Как могли отправить его на землю быть приспешником Смерти? Да одно нахождение рядом с этой старой и страшной каргой выворачивает наизнанку! И что он, как пастырь, будет увещевать покойников? Страстно кричать «Покайтесь, дети» и махать на них своими крыльями? Или стращать адовыми котлами как какой-нибудь дьячок молодых и здоровых девиц? И разве не нашлось бы ему работы на небе? Например, тем же послом, как София? И почему он должен связываться со Смертью? Отец на худой конец мог бы поставить его быть проводником для приходящих на землю душ, а не наоборот. Люди радуются, когда на свет появляется новое существо и с умилением глядят на младенца, вознося хвалу небесам. А умирающие? Габриель живо представил слезы, стоны и причитания знакомых и родственников умирающего, какого-нибудь старого богатого дедугана, вокруг которого перед смертью соберется целых выводок семьи и отпрысков. Все они будут лебезить перед старцем. Лицемерить в своих корыстных душонках, втайне ожидая, когда же старикашка отдаст концы. При этом они будут косо глядеть на своих конкурентов по завещанию, и внутри их тел будут плодиться бациллы зависти, ненависти и взаимной вражды. И все это он должен будет постоянно наблюдать, он, Габриель, душа которого чиста и светла как слеза ребенка, и при этом оставаться хладнокровным и более того, беспокоиться о спасении чьей-то души!

Оглушительный удар грома вывел ангела из оцепенения. Он внезапно вынырнул из тумана своих мыслей, и с ужасом взирая по сторонам, весь в туче брызг и капель, мокрый взмыл выше плотной стены дождя. Ему стало страшно и стыдно за свои кощунственные, дикие, в порыве эмоционального всплеска, мысли. Поставив себя на место, он уже спокойнее проанализировал слова Софии и вдруг сообразил, что не дал ей договорить. Она упоминала о двух сообщениях, а он, поддавшись нахлынувшему потоку чувств, так и не услышал от нее еще одной вести. Поразмыслив, ангел отправился искать Софию.

***

Отыскав деву в райских садах и извинившись за свою несдержанность и неучтивость, Габриель попросил поведать ему второе послание. София с нотками сочувствия в голосе объявила, что на свободное место архангела был назначен Маврикий -   смугловатый ангел с грозным видом и чуть обугленными на концах крыльями. Также Отец рассудил, что пока Габриель будет исполнять свои обязанности перед богом на земле, он будет понижен до обычного служащего ангела, дабы усмирить и закалить свой дух перед возвращением на небеса.

– Я уверена, – подытожила свою речь София, – что отец низводит тебя, чтобы, пройдя суровое испытание рядом со Смертью, потом лишь сильнее возвысить как наиболее достойного среди нас, – и смотря с тревогой на понурое лицо и потупленный под ноги взгляд, добавила уже от себя. – Воспринимай эту командировку сродни испытанию. Как уникальную возможность стать еще лучше, проявить себя на полную. Немногие удостаивались чести работать рука об руку с Бледной. Я верю, ты сможешь многому научиться у нее, что в корне изменит твой взгляд на вещи, – она дружески похлопала его по плечу, звонко рассмеялась и полетела играть в прятки с душами нерожденных младенцев. Габриель с тоской и тихой незлобной завистью проводил ее взглядом. Он всегда удивлялся как ей, такой молодой, а она вступила в ангельский сонм в восемнадцатилетнем возрасте, и такой неопытной всегда удается интуитивно угадывать ожидания Отца и с благодарностью относиться ко всем его поручениям. «Мне никогда не сравниться с ней, маленькой ясной звездочкой, которая не умеет злиться и не знает что такое ненависть», – подумал, улыбнувшись, ангел и спрыгнув с облака, полетел на землю, знакомится с коллегой по работе и своими новыми обязанностями.

