Дуэль


 

- Зачем?

Я сохранял безразличное выражение лица. Ни капли грусти, тоски, обиды или жалости.

- Сегодня в полночь. На холме в миле на восток от города. Ты его помнишь, - голос оставался таким же пустым и холодным.

Её губы дрожали. На глаза наворачивались слёзы, но Велия Пустынный Ветер всё так же не мигая смотрела на меня.

- Рин… Зачем? – шёпотом спросила она.

Притворяется. Она всегда была хорошей актрисой, моя любимая. И всегда доигрывала роль до конца. В отличие от неё, я сейчас не играл.

- Ты и сама знаешь. Не опаздывай.

Сказав всё, что хотел, я церемонно поклонился, развернулся и вышел из комнаты.

На душе было мерзко. Словно в доме, в котором давным-давно убили хозяев – холодно, сыро и пусто. По тёмным помещениям гуляет ветер, шевеля истлевшую одежду на оголённых скелетах. Холодно и жутко…

Я прощал тебе многое, Велия. Истерики и депрессии, до которых тебя доводили друзья и коллеги. Вспышки гнева, когда я делал что-то не так, как тебе бы хотелась. Даже те измены… Всё простил.

Но никогда я не прощу тебе убийства ребёнка. Ребёнка, о котором не знал. Ребёнка, которого теперь уже никогда не увижу. Ребёнка, о котором ты так долго молчала.

Война разлучила нас на год. Всего двенадцать месяцев, оказавшихся бесконечной чередой сменяющих друг друга схваток и редкими мгновениями отдыха. И пока я считал, что ты тяжело ранена и тебя лечат в столице, ты на самом деле вынашивала нашего ребёнка. Вынашивала лишь для того, чтобы убить.

 

 

После родов прошёл лишь месяц. Велия ни на секунду не отходила от дочери – постоянно над ней хлопотала. Но ни разу я не видел её радующейся.

Спрашивал, почему она до сих пор не дала ребёнку имени. Велия постоянно твердила, что сделает это лишь вместе с мужем. Я верил. Никакого подвоха не чувствовал, да и мог ли почувствовать?

Наши войска проигрывали. Если раньше ещё была какая-то надежда на победу, то после смерти всех магов Созвездия стало ясно, что поражение является лишь вопросом времени. Долго нам не протянуть.

Велия гоняла меня по библиотекам, и я приносил ей книги. Большую часть из них я не мог прочесть, но понимал, что у волшебницы есть какой-то план. И, когда дочь засыпала, она устраивалась в кресле рядом с кроваткой и с головой уходила в чтение, изредка делая в тетради какие-то пометки. Я надеялся, что это поможет. Велия Пустынный Ветер может найти выход из любой ситуации.

Тот день я никогда не забуду. Враг собирался взять столицу. Стоя на стене и нервно сжимая свой лук, я смотрел на подступающие войска. Катапульты, баллисты, осадные башни, кружащие в небе ручные виверны… И люди – тысячи и тысячи людей. Казалось, подойди они ближе – и стена подо мной рухнет сама от тяжёлой поступи множества ног. Выхода не было. Пленных не брали – война шла на полное истребление.

Многие из наших наложили на себя руки – просто чтобы не даваться врагу. Глупцы – на счету был каждый. Я намеревался драться до конца, и умереть от чужих рук… Или на собственном мече, если попытаются взять в плен. Но в любом случае, прихватить с собой парочку ублюдков.

Драться нам так и не пришлось. Вряд ли кто-нибудь понял, что произошло. Просто все до единого солдаты-гилронезианцы упали. Жизнь покинула всех – и сразу. Никаких вспышек, молний или странных звуков не было. Наоборот, наступила мёртвая тишина, и лишь в небе жалобно выли виверны.

Мы не сразу поняли, что враги мертвы. Ещё долго сомневались, но нашлись смельчаки, отправившиеся проверить. И вернулись с радостной вестью – победа!

Не было времени выискивать причины этого события. Я со всех ног бросился в подвал, где пряталась Велия с дочерью, чтобы обрадовать её.

Там стояла кромешная темнота. Слышались лишь сдавленные рыдания. И запах… Вначале я не понял, что это запах крови.

Я несколько раз окликнул Велию, но она как будто не слышала. С трудом, держась за стену и измазав руки в чём-то влажном и липком, я прошёлся по подвалу и нашёл фонарь.

Всё помещение было исписано странными знаками – и пол, и стены… Я посмотрел на руку – она была в крови. А Велия рыдала, сидя у стены и прижимая к груди бесформенный окровавленный свёрток.

Я, наверное, не меньше минуты расширившимися от ужаса глазами смотрел то на стены и пол, то на руки, то на плачущую волшебницу… А потом, наконец, нашёл в себе силы сопоставить смерть всех вражеских солдат с этим…

 

 

Проводя пальцем по узкому клинку рапиры, я вспоминал рассказ Рика. Вспоминал то, как сухо и бесстрастно он это рассказывал, избегая лишних эпитетов. И понимал, что уже не чувствую ужаса. Только холодное осознание поступка, совершённого моей любимой Велией…

Ты пожертвовала нашим ребёнком ради этого государства. Государства, которое я ненавижу. Оно втянуло нас в эту войну, оно лишило нас дома, друзей, любви, дочери…

Я знаю, почему ты так поступила. Ты была до конца верна людям, которых я ненавижу. Ты видела лишь один выход – ведь никогда и ни за что ты бы не отняла жизни у чужого младенца. Но смогла убить свою дочь… Мою дочь! Которую я никогда не видел, и уже никогда не увижу.

Я смог понять тебя, любимая. Но простить не в силах.

 

 

Я пришёл ровно в полночь, но она уже ждала меня

Велия, как всегда в таких случаях, сжимала два коротких клинка. У меня была любимая рапира, а на левой руке – платиновая перчатка с драгоценными камнями на костяшках пальцев и короткими, но очень острыми когтями. Я разорву тебя в клочья, любимая…

Она ничего не говорила. Уже всё осознала. Я не прощу.

Я пошёл вперёд, глядя прямо на неё. Она на мгновение замешкалась, но тоже двинулась навстречу.

Спустя несколько секунд мы уже кружились в странном танце, который принято называть поединком или дуэлью. Никакой магии, кроме чар, вложенных в металл оружия. Никаких слов – лишь шорох одежды, звон металла, свист рассекаемого воздуха и тяжёлое дыхание.

А ведь в эту самую ночь мы могли бы втроём сидеть на вершине этого холма и любоваться на звёзды – нечасто они бывают такими яркими. И нечасто в наших краях бывают такие тёплые и безветренные ночи.

Вместо этого я обнимаю твоё безжизненное тело и плачу. Схватка длилась не более минуты. Тонкий клинок через глазницу вошёл в мозг… Могло быть и хуже, дорогая. Ты умерла мгновенно.

Я всё-таки смог тебя простить – но лишь тогда, когда жизнь покинула тебя. Так и должно быть, правда? Осталась последняя проблема – смогу ли я после этого простить себя?