***

К сожалению или к счастью, но Габриель не продержался на новой должности дольше двух месяцев. Сообщение о том, что новый архангел упал с неба, повергло его в шок. Смятенное лицо торопливо вещавшей ему Софии, перепуганной и растерянной, заставило ангела срочно отбыть с вестницей в небесный чертог на экстренное собрание. Подлетая к трону Отца, Габриель увидел сотни крыльев, окружавших бога плотным кольцом. Новые ангелы со всех концов земли гроздьями прибывали и сразу же присоединялись к присутствующим. Тихий ветерок доносил голоса светоносцев, обсуждавших неслыханную новость. «Если и дальше так пойдет – у бога совсем не останется слуг. Что за напасть такая?» – сквозила одна и та же мысль на всех утонченных праведных ликах. Многие пребывали в тревожном состоянии, некоторые были даже угрюмы. Но, несмотря на это, все собравшиеся ангелы верили, что бог, являвший собою оплот мира и гарантию его совершенства, всемогущий и всеведущий, обязательно разрешит эту проблему и все станет как прежде. Наконец все голоса утихли, и божий глас прорезал тишину. Бог говорил без слов, но его слышал каждый из ангелов, воспринимая поток звуков как бесконечную благодать. Неземная музыка, в которой соединялись все возможные оттенки чувств, отчего она в итоге становилась безэмоциональной, внушала одновременно и страх, и радость, и смирение, и надежду. И конечно, любовь, великую любовь к каждому творению, горячую и всеобъемлющую, не требующую ответа. Бог поведал ангелам о том, что так как их собрат отбыл на землю, и там, потеряв свою ангельскую сущность, будет принят людьми согласно делам его, то он на этом собрании назначит нового архангела, который будет председательствовать до выяснения причин за предыдущего своего коллегу. Ангелы захлопали в ладоши, тем самым выражая полное согласие с волей Отца. Наступила пауза. Габриель подумал, как легко успокоить собратьев. Отец не сказал ни слова ободрения или поддержки, не прояснил причину происходящих событий, а ангелы уже улыбались так, будто проблема была решена одним лишь божьим словом. «Наверное, втайне каждому из них интересно узнать, кто же будет назначен на сей ответственный пост», – Габриель мельком оглядывал лица стоящих рядом, пытаясь прочесть их мысли. И когда в тишине прозвучало его имя, невыразимая радость переполнила сущность ангела. Раздвинув мощными белыми руками стоящих впереди, он гордо выплыл на средину круга и, оказавшись напротив трона, в величайшем почтении склонил голову перед отцом. «Наконец-то», – улыбался Габриель, заранее предчувствуя, что отец выберет именно его. Ни на йоту не сомневался он в справедливом и мудром решении отца. С достоинством опустившись на колено, горячо и рьяно, но без чрезмерного фанатизма, ангел выразил готовность служить богу и поблагодарил Отца за выбор. Пусть теперь только кто-то криво посмотрит в его сторону или упрекнет в замкнутости, отчужденности и эгоизме. Если сам отец выбрал его, значит, он действительно заслужил место, где бы смог отдавать приказы более низшим ангелам и принимать указания от самого бога. Самодовольная мысль пронзила мозг Габриеля, но в ту же секунду он вдруг ощутил, как руки проваливаются сквозь воздушный пол небесного чертога, а ноги увязают в белом облаке, тяжелея и увлекая его все ниже и ниже. В отчаянии, Габриель раскинул руки, пытаясь уцепиться, удержаться за края огромного облака. Его глаза исказились страхом и непониманием, в то время как ступни наливались свинцом, а тело утрачивало божественное сияние. На глазах всех присутствующих новопосвященный архангел Габриель со свистом полетел вниз к земле.

***

 – Мама, мама, смотри, – мальчик поднял руку и указательным пальцем указал на белый мешок перьев в снопу золотых искр, оставляющий желтоватую дорожку позади себя, – Еще один ангел падает.

Мама подошла к ребенку, жестоко одернула его, отругав за то, что тычет пальцами и, отогнав ребенка от окна, вместе с подошедшим мужем, смотрела, как несется к земле кубарем человеческое тело, завернутое в два огромных крыла.

Из маленьких, покореженных прошедшей недавно бурей, деревенских домиков стали муравьями высыпать крестьяне. Потоки людей устремлялись к главной площади перед ратушей – месту, куда приземлился еще один оскверненный и падший ангел. Скоро на площади собралась огромная толпа. Люди кольцом окружили неведомое существо. Мальчик, первым узревший чудо, протиснулся среди ног стоящих крестьян и уселся впереди на сырую холодную землю, так велико было желание впервые рассмотреть диковинное создание.

Посредине, на земле, держась левой рукой за правое сломленное плечо, сидел человек в белых одеждах. Грязные, все в пыли, смятые крылья неестественно торчали у него за спиной. Сейчас Габриель был просто мужчиной с бледным лицом и спутанными черными волосами, невероятно красивый, но оттого вызывавший еще большую ненависть у сгрудившихся вокруг него людей.

– От нечестивец, – прокряхтела одна дородная бабка со свинячьим выражением лица, презрительно и без смущения разглядывавшая падшего ангела. – От паршивец! Закончились дармовые хлеба? – спросила она ехидно и толпа загудела в ответ. Отовсюду послышались крики и угрозы.

– Убирайся отсюда, лентяй вшивый! – глядя на утонченные руки ангела кричали женщины, у которых от тяжелой работы ладони напоминали наждачную бумагу.

– Проваливай на небо, откуда явился! – угрожающе показывали кулаки мужчины, грязные и потные, сплевывая на землю соленую вязкую слюну.

– Упал! Изгой! Упал! – кричали дети, тыкая пальцами в ангела и стремясь подобраться поближе, чтобы выдернуть пару перьев из его крыльев.

Ангел будто не слышал людей, он сидел окаменевший и печальный, неловко подобрав под себя сломанные ноги. Он до сих пор не верил в случившееся, и униженный и оскорбленный, обиженный словно ребенок, у которого отняли игрушку, ему хотелось нестерпимо заплакать или пожаловаться кому-нибудь, пообещать вести себя хорошо и исправить допущенную ошибку, хотя он и не знал, какую. Его глаза смотрели в землю, а крестьяне, разозленные его игнорированием, все больше распаляли себя. Достаточно было поджечь иску, чтобы пламя звериных инстинктов сожрало последние остатки человечности в их сердцах. Только мальчик, глядя на перекошенное ангельское лицо, думал, что этому человеку сейчас очень больно, ему требуется помощь и хорошо бы дать ему сладкую булочку и чашу горячего молока, но ребенок молчал, безмолвно внимая гудению толпы, чье враждебное настроение стало потихоньку передаваться ему.

Растолкав крестьян, на площадь важно выступил приходской священник. Сухой, с ястребиными чертами лица, с холодными серыми глазами под дугой белых густых бровей, он, став рядом с ангелом, призывно поднял ладонь к верху и, держа в одной руке молитвенник, а в другой деревянные четки, заговорил:

– Братья мои, – он с фанатичностью воздел руки к небу, – Сегодня еще одна паршивая овца из божьего стада за свои грехи на небесах спустилась к нам, – его рука протянулась в сторону потупившего в землю взгляд Габриеля. – Разве мы не работаем в поте лица, чтобы прокормить своих детей? Разве мы не восхваляем бога и не посылаем ему ежедневных молитв перед сном и едой? – голос пастыря громыхал среди притихшей на миг толпы. – Но спрашивается, разве стало нам от этого легче жить? Чем прогневили мы бога, что наш скот дохнет, а поля высыхают за неделю до того, как пойдет долгожданный дождь? Мы до крови истираем руки от труда и валимся с ног от усталости, а в это время наши дети чахнут, не успев расцвести и познать жизнь! – его ораторский пафос и пристальный взгляд словно пронзали людей насквозь и в каждой голове эхом отдавался его вопрос: «Почему?».

– А знаете, почему? – грозно воскликнул священник и пальцы, сжимавшие четки, побелели от напряжения. – Потому что у Отца на службе состоят такие падшие твари, как он! – еще один взмах рукой на Габриеля, – И пока мы загибаемся здесь на земле, эти ироды, запятнавшие себя бездельем и исхолившие свою душу в милости Отца, прохлаждаются там на небе и выполняют свою работу кое-как! – толпа одобрительно гаркнула в ответ, а Габриель поднял лицо и уставился на священника. Пастырь не обратил внимание на скорбный взгляд, и, продолжая обращаться к ревущей толпе, старался перекричать людей:

– Но бог всемогущ. И как мы все предстанем перед его судом после смерти, так и он посылает на наш суд своих падших слуг! Осудим же его по грехам!

Последние слова пастыря сгинули под натиском разбушевавшейся толпы. Габриель, смотря на священника, неожиданно подумал о том, что тот прав. «Вот оно что, – мелькнула в затуманенной голове ангела мысль. – Отец специально посылает сюда недостойных детей своих. Божье наказание сурово и милостиво, мы до конца должны испить чашу мук. Но я? – он оглядел воинственную толпу лиц. – Почему я? – старательно пытаясь найти ответ в своей голове, думал ангел. Внезапно яркое видение проскочило перед его глазами и он вспомнил, как полвека назад был человеком – пятым ребенком в семье ремесленника большой деревни. Строгий, даже жестокий по натуре, отец поддерживал в доме жесточайшую дисциплину. Габриель, которого тогда звали Джек, родился и вырос тихим, скромным и добрым ребенком. Он был самым младшим среди  братьев. Отец и мать, тяжело работавшие, чтобы прокормить пятерых детей, не обращали на него никакого внимания. Не получавший с детства любви и ласки, Джек жаждал похвалы и доброго слова, и старался в меру возможностей помогать родителям в хозяйстве. Но за хорошо проделанную работу максимум, что он получал, был еще один кусок черного хлеба, а за плохо выполненную его нещадно били. Он вспомнил, что ангелы падали на землю и при его жизни, и он с особым щенячьим восторгом ходил посмотреть на падших. Отношение к ангелам простых темных забитых людей на протяжении многих веков оставалось неизменным – красивые, благородные, утонченные, не знавшие тяжелой физической работы – они вызывали ненависть у простолюдинов, которым при взгляде на бывших светоносцев мерещились богатые господа, возлежащие на шелковых подушках и покуривавших кальян. Разве что такие же господа по их представлению возлежали на небе и им, конечно же, не было никакого дела до простых тружеников на земле. А потому, чтобы возместить черное чувство зависти, разъедавшее их сердца, и выплеснуть годами копившуюся ненависть, люди устраивали кровавую баню ангелам на земле. Возможно, это был своего рода вызов богу, стремление продемонстрировать независимость от небес, или они действительно решили, что могут судить божьих слуг, но Габриель-Джек всегда принимал в бойне ангелов самое активное участие. Он разделял чувства толпы, и глядя, как судорожно хрипит очередной посланник Отца под градами ударов кулаков и палок, он искренне верил, что это действительно ангелы виноваты во всех неудах и бедах людей. И он мстил им. Мстил, как мог. Мстил за то, что был никому не нужен, что его не замечали, мстил за отсутствие любви и за побои отца и проклятья матери. Мстил за свое прошлое и еще не наставшее будущее. И если ему удавалось хоть пару раз стукнуть выхолощенного светоносца, хотя бы задеть его ногой или камнем, он чувствовал себя весь вечер в приподнятом настроении, полным тайного удовлетворения. Но время шло, и чувство эйфории снова сменялось подавленностью и угрюмой тоской. И тогда он, не в силах от слабости характера изменить что-либо в собственной судьбе, с ожиданием смотрел на небо, дожидаясь, когда новый человек в перьях оторвется от серых небес.

И когда, вспомнив все это, он обвел глазами окружавших его людей, их яростные лица, Габриель увидел мальчика, который, подгоняемый толпой, приближался к нему. Мальчик не испытывал к нему той лютой ненависти, что остальные, но понукаемый криками и общим порывом, зажав в руке увесистый камень, шел, как и все вокруг, добивать падшего ангела. Этот мальчик удивительным образом напомнил Габриелю его самого. Ему невыносимо хотелось закричать в толпу, образумить ее, пока не поздно. «Что же вы делаете, люди?» – думал он, в застывшем мгновении наблюдая, как замахиваются над ним вилы, как летят камни, поднимаются палки, и пыль вперемешку с угрозами летит в глаза. Ангел понял теперь, почему должен пройти через это. Чтобы очиститься и снова вернуться на небо. Но он в последнем порыве надеялся спасти хотя бы этого доброго в душе ребенка, который буквально шел убивать человека, подбадриваемый криками невежественных взрослых. И в ту секунду, как ангел открыл рот, чтобы высказать все, что пришло ему в голову, рука мальчика со всей силы ударила наотмашь камнем ему в висок и ангел, завалившись набок на свои отодранные кем-то из крестьян крылья, отправился на небеса.